Текст книги "Место полного исчезновения: Эндекит"

Автор книги: Лев Златкин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 32 страниц)

– Не только! – вздохнул Пан. – Мне кажется, что он все же задумал сделать из тебя «птичку певчую». «Канареечку», а может, и «дятла».

– У меня к секретным бумагам доступа нет! – сказал Игорь.

Но тут же вспомнил, что бумага, в которой он прочитал о создании женской колонии, была с грифом секретно.

«Парижские тайны! – вздохнул он. – Что за люди, что за человеки? Все друг друга подставляют, подсиживают, делают друг другу подлянки. Интересно, как бы выходил из положения Дарзиньш, если бы ему как снег на голову свалился этап не бритых, как мы, а только стриженных? Триста человек в административный корпус не загнать. Пришлось бы нам спать „валетом“, спихивая друг друга по ночам. Представляю, что бы тогда творилось в зоне».

Он усмехнулся, представив себе такую «веселую» картину.

Пан воспринял его ухмылку на свой счет.

– Ты не ухмыляйся, а слушай, что старшие говорят! – заявил он обиженно. – Я тебе добра желаю. Здесь в одиночку пропадешь.

– Знаю! – сразу согласился Игорь. – Я – твой друг! «Мы с тобой одной крови, ты и я!»

– Тоже мне – «Маугли»! – довольно улыбнулся Пан.

Но Игорь сразу увидел, что ему было очень приятно услышать такое признание именно от него.

– Я, на всякий случай, буду рядом с тобой, твоим секундантом! – предложил Пан. – Иначе не соглашайся играть. И не заметишь, как облапошат. А при мне постесняются. Я все их уловки знаю. В должниках ходить – опасно для здоровья! «На счетчик поставят» – еще дороже. Считай – пропал. Рабом сделают, либо «опустят». Придется «хозяину» тебя спасать, переводить в другую зону, но и туда, если карточку тебе не сменят, придет скоро весточка с предписанием: убрать или «опустить», или в рабы записать. Тогда веселого будет мало.

– На «интерес» я играть не буду! – улыбнулся горячности Пана Игорь. – Жопу жалко, как-никак одна она у меня.

– Вот и напомни Полковнику о том, что вы на «интерес» не играете! – не унимался Пан. – До игры, а не после, когда из игры уже нельзя будет выйти.

– Подожди! – спохватился вдруг Игорь. – Полковник как раз мне и сказал, что на деньги играть не будем, только на «интерес». Значит, хотел меня обмануть?

– Наконец-то стал соображать! – довольно улыбнулся Пан. – Одни и те же слова люди понимают по-разному: на воле одно значение, в зоне – другое. А ты мне толкуешь: «свежий глоток воздуха»… Полковник и свежий воздух ненавидит. Его знаешь как называют? «Гений зла»! У него башка варит только ядовитую пищу, отравляющую все вокруг на километр. Раздавить такого, как ты, для него одно удовольствие. Держи ухо востро!

– Спасибо! – искренно поблагодарил Пана Игорь. – Я – твой должник!

– Свои люди – сочтемся! – ответил Пан фразой из Островского, хотя, если бы ему сказали об этом, он очень бы удивился.

Но Островский тоже делал свои высказывания, зная жизнь народной гущи.

В бараке к Игорю сразу же подвалил подручный Полковника.

– Полковник заждался уже тебя, Студент! – сказал он почти подобострастно.

Но Игорь знал цену этой подобострастности. Она усыпляла бдительность и делала легкой добычей намеченную жертву.

– Со мной пойдет и Пан! – заявил он категорично.

Его тон и вид ясно говорили о том, что уступать он не собирается.

Подручный Полковника отправился к хозяину, чтобы обрисовать ситуацию, вскоре вернулся и согласился с требованием Игоря.

Игорь с Паном отправились в ту часть барака, на которую большинство зеков даже боялись смотреть, она для них не существовала, а когда их туда вызывали, молились, чтобы «пронес Господь и в живых оставил».

Полковник уже расставил шахматы, вырезанные, очевидно, тем же умельцем, что и кресла, виденные Игорем у обоих «хозяев». Изумительная ручная работа делала шахматы настоящим произведением искусства: и белые фигуры, вырезанные из липы, и черные фигуры из мореного дуба были не абстрактными, а полностью отвечали своим названиям, короли и королевы, офицеры и кони, ладьи – маленькие крепостцы с торчащими пушками из бойниц, пешки – солдаты. Белые фигуры символизировали царскую Россию, а черные явно смахивали на комиссаров времен гражданской. Вот такие политические шахматы увидел перед собой Игорь Васильев, очень удивился и долго рассматривал их, прежде чем вступить в игру.

– Как мы с тобой договорились? – спросил Полковник. – На деньги не играем, а играем на «интерес»?

– Пока что мы с тобой ни о чем не договорились! – спокойно отказался Игорь. – На «интерес» в зоне я не играю. Если мы будем играть, то лишь из спортивного интереса. Я «интерес» понимаю только так!

Полковник испытующе посмотрел на Игоря, недовольно поморщился, хотел сказать что-то грубое, но в последнюю секунду передумал и махнул рукой.

– Что с тобой поделаешь! – согласился он. – Все равно не с кем играть, а играть хочется. Будешь моим спарринг-партнером. Но давай договоримся: играть в полную силу, без поддавков и авантюрных заскоков.

– Я играл за сборную института! – сообщил Игорь.

– Гроссмейстер? – ехидно сказал Полковник. – Поскольку ты – мой гость, то тебе ходить белыми.

Игорь пошел как привык: е2—е4.

– «Гроссмейстер чувствовал себя бодро и твердо знал, что первый ход е2—е4 не грозит ему никакими осложнениями!» – пошутил Полковник цитатой из «Двенадцати стульев» и сделал ответный ход.

Игорь внимательно всмотрелся в Полковника.

«А этот Беднаркин-Полковник не так прост, как хочет казаться».

Игорь играл значительно лучше Остапа Бендера в его злополучном, но в материальном плане удачном сеансе одновременной игры в пресловутых Васюках.

А Полковник, оценивая ходы, сделанные Игорем, делал ответные, не переставая наизусть цитировать Ильфа и Петрова:

«Один за другим любители хватались за волосы и погружались в лихорадочные рассуждения»… «На третьем ходу выяснилось, что гроссмейстер играет восемнадцать испанских партий. В остальных двенадцати черные применили хотя и устаревшую, но довольно верную защиту Филидора. Если б Остап узнал, что он играет такие мудреные партии и сталкивается с такой испытанной защитой, он крайне бы удивился…»

Его цитаты мешали Игорю сосредоточиться, а потому первую партию он быстро продул.

Полковник презрительно щелкнул белого короля по лбу и сбил его с доски.

– Все, Николашка! – сказал он торжествующе. – «И никто не узнает, где могилка твоя».

– Давай, еще одну партийку сыграем! – предложил Игорь. – Только, прошу тебя, не цитируй больше из «Двенадцати стульев».

– Кроме меня, ты один знаешь, что я цитировал! – улыбнулся Полковник. – Сыграем, сыграем! Ты неплохо играешь, только реагируешь на внешние раздражители и потому совершаешь ошибки.

Он вдруг заметил вошедшего в барак Горбаня.

– А почему это «сладенький» в нашем бараке ошивается? К «Дуням» его! – завопил он злобно.

– Вася приказал его здесь оставить! – шепнул Полковнику его ближайший подручный. – Там нет мест. Забит барак «Дунь» под завязку.

– Тогда тебе придется не спать эту ночь! – спокойно заявил Полковник. – Эти «опущенные» иногда просто бешеные. Может, у него еще одна заточка припрятана?

Его опасения не были голословны. Игорь тут же вспомнил мелькнувший в глазах Горбаня дьявольский огонь, сразу преобразивший его взор.

– Ну и не посплю! – согласился добродушно адъютант Полковника. – Где наша не пропадала!

– Баня сломался! – высказал предположение Пан. – Уже не встанет!

– Встанет… раком! – рассмеялся Полковник. – Теперь это у него будет самое удобное положение на весь срок. Да и срок-то у него ерундовый: пять лет каких-то. Тьфу, а не срок! Ладно. Глохните! Мы с гроссмейстером играть будем.

Вторая партия прошла в тишине, и Игорю удалось свести дело к ничьей, правда, благодаря вечному шаху, на который попался Полковник.

Пан торжествовал и не скрывал своего торжества. Знай, мол, наших!

Полковник воспринял ничью, равноценную для него поражению, равнодушно, только тень неудовольствия мелькнула на лице и сразу же пропала, будто ее и не было.

– Повезло тебе! – заявил он, морщась. – Желудок мой взбунтовался, иначе я бы не пошел слоном на а8!

И он презрительно ткнул пальцем «слона», который выглядел, как царский генерал Врангель или Колчак.

– Вообще я заметил, что белым фигурам все время не везет. Красным везет больше.

– Ты имеешь в виду «черных»? – уточнил Игорь.

– А ты приглядись! – порекомендовал Полковник, приближая фигуру «черных» к тусклой лампочке, свисающей с потолка на шнуре безо всякого абажура. – Мореный дуб! Почти что черный, но с жутким каким-то красноватым оттенком. Мастер делал. Большой мастер. Так вырезал, что у всех фигур с лицами чертей, погляди, и рожки виднеются из-под комиссарских фуражек, руки в крови как бы.

Он был прав. Действительно: при тусклом свете пыльной электрической лампочки, зажженной в «полковничьем» углу, хотя еще не разрешалось включать свет, несмотря на темень, упавшую уже на землю, красноватый оттенок мореного дуба просвечивал именно на руках и на лицах фигур, придавая им жутковатый, поистине дьявольский вид и переводя спортивное состязание в политическое противостояние.

– Да! – согласился Игорь, указывая на оттенок Пану. – Видишь: руки и лицо?

Пан тоже увидел и долго восхищался народным умельцем, сгинувшим в прошлом году от тоски, так захандрил, что полез на забор ночью и был убит часовым, получившим за предотвращение побега дополнительный отпуск к невесте.

Полковник ткнул пальцем в своего подручного и велел:

– Марш на улицу, посмотри, совсем темень или можно без спичек обойтись?

Подручный послушно вышел из барака и, вернувшись, бодро доложил, что глаз еще различает, где сортир, а где «крикушник», хотя нос отказывается это делать.

У этого тупого громилы иногда проглядывал своеобразный юмор, высоко ценимый в зоне: грубый и доходчивый, безо всякого там второго смысла, скрытого дна.

И его шутливое замечание вызвало восторг у кодлы.

Отсмеявшись, Полковник неторопливо встал и сказал Игорю:

– Ты здесь обдумай, гроссмейстер, королевский гамбит, а пойду подумаю в верзошнике я, грешный. Какую-нибудь комбинацию придумаю потруднее комбинации из трех пальцев.

– Это кукиш, что ли? – тупо спросил подручный, готовый уже сопровождать в «поход» своего повелителя.

Полковник довольно больно постучал пальцем по его железной голове.

– Стук-стук! – сказал он насмешливо. – Есть кто дома? Лом, ты мне скажи: зачем тебе голова? Вполне твое тело может обойтись и без нее.

– Он ею ест! – пошутил Пан, вспомнив Жванецкого.

– Сразу в горло больше войдет! – отшутился Полковник, отправляясь из барака туда, куда и короли пешком ходят.

Игорь, обдумывая замысел игры и лихорадочно вспоминая какую-нибудь партию позаковыристей, которой Полковник, с его уже многолетней отсидкой, просто не мог знать, все же краем глаза увидел, что в дверь барака на выход без вещей нырнул Горбань, что-то придерживая рукой за полой тюремной куртки.

На какой-то миг, может, Игорь и встревожился, но тут ему вспомнилась великолепная партия из «поединка века» Каспаров – Карпов, которую он подробно изучил.

И он сразу же отбросил тревожную мысль, попутно мысленно отметив: «Что сможет Баня сделать даже с заточкой против Лома? Ему просто сломают руку, тем дело и закончится, правда, в лучшем случае, в худшем, его просто-напросто убьют».

Игорь Васильев стал прокладывать теоретически путь к победе над Полковником, одержать верх над которым для него значило больше, чем победа Наполеона над Кутузовым.

Полковник, как обычно, занял в одиночку туалет, выставив на страже Лома, дабы отпугнуть других, какие бы потребности они не испытывали.

Взгромоздившись «орлом» над очком, выпиленным в кедровой доске над выгребной ямой, Полковник стал тужиться, попутно предаваясь привычному размышлению, «игре ума», как он любил выражаться.

Быть вождем, королем, царем, посланником Бога на земле приятно во всех отношениях. Но такое положение имеет один самый главный недостаток: оно обрекает на полное одиночество, когда вокруг нет друзей, а есть подданные и подчиненные, к которым теряешь доверие в том смысле, что начинаешь волей-неволей подозревать их в желании либо предать тебя и переметнуться на сторону твоих злейших врагов или просто недругов, либо в желании руководить тобою, использовать дружбу в корыстных соображениях. А это сразу же, автоматически отдаляет от всех друзей, так как друзья обычно познаются в беде, а где беда, там обязательно требуется помощь, а помощь – это уже использование дружбы в корыстных целях.

И не важно, на каком уровне ты «король» или «королева». Всех объединяет одно – одиночество!

Полковник скорее почувствовал, чем услышал, как рядом с ним кто-то остановился. Удивленно подняв голову и обратив лицо в ту сторону, он с неподдельным изумлением воскликнул:

– Петюня?

Страшный удар по голове лишил его способности издавать звуки.

Лом, по привычке, стоял на страже у входа в сортир, отпугивая желающих войти туда одним своим видом.

Время шло, а Полковник не думал выходить. Так долго он еще не сидел, и Лом забеспокоился.

Приоткрыв дверь в туалет, он спросил:

– Полковник, тебя не смыло?

В ответ он услышал тихий и жалобный стон, который сразу же заставил Лома действовать: он рванул дверь на себя, но слишком сильно, мощная пружина заставила дверь отскочить от опорного штыря в земле, дальше которой дверь не открывалась, и сильно ударить Лома по спине.

Но этот удар был ничто в сравнении с тем, который обрушился на его голову, заставив упасть на дощатый пол туалета.

Игорь Васильев уже раздраженно думал о возвращении Полковника, все «домашние» заготовки были уже продуманы, а соперника все нет и нет.

– Уж климакс близится, а Германа все нет! – грубо пошутил Пан.

– Не прорыл ли Полковник подземный ход из туалета? – на полном серьезе высказал предположение второй ближайший помощник Боров.

Его тут же высмеяли.

Игорь, смотревший в сторону двери барака, опять заметил, как в нее проскользнул Павел Горбань. И Игорь мог поклясться, что Баня улыбался. И не просто улыбался, как улыбается человек, столкнувшийся с чем-то веселым, его улыбка была торжествующе-мстительной. Горбань поспешил лечь на свою койку, которую демонстративно поставили в отдельный угол возле параши, правда, ее сейчас не использовали, потому что погода была теплой и можно было всегда сбегать в общественный туалет, но в зимние вьюги, когда сила ветра была такова, что ослабленных плохой кормежкой заключенных просто валило с ног, она была всегда полным-полна. И Горбаню просто продемонстрировали, что отныне он – отверженный, «опущенный», и место его теперь всегда возле параши, и он – вечный танцор в ритуальном танце «чичи-гага».

– Сходи, посмотри! – предложил Борову Костыль, который тоже интересовался шахматами и издали следил за игрой Полковника с Игорем. – Может, тоже воспользуешься подземным ходом, наверное, его правильнее было назвать «дерьмовым».

– Нет! – поддержал игру Костыля Пан. – «Дерьмовый» – это плохой! Так уже укрепилось в нашем сознании. Лучше этот ход назвать «подговенный»!

Гогот барака только подстегнул Борова, и он побежал из барака по направлению к туалету.

Смех не помешал Игорю заметить, что следом опять выскользнул из барака Горбань, с той же странною улыбкой полупомешанного, но явно торжествующей и злорадной.

– Ничего! – ответил Костыль. – На свободу можно и засранным выскочить, лишь бы с чистой совестью. А что такое – свобода? Один умный человек сказал: «Свобода есть право делать все…»

– …что дозволено законами, – закончил фразу Игорь. – Почему-то эти слова все время забывают.

– Ты считаешь, что своеволие, «что хочу, то ворочу» – это не свобода? – возмутился Костыль.

– «Лишь глупцы называют своеволие свободой», – улыбнулся Игорь. – Это сказал другой умный человек.

Боров тоже пропал. Посвященные недоуменно переглянулись.

– Зуб даю! – заорал один из кодлы Полковника, самый молодой и гоношистый, – Полковник слинял, как граф Монте-Кристо, через подземный ход!

– Глохни, пацан! – оборвал его «вор в законе», стоявший рангом повыше. – Граф Монте-Кристо занял место мертвеца и только так покинул тюрьму, замок Иф.

Пан насмешливо шепнул Игорю:

– Чувствуешь, что в лагерной библиотечке есть книги Дюма?

Предположение, что Полковник вырыл подземный или «подговенный», как выразился Пан, ход, заставило кодлу броситься к туалету всей толпой, толкая и мешая друг другу, они выскочили наружу.

Пан и Игорь присоединились к ним скорее из стадного чувства, когда оно подавляет индивидуальность и превращает в члена коллектива или стада, и ты делаешь не то, что хочешь, мыслишь не так, как мыслишь, а только так, как делают все.

Игорь выскочил последним, а потому и заметил притаившегося за открытой дверью Горбаня. Тот выглядел уже не торжествующим, а страшно напуганным и жалким, растерянным донельзя.

Но Игорю некогда было обращать внимание на его душевное состояние. Его влекла толпа искать несуществующий подземный или «подговенный» ход.

На полпути Игоря остановил страшный, дикий вопль первых из кодлы, ворвавшихся в туалет.

Он опасливо остановился, поначалу не решаясь проследовать дальше. Но затем ему стало стыдно за приступ трусости, охвативший его, и он заторопился к остальным.

Но то, что он увидел в туалете, вызвало у него такой приступ тошноты, что он не удержался и выпростал содержимое желудка.

Хорошо еще, что успел отбежать чуть в сторону и метко попал в маленькую ямку рядом с туалетом, можно было скрыть следы, засыпав их пылью.

Страшная слабость настолько охватила Игоря, что ноги задрожали мелкой и противной дрожью.

Полковник, Лом и Боров были убиты с такой изощренной жестокостью, что Игорь не мог и предполагать о существовании подобного: обезглавленные, они сидели на полу туалета, опираясь спинами в приступочку, на верхней доске которой были вырезаны небольшие дырки над выгребной ямой, а сами головы были аккуратно вставлены в эти небольшие дырки над выгребной ямой. И у каждой головы изо рта торчал половой член, а расстегнутые и окровавленные ширинки рабочих брюк красноречиво свидетельствовали, где они были взяты.

Удивленное выражение всех трех лиц свидетельствовало о том, что смерть застала их всех врасплох.

Да что Игорь? Случайный человек, попавший в «переплет», оказавшийся сначала в тюрьме, а затем в колонии из-за желания скрыть участие Лены в уголовном деле, он не привык к таким картинам.

Но кодла Полковника сама прошла суровую школу жизни с самого детства. Кровью и смертями ее было не запугать. Но и они были потрясены столь ужасным концом своего предводителя и двух своих товарищей.

– Кто их? – растерянно спросил молодой и гоношистый вор, по кличке Пархатый, названный так то ли из-за шелудивой башки, с которой беспрестанно сыпалась крупная перхоть, то ли из-за происхождения, из-за пятой графы в паспорте.

Кодла растерянно молчала, переводя друг на друга ошеломленные взгляды. Никто не мог даже предположить, что уголовного авторитета, одного из «хозяев» «черной» зоны, могут столь зверским способом отправить на тот свет.

Молчал даже старый опытный «вор в законе», показавший свои хорошие знания «Графа Монте-Кристо» Александра Дюма, когда поправил молодого вора, сказав, что граф Монте-Кристо покинул тюремный замок Иф, заняв место покойника-аббата Фариа. Он и предвидеть не мог, что его слова столь зловещим образом оправдаются.

Игоря поразило, что ни один из них не заподозрил Горбаня, хотя Игорь сразу же вспомнил, как Горбань дважды покидал Барак. Да и торчащие изо рта уголовников отрезанные половые члены ясно показывали, что это – месть «опущенного».

– Надо в «крикушник» сообщить! – высказал кто-то предположение.

– Будут они искать, как бы не так! – злобно огрызнулся Пархатый. – Давай, у Студента спросим? Студент, можешь раскрыть это преступление?

– В моем положении только преступления раскрывать! – с трудом ответил Игорь.

Его все еще мутило, и позывы к рвоте не прекращались. А уйти в барак гордость не позволяла, мол, чем других слабее.

– А «хозяин» колонии заинтересован? – спросил его старый вор по кличке Ступа, производной от фамилии Ступнев. – ты у него там шустришь, тебе и карты в руки. Покажи, что не даром народный хлеб ел и четыре года штаны протирал в институте.

– Если вы хотите, чтобы следствие прошло успешно, то ничего здесь не трогайте и сообщите в «крикушник», – посоветовал Игорь.

Слова Васильева как-то успокоили воров, и они, закрыв дверь туалета, оставили возле нее двух сторожей покрепче, приказав глаз не спускать с трупов и смотреть в оба за всем, что происходит вокруг.

В каждом бараке существовала маленькая комнатенка начальника отряда, где стоял местный телефон, напрямую соединявший начальника отряда с дежурным по колонии, сидевшим в «крикушнике», в административном корпусе.

Кодла гурьбой насела на шныря, имевшего ключ от комнатенки, в которой кроме стола и пары стульев, не было ничего ценного, требуя открыть комнатенку и сообщить дежурному о совершенных в туалете убийствах.

Шнырь был так потрясен сообщением, что, хотя ему было категорически запрещено открывать комнатенку, так как начальник отряда, очевидно, боялся, что ее могут заминировать, он тут же открыл дверь. Не понимал, служивый, что была бы мина, взорвала бы забор, а то и весь «крикушник» разом.

Шнырь набрался мужества, справедливо считая, что чрезвычайное происшествие спишет ему нарушение установленных правил, и позвонил дежурному, коротко сообщив ему о тройном убийстве в их отряде.

Дежурный обомлел, как и полагается при всяком чрезвычайном происшествии, и растерялся: никого из высокого начальства не было, а самому принимать ответственное решение ему не хотелось по шкурным соображениям, не так решишь, потом на тебя же все и свалят.

– До утра подождать не может? – задал он свой сакраментальный вопрос.

Впрочем, это был популярный для всей страны вопрос, жизненная философия, когда все всем «до лампочки», а неприятные дела надо постараться оттянуть как можно дальше. Почему и о Чернобыльской трагедии сообщили только через несколько дней.

– Трупы-то потерпят, – пошутил с испугу шнырь, – а вот следствие может столкнуться с тем, что следы преступления исчезнут.

– Куда? – резонно спросил дежурный.

– В никуда! – так же резонно заметил шнырь. – Пока туалет охраняют зеки, но на ночь они отправятся спать.

– И что, по-твоему? – возмутился дежурный, который уже принял стакан водки, плотно закусил и хорошо себя чувствовал до этого нежелательного звонка. – Теперь я их должен сменить и караулить всю ночь трупы?

– Вам виднее! – стушевался сразу шнырь. – «Что, мне больше всех надо?» – подумал он.

– Ладно! – принял решение дежурный офицер. – Пусть еще подежурят часок, а я за это время свяжусь с «хозяином», пусть сам решает.

Он дал отбой, а шнырь вернулся к ожидавшим его подручным Полковника, осиротевшим без своего хозяина, и доложил все как есть.

– Час подождать можно! – решил Ступа. – Что час, когда у них по десять лет впереди. По «червонцу» у каждого.

– Людей им надо подбросить! – высказался Пархатый.

– Вот ты и пойдешь! – предложил ему Ступа.

– Да я ему лишь на зубок! – завозмущался Пархатый. – Ежели он Лома и Борова завалил, двух таких тузов…

– То «шестерку» он одной левой? – рассмеялся Костыль.

– Ты, Костыль, не лезь в наши дела! – осадил Коростылева Ступа.

Игорь посмотрел в сторону Горбаня и поразился: тот спал безмятежным сном и улыбался по-детски, издали было видать его улыбку.

Один из караульных, войдя в барак, со злобой пнул спящего Горбаня так, что тот заверещал во сне и проснулся. Долго и недоуменно смотрел он вслед прошедшему мимо подручному убитого Полковника. А затем встал, надел штаны и вышел из барака.

– Ты почему с шухера слинял? – строго спросил его Ступа.

– Не лезь, Ступа, в авторитеты! – оборвал старого вора караульный. – Еще неизвестно, кого Батя назовет на место Полковника.

– Кто такой Батя? – тихо поинтересовался у Пана Игорь.

– «Зону» держит! – ответил Пан мгновенно. – Уполномоченный братвы в «зоне», – добавил он.

Игорь уже знал, что братва и на воле не упускает из виду «зоны», где и готовятся кадры для уголовного мира. Связи с «зоной» были отработаны веками, сравнительно быстро передавались приказы о расправах и о поощрениях, о приеме новых членов в ряды уголовной братии и об отношениях с официальным начальством. Авторитеты тоже назначались извне, а не выбирались на демократической основе.

Но Ступа был не из тех, кого можно было осадить.

– Тебя кодла поставила на шухер, и ты без позволения линять оттудова не имел никакого морального права.

Кодла одобрительно загудела, показывая караульному, что никто из кодлы не собирается его сменять, дураков нет стоять в темноте и трястись от страха.

– А сколько это мы должны там торчать? – возразил караульный.

– Еще час ты будешь стоять на шухере, как на посту номер один, у мавзолея! – пошутил Ступа. – Только вместо одного трупа будешь стеречь три.

– Мавзолей на троих! – пошутил Пархатый, которому совсем не хотелось идти в темноту и стоять на шухере возле трех казненных страшной смертью уголовников, «воров в законе».

Караульному тоже не хотелось возвращаться, не очень-то приятно стоять в темноте возле хотя и закрытой двери в туалет, зная, что за ней находятся непонятно кем казненные, их расчлененные трупы, а главное, было неизвестно, не появится ли опять убийца, чтобы и ему вынести такой же страшный приговор.

Но делать было нечего. Раз кодла постановила, то она своего решения не отменит ни за что.

И караульный, чертыхаясь в душе, поплелся вон из барака, испытывая желание сразу же исправиться и завязать с разбоем и воровством. Такое желание у него появилось, к его величайшему удивлению, впервые.

Час прошел в томительном ожидании.

Правда, Костыль шепотом предложил Игорю сыграть с ним партейку в шахматы, очень ему хотелось подержать такие произведения искусства в руках, но Игорь счел неудобным играть в столь неподходящий момент и отказался.

Минут через десять после ухода караульного в барак опять вернулся Павел Горбань, опять, как заметил Игорь, блаженно улыбающийся. Вид его Игоря поразил совершенно.

«Не свихнулся ли он, после того как его „опустили“? – подумал Игорь. – И куда он все время бегает?»

Ровно через час в барак стремительно влетел Вася, благоухая водкой и солеными огурцами, а за ним едва поспевали еще пять человек здоровенных вертухаев с резиновыми дубинками в руках.

Шнырь обрадованно бросился к Васе и получил с ходу такой мощный удар по челюсти, что «ласточкой» нырнул под ближайшую койку.

– Шутки шутить вздумали? – громогласно заорал Вася, недовольно оглядывая всех и Игоря тоже. – А ну, марш все из барака на построение!

И он стал ударами дубинки будить тех заключенных, кто, будучи ко всему привычным, умудрился несмотря на шум и гам, поднятый кодлой, заснуть в ожидании следующего рабочего утра.

Они так же привычно, испуганно просыпались и торопливо одевались, чтобы успеть на построение.

Вася подошел к замершей кодле и, поигрывая дубинкой, спросил:

– Кто туфту о трупах пустил в оборот?

Недоуменные взгляды его несколько озадачили, но он указал дубинкой на выход, и все поспешили исполнить его приказание, сами пребывая в полном недоумении.

«Что могло стрястись? – подумал Игорь. – Какая „муха“ укусила Васю?»

Всех озадачили и заинтриговали слова Васи о «туфте о трупах».

Выскочив из барака, Игорь был сразу же ослеплен мощными прожекторами, направленными на сектор зоны, где стояли два барака, «швейка» и злополучный туалет, возле которого должны были находиться двое караульных, выделенных кодлой, но их там не было и в помине.

– Слиняли, козлы! – выругался Ступа.

Заключенные привычно выстраивались перед бараками по отрядам. Впереди виднелись бригадиры и мастера, вкупе с авторитетами составляющие элиту каждого отряда.

Дежурный и наконец появившийся начальник отряда ходили вдоль выстроившихся зеков и считали их по головам.

Построив всех и посчитав, дежурный сообщил результат Васе, который представлял собой персону начальника колонии Дарзиньша.

Вася, продолжая поигрывать резиновой дубинкой, выступил вперед и закричал:

– Какой козел пустил «парашу» об убийствах?

Все, кто знал об убийствах, а это было абсолютное большинство отряда, как один повернули головы в сторону туалета и так и замерли.

– Смотрите, смотрите! – заорал, ярясь, Вася. – Там ни одного трупа, а в вашем отряде пятеро беглецов. И вы будете стоять до тех пор, пока либо беглецов не поймают, либо зачинщик не признается в дезинформации, чтобы скрыть побег.

Кодла, видевшая своими собственными глазами «расчлененку» в туалете, все же стояла и молчала, боясь попасть под горячую руку могучего Васи.

Один Игорь решил рискнуть и, выйдя из строя, протянул вверх руку, словно сидел за партой и захотел ответить на трудный вопрос по математике.

Вася, все так же поигрывая дубинкой, подошел к Игорю и жестко спросил:

– Чего руку тянешь? Или знаешь что?

– Я тоже видел три расчлененные трупа в уборной! – заявил Игорь, глядя в глаза Васе. – А двоих мы поставили караулить трупы.

Теперь Вася был совершенно озадачен. К Игорю он относился хорошо, потому что к нему хорошо относился Дарзиньш, да и Вася видел, что Игоря назвать уголовником никак нельзя.

– Хорошо! – решил он. – Пойдем вместе и посмотрим!

И он предложил Игорю следовать за собой до туалета.

Игорь с охотой последовал за ним, но, заглянув в туалет, он не увидел там ни трупов, ни караульных, оставленных для охраны. И все вокруг был чисто, хотя Игоря привело в состояние рвоты именно увиденное им обилие крови, лужами стоящей на полу туалета.

– Убедился? – спросил Вася, захлопывая дверь со звуком пушечного выстрела.

Вернувшись обратно, Вася предложил Игорю подтвердить заключенным, что в туалете нет ни трупов, ни караульных, что Игорь и сделал, вызвав настоящую бурю протеста среди зеков.

– Да что их, черт унес? – протестующе заорал Ступа.

– Черт, черт! – неожиданно совсем по-сумасшедшему захохотал Горбань. – Именно черт, с рогами, черный такой, а изо рта у него пламя вылетало.

Игорь пристально посмотрел на Павла Горбаня и уже ни капельки не сомневался, что Баня сошел с ума. Любой, видя его безумные глаза и слыша смех сумасшедшего, сказал бы то же самое.

– Гражданин прапорщик! – обратился Игорь к Васе. – Это не галлюцинация. Трупы были в туалете. Их кто-то убрал.

– Кто-то? – взвился Вася. – Вы здесь все свихнулись? Кому нужно было, если он убил авторитетов, ныкать их трупы? Или ты тоже веришь в черта?

– В черта я не верю, но своим глазам верю! – заявил упрямо Игорь. – Надо их искать. Дальше «зоны» их не могли унести, значит, где-то неподалеку. В выгребной яме надо поискать. Золотаря заставить, пусть пошукает.

Это была хорошая идея, и Вася решил ею воспользоваться. Найдет он что-либо, зачтется ему, а не найдет, всегда можно будет свалить все на Игоря.