Текст книги "Этот несносный Ноготков"
Автор книги: Лев Белов
сообщить о нарушении
Текущая страница: 4 (всего у книги 15 страниц)
Глава четырнадцатая,
Непредвиденные события которой повергают в ужас весь экипаж «Эллипса»
«Эллипс» уже проделал путь, равный почти пятидесяти тысячам километров, когда в передней секции корабля произошел случай, положивший начало всем последующим непредвиденным событиям на космическом лайнере.
Собственно, все началось бы, возможно, немного раньше, но Иван Сергеевич Молотков, неотступно следивший за поведением целой россыпи приборов, долго не мог поверить своим глазам и поэтому не торопился оповестить экипаж о случившемся.
Наконец он решился, но в этот момент взгляд его остановился на одном из телеэкранов, расположенных полукругом в стальной панели: лицо доктора биологии Ноготкова выражало такой неподдельный ужас, какой охватывает людей, обнаруживших в двух шагах от себя надувшую свой зловещий капюшон кобру.
– Что вы там увидели, Филипп Иванович? – включив микрофон, спросил Молотков, предчувствуя что-то недоброе.
Доктор биологии молчал, словно лишился дара речи, но зрачки его глаз, компенсируя неподвижность языка, стали вращаться.
– Да что там у вас такое? – встревожился Молотков и, не дождавшись ответа, включил микрофон, соединявший его с кабиной доктора медицины. – Джонрид Феоктистович, мне что-то не нравится выражение лица у Филиппа Ивановича. Зайдите, пожалуйста, в его отсек, посмотрите, что там такое.
Молотков увидел, как Блаженный отстегнул ремни, поднялся с места и схватился за ручку двери. Выключив микрофон, соединявший его с Блаженным, командир корабля снова принялся проверять приборы и механизмы, пытаясь определить причину потери связи с Землей. Он не заметил, сколько еще прошло минут, когда до его слуха донесся голос Джонрида Феоктистовича:
– Иван Сергеевич, вы не могли бы переключить корабль на электронное управление? Только никому ни слова пока. Идите к нам!
Когда Молотков очутился в кабине, где обитал цитолог, первое, что он скорее ощутил, нежели увидел, было присутствие чего-то постороннего. Проследив за взглядом Филиппа Ивановича, командир «Эллипса» едва не потерял сознание: прямо на полу кабины лежал какой-то человек в белых брюках и черном свитере. Он безмятежно спал.
– К-к-кто это? – еле выговорил Молотков. – Филипп Иванович!
– Он лишился дара речи, – полушепотом произнес Блаженный. – У него состояние, близкое к каталепсии.
– Это Алик, м-м-милостивые государи, сын мой,– трагическим шепотом ответил Филипп Иванович.
– Сы-ын? – переспросил Молотков. – А как же это понимать?
– Что значит «как»? внезапно поднявшись и протирая глаза, произнес Алик, не обращая внимания на то, что трое мужчин испуганно отпрянули от него. Разве у вас нет детей, Иван Сергеевич? Держу пари, что не меньше трех!
– Точно, – механически подтвердил Иван Сергеевич, но быстро опомнившись, спросил: – Как ты сюда попал?
– Обыкновенно, Иван Сергеевич, – развел руками Алик и поднялся во весь рост. – По трапу. Вы разве не слыхали салюта?
– Ка-ка-какого салюта? – словно в кошмаре протирая глаза, переспросил Молотков. – И откуда ты знаешь, как меня звать?
– Н-н-невероятно! – выдохнул доктор медицины. – Как во сне.
– Мне даже кажется, – шепнул Молотков, – что мне это кажется.
– М-м-мама! – в ужасе воскликнул Филипп Иванович. – Мама-то хотя бы знает, куда ты попал? Бедная женщина!
– Надо было раньше ее жалеть, – вздохнул Алик. – А теперь уже поздно. Теперь я выиграл у Женьки Крякова килограмм монпансье.
– Филипп Иванович! – выпрямился во весь рост Молотков. – Вы за эти фокусы ответите! Кто разрешил вам тайно...
– Папа тут ни при чем! – перебил Алик. – Он даже не подозревал об этом, иначе сделал бы из меня бифштекс. Вы любите бифштексы, Джонрид Феоктистович? – повернулся он к Блаженному.
– Бифштексы? – невольно повторил доктор медицины. – Но как ты узнал, куда улетает папа, разве он тебе об этом говорил?
– Что вы? Даже намеков никаких не было. Да он и сам-то узнал об этом неожиданно. Он целые сутки думал: отказаться или...
– А откуда ты знаешь, о чем думал твой папа? – косясь на цитолога, спросил Молотков. – Он с тобою делился мыслями?
– Как бы не так, – скептически ухмыльнулся мальчуган.
Филипп Иванович пришел, наконец, в себя и глухо произнес:
– Кажется, я начинаю понимать, что произошло!
– Ты же способный ученый, папочка, – вздохнул Алик.
– Не груби отцу! – вспылил Молотков. – А то я тебя выставлю на ули... то есть в космос! Так что, Филипп Иванович?
– Мой отпрыск умеет читать чужие мысли, – сокрушенно опустил голову доктор биологии.
– Значит, телепат?! – воскликнул Блаженный.– Чудесно!
– Вот видите, – обратился Алик к Молоткову, – вы хотели меня выбросить за борт. Но если вы насчет связи беспокоитесь...
Молотков с удивлением посмотрел на мальчика.
– Значит, ты действительно телепат?! Ну и что насчет связи?
– Мы ее с вами сейчас наладим, – уверенно заявил Ноготков-младший. – Вы не против? Тогда пойдемте к вам в кабину! Уж мы-то быстро восстановим контакт с Наземным пунктом управления!
– Как? – побледнел еще больше Филипп Иванович. – Разве?..
– Увы, профессор, – подтвердил командир корабля.
– Но как же, – начал было Джонрид Феоктистович, – как же...
– А вот так, – развел руками Молотков, – я просто не хотел поднимать панику. Но теперь...
– Значит, говоришь, восстановим? – как-то весело переспросил Молотков, когда в пилотской кабине около него примостился Алик.
– И сделать нетрудно, – заявил Алик. – Я же вам сразу велел...
– Велел? – нахмурился командир корабля. – То есть как это так?
– Ну, попросил, – махнул рукой мальчуган. – Попросил вас отключить связь, порвать какой-нибудь проводочек, что ли. А то, я боялся, вам могли бы приказать вернуться из-за меня, и тогда...
– Дьявольщина! – вырвалось у Молоткова. – Я же действительно сам, собственноручно, вывинтил, черт возьми, эту... – Он не договорил и, отыскав обыкновенную стальную отвертку, без труда водворил на место какую-то маленькую желтую деталь.
Рация ожила мгновенно. Пилотская кабина сразу же наполнилась хаотическим нагромождением звуков, которое так знакомо радистам.
Сквозь зловещее шипение и треск динамика вдруг прорвался человеческий голос. Лицо Молоткова озарила радостная улыбка.
–Я «Эллипс», я «Эллипс», – монотонно повторил командир корабля и весело посмотрел на Алика. – Я вас слышу, эн-пэ-у, я вас слышу. Повреждение связи устранено. Докладываю, что экипаж «Эллипса» пополнился еще одним человеком. Это сын доктора биологии Ноготкова, Алик. Подозреваем, что он здесь очутился благодаря своим свойствам телепата и гипнотизера. Полагаю, что мальчуган сможет принести нам пользу при общении с гипотетическими обитателями Марса. Молотков.
– «Эллипс», «Эллипс», дорогой «Эллипс»! – обрадованно воскликнул человек, отделенный от корабля немыслимо громадной толщей космоса. – Я вас слышу. Вы записаны на пленку.
Алик с волнением слушал голос, доносившийся из динамика.
Эти звуки как бы связывали мальчика с мамой, Женькой Кряковым, со всеми друзьями и знакомыми. Экраны сверкали ослепительными улыбками: после охватившей всех тревоги наступила разрядка.
Глава пятнадцатая,
приковывающая внимание читателя к акулам, педагогике и художественной самодеятельности
Вместо Молоткова на вахту заступил пилот дублер и штурман Серповский, когда Алик, уже почти полусонный, зашел в кабину своего отца и кулем свалился на поролоновую обшивку пола. Филипп Иванович спал, однако сквозь сон почувствовал, что кто-то появился рядом, и на какую-то долю секунды приоткрыл веки. Заметив сына, он судорожно вздохнул и повернулся на другой бок.
Серповский сидел в пилотском кресле, спокойно наблюдал за приборами и время от времени бросал взгляд на телеэкраны, по которым можно было видеть, что делается в кабинах.
Сейчас Сергей Иванович был одет в специальный космический костюм, снабженный антигравитационным устройством. Впрочем, это была обыкновенная страховка, поскольку в «Эллипсе» можно было вообще обходиться без скафандров. Что же касается взлета ракеты, то экипаж поднимался по трапу в полной форме космонавтов лишь по традиции. Люди долго еще будут отдавать дань традициям.
Так, дирижеры до сих пор появляются у пульта только во фраках. Таким же анахронизмом, как фрак у дирижеров, был трап у космонавтов: им пользовались лишь для утехи зрителей и репортеров.
Приборы показывали, что «Эллипс» каждую секунду покрывает расстояние в двадцать километров. Когда-то такая скорость была пределом мечтаний ученых. Теперь же эта когорта мудрых планировала полет на Марс за какие-нибудь две недели. Жутко вспоминать о караванах, которые под монотонные звуки колокольчиков двигались по знаменитому Шелковому тракту со скоростью наиболее резвых шелковичных червей!
Прошло, быть может, около трех часов с тех пор как Сергей Иванович заменил Ивана Сергеевича. Корабль шел точно по заранее рассчитанному электронной машиной графику. В кабине пилотов мягко светились циферблаты приборов.
Металлические тумблеры на пульте управления как бы подмаргивали Серповскому, и он, пользуясь одиночеством, тоже раза два им подморгнул. На лице его мелькнула какая-то полудетская улыбка. Он еще раз благодушно взглянул на экраны теле-устройства и невольно открыл рот, заметив на одном из них Алика. Мальчуган сидел прямо на полу и, глядя в глаза Сергею Ивановичу, делал какие-то странные кругообразные движения рукой.
Не отрывая взора от мальчика, Сергей Иванович как бы механически прошелся пальцами по тумблерам приборов, – так пианисты делают разминку перед началом концерта, скользя по клавишам. Наступало время связи с Наземным пунктом управления.
– Я «Эллипс», я «Эллипс», – вот уже который раз повторил Сергей Иванович, – полет идет нормально, жду сообщений эн-пэ-у.
В наушниках послышался четкий мужской голос:
– Я эн-пэ-у, я эн-пэ-у. «Эллипс», вас слышу хорошо. Объясните, почему ваш корабль летит по кругу в тысячу двести километров.
Сергей Иванович сначала недоуменно пожал плечами, затем взглянул на прибор, показывающий положение корабля во время полета, и едва не вывалился из кресла от изумления и ужаса.
Серповский быстро соединился с Молотковым, разбудил его и, забыв извиниться, попросил немедленно зайти в пилотскую кабину.
– С ума можно сойти, – прошептал Молотков, кинув взгляд на экран с вращающимся «Эллипсом». – Что произошло, Сергей Иванович? – Взглянув на приборы управления кораблем, Иван Сергеевич брезгливо скривил губы и прикоснулся к одному из тумблеров. В то же мгновение Серповский, неотрывно следивший за теле-устройством, увидел траекторию-пунктир и убедился, что «Эллипс» снова лег на прежний курс.
– Ничего не понимаю, – выдавил из себя Серповский, – какое-то наваждение, ей-богу, Иван Сергеевич! «Эллипс»-то кувыркался!
– Так и до мистики можно докатиться, – сказал Молотков. – Передайте дежурному по Наземному пункту управления, что неисправность ликвидирована и что «Эллипс» продолжает движение к Марсу. Вы первый космический хулиган, Сергей Иванович, который мне встречается!
Когда минут через пять Серповский связался с энпэ-у и передал дежурному сообщение о ликвидации аварии, Молотков занял его место и по привычке сначала обвел взглядом телеэкраны. Заметив на одном из них вновь проснувшегося Алика, он добродушно улыбнулся.
– Что-то не спится пацану, – проговорил он, слегка повернувшись к дублеру и невольно притрагиваясь к одному из тумблеров.
Сергей Иванович не двигался с места, уставившись в какую-то точку. Молотков внимательно посмотрел на Серповского, хотел ему что-то сказать, но тут в наушниках прозвучали знакомые позывные.
– Я эн-пэ-у, я эн-пэ-у, – услышал Молотков, – сообщите, почему ваш «Эллипс» снова движется по кривой, но в другой плоскости.
Иван Сергеевич взглянул на «зеркалку», – так называли пилоты это теле-устройство, – и изменился в лице: «Эллипс» кружил, словно участвовал в каких-то фантастических гонках.
– Мы можем организовать с вами солидную корпорацию космических хулиганов, – с невинным выражением лица произнес дублер.
Иван Сергеевич хотел ответить на эту реплику какой-нибудь резкой фразой, но, встретившись с насмешливо-невинным взглядом Сергея Ивановича, нажал на один из тумблеров.
– Кстати о космическом хулиганстве, – довольно сдержанно произнес Молотков, когда убедился, что «Эллипс» перешел в заданное положение, – именно мы оказались первыми его жертвами!
– К чему такой пессимизм, Иван Сергеевич? Мне кажется, что достаточно будет строго поговорить с этим милейшим сыночком Ноготкова, как опасность останется позади, словно легкое облачко.
– Не надо сваливать все на малолетних, Сергей Иванович. Я сейчас созову людей, и мы выслушаем мнение коллектива.
– Значит, вы собираетесь одну большую ответственность за полет «Эллипса» разложить на девять маленьких?
– На восемь, Сергей Иванович. Вы же ни за что не отвечаете, вы ведь всего-навсего штурман и дублер.
Когда все собрались в салоне, Молотков начал без лишних предисловий:
– Происходит странная штука, товарищи: вот уже второй раз он ведет себя, как взбесившаяся лошадь!
– Простите, но кого вы имеете в виду? – улыбнулся академик.
– Виноват, но я имею в виду наш «Эллипс», Гелий Михайлович, – уточнил Молотков. – Сначала он стал вращаться, словно гнался за самим собою, а потом стал метаться по кругу, будто конь в цирке.
– Быть может, нас проверяет эн-пэ-у? – улыбнулся Блаженный.
– Быть может, вы уверены, что там имеется один шутник по штату? – повернулся в сторону доктора медицины Иван Сергеевич.
– Там-то шутников, конечно, нет, – вздохнул доктор геологии.
– Работники эн-пэ-у поставят вам памятник при жизни за один этот тонкий комплимент, – не выдержал Хворостов и добавил: – Если, конечно, вернемся на Землю, Роман Павлович.
– Что значит «если», Петр Валерианович? – возмутился Молотков. – Мы обязательно вернемся, чего бы это нам ни стоило! Но пока наша задача – добраться до Марса. Хотел бы я знать, что за паразиты заставили наш «Эллипс» так глупо изменить свой курс!
Когда после небольшой паузы Иван Сергеевич подошел к сыну доктора биологии, экипаж «Эллипса» застыл в немом изумлении. Между тем Молотков виновато произнес:
– Прости, пожалуйста, дорогой Алик, я имел в виду не тебя!
– Я же предупреждал вас, Иван Сергеевич, – досадливо махнул рукой Серповский, – что это дело милейшего сыночка Филиппа Ивановича! Это же явно он... – Тут штурман и дублер внезапно поднялся со своего места и буквально со слезой в голосе обратился к Алику: – Извини, дорогуша, мы же очень любим тебя!
– Любите, – обидчиво произнес Алик, – а называете паразитом! Да, это я сделал так, чтобы «Эллипс» немного повращался, но...
– Никаких «но!» – воскликнул Молотков. – Это было просто великолепно, Алик! Когда я взглянул на «зеркалку», то просто ахнул от восхищения – просто какая-то фантастическая феерия!
– Ни один художник не смог бы это изобразить! – подтвердил, подобострастно улыбнувшись, дублер и штурман «Эллипса».
Филипп Иванович, наблюдавший эту сцену, неожиданно поднялся и нанес Алику несколько весьма чувствительных ударов по тому месту, которое многие люди стесняются называть вслух.
– Не бей меня! – закричал Алик.
– Не трогайте ребенка! – вскинулся командир корабля и с явным удовольствием шлепнул мальчика по тому же месту.
– Не смейте! – повторяя действия своего командира, закричал Серповский. – Он не заслужил этого!
– Конечно, он заслужил не этого! – заметил Иван Сергеевич.
– Его надо было выбросить за борт, к акулам!
– Вы, кажется, немного увлеклись, Иван Сергеевич, – произнес астроботаник. – В космосе акулы, к превеликому сожалению, не водятся. Но у вас как командира корабля есть великолепная возможность изолировать этого юного хулигана в шлюзовой камере.
– Идея! – прохрипел Молотков и, повернувшись к Филиппу Ивановичу, спросил: – Вы не возражаете... гм... милостивый государь? Я имею в виду ультрагипноинга...
– Отнюдь! – наклонил голову Ноготков-старший. – Раньше надо бы... Как это мы раньше запамятовали?!
Иван Сергеевич несколько помедлил и нажал какую-то кнопку одного из приборов. В ту же секунду яркий сноп красноватого света ударил в лицо мальчугана. Алик стал медленно валиться на бок и через две-три секунды лежал возле кресла.
– Если я не ошибаюсь, – заметил Валетов, – этот шутник уснул.
– Именно это дает нам возможность выполнить указание нашего командира, – кивнул головой Филипп Иванович и, взяв на руки своего сына, повернулся к Молоткову: – Куда его нести?
... Когда начальнику Наземного пункта управления удалось ценою огромных трудностей наладить радиотелевизионную связь с «Эллипсом», его взору представилась умопомрачительная картина.
Молодой телеоператор, сидевший у пульта радиотелевизионной связи, в недоумении протер глаза и с восхищением произнес:
– Вот дают, а! Мало того, что они день и ночь заняты научными наблюдениями, так у них еще есть время на самодеятельность!
Глава шестнадцатая,
между строк которой можно и не читать, ибо в ней отсутствует скрытый смысл
Когда Филипп Иванович отнес Алика в шлюзовую камеру и убедился, что сын его спит ровным и глубоким сном, он вернулся в салон. Там находился весь экипаж «Эллипса», кроме Серповского.
– Как себя чувствует наш ненаглядный любимец? – едва сдерживая гнев, задал вопрос Иван Сергеевич.
– Спит, шельмец, – устало махнул рукой Филипп Иванович.
– Ну, ладно, – перехватив взгляд Молоткова, примирительно произнес Блаженный. – Филиппу Ивановичу и так невесело. Давайте лучше думать, как избежать повторения столь прискорбного случая.
– Куда уж прискорбнее, – вздохнул Ташматов, – унижаться перед сопливым мальчишкой.
– А его нельзя усыпить месяца на два? – спросил астроботаник.
– Я его лет на пятьсот заморозил бы, – усмехнулся Кандзюба, – да это, увы, невозможно. А пацан мог всех погубить!
– Не переживайте, – помрачнел Хворостов, – еще есть шансы.
– Давайте решать сообща, – сказал Молотков, – как парализовать этого сорванца. А что он сможет натворить на Марсе?!
– Если мы туда попадем, – меланхолично вставил астроботаник.
– Без паники! – строго произнес Молотков. – Я заметил, Петр Валерианович, что вы уже не впервые... Вы трусите, да?
– Нет, Иван Сергеевич, я просто реально оцениваю обстановку. При таком психологическом резерве, как Алик, я не ручаюсь за...
– Пожалуй, Петр Валерианович прав, – произнес молчавший доселе академик. – Наличие, как он выразился, такого психологического резерва равносильно появлению сумасшедшего у пульта управления.
– Но сумасшедших можно связать, – рассудительно произнес астроботаник, – а что прикажете делать с гипнотизерами и телепатами?
– Пока он спит, – медленно заговорил художник, – его можно на всякий случай свя... то есть... гм... опутать простынями.
– А когда он проснется, Валентин Валентинович, то в эти простыни завернут вас, – усмехнулся Хворостов.
В салоне воцарилось молчание. Молотков стал нервно прохаживаться. Хворостов, обессиленный от переживаний, свалился в кресло. Ташматов стоял в нерешительности на месте. Филипп Иванович с видом обреченного уставился в пол. Академик и Кандзюба переминались с ноги на ногу. Блаженный сопел. Валетов разглядывал потолок.
– Может быть, запросить эн-пэ-у? – произнес Ташматов.
– Сейчас не время для шуток, – повернулся к физику Молотков.
– Шутка – это валидол для души, – вздохнул Гелий Михайлович.
– Скажите, Филипп Иванович, – обратился к Ноготкову Хворостов, – а ваш сын очень любознательный мальчик?
– В высшей степени, – подтвердил цитолог. – А что?
– А то, что его, быть может, легко увлечь чем-нибудь? Ну, допустим, я покажу ему нашу оранжерею, объясню принципы ее...
– Это мысль! – перебил Молотков. – Вы, Петр Валерианович, подали недурственную идею. Сколько у вас уйдет на пояснения?
– Можно растянуть и на сутки, Иван Сергеевич.
– Хорошо. Значит, сутки – на оранжерею, еще сутки на рассказ доктора геологии... Ну, допустим, восемь суток, А остальные дни?
– А остальные – на повторение пройденного, – сказал Валетов.
– Баланса все равно не выходит, – развел руками Молотков.
– Вы не учитываете одной важной детали, – поднял указательный палец Кандзюба. – Ведь за это время Алик может измениться.
– Вот вам еще один вариант психологического резерва, – заметил академик Аш. – Ребенок станет добрее и умнее.
– Это же ангел, – поклонился Хворостов. – Правда, с рожками.
– Итак, – подвел итоги Молотков, – будем считать, что пока мы пришли к соглашению о применении к малютке педагогического подхода. Гиганты педагогики Ян Амос-Коменский, Иоганн-Генрих Песталоцци и Жан-Жак Руссо наверняка приветствовали бы наше решение.
Все разошлись по своим кабинам, а Молотков решил перед сном заглянуть к своему заместителю и штурману. Его взору предстала сцена, заставившая вздрогнуть этого видавшего виды человека: Сергей Иванович мирно похрапывал в кресле дублера, а в кресле командира корабля восседал собственной персоной сын доктора биологии.
