Текст книги "Этот несносный Ноготков"
Автор книги: Лев Белов
сообщить о нарушении
Текущая страница: 3 (всего у книги 15 страниц)
Глава одиннадцатая,
в которой не удивляются лишь два человека
– Вообще-то, – сказал Алик, – на именины не приглашают. Друзья должны сами приходить. Я делаю исключение. Ты ребенок, и...
– Это кто ребенок? Да я старше тебя, Ушастик!
– Ха-ха, старше меня. Спорим, ты даже не помнишь своего дня рождения. – И Алик пристально посмотрел на Женьку.
– Да не смеши ты меня, – отмахнулся Кряков. – Ну так знай, что я родился в тысяча девятьсот... – На лице Женьки появилась совершенно глупая улыбка.
– Ну, жми дальше, – подбодрил Алик. – Точнее!
– Ничего не понимаю, – с испугом глядя на Алика, сознался Кряков. – Это ты, наверное, все это мне устроил, да?
– Что устроил? – невинно пожал плечами Ноготков.
– Ну, это... как его... Конечно! Я же хорошо помню, как ты заставил в клубе собаководства этого жадного дядьку...
– Ты знаешь, Женька, – задумчиво произнес Алик, – я и сам не знаю, как это получается. Ведь если об этом кому рассказать... Да что там, мне же никто, даже папа не поверит.
Когда я ему по правде все сказал насчет этой штуки, он даже хохотать стал.
– Все они такие, – покачал головой Женька. – Я один раз акварельными красками букет цветов изобразил, понимаешь, с натуры, а сестра моя Элеонора говорит: «Это ты с открытки срисовал через копировальную бумагу!» Я ей чуть не звезданул, да вовремя вспомнил, что она спортсменка – ядра толкает. Так с тех пор, поверишь, я уже к краскам не притрагивался.
– Вот-вот, – согласно кивнул головой Алик, – они думают, что если они постарше нас, то только им и надо верить. Ну, ничего, я им докажу, кому больше можно верить, вот посмотришь, Женька! Предлагаю пари, что через несколько дней вы все закачаетесь, когда кое-что узнаете обо мне! В обморок упадете!
– Что же ты собираешься отколоть? – с замиранием сердца поинтересовался Женька. – Какой-нибудь фокус-покус? Расскажи!
– Нет, Женька, пока об этом нельзя болтать, а то все лопнет. В общем, пока приходи сегодня к восьми на мой день рождения.
– Как ты думаешь, Ушастик, Боксика с собою я могу взять?
– Вообще-то было бы неплохо, Женька. Повозились бы с ним... Но знаешь, моя мама... И вообще шум поднимут – гигиена, санитария, антисанитария, блохи, лишай... А между прочим, я знаю одну мамину знакомую, так она стала у нас причесываться, а с нее таракан упал. Знаешь, они, оказывается, так быстро бегают! Ужас!
Откровенно говоря, некоторое время душу Елены Петровны точил червь сомненья: надо ли устраивать Алику именины, если учесть, что цифра 13 считается несчастливой? Когда же она решила посоветоваться по этому поводу с мужем, он спросил ее:
– Как? Разве Алику только тринадцать? Черт побери!
Елена Петровна обиделась и начала уже всхлипывать, однако Филипп Иванович успокоил ее, объяснив свою ошибку исключительно высоким интеллектом их ребенка, который в свои тринадцать лет рассуждает как четырнадцатиили даже семнадцатилетний.
После такого пояснения улыбка снова заиграла на лице Елены Петровны, и она заявила, что день рождения Алика гости запомнят на всю жизнь. Она и не подозревала, как была права.
Елена Петровна насчитала ровно десять гостей. Однако, сообразив, что вместе с Аликом и его родителями за стол сядут как раз тринадцать человек, она быстро скисла.
Пока хозяйка квартиры возилась на кухне вместе с Варварой Никаноровной, гости расселись на стульях, диванах, в креслах и завели, как обычно, непринужденный разговор.
Муж Варвары Никаноровны был тот самый Жора Брехунцов, который много лет назад передал ей любовную записку, подписанную коротко, но звонко: «Твой навсегда Жобре». В загсе Жора заявил, что из любви к невесте принимает ее фамилию, и это заставило Вареньку покраснеть до корней волос. Что же касается фамилии Брехунцов, то часть ее он взял в качестве псевдонима, став подписывать свои журналистские творения сочетанием начальных букв имени и фамилии – Г. Жобре. В редакции областной газеты, где Георгий Васильевич заведовал отделом культуры, науки и быта, нередко допытывались, не является ли он потомком Людовика Четырнадцатого. Георгий Васильевич всегда отвечал коротко и четко: «Я праправнук Александра Дюмаотца!» Иногда он добавлял: «Впрочем, это должно быть заметным хотя бы по стилю». Газетчики находили, что, живи Нарзанов сто лет назад во Франции, из-за своего стиля он мог бы угодить под нож гильотины. Однако тут же коллеги Георгия Васильевича признавали, что, наоборот, если бы такой гурман, как Дюма, пользовался услугами их редакционной столовки, он просто испустил бы дух, не говоря уже о попытке писать романы.
Праправнук Дюма-отца оживленно беседовал в гостиной с Филиппом Ивановичем, когда к ним подсел заведующий кафедрой хорового пения музучилища Андрей Кириллович Бемолин. Взглянув на него, Филипп Иванович произнес:
– Мне кажется, что мы с вами где-то встречались.
Не где-то, а на этом самом месте, – улыбнулся Бемолин. – У нас были разногласия по поводу Баха.
– Товарищи, товарищи! – зазвенел голос какойто женщины, и Филипп Иванович узнал жену Константина Степановича. – Давайте попросим Галину Алексеевну что-нибудь спеть нам. – И жена академика несколько раз хлопнула в ладоши.
Раздались жидкие, как ресторанный кисель, аплодисменты, и к роялю подошла высокая худощавая женщина в черном, с блестками, платье. Это была одна из старых подруг Елены Петровны, солистка оперного театра Каро-Галочкина.
Привычно улыбнувшись своему супругу, который уже успел усесться за инструмент, она приняла обычную в таких случаях позу, но вдруг неожиданно спросила:
– Кто угадает, что я сейчас спою?
А какая будет награда угадавшему? – поинтересовался Жобре.
– Вот этот сувенирчик! – Артистка приподняла тонкими пальцами золотой медальон, висевший на ее груди.
– А вы не обманете, тетенька? – послышался чей-то явно не мужской, но наверняка и не женский голос.
Конечно, это был Алик, о котором все забыли, хотя именно он являлся, что называется, виновником торжества. До последней минуты он сидел в углу гостиной и с увлечением читал книжку о забавных приключениях двух пионеров, попавших к неандертальцам. ( Ссылка на другой роман Льва Белова: «Ыых покидает пещеру»)
– Не болтай глупостей, Алик! – покраснел Филипп Иванович.
– Разве взрослые обманывают?
– Еще как! – вздохнул именинник. – Угадать то проще всего.
– Какая самонадеянность, – поднял брови аккомпаниатор.
– Значит, сделаем так, – взял инициативу в свои руки Жобре. – Галина Алексеевна прячет в медальон бумажку с названием песни, а мы пишем на бумажечках свои варианты и ставим свои подписи, затем она поет, и мы вскрываем записочки.
– Тогда я сбегаю за карандашом и бумагой, – предложил Алик.
Именинник побежал в кабинет отца, оставив на стуле книжку, раскрытую на сотой странице. В это время раздался звонок в парадном, и Елена Петровна пошла встречать гостя. Через минуту она ввела в гостиную слегка оробевшего мальчишку.
– Это Женя Кряков, соученик Алика. – Она взглянула на какой-то сверток в руках мальчугана и спрооила: – Что это у тебя?
– Да так, – замялся Женька, – подарок. – Он развернул сверток, и все увидели, что это натюрморт с букетом цветов.
Бемолин повернулся к Женьке:
– Где достал? В салоне?
– В чулане, – вздохнул Женька. – Сестра выбросила, а мне жалко стало – столько трудился, рисовал...
– Что? – изумился Бемолин. – Ты сам это сделал? В последнее время дети стали очень безответственно шутить, – заметил Жобре, обменявшись понимающим взглядом с Бемолиным. – Мой племянник, например, заявил, что намеревается установить мировой рекорд в беге на сто метров, а ему пока лишь четырнадцать.
– Обождите, пока стукнет семьдесят, – буркнул Константин Степанович, – шансов больше станет.
– Начали! – воскликнула певица, заметив, что Алик вбежал в гостиную, держа в руках карандаш и стопку узеньких листков.
– Опять какой-нибудь номер? – шепнул Женька, поздоровавшись и всучив Алику натюрморт. – Я потом тебе рамку принесу, пока не успел достать. – И он вздохнул, заметив гримасу на лице Алика.
Алик положил подарок на крышку рояля и подал певице крошечный квадратик бумаги, свернутый так, словно в нем находился порошок. Стопку листиков он положил рядом с натюрмортом.
– Пожалуйста, – попросил Алик, – спрячьте в свой медальон.
– Отлично, – согласилась Галина Алексеевна.
– А как же мы? – опомнился праправнук Дюма-отца.
– Очень просто, – ответил муж певицы, Юрий Андреевич. – Пишите свои записочки, ставьте подпись и кладите, ну, скажем, в эту кадочку. – Он показал на кадку с огромным кактусом, стоявшую у окна.
Через несколько минут в кадке лежало ровно девять записочек. Только Женька и Константин Степанович не приняли участия в «конкурсе»: Женька – по причине того, что оказался нерасторопен, а академик – из принципа – он терпеть не мог подобных, как он выражался, «кукольных комедий», поскольку уважал теорию вероятности и знал, что шансы угадать равны нулю.
– Можно начинать? – жеманно улыбнулась Каро-Галочкина.
– Просим, просим! – хлопнула в ладоши жена академика.
Приложив руку к груди, Галина Алексеевна запела:
«Для берегов отчизны дальной
Ты покидала край чужой;
В час незабвенный, в час печальный
Я долго плакал пред тобой.»
Когда Каро-Галочкина закончила петь романс, то по привычке наклонила немного голову в ожидании аплодисментов. Но все словно забыли об этике и ринулись к кадке с кактусом.
– Читайте записки! – первым крикнул Георгий Васильевич.
– Итак, начнем, – поднявшись с места, объявил Юрий Андреевич и сделал два шага к кадке с кактусом. Развернув одну из бумажек, он прочел: – «Соловей» Алябьева, подписала Варвара Нарзанова. – Он кашлянул и развел руками. – Увы!
– Читайте дальше! – проявила нетерпение Елена Петровна.
– Дальше – ариозо кумы из «Чародейки», Бемолин. Увы!
Через несколько минут были оглашены все девять записок. И Юрий Андреевич повторял свое неизменное «увы».
– Остался последний шанс, – торжественно объявила певица и, щелкнув медальоном, передала его Андрею Кирилловичу. – Читайте!
Андрей Кириллович извлек из медальона одну бумажечку.
– «Для берегов отчизны дальней», романс... – Он не дочитал до конца и вернул медальон певице. – Угадал! Вот так Алик!
Юрий Андреевич как-то нервно передернулся и, взяв записку из рук Бемолина, стал читать ее. Отерев носовым платком пот со лба, он молча протянул записку супруге и облокотился на кадку, однако отпрянул от нее, ибо укололся о кактус.
Галина Алексеевна пробежала глазами записку Алика, деланно улыбнулась и, протягивая медальон имениннику, сказала:
– Вот, видишь, малыш, взрослые никогда не обманывают детей!
– Действительно, – бледнея, пробормотал Юрий Андреевич.
Алик хотел было что-то сказать Галине Алексеевне, но в это время кто-то крикнул: «Виват ясновидцу!». И раздались такие аплодисменты, каких не приходилось слышать даже Каро-Галочкиной.
Затем все были приглашены к столу, и через минуту послышался переливчатый звон бокалов.
Когда все выпили за именинника, а Женька Кряков поставил на стол бокал с остатками лимонада, Константин Степанович поднялся из-за стола и обратился к Алику:
– Скажи, что находится у меня в левом нижнем кармане пиджака!
– Не спеши с ответом! – предупредил Филипп Иванович.
– Да у вас там лежат... очки в футляре, – улыбнулся Алик.
Академик очень медленно извлек из кармана какой-то предмет. Это был футляр с очками.
В гостиной воцарилась такая тишина, что было слышно, как тяжело вздохнул Юрий Андреевич. Затем снова раздались шумные аплодисменты. Спустя несколько минут Алик с абсолютной точностью рассказал о содержании карманов у всех мужчин и сумок у женщин.
Пока ничуть не удивлялся только Женька Кряков. Он-то знал, на что способен его друг Ушастик, и очень гордился им.
Когда почти все гости разошлись, академик отвел Филиппа Ивановича к кадке с кактусом и, таинственно улыбнувшись, произнес:
– Чудо нашего века!
– Вы преувеличиваете, – смущенно улыбнулся отец Алика.
– Ничуть! «Чудо нашего века», дорогой Филипп Иванович, это же название книги Якова Перельмана, выпущенной еще в двадцать пятом году издательством «Радуга», и в этой книжечке подробно рассказывалось, как дурачили публику так называемые мастера мнемотехники. Они имели свой особый ключ к словам и цифрам. Скажем, «Ну, догадайся!» означало «пяльцы» или «моряк», а если добавлялось слово «ловко», речь шла уже о плесени. Меня, Филипп Иванович, фокусами не удивишь. Спокойной ночи, дорогой!
Глава двенадцатая,
достоверность коей не вызывает сомнений
Вероятно, нет никакой нужды давать подробное описание тех подготовительных работ, какие обычно ведутся перед запуском космического корабля. Теперь тратить время на такое описание столь же нелепо, сколь нелепо было бы, скажем, в пятидесятых годах подробно рассказывать о том, как движется трамвай. И все же во избежание кривотолков мы приводим подробный отчет о взлете космического корабля «Эллипс», опубликованный в «Новостях».
Уже на следующее утро после того как «Эллипс» оторвался от грешной земли и в шквале огня, пыли и оваций взвился в небо, «Новости» опубликовали отчет об этом событии под броским заголовком:
«ЗАГАДКА ОСТАЕТСЯ ЗАГАДКОЙ».
Вот этот текст.
«Несколько уставших репортеров да полсотни, зевак с биноклями, не считая служащих космодрома, с неослабевающим вниманием следили за приготовлениями на взлетной площадке. Все знали, что «Эллипс» должен отправиться на Марс.
В состав экипажа «Эллипса» входят девять человек, чьи имена известны теперь всему миру: командир корабля летчиккосмонавт Иван Сергеевич Молотков; дублер-космонавт (выполняющий также и обязанности штурмана) Сергей Иванович Серповский; доктор геолого-минералогических наук Роман Павлович Кандзюба; астроботаник, доктор биологии Петр Валерианович Хворостов; цитолог, доктор биологии Филипп Иванович Ноготков; доктор медицины Джонрид Феоктистович Блаженный; доктор химических наук академик Гелий Михайлович Аш; физик-ядерщик, доктор физикоматематических наук Муса Ташматович Ташматов; художник (выполняющий также обязанности фоторепортера и кинооператора), заслуженный деятель искусств РСФСР Валентин Валентинович Валетов.
Когда все члены экипажа стали подниматься друг за другом по двадцатипятиметровому выдвижному металлическому трапу, их трудно было узнать, ибо скафандры делали людей похожими друг на друга.
...Это произошло, когда до взлета оставалось ровно двадцать минут, и репродукторы уже разнесли команду: «Всем отправиться в укрытие!» Не успели прозвучать эти слова, как внезапно на металлическом трапе появился какой-то мальчуган лет тринадцати – четырнадцати. Пройдя вверх метров десять, он махнул рукой солдатам, стоявшим в почетном карауле, и те, как по команде, произвели салют из карабинов. Онемевшие от изумления репортеры едва не выронили из своих рук кинокамеры и фотоаппараты: на трапе никого не было, и только легкая дымка плыла над головами солдат.
Репортеры пришли в себя лишь после взлета «Эллипса». Они бросились к селекторам, находившимся в том же тоннеле-укрытии, чтобы связаться с Наземным пунктом управления полетом ракеты (НПУ).
На вопрос корреспондента «Новостей», видел ли дежурный по НПУ мальчика на трапе и слышал ли он салют, тот отделался шуткой, заимствованной у Горького: «А был ли мальчик?»
Когда же корреспондент «Новостей» попросил дежурного соединить его с начальником НПУ, в ответ раздался недвусмысленный смех.
Ощутив свое бессилие что-либо предпринять, я вышел из своей кабины и увидел нескольких журналистов, прислонившихся к выложенной кафелем стене. Они сделали вид, что не замечают меня. Значит, они не оказались свидетелями моей беседы с дежурным по НПУ.
– Загадка, старики! – вздохнул я, проходя мимо своих коллег.
– А залп?! Ведь не стали же мы жертвами видеозвуковой иллюзии! Какие же мы газетчики, если не можем добиться своего?
– Стоп, старики! Есть мысля, что приходит опосляI давайте-ка произведем опрос свидетелей-очевидцев, поговорим с народом!
– Это идея! Молодец, старик! Здесь же уйма публики.
Ниже приводятся результаты опроса свидетелей – в форме вопросов и ответов. Из экономии места текст сокращен вдвое.
– Извините, гражданин! Ваша фамилия, род деятельности?
– Моя фамилия Сергунчиков, Диодор Диогенович, я геолог, проездом, мальчика не видел, залп слышал, сначала я даже подумал, что это начали работать двигатели ракеты. Всё?
– Шензон-Алексеенко, Маргарита, или, если хочете, Марго – я думаю, так интэллигэнтней. Шо до мальчика, то я никого не видела, ничего не слышала, у меня трое почти грудных детей, все ходят в школу, так вы хочете, чтобы я ввязалась в уголовное дело? Спросите у моей соседки, у нее длинные ухи и язык. Адрес дать?
– Спасибо, не надо.
– Майя Мышекоткина, студентка пединститута, дошкольное отделение. Я вообще не понимаю, как могли взять пионера в ракету. Ведь учебный год идет, масса домашних заданий, внеклассная работа, дежурства в коридорах. Просто непедагогично отрывать учащихся!
– Меня зовут Женей, а вообще я Кряков, учусь в шестом «Б» вместе с Ушастиком. Держу пари, это был он. Он даже выиграл пари и сдержал слово, но он и не это умеет, потому что внушает.
– Что, что? Я тебя не понимаю, мальчик!
– Меня вообще никто почти не понимает, я трудный ребенок.
– Доцент Шляповаленков, крупный философ. Видите ли, все зависит от того, какую позицию мы займем при рассмотрении того или иного явления. В основе гностицизма, например, лежало мистическое...
– Извините, вы мальчика видели или нет?
– Какой мальчик? В основе гностицизма, повторяю, лежит...
– Старшина милиции Зубот. По-моему, этого пацана я уже один раз штрафовал. Ничего, он попадется – весь космос перероем!
– Виолетта Овчинкина-Тракторидзе, актриса! Боже, это была настоящая феерия, я как бы увидала своими глазами звездного мальчика из сказки Оскара Уайльда. Боже, ему не хватало только золотого плаща! Какая величественная картина: мальчик-звезда шествует в косметическую... э-э-э... простите, в космическую ракету! Незабываемо!
Таким образом, за очень короткий срок группа журналистов сумела убедиться в своей правоте, что позволило ей уверенно излагать суть событий. Уже в тот же вечер в редакциях и корреспондентских пунктах газет стали раздаваться звонки – сотни радиослушателей и телезрителей задавали один и тот же вопрос: что это за мальчик, появившийся вдруг на трапе космического корабля, и где он сейчас?
Начальник Наземного пункта управления на официальный запрос ответил: «Связь с «Эллипсом» прекратилась сразу же после его взлета». Таким образом, загадка остается загадкой!
АЛЕКСАНДР СТРЕБИНЦЕВ».
Глава тринадцатая,
знаменательная не только тем, что Женька
Кряков становится популярным в своем классе и в школе
Как-то раз один энтузиаст решил восстановить биографию приобретшего популярность ученого, пользуясь вырезками из газет и журналов, публиковавших воспоминания тех, кто с ним соприкасался. Биография эта была такова.
Знаменитый ученый, которому в зените славы было двадцать девять лет, оказывается, шесть лет потратил на изучение первых четырех букв алфавита, восемь лет – на овладение остальными буквами, пять лет зубрил не покладая рук таблицу умножения, а четыре года – названия падежей. С высшим образованием препон не было: лишь восемь месяцев понадобилось на преодоление всех пяти курсов. Очень везло будущей знаменитости со спортом. В двухмесячном возрасте он стал чемпионом республики по академической гребле; в трехмесячном – установил рекорд страны в жиме одной рукой; достигнув года, он увлекся прыжками с шестом и преодолел планку на высоте четыреста шестьдесят сантиметров; в возрасте семи лет он завоевал первый приз на конно-спортивных соревнованиях в Глазго, откуда вылетел в Канберру для участия в чемпионате пяти континентов по спортивной гимнастике. В свободное от занятий спортом время он создал оригинальную теорию распространения электромагнитных волн в районе Юпитера. В это время ему стукнуло уже четырнадцать лет, и он был счастлив в семейной жизни.
Написав эту биографию, энтузиаст приложил к ней вырезки из газет и журналов и отправил все это в пакете знаменитому ученому с просьбой подтвердить факты и дать санкцию на публикацию.
Ответ ученого оказался весьма обнадеживающим.
«Уважаемый друг, – писал он, – нам с женою было очень приятно ознакомиться с краткой биографией, которую вы написали, опираясь на газетные и журнальные вырезки.
Хотелось бы восполнить некоторый пробел, образовавшийся отнюдь не по Вашей вине. Судя по письмам, которые мне до сих пор шлют многие адресанты, выяснилось, что я провел в тюрьмах и лагерях строгого режима более полутора столетий, из коих двадцать три года – за убийства с целью грабежа, сорок семь – за кражи со взломом, десять – за кражи без взлома, пять – за угон автомобилей, девять – за хищение справок о привитии оспы и т.п.,
Таким образом, дополнив составленную Вами биографию, 32 используя эти небезынтересные факты, Вы сможете издать ее отдельной брошюрой к пятидесятилетию со дня моего рождения, которое, судя по газетам, будет отмечаться через два года, или к шестидесятилетию моей научной деятельности, которое, судя по журналам, собираются отметить следующим летом. Дружески советую Вам поторопиться, поскольку моему коллеге заказали статью, посвященную столетию со дня моей кончины».
Что говорить, слава – заманчивая вещь. Однако всего лишь отблески, жалкие отблески славы Алика Ноготкова, ставшего знаменитым уже в день публикации отчета о старте «Эллипса», коснулись чела Женьки Крякова. Но и этого оказалось достаточно, чтобы Женька вмиг стал самым популярным человеком не только в своем классе, но и во всей школе. Теперь не только мальчишки, но даже и девчонки первыми здоровались с Кряковым. И все же наибольшую популярность Женька приобрел после того как, вслед за публикацией корреспонденции Стребинцева «Загадка остается загадкой», появилась новая его статья —
«ЗАГАДКА НАЧИНАЕТ ПРОЯСНЯТЬСЯ».
Ниже приводятся выдержки из статьи Стребинцева, напечатанной в «Новостях».
«В опубликованном вчера репортаже сообщалось, что перед стартом «Эллипса» многие люди видели, как мальчик лет тринадцати – четырнадцати появился на трапе, а почетный караул приветствовал его залпом из карабинов. Среди тех, кто отвечал на вопросы корреспондента газеты, промелькнуло имя некоего школьника по имени Женя, который не назвал своей фамилии и второпях упомянул о каком-то Ушастике. Как теперь выяснилось, именно Женя Кряков – так зовут этого шестиклассника – был наиболее осведомленным на земном шаре человеком в вопросе, связанном с таинственным появлением на трапе космического корабля тринадцатилетнего мальчугана. Но расскажем все по порядку.
Вчера утром, едва вышел номер нашей газеты, в корреспондентском пункте редакции снова стали верещать телефонные звонки. Вопросы задавались одни и те же, и автор этих строк ограничивался односложными ответами, вроде: «неизвестно», «пока – загадка». Но в трубке вдруг прозвучал очень слабый и какой-то болезненный голос:
– Товарищ Стребинцев?
– Да, да, – ответил я и механически добавил: – Пока мне это неизвестно.
– Но зато, к сожалению, это известно мне,– проговорила трубка.
– Алло, алло, – встрепенулся я,– кто говорит? Что? Ах, Елена Петровна? Очень приятно. А точнее? Мать Алика?
– Какого Алика?
– Алика Ноготкова, который... у-улетел... – В трубке послышалось всхлипывание, но я был вне себя от досады.– Какое горе!
– Какое же это горе? Вы должны гордиться своим сыном.
– Позвольте! – крикнул я. – Но ведь его зовут не Аликом!
– Как вы думаете,– немного успокоившись, сказала Елена Петровна, – кому лучше знать – вам или его родной матери?
– Неужели ошибка? – в ужасе простонал я.– Вот передо мною газета: «...цитолог, доктор биологии Филипп Иванович Ноготков».
– Как вы сказали? Филя тоже улетел на Марс? Горе мне!
– Но вы же говорили только что – вашего сына звать Аликом!
– А как же иначе?
– Но доктора биологии зовут Филиппом Ивановичем.
– Это для вас, а для меня он просто Филя.
– Какое вы имеете право называть его простофилей?!
– Имею, имею, ведь я его жена.
– Позвольте, так это ваш муж или же сын?
– И муж, и сын!
– Вы в своем уме?
– Да! Муж – Филипп Иванович, а сын – Алик. Я думала, он остался у бабушки, а он... – Послышался плач. – И Женька Кряков...
– Позвольте, позвольте, вы сказали «Женька Кряков»? Кто он?
– Ну, друг моего Алика, учится с ним в одном классе.
– Елена Петровна, где вас можно разыскать, только срочно?»
Далее в статье рассказывалось, как Стребинцев встретился с Еленой Петровной и Женькой Кряковым. Женька поведал об истории с Боксиком, о дружбе с Аликом, которого он, Женька, всегда любил, как родного брата, и дрался с ним всего четыре раза в жизни.
Статья Александра Стребинцева заканчивалась фразой, ставшей заголовком множества газетных сообщений: «На борту космического корабля «Эллипс» – 13-летний пионер!»
Под статьей Стребинцева были помещены два сообщения
ТАСС. Одно из них отличалось лаконизмом: «Связь с «Эллипсом» прервана». Другое состояло из трех слов: «Эллипс» продолжает безмолвствовать».
Как ни было грустно Женьке Крякову читать все эти материалы в газетах, тайно он радовался, что является другом такой знаменитости, как космонавт Алик Ноготков.
