Текст книги "Руководящие идеи русской жизни"

Автор книги: Лев Тихомиров

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 47 страниц)

Л.А.Тихомиров
РУКОВОДЯЩИЕ  ИДЕИ  РУССКОЙ  ЖИЗНИ
ПРЕДИСЛОВИЕ

Выдающееся произведение Льва Александровича Тихомирова «Руководящие идеи русской жизни», публикуемое в этом томе серии «Русская цивилизация», было последней попыткой великого сына России убедить соотечественников и правительство в необходимости проведения национальной реформы и беспощадной борьбы с внутренними врагами страны, злонамеренно толкавшими ее в пропасть. Патриотическое движение, сумевшее разгромить антирусскую революцию в 1905 году, было надежным бастионом русской власти до 1917 года. И не его вина, что многое из того, что предполагалось Тихомировым и другими русскими патриотами, не было услышано правительством.

Антирусский характер так называемых революционеров, Тихомиров понял на личном опыте во время учебы в Московском университете. Здесь он обманом был вовлечен в революционный кружок, под его влиянием бежал за границу, где окончательно понял преступный, антинародный характер своих «соратников», ненавидевших историческую Россию, ее православную веру и традиционные устои. Порвав с преступниками, Тихомиров в 1888 обратился к Александру III с покаянным письмом, в котором подводил главный итог русской патриотической мысли конца XIX в.: «Чрезвычайную пользу… я извлек из личного наблюдения республиканских порядков и практики политических партий. Нетрудно было видеть, что Самодержавие народа, о котором я когда-то мечтал, есть в действительности совершенная ложь и может служить лишь средством для тех, кто более искушен в одурачивании толпы.

Я увидел, как невероятно трудно восстановить или воссоздать государственную власть, однажды потрясенную и попавшую в руки честолюбцев. Развращающее влияние политиканства, разжигающего инстинкты, само бросалось в глаза. Все это осветило для меня мое прошлое, мой горький опыт и мои размышления и придало смелости подвергнуть строгому пересмотру пресловутые идеи французской революции. Одну за другой я их судил и осуждал. И понял, наконец, что развитие народов, как всего живущего, совершается лишь органически, на тех основах, на которых они исторически сложились и выросли, и что поэтому здоровое развитие может быть только мирным и национальным…

Таким путем я пришел к власти и благородству наших исторических судеб, совместивших духовную свободу с незыблемым авторитетом власти, поднятой превыше всяческих алчных стремлений честолюбцев. Я понял, какое драгоценное сокровище для народа, какое незаменимое орудие его благосостояния и совершенствования составляет верховная власть с веками укрепленным авторитетом».

Царь разрешает Тихомирову вернуться в Россию, чтобы искупить свои грехи перед русским народом.

На родине Тихомиров становится ведущим сотрудником «Московских Ведомостей» и «Русского Обозрения». Важнейшие из статей он выпускает отдельными изданиями: «Начала и концы», «Духовенство и общество в современном религиозном движении», «Конституционалисты в эпоху 1881 года», «Демократия либеральная и социальная», «Единоличная власть как принцип государственного строения», «Знамение времени. Носитель идеала», «Земля и фабрика» и т. п. В 1905 году он выпускает свой основной труд – «Монархическая Государственность».

Анализируя исторические формы устройства России и многих зарубежных стран, Тихомиров делает вывод, что верховная власть в лице монарха даже в средних своих образцах действует более разумно и твердо, чем т. н. «демократия». «При очевидных преимуществах монархии немудрено, что она составляла до сих пор как бы естественную норму государственной жизни человечества. В истории чаще всего мы встречаем именно ее, и величайшие эпохи национального творчества в большинстве случаев отмечаются именами монархов… Трудность возникновения и поддержания монархии зависит лишь от того, что она требует присутствия в нации живого и общеразделяемого нравственного идеала».

Тихомиров высоко оценивал значение русской общины и артели, видя в них главную возможность самобытного развития русских рабочих и крестьян. В отличие от предлагаемых либералами и леворадикалами планов объединения рабочих в тред-юнионы по западноевропейскому образцу Тихомиров выдвигает идею сплочения и развития рабочих путем создания рабочих общин. «Рабочие союзы, – писал он, – должны были бы явиться у нас не узкопрофессионально экономическим учреждением, но некоторой общиной, объединяющей фабричнозаводских рабочих во всех главных отраслях их нужд. Крестьянин, являясь в город из своей деревни, попадал как бы в ту же привычную ему общину, но только более развитую. Эта цель не заключает в себе ничего революционного, она не требует какого-либо переворота в России, только, наоборот, требует достройки. Будущее рабочее сословие, естественно, должно состоять из рабочих общин. Цель рабочих союзов состоит в том, чтобы послужить постепенным переходом в рабочие общины». По мнению Тихомирова, рабочие общины должны находиться в постоянной связи с сельскими крестьянскими общинами для совместного устройства в деревне хороших приютов для «нуждающихся в воздухе, отдыхе и поправке». В сельские общины можно устраивать вдов и сирот городских рабочих и, наконец, направлять их самих на заслуженный отдых. «Такая связь городских рабочих с деревенскими собратьями усилит независимость городских рабочих.»

В 1909–1914 годах Тихомиров редактирует патриотическую газету «Московские Ведомости». Незадолго до гибели Столыпина, с которым он сблизился в последние годы, Тихомиров направил ему записку, где обращался с просьбой взять на себя инициативу государственной реформы, которая вернула бы царской власти свободу законодательного творчества, сделала бы Думу совещательным учреждением по образцу Земского Собора.

Публикуемая в настоящем томе книга впервые вышла в 1912 году под названием «К реформе обновленной России» и включала в себя статьи Тихомирова в ведущей патриотической газете того времени «Московские ведомости» за 1909–1911 годы. Многие из этих статей содержали в себе программу проведения национальной реформы во всех областях русской жизни, в законодательных и правительственных учреждениях и Церкви. Статьи публикуются нами с небольшими сокращениями и изменениями, снимаются повторы.

В этот же том входит работа Тихомирова «Единоличная власть как принцип государственного строения», содержащая главные идеи русского Самодержавия. По сути дела, эта работа – своего рода конспект главного Труда Тихомирова «Монархическая государственность», в доступной форме излагающая основы русского государственного порядка, воплощенного в Самодержавии.

Перед Первой мировой войной Тихомиров отошел от общественной деятельности, поселился рядом с Троице-Сергиевой лаврой, а в 1918 году признал «убийственную правду» Сионских протоколов. Регулярно приходил к гробнице Сергия Радонежского с молитвой о спасении России.

О. Платонов

ЕДИНОЛИЧНАЯ ВЛАСТЬ КАК ПРИНЦИП ГОСУДАРСТВЕННОГО СТРОЕНИЯ

I
Невнимание общества к пониманию принципов власти. – Их научная необследованность. – Важность обследования

Свойства и значение различных принципов власти, действующих в политике и социальной жизни, в настоящее время возбуждают чрезвычайно мало интереса в массе публики. Можно даже сказать, что большинство и не подозревает, что в этой области есть целые «вопросы», полные жгучего значения. Это большинство, довольствуясь двумя-тремя ходячими афоризмами, убеждено, что тут нечего более и узнавать, особенно в отношении начала единоличной власти. Это, однако, большая ошибка со стороны общественного мнения, и притом ошибка, влекущая за собой множество практически вредных последствий.

Само собой разумеется, что политический принцип, действовавший в течение тысячелетий, не мог, понятно, не обнаружить с достаточной ясностью многих сторон своих. Но точно так же издревле люди наблюдали и, стало быть, до известной степени знали множество явлений астрономических и метеорологических. От такого рода знания, однако, очень далеко еще до научной астрономии и метеорологии. То же самое можно сказать о наших знаниях социологических, и особенно политических. Во многих отношениях они в настоящее время даже более хаотичны, нежели во времена чистого эмпиризма, ибо эмпиризм, не доверяя силе обобщающей мысли, по крайней мере не смеет выходить из подчинения фактам. Он неспособен был овладеть ими и проникнуть во внутренний смысл их идеи, но, по крайней мере, не забывал их существования. Его выводы недостаточны и поверхностны, но не фантастичны. Между тем первые попытки обобщающей мысли, сознавшей свою силу, но еще не успевшей овладеть фактами, сплошь и рядом совершенно фантастичны и, так сказать, отрицают факты. В этой стадии развития находится наука об обществе, социология, которой развитие отвлекло силы современного ума от собственно политики и, сверх того, подрывает в политике старые эмпирические истины вторжением кое-как скомпонованных, каждое десятилетие меняющихся социальных теорий.

Развитие собственно политической науки в настоящее время весьма отстало от других наук, и человек, привыкший, например, к точной, твердой, научной постановке вопросов естествознания, филологии или даже политической экономии, входя в область государственного права, чувствует себя в каком-то совершенно особом мире условностей, случайностей, противоречий. С трудом он может различить, что здесь действительно научно, т. е. составляет констатацию объективного факта и выяснение его внутреннего смысла, и что относится к области тех опаснейших недоразумений, которые создаются логикой, аргументирующей на ложных или фантастических посылках.

Такое состояние государственной науки еще более ухудшается от того, что она, не успев выйти из эмпирической стадии развития, захвачена была чрезвычайно сложной политической эволюцией современных европейских стран, для объективного анализа которой у нее недоставало средств. Эта политическая эволюция европейской государственности при таком условии поколебала самые основные эмпирические понятия государственного права, не находившего в политической науке твердых основ для понимания текущих исторических явлений. Вместо того, чтобы руководить понятиями общественного мнения, государственное право при этом само в прискорбнейшей степени проникается его давлением и строит теории подчас столь же «научные», сколько была бы научна астрономия, если бы деятели Пулковской обсерватории стали руководствоваться не показаниями телескопа, а рассказами окрестных обывателей деревень.

При таких условиях политические понятия собственно общества, среднего круга людей, во многих других отношениях «образованных», в настоящее время оказываются запутанными до чрезвычайности. Для многих стало неясно самое понятие государства или власти, т. е. даже такие понятия, для уяснения которых политическая наука и государственное право могли бы дать публике очень многое, если бы пользовались его доверием. Даже в сфере этих элементарных понятий общество представляет легкую добычу самых диких отрицаний, самых фантастических надежд. Но само собой понятно, что человек, не знающий смысла государственности или власти, не может тем более ясно осознавать смысл частных форм государственности с проявляющимися в ней формами власти монархической, аристократической или демократической.

Люди, знакомые с научным состоянием вопроса о формах власти и достаточно пытливые, чтобы думать о них, конечно, не скажут, чтобы эти основы политики были настолько общеизвестны. Несравненно чаще, желая дать себе ясный отчет о действии различных форм власти, мы вынуждены прийти к выводу, что многое в этой области не только не общеизвестно, а даже никому неизвестно, и еще стоит перед наукой как вопрос нерасследованный и неразрешенный. Человек, у которого потребность теоретического понимания окружающих явлений неспособна затихнуть перед обескураживающим зрелищем общего незнания, невольно вынужден делать попытки личных гипотез, как бы мало он ни доверял себе. Таково, полагаю, действительное положение вопроса о формах власти, и если попытка рассуждения о государственном значении единодержавия могла бы быть неуместной, то никак не по общеизвестности вопроса, а скорее по его необследованности во многих существеннейших пунктах.

Это обстоятельство, однако, лишь увеличивает теоретический интерес вопроса.

Мы не можем сверх того забывать, что вопрос о власти, ее значении, форме и действии имеет всегда, а особенно в настоящее время, не один теоретический интерес, а глубоко затрагивает наши обязанности гражданина.

Правильное понимание вопросов политической науки приводит людей к познанию искусства правления, к умению сознательного формирования общественной жизни, а стало быть, и к разумному исполнению личных обязанностей члена общества и подданного государства.

А между тем формы власти стали ныне предметом великой исторической борьбы, от которой не вправе стоять в стороне ни один мыслящий человек, ибо здесь каждая малая сила на той или иной чашке весов способна дать перевес решениям неизмеримой важности.

II
Единоличная власть. – Принцип демократии. – Противоположение политических типов

В ряду основных вопросов политической науки начало единоличной власти возбуждает особенно жгучий интерес. История человеческой культуры вообще, история государственности в частности до такой степени связаны с ним, что иногда с трудом от него отделимы. Большая часть государственной жизни большинства народов протекла под господством монархического принципа. Теоретическое понимание такого видного факта истории не может не возбуждать сильного интереса. Он еще более усиливается, когда мы вспомним, что в настоящее время в культурнейших странах мира это начало власти стало предметом полного отрицания. Естественно является вопрос: «почему»? Почему начало власти, столько тысячелетий действительнейшее в истории, отрицается в настоящее время? Для нас, русских, этот вопрос еще более важен потому, что наша страна доселе живет на основах монархической власти. Сверх того – вопрос высокого интереса создается еще и тем, что наш монархический строй, если не подбирать искусственно отдельных моментов, а взять тысячелетнюю историю России в совокупности, никак не может быть признан ослабляющимся. Напротив, в общем, он от столетия к столетию развивается, и после каждой эпохи своего кажущегося упадка поднимается с силой, затмевающей предыдущие эпохи. Достаточно сказать, что именно XIX век у нас представил царствования Николая Павловича и Императора Александра III. В то время как в европейско-американском мире совершенно ясно все более развивается принцип демократический, у нас скорее можно считать наиболее развивающимся принцип монархический. В этом отношении между Западом и Востоком Европы, быть может, также проявляется некоторое общее противоположение. Леруа Больё высказал однажды, что «расстояние» между Европой и Россией не уменьшается, а увеличивается, и объясняется это увеличивающееся несходство тем, что Европа движется по пути «прогресса» быстрее России. Невольно, однако, является вопрос: не объясняется ли дело только тем, что мы движемся разными путями?

Западный мир последние столетия постепенно переходил к демократическому принципу, и в XIX веке мы видим лишь заключительное слово этого давно начавшегося процесса. В России не можем ли мы наоборот наблюдать процесс нарастающего сложения монархического принципа? Вопрос этот имеет чрезвычайный социологический интерес, ибо при положительном его решении мы получим важные данные для установки национальных типов. Если в настоящее время в ряду стран высшей культуры обозначается снова сопоставление двух различных типов политического строя, основанных на различных формах Верховной власти, то очень важно не пропустить момент для научного наблюдения их. Не раз уже человечество имело перед собой это сопоставление, не раз оно и производило на основании его свой выбор. Но это делалось более на глазомер, полуинстинктивно. А между тем в настоящее время сопоставление, быть может, более поучительно, чем когда бы то ни было, так как выбор должен сопровождаться особенно важными последствиями в силу всемирного влияния Европы и России.

III
Отношение общества к государственности. – Идеи анархические. – Психология основы политики

Вопрос о различных формах власти представляет, таким образом, чрезвычайно разносторонний интерес – как в смысле теоретическом, так и по своему отношению к ряду чисто практических задач. При рассмотрении его нам, однако, необходимо несколько коснуться более общих вопросов о государстве и власти, так как в настоящее время политическая идея вообще заволоклась в умах особенным туманом.

Под влиянием разочарований революционного века в Европе и Америке сильно распространяется некоторое отрицательное отношение к политике. Были времена, когда лучшие люди считали политическое искусство всесильным и были вполне уверены в возможности организовывать рассчитанным искусством сильные и счастливые государства. В передовых странах Запада эта вера ныне исчезла до такой степени, что лучшие люди с идеалами и убеждениями все более устраняются совсем от политики, которая все более захватывается исключительно профессиональными «политиками». Такое зрелище еще более подрывает в обществе доверие к принципу власти. Это разочарование, в свою очередь, способствует развитию идей чисто анархических, совсем отрицающих принцип власти и кладущих начало разложению современного общества, против которого выдвигается фанатическая борьба революционеров, тогда как общество защищает себя холодно и апатично, само очень мало веря в справедливость и особенно в силу своих собственных основ.

Эта политическая болезнь, как все доброе и худое, переживаемое Европой, передается образованным слоям и нашего русского общества.

Под влиянием ее наше образованное общество, кое-что знающее по социальной науке или политической экономии, крайне пренебрежительно относится к знанию политики. Незнакомство с социальным значением власти, то есть самой основы государства, отражается у нас на множестве сторон деятельности общества, передаваясь посредством «общественного мнения» и в сферы самих политических деятелей. В рассуждениях печати, разносимых ныне среди миллионов людей самых разнообразных слоев, школа политического нигилизма, незнания, непонимания и неуважения начала власти сказывается в размерах, незнакомых даже самой Европе.

Будучи вредным во всех отношениях, это забвение политического элемента в то же время является у нас едва ли не главнейшим препятствием для сравнительного изучения нашего и европейского политического строя. Ходячие общественные мнения сильно влияют на науку, особенно столь слабую, как наша, лишают ее необходимой свободы наблюдения и выводов. В свою очередь, подчинение науки общественному мнению лишает последнее столь нужного ему в настоящее время руководства.

Анализ и оценка политических учреждений невозможны без правильного отношения к самой идее государства. В основе государства особенно наглядно виден для всех элемент власти. Какое же значение имеет для человеческого общества элемент власти? Наше отношение к государству существенно зависит от того, как решаем мы этот вопрос. В настоящее время под влиянием превратных понятий о свободе отношение общественного мнения к идее власти сделалось чрезвычайно отрицательным. Не останавливаюсь на анархическом идеале полного безвластия (анархия). Он составляет до сих пор достояние меньшинства, хотя и постепенно возрастающего. Но и в понятиях большинства власть все более начинает рассматриваться лишь как некоторое необходимое и неизбежное зло. Идеалы прогресса человеческих обществ связываются с постепенным ослаблением этого «зла».

Такие взгляды чрезвычайно распространены и в Европе, и у нас. Достаточно указать на симпатию, с которой встречаются, например, анархические взгляды графа Л. Толстого не только среди молодежи, но и среди людей, имеющих всю видимость серьезности, занимающих даже важные государственные должности, а уж тем более среди представителей печати.

Тот же идеал упразднения государства в будущем разделяется социальной демократией, то есть многими миллионами деятельнейших граждан различных стран Европы и тысячами ученых профессоров, писателей, воспитателей и т. д.

Отрицательное отношение к государству, хотя в меньшей степени, замечается также и в иных консервативных направлениях, как, например, среди французских партикуляристов[1]1
  Партикуляризм (от лат. particulars – частичный) – движение за обособление отдельных частей государства, неприкосновенности местных, частных прав и привилегий. В книге «Критика демократии» (1888) несомненным партикуляристом Тихомиров называет французского социолога Эдмона Демолена (1852–1907).


[Закрыть].

Такое направление умов явилось в XIX веке отчасти благодаря недостаткам тех государственных форм, которые повсюду вводятся в мире европейской культуры как якобы «наиболее совершенные». Это новое государство, бессильное и в то же время старающееся вмешаться во всякие мелочи народной жизни, теряет уважение и возбуждает неудовольствие. О ценности всяких человеческих учреждений должно, однако, судить по тому, что они способны дать, будучи организованы согласно своей основной идее, а не при извращении вопреки ей. Из того, что современное государство, «усовершенствованное», оказывается столь мало способным на что-либо полезное и так легко делается орудием зла, еще вовсе не следует, чтобы эти недостатки были присущи государству вообще. Тем менее плохое или неразумное применение власти может говорить против самого ее принципа.

В этом отношении нельзя достаточно пожалеть о том, что знакомство с государственным правом у нас считается совершенно необязательным для «образованного» человека. Нельзя, однако, не сказать также, что и в самой существующей науке, хотя она и могла бы многому научить публику, чрезвычайно шатка основная точка зрения, так сказать, философско-социологическая. Господствующие материалистическо-механические воззрения на человеческую природу до последнего времени мешали твердой постановке идеи власти на почву психологическую. Между тем это единственная почва, разумно объясняющая общий факт власти и его различные проявления. Таким образом, ввиду этих пробелов невозможно было бы продолжать рассуждения, не остановившись несколько на общих идеях власти, и в частности власти государственной.