Текст книги "Руководящие идеи русской жизни"

Автор книги: Лев Тихомиров

сообщить о нарушении

Текущая страница: 34 (всего у книги 47 страниц)

Необходимость пересмотра Свода 1906 года

В статье «Характер нашей современной Верховной власти» (Московские Ведомости, № 233) было выяснено, что учредительная Высочайшая Воля при реформе высших государственных установлений была кодифицирована, очевидно, неточно.

Все указанные в № 233 Московских Ведомостей действия правительства по исполнению Высочайшей Воли составляли, без сомнения, в данном случае важное упущение по службе, но, будучи покрыты Высочайшим утверждением произведенной кодификации, в настоящее время составляют простое достояние истории и личной биографии господ министров того времени. Тем не менее это достояние истории тяжко давит на нашу современную государственность и производит весьма опасные последствия, вследствие чего произведенная в 1906 году работа по составлению Основных законов, как сказано в № 233 Московских Ведомостей, настоятельно требует пересмотра и исправления.

Тяжелый вред, производимый неудачной формулировкой в законах способов законодательной работы, главнейше состоит в том, что как в гражданах, так и в самих правительственных установлениях исчезает ясное сознание прав Верховной власти, а это равносильно недоумению относительно того, какое учреждение является носителем Верховной власти.

Хотя при тщательном юридическом анализе Высочайших Манифестов, относящихся к новым государственным установлениям, никаким недоумениям относительно Верховной власти, так же как и относительно ее прав, – нет места, но в Основных законах 1906 года эти важнейшие исходные пункты государственности изложены столь сбивчиво, что ныне вся Россия разбилась на враждующие партии, спорящие имен – но по вопросу о Верховной власти. Сами учреждения, такие как Государственная Дума и Государственный Совет, полны теми же разногласиями, которые являются существенным препятствием для исполнения ими Государем Императором указанной работы. В этих установлениях, как и во всей России, существуют многочисленные сторонники мнения, будто бы власть Государя Императора уже ограничена, и будто бы истинное седалище Верховной государственной власти составляет совокупность трех учреждений: Государственного Совета, Думы и Самого Государя Императора. Такое учение входит даже в учебники для юношества и составляет предмет расследования юристов даже в официальных изданиях (например, Нольде – «Очерки русского конституционного права»[140]140
  Нольде Б. Э. Очерки русского конституционного права. – СПб., 1907.


[Закрыть]). Так как с этой точки зрения права Государственной Думы как составной части парламента кажутся недовершенными, то в этом учреждении является стремление довершить их. Это производится и шумными протестами первых двух Дум, и путем постепенного расширения своих прав на почве бюджетной. Законодательная работа третьей Думы ярко характеризуется этим стремлением постепенного доразвития этой «палаты» до составной части Верховной власти. Наибольшая часть сил и времени потрачена этим учреждением не на действительную работу, Государем Императором указанную, а на внутреннюю борьбу за власть.

В самой стране то же убеждение в состоявшемся ниспровержении прежней Верховной власти и в необходимости выработки какой-то иной на ее место поддерживается многочисленными и влиятельными партиями, производя жестокие раздоры сторонников этого убеждения с людьми, стоящими за Верховную власть Государя Императора. Чрезвычайно многочислен стал слой людей, которые, будучи сами по себе сторонниками Верховной власти Русского Царя, под влиянием кажущегося смысла Основных законов 1906 года полагают, что Сам Государь Император пожелал ограничить Свою Верховную власть и передать часть ее народным представителям. Все лица, разделяющие такое заблуждение, считают себя обязанными отрицать Царское верховенство из повиновения Воле Самого Царя.

В таком смутном состоянии умов, среди таких повсеместных споров и недоумений относительно Верховной власти нашего государства современная Россия не в состоянии успокоиться и приняться за мирную культурную работу. Напротив, все вообще ждут дальнейших событий и готовятся к борьбе. Она, без сомнения, и разразится снова, если не будут приняты меры, чтобы ясным изложением в законе основ ныне введенного строя устранить всякие недоразумения и прекратить борьбу партий за власть, предполагаемую ими как бы вакантной или полувакантной.

Государь Император в течение последних двух лет был, как известно, осыпан множеством прошений за бесчисленным количеством подписей с постоянными мольбами о восстановлении Своей Верховной власти, об уничтожении Думы и т. п. выражениями недоразумений относительно смысла Основных законов 1906 года. Между тем разъяснение этих недоразумений путем исправления текста смущающих Россию статей этих законов далеко не затруднительно и составляет задачу скорее кодификационную, чем законодательную.

Государь Император, когда это оказалось необходимым для блага России и для исполнения Его предначертаний, Своей собственной Волей изменил закон о выборах в Государственную Думу и ввел на его место новый. То же изменение, которое требуется для прекращения нашей междоусобицы сделать в тексте Основных законов 1906 года по вопросу о Верховной власти, не было бы ни отменой старых, ни введением новых законов, а лишь разъяснением истинного смысла правительственного строя, Волей Верховной власти в России устанавливаемого.

Это вовсе не есть такая задача, которую бы требовалось проводить через законодательные учреждения. Мысль Государя Императора, все время пребывавшего единственной учредительной силой, не может быть им известна, и толки об этом в Думе и Совете могли бы представлять лишь несколько соблазнительное зрелище. Мысль Верховной власти, неясно и с видимыми ошибками изложенная в Основных законах 1906 года, может быть раскрыта в точности только Самим Государем Императором, и это обстоятельство в то же время весьма упрощает исполнение потребности, о которой идет речь.

Об исправлении кодификации 1906 года

Инициатива пересмотра Свода 1906 года и содержание его исправлений может определяться единственно учредительной Волей Верховной власти. Посему бесполезно было бы выступать с какими-либо по этому поводу проектами законов. Но для общественного мнения страны весьма важно выяснить то обстоятельство, что пересмотр Свода 1906 года составил бы не «coup d’étât», как выражаются «кадеты», а работу почти чисто кодификационную, так как все элементы для этого уже имеются в содержании нашего материального права.

В этом смысле мы и ставим задачу схематического рассмотрения того, в чем могли бы состоять поправки кодификации 1906 года.

Прежде всего должно заместить, что даже порядок расположения статей закона в кодификации 1906 года крайне неудачен. Нам пришлось видеть любопытную работу члена Государственной Думы г-на Шечкова, который задался вопросом, насколько возможно исправление кодификации 1906 года простой переменой расположения статей закона? Как ни странно это a priori[141]141
  Здесь: предположение (лат.).


[Закрыть], но общее впечатление при чтении этих, так сказать, «переклеенных» статей получается совсем иного характера, чем при чтении тех же статей в официальном Своде. Однако простой перестановки все-таки недостаточно, и без некоторого исправления текста 1906 года нельзя обойтись.

Несомненно, что в порядке статей Свода мы сразу наталкиваемся на многое, поражающее тенденциозностью. Так, в прежнем Своде статья, определяющая существо Верховной власти государства, была, как это и следует, поставлена на первом месте.

В новом же Своде это отнесено к статье 4-й. И что же поставлено на первых трех местах? Во-первых, отвлеченное заявление единства и нераздельности государства, конкретный смысл чего трудно себе представить, и вслед за тем, как бы в прямое опровержение статьи 1-й, вторая статья гарантирует особенное внеимперское законодательство Финляндии. Но место ли Финляндии в Основных законах? Особенности ее управления должны быть указаны вовсе не в Основных законах, а в специальных уставах, как о всех провинциях, которым дарованы какие-либо отличные от общеимперских установления. Не удивительно ли, что Основные законы, еще ничего не объяснивши о Верховной власти государства, трактуют об отдельной провинции? Третья статья Свода трактует о русском языке… При всей полезности законодательного закрепления господствующего места русского языка в Империи, это, во всяком случае, совершенно не может иметь места раньше определения Верховной власти. Самое большое, что можно уделить такой частности в Основных законах, – это разве скромное примечание к какой-либо более общей статье…

Между тем только после всего этого Свод 1906 года доходит до главного в государстве, то есть до его Верховной власти. Но вся сущность государства состоит в Верховной власти. Даже национальность, как ни важно ее значение, все же не есть основной пункт конституции государства. Найдется немало стран, где нет особой национальности, а государство все-таки есть. Государство возможно и без национальности, а без Верховной власти государства не существует.

Итак, для стройности кодификации требовалось бы отвести первое место Свода для Верховной власти государства. Логика русской конституции допускала бы лишь одну статью раньше определения Верховной власти: именно означение того факта, что государство Российское есть достояние не иной какой-либо народности, как именно русской. Материальные основания для такой статьи дает выражение Высочайшего Манифеста 3 июня: «Созданная для укрепления государства Российского, Государственная Дума должна быть русской и по духу». Если народное представительство должно быть русским по духу, то очевидно, стало быть, что господствующей народностью Империи признается русская. Примечанием же к этой статье могла бы стать нынешняя статья 3-я (о господствующем месте русского языка).

Итак, нынешняя 4-я статья должна быть переставлена на первое или второе место. Сверх того, эта 4-я статья содержит отчасти ненужные изменения текста прежнего Свода, а также недопустимое и материально не обоснованное отсечение слова «неограниченный». Посему проще всего было бы восстановить прежний текст: «Император Всероссийский есть Монарх Самодержавный и неограниченный. Повиноваться Верховной Его власти не токмо за страх, но и за совесть Сам Бог повелевает».

Здесь есть все, что нужно для усвоения понятия о Верховной власти Российской Империи и нет ничего излишнего.

В последующих статьях неизбежны изменения текстов ввиду произведенных Верховной властью реформ в наших установлениях. Так как Верховная власть осталась у нас неизмененной, то необходимо внести определение того, что такое «закон» и каков порядок законосоставления применительно к существующей Верховной власти, равно как ее функции управительные и судебные. Это нагляднее всего представить при параллельном сопоставлении текстов нынешнего Свода (1906 года) с тем, что необходимо для точного выражения смысла учредительных актов последнего времени.

Таковы представляются в общем приблизительные изменения той части Свода 1906 года, которая касается собственно Верховной власти государства Российского.

Пересмотр не мог бы этим ограничиться для достижения цели ввести народное представительство в сферу государственного действия без потрясения Монархической Верховной власти. Для этого нужны изменения в узаконениях, касающихся Государственного Совета и Государственной Думы.

Сверх того, нельзя не определить более ясно соотношения церковного и государственного управления в нашем обновленном строе.

Необходимо, наконец, определить все потребное для сохранения господствующего положения в государстве русской народности. Но все это составляет особые темы, к которым мы постараемся еще возвратиться.

Народное представительство в законодательном деле

Мы получили от одного читателя вопрос относительно статьи «Об исправлении кодификации 1906 года» (Московские Ведомости, № 239). Он спрашивает по поводу статьи 86 Основных законов 1906 года – отрицаем ли мы действие народного представительства в законодательстве? Удивляемся этому недоразумению. В тех «приблизительных исправлениях», которые мы наметили к статье 7 Основных законов 1906 года, ясно сказано: «В обычном порядке законосоставления Государь Император осуществляет законодательную власть с участием Государственного Совета и Государственной Думы». Итак, совершенно ясно, что мы вполне признаем действие народного представительства. Это, во-первых, дело собственного нашего убеждения. А сверх того мы в упомянутой статье задавались не изложением своих собственных в этом отношении мыслей, а старались найти истинную мысль Законодателя и такую форму кодификации, которая бы выразила эту мысль полностью. А так как мысль Законодателя несомненно заключает в себе призыв народного представительства, то наша статья никак не может этого игнорировать, не может, следовательно, и отрицать действия народного представительства. Да, повторяем, что если бы мысль Законодателя и отвергла идею народного представительства, то мы не могли бы не указать, что это лишало бы Россию очень важного элемента совершенства государственных учреждений.

Но почему же мы в параллель статье 86, говорящей о необходимости «одобрения» Государственной Думы, заметили только, что закон не может быть ни издан, ни отменен иначе как Высочайшим повелением? Почему мы ни положительно, ни отрицательно не упомянули о выражении «одобрение Думы»? Это очень просто. Потому, что в данном месте, то есть там, где требуется говорить об облечении какого-либо предложения или правила значением закона, – нельзя говорить ни о какой другой силе, кроме той, которой принадлежит власть законодательная. А таковой является власть Верховная. Итак, в данном месте не должно было быть речи ни о чем, кроме Высочайшего повеления. Что касается до условий обсуждения и решения, при которых Высочайшее повеление состоялось, об этом должно трактовать в отделе об учреждениях, привлеченных к делу законосоставления, то есть в отделе закона о правах и обязанностях Государственного Совета и Государственной Думы.

К этому предмету, как объяснено в той же статье в № 239, мы имеем в виду возвратиться особо, точно так же, как и к вопросу о соотношении управления церковного и общего государственного. Посему, полагаем, никаким недоразумениям относительно нашего мнения об участии народного представительства в законодательном деле наша статья отнюдь не дает места.

Она, конечно, не исчерпывает всего, что наши читатели, может быть, желали бы услышать по этому предмету. Так, несомненно, каждый теперь желает выяснить себе: что означает выражение «одобрение Государственной Думы»? В настоящее время наши «контроверсы»[142]142
  От фр. controverse – разногласия.


[Закрыть] сосредоточиваются больше всего около этого выражения «одобрения»… Вполне признаем необходимость разобраться в этом обстоятельстве. Но повторяем, что в данной статье мы могли трактовать лишь о том, что входит в ее тему, и о Думе и Совете должны будем говорить особо, когда специально о них будем трактовать.

О реформе народного представительства

В многочисленных статьях о необходимости реформы наших государственных учреждений 1906 года мы останавливались доселе по преимуществу на тех изменениях статей закона, которые касаются вопроса о Верховной власти. Таковы были особенно статьи в №№ 231, 233 и 239 Московских Ведомостей за 1909 год. Относящиеся сюда изменения не трудны, так как представляют скорее редакционную работу, чем реформирующую. Гораздо сложнее вопрос о народном представительстве, так как здесь потребна действительная реформа самих учреждений.

Начать с того, что у нас, по букве закона, даже и совсем не существует народного представительства. Такого термина закон не знает. Закон знает только лиц, «избираемых населением Российской Империи» для обсуждения законодательных предположений, восходящих к Верховной Самодержавной власти (статьи 1 и 2 Учреждения Государственной Думы). Какой государственно-правовой принцип выражают эти лица – это более чем неясно.

Эти лица не находятся ни в какой степени подчинения у избирателей, не ответственны перед ними, не получают наказов, не обязаны перед ними отчетами (статья 14), не имеют с ними никаких обязательных сношений, а статья 61 Учреждения возбуждает даже сомнение в том, имеют ли «избираемые лица» само право представлять своих избирателей. С другой стороны, эти лица не находятся ни в какой зависимости и от Верховной власти и не несут перед ней какой-либо ответственности за свою деятельность. Не представляя ни прав народных, ни прав Верховной власти, эти лица имеют, однако, поразительную степень силы и независимости. Они даже и перед законом ответственны фактически лишь «по постановлению Думы» (статья 21), то есть по собственному своему. А между тем хотя они обязаны лишь «обсуждать законодательные предположения, восходящие к Верховной Самодержавной власти», однако же без «одобрения» их не может последовать никакой новый закон (статья 86), а потому, по смыслу статьи 94, не может быть отменен и какой-либо прежний закон.

Откуда может истекать такая чрезвычайная власть лиц, не представляющих ни народа, ни Верховной власти? По-видимому, их право истекает исключительно от Воли Верховной власти; но трудно понять, каким образом право, даваемое Верховной властью, может становиться столь независимым от нее самой.

По старой теории Гоббса, монархический абсолютизм объяснялся тем, что народ отрекся от своей воли в пользу монарха. Но при этом народ переставал уже быть властью Верховной, чем и объяснялась независимость монарха. По нашим же узаконениям 1906 года Верховная власть оставлена за Монархом, Который не дает никакой присяги на верность конституции. Наоборот, члены Думы обязуются «хранить верность Его Императорскому Величеству Государю Императору и Самодержцу Всероссийскому» (Приложение 1 к статье 13 Учреждения). По статье 17 без этого торжественного обещания избранному нельзя стать членом Думы, и вообще это обещание верности дается членом Думы не лично, по долгу подданного, а по долгу члена учреждения.

Все это вместе взятое делает совершенно непонятным, какой государственно-правовой принцип выражают в себе у нас лица, избранные населением для участия в законодательной работе. С одной стороны, они не зависят решительно ни от кого; с другой стороны, не имеют в себе никакого самодовлеющего права, которое бы объясняло их влияние на все и их независимость от кого бы то ни было. Как все загадочное в законе, этот институт ищет своей разгадки в практике. Самоволие членов Думы превзошло все исторические примеры. Члены Думы считают себя буквально чем хотят: некоторые – Царскими слугами, некоторые – представителями групп населения, некоторые – вообще представителями народа (по ходячей конституционной теории), некоторые – представителями даже не нации, а революционного класса: пролетариата. «Избранные населением Империи лица», не зная сами, что они такое, пробуют быть чем кому угодно, и едва ли мы ошибемся, утвердительно сказав, что и правительство не знает, что такое за институт представляют наши «избираемые» лица.

Как нам кажется, именно с этой загадочностью и неясностью, порождающей самоволие и революционные попытки, реформа должна покончить прежде всего. Закон необходимо должен объяснить, что это за институт, откуда проистекают его права, и соответственно с тем последовательно и логически определить права и обязанности лиц, «избираемых» для законодательной деятельности.

Вдумываясь в учредительные и объяснительные волеизъявления Верховной власти, нам кажется, что закон должен бы был прямо и ясно признать избираемых членов Думы и Государственного Совета ничем иным, как народным представительством, введя таким этот институт в наш государственный строй. Но при этом необходимо оберечь и государственный строй, и закон от ошибки, опасение которой, быть может, и было причиной столь непонятной и загадочной постановки «избираемых» лиц по законам 1906 года.

Народное представительство вообще бывает двоякого рода: 1) оно может представлять собой волю народа, государственную власть народа, в каковом случае само является носителем Верховной власти; 2) оно может представлять мнения, интерес и желания народа перед Верховной властью. У нас, вне сомнения, может быть лишь народное представительство второго рода, ибо как закон, так и исторический факт одинаково говорят, что Верховной властью в России является Монарх: значит, другой Верховной власти ни у кого уже не может быть. Как ни ясно кажется это, закон должен выразить это в своем тексте и засим организовать народное представительство, сознательно и логически, сообразно с тем, что оно есть в действительности.

Представительство, выражающее в себе не волю и власть народа, а его мнения, интересы и желания, не только не находится в каком-либо несоответствии с Верховной властью Самодержавного неограниченного Монарха, но, напротив, составляет необходимое при нем учреждение. Его смысл состоит в том, что оно создает реальную связь между Царем и народом – связь, всегда предполагаемую при Монархическом

Самодержавии, но без народного при Царе представительства способную дойти почти до фикции.

Но если закон будет созидать такое народное представительство, то он непременно должен озаботиться о том, чтобы лица, им облеченные, были действительными представителями народа, то есть находились с ним в связи и взаимном понимании. Этого нельзя достигнуть иначе, как назначая представителя (депутата) не от случайной массы избирателей, как ныне, а от определенных групп населения. В этом случае депутат имеет возможность знать своих избирателей, объясняться с ними, давать им отчеты, узнавать их мнения о своей деятельности, узнавать их потребности и желания. Система наказов неприменима при отправке депутата на общую законодательную работу, но когда депутат знает свою группу и посылающая его группа знает его, то взаимное понимание и нравственная ответственность депутата и без наказов сами собой установятся.

Такие группы нелегко найти на практике. Народ в настоящее время более дезорганизован, чем когда бы то ни было. Даже наиболее организованный доселе класс – земледельческого крестьянства – теперь переживает эпоху дезорганизации, распадения общины и какого-то нового подбора своих членов. Быть может, наилучший исход составило бы представительство от земских и городских учреждений, от остатков сословных учреждений, с постепенным дополнением этого представительства по мере образования новых организованных групп, как, например, рабочих промышленных, сплачиваемых в страховые учреждения. Разумеется, мелкие учреждения – крестьянские, рабочие, отчасти городские, могли бы для выборов депутатов быть соединяемы в более обширные группы. Во всяком случае, вступив на путь представительства от реальных групп, мы могли бы его составить и теперь и усовершать с дальнейшими трудами в том же направлении.

Необходимым последствием этого рода представительств является возможность доступа для депутата к Верховной власти. Исполняя ту законодательную работу, для которой он призван и избран, депутат имеет еще другую миссию – быть органом общения народа с Верховной властью не как член Думы или Совета, а как представитель известной группы населения, тем более, что сама Верховная власть, утверждая или не утверждая законопроект, может иметь потребность выслушать голос лиц, в данном деле наиболее заинтересованных.

Третье последствие правильно поставленной идеи народного представительства состоит, наконец, в том, что представительством могут пользоваться только граждане данного государства, а не элементы антигосударственные, как ныне. В законодательных учреждениях не может быть представительства ни от каких групп, враждебных обществу или государству, – не только в смысле, например, ассоциаций воров, грабителей, фальшивомонетчиков, контрабандистов и т. п., но также и от групп, принципиально отрицающих данное государство, каковы группы революционные. Их присутствие в современных законодательных учреждениях составляет величайший абсурд конституционализма и одно из сильнейших орудий революционных потрясений страны. Можно почти наверное сказать, что, например, в Германии со времени развития социального законодательства социально-демократическое представительство является главным препятствием для развития рабочего представительства и для превращения рабочего класса в класс гражданский, действительно занятый постоянным улучшением своего социально-экономического положения. У нас при малом гражданском развитии населения представительство революционных партий еще гораздо вреднее и опаснее для разумного социально-политического созидания страны.

В общей сложности установка народного представительства при Верховной власти, а не как орудия переворота Верховной власти, составляет самую настоятельную нужду при реформе института наших загадочных, «избираемых населением» законодателей. Это задача принципиального значения. А вместе с ней имеется еще рад чисто технических несовершенств в учреждениях 1906 года, вполне обнаруженных практикой и тем яснее вопиющих о реформе. Этому вопросу мы посвятим, однако, особое рассуждение.