Текст книги "Руководящие идеи русской жизни"

Автор книги: Лев Тихомиров

сообщить о нарушении

Текущая страница: 30 (всего у книги 47 страниц)

Новое положение

Итак, затянувшийся министерский кризис пришел к окончанию. Председатель Совета Министров взял назад прошение об отставке, и дела приходят в обычный порядок. Но обстановка, среди которой отныне приходится действовать правительству, до чрезвычайности изменяется.

До кризиса правительство имело против себя в Государственном Совете могущественную правую оппозицию, сорганизованную П.Н. Дурново, которая по существу расходилась с политикой правительства статс-секретаря Столыпина. При этом, однако, нельзя не признать, что правая группа Государственного Совета обнаруживала обычно весьма серьезное изучение рассматриваемых ею предметов и привносила к их обсуждению нередко в высшей степени ценную критику. Эта же группа создавала в Государственном Совете ту независимость суждения, которая составляет первое условие полезности каких бы то ни было законодательных учреждений. Все это в общей сложности создало Государственному Совету за лидерством П.Н. Дурново в правой группе авторитетное положение и фактически ввело его в число серьезных государственных сил, каковой он должен быть по закону.

Правую группу обвиняли, однако, в том, что она, не ограничиваясь почетной ролью критики законопроектов с точки зрения основ русского государства, преследовала цель доводить до крушения все законопроекты правительства в видах того, чтобы обесплодить его деятельность и фактически доказать неспособность правительства П.А. Столыпина что-либо создать. Целью этой тактики обвинители указывали низвержение председателя Совета Министров.

Оставляя в стороне разбор этого обвинения вообще, нельзя не сказать, что в деле создания западного русского земства роль правой группы Государственного Совета в высшей степени странна. Группой отрицается желание низвергнуть правительство, и, конечно, нет сомнения, что, голосуя против национальных курий, многие правые члены руководствовались не желанием низвергнуть П.А. Столыпина, а следовали своим убеждениям в ненужности земства. Но как бы то ни было, коалиция против законопроекта образовалась самая «противоестественная».

Отвержение национальных курий в западном земстве было делом не одной правой группы, и даже можно сказать, что огромное большинство правой группы (48 человек) не наложило на себя этого укора. Точно так же и против председателя Совета Министров были не одни правые: достаточно назвать графа Витте. Против защиты русских Западного края куриями было множество других лиц, как, например, поляки, а равно и левые, придерживающиеся «общегражданской идеи» в государстве. Но подсчет голосов был таков, что от правых зависел исход.

И вот в решительную минуту лидер правой группы П.Н. Дурново соединился с коалицией левых и части центра – даже без полномочий целостного состава своей группы, имея за собой лишь 20 человек. Этого достаточно было для того, чтобы «провалить» законопроект, несмотря даже на то, что остальные правые – 48 человек – голосовали за курии. Мы уже объясняли, что при отвержении законопроекта П.А. Столыпин непременно должен был уйти (Московские Ведомости, № 55). Понятно, как трудно уничтожить мысль, что перед этим соблазном свалить председателя Совета Министров и не устоял лидер правых. Как утверждают, особую роль в склонении доли правых к этому антинациональному голосованию разыграл В.Ф. Трепов… Не касаемся этого щекотливого пункта, связанного с не менее щекотливыми вопросами о якобы сообщениях председателя Государственного Совета и т. п.

Граф Витте, обвиняемый и по этому случаю в интриге, а равно и В.Ф. Трепов, были взяты под защиту Биржевыми Ведомостями. В этом органе на основании каких-то «компетентных источников» утверждали, что ни граф Витте, ни В.Ф. Тре-пов никаких интриг не вели… Как мы объясняли вчера, не имеем достаточных сведений для утверждения чего-либо «за» или «против».

Но была ли интрига или не была, граф Витте в компании с поляками сделал все возможное, чтобы коалиция «провалила» национальные курии. К этому антинациональному делу привел часть своей группы и П.Н. Дурново… «Курии» были закланы, и затем наступил «кризис». П.А. Столыпин, понятно, подал в отставку. Иначе он нравственно не мог поступить. И вот некоторое время все его противники, даже и совершенно непричастные к делу, торжествовали. Столыпин наконец свален. Дело казалось бесповоротным.

Обстоятельства, однако, показали, что к национальному чувству теперь нужно касаться осторожно. За председателя Совета Министров возвысилось множество голосов. В самой группе Государственного Совета раздались протесты против «лидера» и заявления о том, что после этого он не имеет права называться руководителем группы. В центре также произошел раскол. В общей сложности удар, который Государственный Совет нанес председателю Совета Министров, отдачей орудия раздробил на куски самый Государственный Совет. В общественном мнении Государственному Совету точно так же нанесен был немалый удар.

Дума же очень умело воспользовалась ошибкой Государственного Совета, выдвинув снова отвергнутый проект и вынуждая, таким образом, к новой его баллотировке.

Мы не можем касаться той части «кризиса», которая протекала вне публичных сфер. Но в конце концов, после многочисленных перипетий он закончился тем, что законопроект, по-видимому, будет снова и очень быстро проводиться. На это указывает немедленно произведенный кратковременный роспуск законодательных учреждений. Наиболее удостоверенные противники председателя Совета, П.Н. Дурново и В.Ф. Трепов, получают отпуск с тем, как говорят слухи, чтобы уже не попасть снова в Государственный Совет… Мы желали бы думать, что это слух неверный. Граф Витте, по обычаю, вышел сухим из воды.

Председатель Совета Министров, таким образом, возвращается к власти в совершенно новой обстановке. Его противники буквально разгромлены, и власть его поставлена на высоту беспримерную. Правая группа Государственного Совета, твердо сорганизованная П.Н. Дурново, превращена в простой материал для какой-либо новой организации, если кто-нибудь сумеет это сделать.

В общественном мнении Государственный Совет несомненно унижен. В Государственной же Думе пережитое время борьбы рождает неизбежно еще более сильные связи с председателем Совета Министров. В общей сложности соотношение сил законодательных учреждений в течение нескольких дней изменилось до неузнаваемости.

Из всего происшедшего следует, несомненно, прежде всего тот вывод, что национальным чувством и национальной солидарностью в современной России шутить нельзя.

Менее утешительно то последствие «кризиса», что теперь, столь незадолго до выборов в новую Государственную Думу, элементы монархические оказываются приведенными к расстройству, дезорганизации и, стало быть, к какому-то чрезвычайному ослаблению способности действия. Что касается правительства, то нельзя скрывать от себя того, что, возвращаясь к власти в неслыханной силе, оно тем самым возлагает на себя новую ответственность. Теперь на него ложатся задачи возместить чем-либо влияние подорванных правых партий. Ясно, до какой степени это трудно. Между тем насколько всероссийский голос встал на защиту правительства в деле национального интереса, настолько же он может раздаться укоризной, если начнется дальнейшее ослабление элементов монархических и православных, для которых разбитая правая группа Государственного Совета делала очень многое. Таким образом, самое поражение противников правительства и неслыханно блестящая победа его самого создает для него на трудном поприще устроения России еще новые ответственные заботы.

Будем надеяться, что страна выйдет благополучно их этого сложного положения и что победа национального принципа на почве борьбы за национальные курии послужит провозвестницей не ослабления, а победы и других устоев русской государственности.

Новые осложнения

Наше политическое положение продолжает колебаться в каких-то пароксизмах. Не дальше, как день назад, казалось, что если правительство пришло в обостренные отношения с Государственным Советом, то получает зато усиленные связи с Думой. На это давали основания решимость правительства провести отвергнутый Государственным Советом законопроект и готовность Думы помочь этому, выдвинув «законопроект» в форме своего «законодательного предположения». Сомнительным облачком являлся лишь роспуск Государственного Совета и Думы, но он мог быть истолкован как средство для быстрейшего движения думского «законодательного предположения». Еще вчера все на это надеялись.

Сегодня все совершенно изменилось. Оказалось, что законопроект о западном земстве вводится непременно по статье 87. Это сразу возбудило ропот думских фракций, и вместо тесного сближения с Думой для правительства явились со всех сторон призраки столкновений. Октябристы и конституционалисты-демократы уже не только заготовили, но и выдвинули свои протесты.

Голос Москвы (№ 59) приводит протестующее постановление октябристов, которое читатели найдут ниже.

Со своей стороны кадеты готовят запрос правительству.

Настроение правых хотя и двойственно, но легко понять, что они не могут быть благодарны за разгром единомысленной им группы в Государственном Совете. Они также не признают правильности применения статьи 87 и ищут только такой формы протеста, при которой он падал бы на одного председателя Совета, не задевая никого другого.

Таким образом, одновременно с борьбой против Государственного Совета вырастает борьба и против всех фракций Государственной Думы, кроме националистов. Положение омрачается, и на другой день после победы всюду вырастают новые враждебные армии.

Трудно сомневаться, что ничего бы этого не было, если бы вместо проведения законопроекта по 87 статье правительство дало ход «законодательному предположению» Думы. С другой стороны, усложнению положения очень сильно способствует то обстоятельство, что П.Н. Дурново и В.Ф. Трепову понадобилось уходить чуть не в годовой отпуск. Это истолковывается в смысле проскрипции, порождает толки о новых отпусках и возбуждает неудовольствия и опасения не только в Государственном Совете, но и в Думе. Высший чиновный мир, как слышно, тоже охватывается тревогой. Оба уходящие в отпуск сановника пользовались в Государственном Совете лишь своими законными правами суждения и не совершили ничего, законом не дозволенного. Оба они – люди в высшей степени заслуженные, а статс-секретарь Дурново принадлежит даже к старейшим и крупнейшим сановникам государства. Он имеет крупнейшие заслуги по усмирению революции, считался кандидатом на должность председателя Совета Министров. Его удаление в отпуск поразило всех и вызвало весьма демонстративные знаки почтения со стороны целого ряда виднейших государственных чинов.

Но усложнения не исчерпываются сказанным.

В момент борьбы за западнорусское земство правительство стояло на незыблемой почве национально-русского интереса, коего защитником явилось. Отсюда всеобщее ему сочувствие и нравственная поддержка. Что касается правой группы и самого П.Н. Дурново, они вызывали упреки именно за то, что в дело, где должны были охранять прежде всего национальный интерес, принесли, как казалось, цели внутренней борьбы, стремление низвергнуть политического противника. Но проходит день и получается положение совершенно иное.

На представлении депутатов от октябристов председатель Совета Министров разъяснил, что в отношении правой группы Государственного Совета он имеет задачи «борьбы с реакцией». Таким образом, неожиданно оказывается, что если правая группа стояла (как ее обвиняют) на почве общей политики и, обсуждая национальное дело, думала о низвержении председателя Совета Министров, то она стояла на той же почве, на какой объявило себя и правительство. Сходство положений усугубилось тем, что если правая группа (как предполагается) хотела удалить председателя Совета Министров, то и правительство удалило из Совета двух членов, ему мешавших в общей политической борьбе. Вся разница лишь в том, что одна сторона борется против «реакции», а другая – против «конституции». Но такой оборот дела сам собой приводит к устранению нареканий на правую группу. Она оказывается стоящей на той же почве, как и правительство. За что же ее обвинять? Этот вопрос становится еще строже, когда спрашивают себя, из-за чего же шла борьба? В чем реакция и в чем конституция?

Ответ сводится, несомненно, к тому, что обе стороны лишь различно понимают основания государственного строя России. Недозволительного и незаконного нет ни на одной стороне. Люди, находящиеся на государственном деле, могли бы быть виновны, если бы старались сделать то, что противно закону. Но в отношении точного смысла нашего обновленного строя нет таких указаний закона, которые были бы неоспоримы. Напротив, в общих законоположениях имеются неясности, дозволяющие противоположные суждения о том, что составляет истинный разум закона. Очевидно, что впредь, до выяснения этого столь же законно преследовать цели, которые кажутся одним «реакционным», как и цели, которые другим кажутся «конституционными». Если же так, то нельзя отрицать права членов оппозиционной группы Государственного Совета считать законными основами строя то, что правительство находит реакционным.

И вот дело, в котором первоначально правительство получило всеобщее сочувствие, спутывается, и сочувствие правительству может быть оказываемо, очевидно, лишь теми, которые разделяют его понятие о том, что теперь «реакционно». Национальное сочувствие заменяется сочувствием партийным. Это глубоко меняет все положение. А в довершение усложнений именно те, которые могли бы разделять антипатию правительства к тому, что теперь именуют «реакцией», сами заявляют протест против правительства, готовят запросы о незакономерности его действий и грозят отказом поддержки в голосовании даже своего собственного законопроекта…

Прошло всего два дня, а положение вещей получает совершенно иной вид, как в солнечный день, когда небо вдруг омрачается моментально набежавшими грозовыми и градовыми тучами.

Своеобразная защита правительства

Наш правительственный кризис затягивается, очевидно, слишком надолго, так как разгоревшаяся полемика борющихся партий начинает приводить к полному помрачению идей и доводит уже до прикосновения к таким именам, которых отнюдь не дозволительно привязывать к мелкой борьбе политических котерий[130]130
  От фр. coterie – кружок.


[Закрыть]. Выдающимся образчиком этого явилась последняя статья Нового Времени (№ 12577) «Кого и что защищают». Эта редакционная статья (без подписи) предназначена «защитить» председателя Совета Министров, раскрывая перед нами будто бы его руководящие идеи и побуждения. Но избави Бог каждого человека от такой защиты, способной только компрометировать власть при малейшем предположении читателей о солидарности ее с автором статьи Нового Времени.

Статья эта очень смело и авторитетно объясняет, почему именно закон о западном земстве нужно было провести вне обычного законодательного пути.

«Правительству, – заявляет Новое Время, – необходимо было открыто разбить и уничтожить тот тормоз, который парализовал всякие начинания на поприще постепенного развития обновленного строя и национальной политики. Ему (то есть правительству) нужно было показать населению, что Верховная власть стоит за обновленный строй. Этого путем проведения закона по инициативе Государственной Думы сделать было нельзя… Нужен был удар со стороны правительства, поддержанного Верховной властью, и мы видим, что только такой удар действительно низверг (?) партию, тормозящую национально-либеральные (?) начинания правительства».

Защита, можно сказать, хуже обвинительного акта. Новое Время, стало быть, объявляет на всю Россию, будто бы правительство преднамеренно не захотело пойти нормальным законным путем не потому, чтобы этот путь был закрыт для него, а потому, что ему «необходимо» было нанести удар противникам. Оно будто бы испросило действие в порядке 87 статьи не потому, что это нужно было в непосредственных целях данного законопроекта, а для того, чтобы показать Верховную власть на своей стороне. Но ведь это серьезнейшее обвинение. Для нанесения ли «ударов» существуют законы? И как же возможно допускать самую мысль о каком-то распоряжении Верховной властью в нуждах своего направления, хорошо оно или худо?

Ведь Верховная власть по существу своему стоит вне всяких направлений и партий, стоит выше их. Воля Верховной власти, никогда не связуемая принадлежностью к какому-нибудь направлению, выражается в законах, манифестах, указах. наконец, в самом назначении министров, а никак не в каких-то «ударах», которыми одной власти хотя бы даже и «необходимо» бывает «низвергнуть» другую. И выражая все эти недопустимые воззрения на отношения к Верховной власти, газета говорит не за себя: она будто бы изъясняет руководящие мотивы действий правительства! Нет сомнения, что статс-секретарь П.А. Столыпин не может иметь ничего общего с идеями, ему приписываемыми «Новым Временем», но уже самое их публикование деморализует общество в политическом отношении, ибо если бы возможно было допускать такое отношение у правительственных властей к Верховной власти, то наш строй пришлось бы считать не «обновленным», а деградированным в состояние былого турецкого визирата. Разъяснения «Нового Времени» в этом смысле столь вредны, что положительно заслуживали бы опровержения правительства с заявлением отсутствия всякой солидарности со старотурецкими правительственными принципами Нового Времени.

Понятно, что в сравнении с искажениями понятий о Верховной власти все прочее уже не особенно важно. Но, взятые сами по себе, не могут не поражать также презрительные и незаконные воззрения на назначенных членов Государственного Совета, излагаемые Новым Временем. По государственным понятиям газеты, эти сановники существуют только как некоторая законодательная «клака» исполнительной власти.

«Монарх, – вещает самозваный изъяснитель якобы идей П.А. Столыпина, – предоставил себе право назначать половину членов Государственного Совета в качестве Его представителей-защитников вносимых Его именем правительством законов. И, понятно (?), всякое противоречие со стороны назначаемых Монархом членов вносимым правительством именем Монарха (?) законам должно почитаться революционным (!) актом с их стороны». Это совершенно неслыханная правительственная теория, с которой менее всего может иметь что-либо общее правительство, объявляющее своим лозунгом «борьбу с реакцией».

Такова «теория»… Она не особенно «конституционная», но не лишена «национального» элемента. Кажется, у Глеба Успенского есть где-то карикатурное изображение волостного суда как раз в этом роде. «Ребята, копти печати, – говорит старшина безграмотному собранию. – Земский приказал постановить» – и судьи, не умея подписать имени, «коптят печати» и без дальнейших рассуждений прикладывают их к «законопроекту». Так представляется Новому Времени и обновленный строй. Понятно, что ничего подобного не может думать правительство. Во-первых, закон вовсе не назначает членам Совета такой жалкой роли. Во-вторых, законопроект представляется вовсе не «именем Монарха». В-третьих, ни один умный человек, честно служащий Монарху и Отечеству, и не пойдет на должность «коптителя печати». А в конце концов, такое бесполезное учреждение, какое рисует себе Новое Время, было бы проще совершенно упразднить.

Вообще идеи самые невозможные, такие, что уши вянут. И они приписываются правительству. Возможно ли допускать такую смуту умов?

Нет, пора бы кончать наши «кризисы». Они решительно взбалтывают на Руси все хляби политического невежества. Хотя, конечно, Новому Времени при его богатстве средствами и сотрудниками нельзя все-таки не сделать упрека в том, что оно допускает столь нелепые якобы разъяснения нашего строя, компрометируя своей защитой правительство и доходя до нетерпимого припутывания Верховной власти к партийным схваткам.

Исход первого запроса

Итак, Государственный Совет по выслушивании 1 апреля разъяснений председателя Совета Министров на предъявленный ему запрос и после весьма обстоятельных по сему предмету суждений как в пользу действий председателя Совета Министров, так и против него, 99 голосами против 53 постановил: «Находя, что содержащиеся в запросе положения не поколеблены объяснениями г-на председателя Совета Министров, Государственный Совет переходит к очередным делам».

Такой переход к очередным делам составляет крупное событие, во всяком случае, вносящее в общий ход действия государственного механизма чрезвычайные усложнения. О силе их можно судить по тому, что при голосовании Государственного Совета не хватило всего трех голосов для получения ⅔ требующихся для признания незакономерности действий правительства. А о признании незакономерности всеподданнейше докладывается Государю Императору, после чего являлись бы все последствия той резолюции, которую Государю Императору было бы благоугодно положить. Между тем по общему впечатлению и слухам, трех голосов не хватало до ⅔ не потому, чтобы их не было в Государственном Совете, а потому, что некоторая доля лиц, действия правительства не одобрявших, преднамеренно воздержалась от голосования именно для того, чтобы не доводить остроты положения до последней крайности. Но даже и по избежании этого взаимные отношения правительства и Государственного Совета дошли после голосования 1 апреля до чрезвычайного обострения.

В довершение через три недели, 27 апреля, предстоит такое же испытание взаимоотношений между правительством и Государственной Думой, и весьма вероятно, что решительное неодобрение Государственным Советом действий правительства не может не повлиять до известной степени и на Государственную Думу – как в виде солидарности фракций, заседающих в Совете и Думе, так и в виде солидарности обоих законодательных учреждений, в данном случае задетой правительством. Государственная Дума, даже в случае благоприятного голосования Государственного Совета, едва ли признала бы правильность действий правительства в разрешении министерского кризиса. Теперь же выступление Государственного Совета еще более способно поднять дух оппозиции и в Думе.

Правда, в этом отношении многие смотрят довольно оптимистично, полагая, что правительство имеет несравненно более твердые корни в Думе, нежели в Совете, и что, несмотря на юридическое равенство прав обоих учреждений, Государственная Дума фактически далеко не столь самостоятельна, как Государственный Совет. Это обстоятельство до известной степени не может быть не учитываемо в размышлении о 27 апреля. Но нельзя забывать, что для членов Государственной Думы далеко не выгодны распространенные предположения о недостаточной их независимости, а потому очень возможно, что после голосования Государственного Совета Дума испытает потребность обнаружить перед страной, что она вовсе не уступает Совету в самостоятельности суждения о правительстве. Таким образом, в общей сложности предстоящий исход думского запроса 27 апреля не может не возбуждать серьезных опасений.

Нетрудно представить, что положение правительства станет очень тяжелым, если оба законодательные учреждения признают неприемлемыми те способы действия, которые правительство отстаивает как необходимые для него. Неудобное вообще при совместной работе, такое расхождение может стать особенно опасным ввиду предстоящих выборов в четвертую Государственную Думу. Выборы эти для благоприятного исхода требуют дружественных и солидарных действий правительства и партийных деятелей союзных правительству фракций. Обострение же этих отношений и возникновение взаимного недоверия могут послужить на пользу только левой оппозиции. С этой точки зрения нельзя не пожалеть о том, что правительство не постаралось избегнуть конфликта, которого, как мы уже раньше выяснили, очень легко могло бы не возникнуть.

После всего, что нам приходилось высказывать во время различных перипетий нашего «кризиса», мы не имеем надобности повторять, что наиболее практическим способом действия со стороны правительства было бы, конечно, следование чисто законным путем, без изыскивания путей, законность коих еще требуется доказывать, и притом, как видим на примере Государственного Совета, безуспешно. Если же, оставляя проторенные пути, на которые указывала Государственная Дума, правительству непременно желательно было бы в данном случае пойти быстрым и самостоятельным путем, то, конечно, было бы практичнее стать прямо на почву статей 4 и 10, совершенно не пытаясь создать нечто среднее, спорное и трудно приемлемое законодательными учреждениями. В этом смысле указывал в Государственном Совете А. А. Нарышкин, так указывали и некоторые члены Государственной Думы. Но правительство избрало такой способ действий, который при его успехе послужит не для выяснения темного в современном нашем строе вопроса о действии в порядке Верховного управления, а только для чрезвычайного усиления власти Совета Министров, имеющего в случае усвоения нашим правом выдвинутых правительством толкований закона вырасти в учреждение, почти подавляющее значение законодательных учреждений. Естественно, что на пути такого чрезвычайного расширения прав Совета Министров неизбежны трения высших государственных учреждений, что уже показал нам исход голосования 1 апреля и что может повториться 27 апреля в Государственной Думе.

Должно заметить, однако, что, отвлекаясь от чисто практических интересов момента и текущего времени, нельзя не признать выдающегося теоретического значения прений 4 апреля по вопросу о правах правительства по законам 1906 года. Ряд таких крупных юридических сил, как генерал-прокурор Сената И.Г Щегловитов, Таганцев, Гримм, Дейтрих, Ковалевский[131]131
  Ковалевский М. М.


[Закрыть]и т. д., сошлись в прениях Государственного Совета на выяснении сомнительных пунктов законов 1906 года, разбирая их с противоположных точек зрения и приходя к противоположным выводам. Мы неоднократно уже говорили о том, что законы 1906 года создали множество темных, никому не ясных и различно понимаемых вопросов права. Суждения и споры Государственного Совета на одном только вопросе о 87 статье и о праве запросов обнаружили, до какой степени многочисленны эти неясности. На этой стороне дебатов 1 апреля мы надеемся остановиться более подробно, каков бы ни оказался окончательный исход нынешнего кризиса.