Текст книги "Спящий бык"

Автор книги: Лев Соколов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 14 страниц)

Человеку понять Творца так же нелегко, как, скажем, клопу понять человека. Не потому что клоп чем-то там хуже. Просто интересы у них уж слишком разные. Ведь любой клоп мечтает о сытном теплом теле с вкусной кровью, тонкой легко прокусываемой кожей, и нечувствительностью к укусам, чтоб оно никогда не счесывало их с себя ужасными ногтями. Человек конечно может дать клопам тело, хотя бы и свое, однако на этом контакт и закончится. потому что клопу окромя как насосаться ничего больше и не надо, и скажем обсудить с ним балет или футбол уже не получится. Это слишком далеко за клоповьими представлениями о мире и смысле жизни.

Возможно именно для того, чтоб не возится с «клопами», Создатель и создал одну, как бы это сказать… функцию. Систему, которая позволяла людям взаимодействовать с божественной силой, общаться с ней, пусть и на очень упрощенном, доступном им уровне понимания. Что у людей был за уровень и как он менялся, это вопрос отдельный. Нам же важно то, что люди коллективным усилием своей веры получили возможность сами себе создавать проекцию бога, по своему разумению. То есть вас, – я кивнул на старика.

– То есть нас, – хмуро поправил он.

– Слишком лестно для тени. Но как скажешь. Точный смысл этого деяния ускользает от моего разумения. Возможно, Творец просто сидит и классифицирует с интересом естествоиспытателя, каких высших существ создают себе его творения. Или может он ждал, что рано или поздно какая-то часть людей достигнет таких нравственных высот, что созданный ими образ бога приблизится к лику реального Творца настолько, что… Возможно, где-то это и произошло. Однако чаще всего маленькие клопы создавали себе в кумиры просто огромных могучих и очень сильных клопов.

Старик глядел на море, и тихонько ухмылялся. Я же продолжал.

– Сложилось так, что в первых племенах в силу развития в нем социальных и производственных отношений заправляли всем женщины. Поэтому естественно и первая богиня получилась женщиной. Звалась она без затей, богиня-мать, и обликом была необьятная, бабища, довольно страшная на лицо, с необъятными бедрами, изрядным животом и грудью девятого размера.

– Двенадцатого скорее, – меланхолично поправил старик. – По крайней мере у той что я видел. Они еще верховодили у некоторых племен, когда я появился на свет.

– Еще и лучше, – пожал плечами я. – Племя могло спать спокойно. Такая богиня и в случае если корешки неуродятся, одной сиськой все племя прокормит. Потом век камня сменился веком металла. Мужчины стали претендовать на главенство, и естественно захотели, чтобы богами у них были не женщины. Люди разрослись числом, и разошлись по земле. Племена попадали в разные условия, и в этих условиях ожидали себе разных богов. Впрочем, наверно это зависело не только от условий, а еще от того кому из людей в голову приходил образ нового бога. Если это был человек добрый и спокойный – получался бог-врачеватель. Если трусливый и подлый – бог-шельмец, а если злобный и воинственный – бог-завоеватель. Насколько силен бог зависело от того как много людей и насколько искренне в него верят. Таким образом, боги конкурировали за количество, как бы это сказать…

– Электората, – вежливо подсказал Один.

– Смотрю, я не отстаешь ты от веяний времени, высокий… Да, боги наверху конкурировали и дрались за количество "избирателей", а племена соответственно внизу ратались за то чтоб иметь в покровителях самых сильных богов. Обычай после войны забирать к себе чужих идолов от покоренных народов, появился не на пустом месте…. На этой почве некоторые боги набирали силу, а другие наоборот, слабели. Главная проблема в том, что обратная связь между людьми и богами работала все время. Я имею в виду проблему конечно для богов. Грубо говоря. Какой-то народец, придумывает себе божка-лучника, меткости неимоверной. Через некоторое время божок начинал думать, что ему недостаточно усердно бьют поклоны, а кое-кто в племени и вообще позволил себе неуважительное отношение к великому. Тогда божок нисходит к людям, и пускает с десяток стрел по провинившимся, после чего все начинают верить и отбивать ему поклоны с утроенной силой. Да и как не верить при таком зримом подтверждении в десяток мертвых тел? Божок пребывает в неимоверном довольстве. Но через некоторое время какой-то проходимец привносит из соседних краев информацию, – а то и просто придумывает – что есть бог-молотодержец, который во-первых гораздо полезнее, потому что может научить кузнечному делу, а во вторых гораздо гуманнее, потому что во гневе не истыкивает стрелами десять человек, а всего лишь забивает молотом пятерых. Естественно этот новый божок начинает набирать популярность. И если наш друг-лучник завесит ухо, то может лишиться значимой части прихожан, а вместе с ними и питающий его силы. Если же лучник ухо не завесит… Драться между собой богам хлопотно, по причине их трудносмертности. Поэтому одного из оппонентов возникает подкупающая своей новизной идея – истребить прихожан конкурента, после чего тот ослабеет, лишиться большей части своих сверхсил, а то и вообще станет настолько слабым, что сдохнет от простого физического воздействия. Лучник начинает превращать в подушечки для иголок прихожан молотобойца, а молотобоец стало быть щелкает как грецкие орехи головы прихожан лучника… В более радикальные меры запишем потопы, землетрясения, и камнепады с небес. Через некоторое время лучник и молотобоец замечают, что поголовье верующих у них обоих сильно сократилось, силенок поубавилось, а откуда-то сбоку к ним мчится удалой божок с… ну не знаю… с атрибутивной поварешкой, который начинает рассказывать людям, мол, ваши божки вас ни во что не ставят, изводят под корень, айда верить в меня, ибо я гуманен и справедлив – в гневе убиваю всего одного прихожанина ударом по лбу половником… Что характерно, поскольку люди в то время были уже испорчены многобожием, то они безо всяких проблем меняли не веру, а лишь объект поклонения и переходили под…

– Другую юрисдикцию. – Опят подсказал мне старик.

– Во-во, под сень других крылов и поварешек. Поскольку в какой-то момент богов расплодилось доставочное количество, драться между собой на землетрясениях и потопах стало невыгодно, ибо гибла "кормовая база", и на ослабевших конкурентов тут же находился более сильная третья сторона, которая обычно действовала по принципу "падающего подтолкни". В результате боги в какой-то момент заключают перемирия, организовывают территориальные союзы, которые совместно дают отпор приезжим нахалам из других регионов. А между собой ведут конкуренцию за прихожан уже за счет тонкой политики и искусных интриг, да и среди людей чаще действуют за счет агентов влияния из числа жрецов и фанатиков. Интрига тоже великая сила. Потопов нет, но у людей за пару поколений произсходит несколько войн– междусобойчиков, переселился один шепелявый на язык народец поближе к теплым местам. И вдруг великий глава одного из божественных союзов, ну скажем, глава неба земли и океана коневладыка Посейдао, обнаруживает, что вовсе он уже не глава, со владычества на небе его сместили, землей он тоже не правит, – по хитрому загибу людской веры ему осталось право только время от времени её сотрясать. А осталось ему от былого могущество только море, да кони, запрягать которых ему теперь приходится не в колесницу, – ибо она по пучине не ездит – а в ракушку-мутанта исполинского размера. Да и имя его теперь звучит как какая-то прибалтийская фамилия – Посейдонис-сс. А сверху, с Олимпа подмигивает Посейдонису ставший новым генсеком коллега Зеус, и добродушно грозит пальцем, мол – в большой семье не щелкай клювом… Так ли излагаю, Высокий?

– Любят тебя наверно дети. – Буркнул старик. – Хорошо сказки рассказываешь.

– Да, это у теплых морей… А у холодных северных берегов, кое-кто, – не будем тыкать пальцем – точно так же подсидел бывшего всеотца Тюра… Ну так я продолжаю. Не то даже страшно, что какого-то божка подвинули в иерархии и отобрали пару функций, и с воздусей ссадили кататься по океану в ракушке. Хоть и это неприятно конечно. А то страшно – подхожу к сути – когда в силу происков конкурентов, или по закономерности развития человеческого общества, люди вдруг изменяют веру в саму суть своего божества. И вот тут начинает несчастного бога корежить. Живут себе скажем боги-близнецы Зиу и Зиса, и любят друг нежной братско-сестринской любовью. А сменится пара поколений людишек, которые так быстро сгорают, что даже веру свою не могут толком передать, и вдруг узнают бог и богиня, что они уже не брат и сестра, а муж и жена; и любить им теперь положено друг-друга любовью не только нежной, но и жаркой… Ну или наоборот, да… Это, сдается, кому хочешь крышу свернет. Память божку говорит одно, а людская вера, что кипит в каждой клетке, совсем другое. Человек бы кончил шизофренией, ну а боги погибче конечно… И что делать богу в подобной ситуации? Есть у него два пути. Первый – остаться верным памяти. Второй – покорится вере и принять изменения, что диктует тебе народ. За каждое решение – своя плата. Останешься верен памяти – лишишься своих сил, ведь это уже не в тебя верят люди, и сходит твоя лодка с полноводного потока их веры, а по стремнине мимо тебя уже несется другой бог, оседлавший силу, потому что свято место пусто не бывает. И если покоришься людской вере – цена высока. Изменишься, и через некоторое время уже и не вспомнишь каким был, что считал важным, кого любил, и так далее.

Я посмотрел на старика.

– Так что, Высокий? Кем же тебе больше нравилось быть? Ответь, Водэназ. Доволен ли ты, что сперва был грозовым великаном Воде, шагающим в буре и подбиравшим души мертвых? Рад ли, что после стал Воданом, небесным отцом, одаривая плодами и борясь со смерчем? Нравилось ли что после стал богом диких битв, алчущим людских жертв на алтарях, и собирающим в свой чертог таких как дроттин Эйнар? В радость ли тебе было стать предводителем дикой охоты мертвецов, убивающих детей за неосторожное слово? Легко ли было пожертвовать глаз за мудрость, если до этого и так все знал с двумя глазами? Мило ли тебе, что сменил свою первую жену Йорд, на Фригг, а потом и вовсе остался без супруги?

– Хватит! – Рявкнул старик.

Ветер ураганом прошел по верхушкам соседних деревьев. От корабельного ангара раздался испуганный писк, – я понадеялся, что ангарщикам сейчас хватит ума уйти подальше отсюда.

– Ты что ли не менял своих имен, и сутей своих, чтобы оставаться в потоке силы? – Процедил старик глядя на меня лютым взглядом, правым глазом – нормальным, и левым, страшным пустым и неживым.

– Менял, – тоскливо согласился я. Менял как перчатки, и менялся, идя за потоком. Только вот однажды, после очередного изменения я обнаружил, что люди назвали меня защитником честности, хранителем клятв и договоров. А став таким, как ты понимаешь, юлить и идти за потоком я уже не мог. Правда, после этого я довольно долго продержался.

– Трудно быть честным богом? – Ядовито спросил старик.

– Не легче, чем честным человеком.

– А все-таки тебе было проще – пробурчал старик. Солярные божества вообще не так изменчивы. Свети себе и свети…

– Может быть… Но мне кажется я продержался так долго, потому что людям нужна справедливость. А я карал за обман и был защитником честности.

– А все-таки бог с креста победил тебя, – не без злорадства ухмыльнулся старик.

– Он всех нас тогда победил… – я пожал плечами. – Люди сделали свой выбор,

– Не люди, а один хитрожопый романский император, и кучка крестовых жрецов! – Стукнул по посоху Один. Мы прозевали, а они поддержали этого сладкоречивого ханжу, и потом мы уже оказались слишком слабы.

– Не горячись. Ты злишься, а ведь ему можно лишь сочувствовать. Помнишь, с какими идеями он пришел? А через несколько сотен лет от его имени убивали уже всех несогласных. Причем христиане убили христиан больше, чем все другие иноверцы. Представляешь, как его тогда корежило?

– А ты представляешь, каким он в результате стал? – Хихикнул старик. – лицемер-убийца с ханжеской улыбкой, в окружении сонма крылатых пупсиков-херувимов.

– Ну, может, он не поддался? Может, как раз сошел?

– А разница? Поток-то уже был и ширился. Если тот, первый и сошел, скоро созданным им когда-то потоке уже сидел такой, какого я описал. Трудновато, знаешь, мне ему сочувствовать, когда я вспоминаю, как конунг Олаф Харальдссон насаждал христианство в моей Норвегии. – Заледенел глазами старик. – Рассказать тебе, что он делал с теми, кто держался старой веры?

– Не надо…

– Вот именно – "не надо". Люди называли этого толстяка за глаза мясником. А не прошло и несколько лет после смерти, как его объявили святым. П-фф…

– Именно тогда у тебя родилась идея уйти сюда?

– Людей в этом мирке я поселил куда раньше. Я всегда умел думать наперед, в отличие от большинства наших самодовольных болванов.

– Но скажи, почему у тебя тут такая… – я замялся. – такая дикость средневековая? Здесь все словно застыло.

– А зачем мне развитие? Ухмыльнулся старик. – Что они, начнут сильнее в меня верить, если у них будут движки внутреннего сгорания и сотовые телефоны? Скорее наоборот. Так что пусть уж мое стадо живет в заповеднике. Я здесь даже централизованной власти не даю укрепляться. Ты думаешь, почему я свел тебя с Эйнаром? Он был хороший кандидат, чтобы тебя разбудить. А ты был хороший кандидат, чтобы его убить. Слишком много он начал под себя подминать, этак начал бы сколачивать большое королевство… Я же получал выигрыш в любом случае.

– Ты ведь мог остановить его, сам. А сколько он успел понатворить дел.

– Я не вмешиваюсь в дела стада по мелочам.

– По мелочам… Семья Вермунда погибла, Бьёрн погиб. Это только те кого я знал. А сколько всего их было, небожитель ты хренов?

– Я, знаешь, не вездесущ, чтобы следить за каждым.

– Эту-то ситуацию ты отслеживал.

– С момента когда встретил тебя на вейцле, – да. Мои вороны поселились у хутора Вермунда…

– Значит, мог вмешаться.

Он только снисходительно посмотрел на меня и улыбнулся.

– Мог. Но не хотел. Ну-ну, так ты на мне дырку взглядом прожжешь… Ладно, допустим я бессердечный языческий божок. Но не думал ли ты о том, что когда Эйнар резал семью Вермунда, – все это время за ситуацией наблюдал не один, а два бога? – Один с тяжелой насмешкой посмотрел на меня. – Что в это время делал ты? Вмешался? Нет, ты задницу в кустах протирал.

– Я не знал, на что я способен.

– Верно. А кто заставил тебя забыть? Тебя что, насильно лишили памяти? Нет, – это ты сам. В какой-то момент растеряв всех верующих, устав нести память прожитых лет, ты позавидовал людям. Не знаю уж, как это было в подробностях. Но догадаться нетрудно. Самогипноз, ты заставил себя поверить что ты обычный человек, и стал жить, раз за разом меняя жизнь как перчатки, просыпаясь только к старости, когда уже нельзя игнорировать очевидное, и сам себя подбрасывая к дверям очередного роддома младенцем? Тьфу! Стыдно и сказать! Я сохранил силу, но не захотел помочь. А ты остатки своей силы похоронил, и не смог помочь. Так где по факту разница между нами, чтобы ты тут теперь пытался встать в красивую позу?

Я закусил губу.

– Правда… – прошептал я, с трудом выталкивая слова. – После того как я убил Эйнара, Лейв ударил меня. Он попросил прощения потом, когда узнал, что я был лишен памяти. Но он не знал, что я сам себя заставил потерять память. Он был прав, когда врезал мне… Я дезертир от собственной силы. Это стоило жизни хорошим людям. Их кровь и на моих руках… Теперь-то я знаю, что нельзя убегать от силы, в обмен на душевный комфорт. Я совершил ошибку, да… И все же… Я в тот момент не знал. Но ты-то знал все. И не вмешался.

– О, не надо гневных проповедей. – Отмахнулся старик – Мы сейчас с тобой просто по-разному смотрим на вещи. Когда ты живешь человеческий срок, – или помнишь только его – тебе кажется, что земная жизнь большая ценность. А когда века перед тобой нескончаемым потоком… Люди-спички земная их жизнь сгорает за несколько секунд. Что их жалеть? Возможно там, куда уходят, они гораздо счастливее. Мы ведь по сути лишь проводники, и при нас остаются только те, кто сами этого хотят, упершись в свою веру. А что касается тебя… Возможно твоя ошибка пошла тебе только на пользу. Пока ты притворялся спичечкой, знаешь ведь мало кого осталось из нашей братии…

Я вопросительно смотрел на него, и он продолжил.

– Часть, кто поумнее, засела вот в таких лакунах. А часть умерла. Им просто больше не хотелось жить. Даже у людских поп-звезд бывают суицид, когда проходит популярность – а у них всего-то и было, в лучшее время что стадиончик битком набитый. А тут, еще вчера тебе молился целый народ, а сегодня ты никто и звать тебя никак. – Он философски развел руками – Стресс, сам понимаешь.

А ты, я смотрю, много знаешь о том, что происходит там.

– Конечно, слежу – кивнул он. – Есть и у меня там кроха верующих. Из новых. Но пока сам туда стараюсь не соваться. Мала поддержка, слабею я там.

– "Пока"… Мыслишь вернуться?

– Старые враги слабеют. Кто не спешит, дождется своего.

– Ну, а я-то тебе зачем нужен, Высокий? Для чего ты меня так хотел разбудить?

Он посмотрел на меня с горьким прищуром.

– Да потому что один я тут. Наших-то уже почти не осталось. И не рождаются больше. То ли сам создатель нам предел закрыл. То ли люди так верить разучились… Даже богу одиночество поперек горла встает. У тех кто остались, у всех свои наделы. Ты мне показался идеальным вариантом. Двое, – это все таки и разделение полномочий, и здоровая конкуренция…

Я захохотал.

– Да что ты ржешь, дурень? – Нахмурился старик. – Чего ты вообще так уперся в свою человеческую личину? Почто не хочешь просыпаться? Сам сказал, что это была твоя ошибка. Так что ты на ней топчешься? Что, трусишь?

– Верно, трушу высокий. Того себя не помню. Этим, – когда того разбужу – перестану быть… Но и еще одно есть. Там, женщина у меня, ждет.

– Ах, ну да!.. Саркастически изрек старик.

– Да, люблю. Она меня, когда я внутрь Того заглянул, человеком удержала. Но даже если бы и не любил. Ты не забыл-ли – я хранитель клятв. Это у меня даже человеком осталось. Я свое слово никогда не нарушал. И я, знаешь, кроме прочего – есть там такой обычай – одел кольцо на руку, назвал женой, и обещал жить в радости и в горе, до кончины.

– До чьей кончины? – необычайно ехидно поинтересовался Один.

– Теперь я знаю, до чьей. Но разве это что-то меняет?

– Но она там. А ты – здесь. Ты сюда перенесся не проснувшись лишь на великом страхе.

– Кстати, – я задумался – а почему я обратно так же не перескочил? Меня ведь и здесь, до мокрых штанов пугали.

– Наверно, потому что я как хозяин держащей здешние нити силы, перекрыл тебе канал. – Любезно подсказал Один. – Так вот, смекай какая забавная ситуация. Разблокировать его ты сможешь попробовать только если проснешься, – иначе силенок не хватит. А когда ты проснешься, то уже… Нет, ну может конечно и отправишься – хранитель клятв… – но будет ли тебе это в радость?

– Ты прав как всегда, высокий. Поэтому лучше, ты меня сам туда и отправь.

– А мне-то в этом какой интерес? – Картинно удивился Старик.

– Самый прямой. – Я постарался говорить как можно убедительнее. – Сам говорил, что для тебя человеческая жизнь – как спичка. Когда её жизнь догорит, – я проснусь. Когда там всё закончится, я приду к тебе, обещаю. А там уж с Ним сами разбирайтесь, когда он проснется.

– А если она тебя разлюбит через дня три после возвращения? – Кося на меня глазом лукаво поинтересовался старик, – и вернет тебе твое слово сама.

– Давай не будем усложнять условия, – буркнул я – ни к чему хорошему в договорах это не приводило.

– Наоборот, следует обозначить все риски, – ухмыльнулся он.

А я внутренне обрадовался, потому что он уже начал торговаться.

– Сделаем проще. Я обещаю к тебе вернуться после того как мне, по человеческому исчислению стукнет… – я подумал, но решил не наглеть – сто лет.

– У вас там сейчас столько не живут, – тут же вскинулся старик. Плохая экология, стрессы… Да и правительству своему тамошнему спасибо скажи – у вас в стране у мужиков у же средний возраст до смерти – меньше шестидесяти.

– Правительство – пи…..сы. – покривился я. – Ты тоже хватил, мы же не о среднем возрасте говорим. И потом, женщины среднестатистически живут дольше мужчин. Так я слово точно не сдержу. Ну не жмись, высокий, не свое ж от сердца отрываешь. Я-то не наглел, даже по здешней "большой сотне" себе не отмеривал, так и ты уж соответствуй… – Девяносто.

Старик задребезжал легким смешком.

– Нет, с тобой уж точно будет веселее.

Он задумался, и некоторое время сидел машинально оглаживая бороду.

– Значит, сделка… – Он усмехнулся, но на этот раз как-то более по-доброму. – Ну ладно, горец-долгожитель. Идет. Я отправлю тебя. С условием, – порука твое слово – что когда тебе стукнет девяносто один, от твоей указанной в паспорте даты рождения, – ты вернешься сюда. И проснешься.

Я как будто застыл внутри. Раньше я говорил с легкостью того, кому нечего терять. Теперь… Я был в шаге от возвращения, но не от меня зависел этот шаг. И я боялся теперь сказать, посмотреть, вздохнуть не так, чтобы он не передумал. Но следовало сделать еще кое-что.

– У меня есть еще три просьбы, считай, как приложение к договору.

– О как! Ну чтож, я слушаю.

Я кивнул головой в сторону моря, где корабль увозивший Лейва уже стал едва различимой точкой.

– Тревожусь я слегка за парня, – сказал я.

– Не тревожься. – Ответил старик. – Ветер попутный, небо ясное, и шторма на их пути не будет.

– Спасибо… А когда доплывет, примет ли родня его хорошо?

Он посмотрел на меня и кивнул.

– Она примет. Что еще?

– Вот.

Я протянул ему мешочек с серебром Хёскульда. – Это дала нам Оса. Надо бы вернуть его на место, и чтоб отец не обижал девчонку, пока Лейв не вернется за ней.

Старик взял мешок.

– Стал я на старости лет побегушкой у тени… Ладно, сделаю и это. Что еще?

– Эйнар и его дружина очень хотели сидеть после смерти в твоем зале героев… Можешь ли ты сделать так, чтоб они попали в самую задницу Хельхейма?

– Это все не так, как ты себе представляешь… И мало ты думаешь, таких как Эйнар, сидит в зале героев? – Поднял бровь старик. – Большинство их там.

– Других я не знаю. С Эйнаром был знаком. Считай это просьбой от бывшего коллеги.

– Ладно, – хохотнул он – раз так обожгла тебя эта спичка… Еще что-то?

– Все. Договор заключен.

Он кивнул.

– Как… это будет? – Спросил я.

– Просто. Когда будешь готов – скажи.

Я встал и посмотрел на небо.

– Кстати. Поговорил я тут с капитаном, и он сказал, что водит корабль по солнцу, а ночью по звездам

– Не соврал тебе капитан, – кивнул Один. – Для ориентировки лучи солнца они пропускают сквозь меченные куски шпата, а ночью держат по путеводным звездам.

– А здесь действительно есть звезды?

– Ты что, здесь ни разу ночью на небо не глядел? – Ехидно спросил старик.

– Я имею в виду – здесь они такие же как в моем мире? Далекие солнца?

– Не, – покачал головой старик. Небольшие, орбитальные. Крутятся себе над земной миской с океаном и островами.

– А солнце?

– То же самое.

– А выглядит как земное, родное, – сказал я.

– Ну, от кого-кого, а от тебя это комплимент… – пробормотал старик.

И мы понимающе поулыбались друг-другу.

Я глубоко вздохнул. Что-то ждет меня там, на другой стороне. Чем там закончились волнения? Не случилось ли что с Настей? Она ведь уже обыскалась меня, потеряла надежду увидеть живым… Что же я так волнуюсь?.. Ладно. Я все узнаю. Скоро. Как только решусь… Я готов!

Вспыхнул странный калейдоскоп. Погас.

Я вступил на асфальт…

И больше о Димитаре здесь ничего не рассказывается.

Но это только пока.