Текст книги "Спящий бык"

Автор книги: Лев Соколов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 14 страниц)

Лейв на деле оказался хорошим проводником. Вполне уверенно вел он нас к нашей цели. Хотя и было пару случаев, когда на развилке дорог он озабоченно морщил лоб, пытаясь вспомнить, куда повернуть, и один раз, сдается мне, он выбирал практически наугад, и потом еще долго тревога и сомнение в правильности выбора не оставляла его лица. Но потом он явно узнал знакомые приметы, повеселел и успокоился. Если в первые дни я еще волновался вместе с ним в правильном выборе дороги, то вскоре, признаюсь, мне уже было почти все равно куда тащиться – мысль у меня была одна – скорее бы все это закончилось. Но любой путь тем и хорош, что рано ли, поздно, он заканчивается.

Закончился и наш.

Отощавшие, грязные, усталые, мы выбрались ко двору Хёскульда.

* * *

Двор Хёскульда отличался от двора Вермунда. Дом был схож видом, – если не считать, что похоже зимний скотный двор был построен зацело с ним. В целом, таская же одноэтажная полузаглубленная хибара с пузырями на окнах, да еще и судя по цвету дерева, гораздо более старая. Недалеко от дома виднелось пара хозяйственных построек, внешне напоминавших идеально замаскированные доты на старом укрепрайоне – этакие покрытые травой холмики, выдавали которые лишь проемы деревянных дверей; погреба, не иначе… Видимо двор Хёскульда считался более безопасным местом, чем Вермундов, расположенный рядом с горами, потому что здесь не было частокола, а только смешного вида оргада из укрепленных на столбиках поперечных жердин, – верхняя в пояс по высоте. Ограда эта видать была символической и показывала домашней животине, до каких пределов ей можно гулять. Охрану же надо понимать, несли три брехливый собаки. Эти-то собаки, увидев как мы подходим, загалдели, компактной группой понеслись по направлению к нам, и теперь исправно гавкали, прохаживаясь за оградой. Мы встали у калитки. Вскоре из дверь «ДОТа» отворилась, и оттуда выглянул скуластый парень, а еще через пару секунд отворилась дверь дома, и на пороге показался человек в светлом с рыжими пятнами жилете, наиболее примечательной частью лица которого был нос. Вышедший из дома окинул быстрым взглядом нас и окрестности. Я махнул ему рукой, и он неторопливо пошел к нам.

– Это и есть сам Хёскульд. – Тихонько пробормотал мне Лейв. – Я помню его.

Хёскульда тем временем подошел к самой калитке, и несколькими громкими словами унял собак. Был пониже среднего роста, с пристальным но надолго не задерживающимся взглядом, с крупным носом, от которого шли вниз две скептические складки, и судя тому как плоско выглядела его макушка, с редеющими на этой самой макушке волосами.

– Приветствую, – Сказал я Хёскульду.

Он окинул меня оценивающим взглядом, посмотрел на Лейва и снова вернулся глазами ко мне.

– Приветствую. Кто вы?

– Меня ты не знаешь добрый Хёскульд, – ответил я, решив взять инициативу в свои руки, раз сам Хёскульд обратился к первому ко мне. – А вот парня-то должен бы узнать. Его ведь зовут Лейв, сын Вермунда.

Хёскульд снова перевел взгляд на Лейва.

– И впрямь, и впрямь… Хоть и не видел я сыне Вермунда больше двух зим, был бы этот парень на него похож, если бы не был так грязен… А ты?.. – Отметил он паузой недосказанный вопрос.

– Я зовусь Димитар. Был я рабом Вермунда. А теперь получил свободу. Можем ли мы рассчитывать на твое гостеприимство?

Хёскульд смотрел попеременно на меня и на Леёва, и я почти видел как в его голове крутятся шестеренки.

– Сын Вермунда, и человек, который служил ему, всегда желанные гости в моем доме. – Он отошел и несколько неуверенно отворил калитку. – Но как вы здесь оказались, и почему у вас такой вид, будто вам пришлось несколько ночей провести в лесу?

– Мы и впрямь провели несколько ночей в лесу, добрый Хёскульд. И мы с удовольствием расскажем тебе все, особенно если ты посадишь нас за стол, и если стол этот не будет пустым…

– И впрямь, и впрямь – пробормотал снова Вермунд – не пристало учтивому хозяину держать гостей во дворе. Пойдемте-ка в дом.

Он пропустил нас, запер калитку, и повел к дому, в двери которого уже стояла рыжеволосая невысокая, кругленькая женщина.

– Гудни! – закричал её Хёскульд – у нас гости! Дорогие гости!

Через некоторое время мы с Лейвом сидели за столом и сметали то, чем угощала нас жена Хёскульда, Гудни. Пока что она кормила нас холодным, что собрала на скорую руку, но скоро судя по запаху, который доносился от котла, над которым колдовала Гудни очередь должна была дойти и до горячей похлебки. Это была первая наша нормальная еда, за несколько дней, и мы с Лейвом навалились основательно, так что все разговоры на некоторое время естественным образом прекратились. Хёскульд сидел напротив нас, тоскливо полоская нас взглядом, было понятно, что он хочет как можно скорее узнать каким ветром нас сюда занесло. Гудни тоже бросала любопытные взгляды, равно как и их сыновья – двое низеньких но крепких в кости парня Ингьяльд и Снорри, и конечно же маленькая Оса, которая прибежала чуть позже родни. Оса была маленькой, миленькой, рыжей, комплекцией видимо обещала пойти в мать, а лицом – в отца, за исключением носа, что только пошло на пользу её будущей женской красоте. Она глядела на нас с Лейвом круглыми глазищами, но молчала, вот что значит патриархат и семейная дисциплина.

Похлебка воспоследовала, и после неё мы с Лейвом малость отяжелели. Я так вообще почувствовал, что слегка осоловел, и промыкавшись несколько ночей на холоде с тепла да с сытости готов прямо здесь на скамье и задремать. К сожалению, выражение лица Хёскульда не давало нажеды на осуществление этих планов. Со вздохом я отодвинул от себя ложку.

– Наелись? – Спросила переместившаяся к поближе к нам Гудни.

– До отвала. Спасибо хозяйка.

– Спасибо, – эхом повторил Лейв.

Он что-то вообще с тех пор как попал в дом, все больше помалкивал, хотя должно бы и наоборот – в конце-концов это его тут худо-бедно знали, и здесь у него между прочим, почти невеста была. Однако Лейв помалкивал, и я понял, что рассказывать-то всё придется мне.

– Лица отмыли, поели, так хоть на людей стали похожи, – вступил Хёскульд. – А то как подошли к калитке, так я тебя парень сперва и не признал, – Хёскульд мимолетно улыбнулся глянув на Лейва.

– А я Лейва сразу признала, – бубенчиком зазвенела Оса.

– Вишь ты, – повернулась к ней Гудни. – Таки и сразу. Небось потому узнала, что мы тебе его по имени сказали. Когда ты его видела-то в последний раз.

– И вовсе не по имени. И вовсе и не по имени! – Загорячилась Оса. – Я его с того раза как он приезжал помню. И сейчас сразу узнала.

– Мудрено тебе его забыть, если вы тогда передрались из-за ломтя хлеба с мёдом, подал голос Снорри. Он-то, Лейв у тебя его пытался отнять, а ты всё не давала.

Лейв засвеколился ушами, – аж краснота с щек до шеи дошла.

– Я тогда глупый был, – пробубнил он. – Прости Оса…

Оса от таких слов расцвела как подсолнух.

– Гм, хм-х, – прокряхтелся Хёскульд – Так как всё-таки вы с Димитаром попали к нам, да еше в таком виде? Что случилось?

Я заметил, что он впервые начал обращаться не ко мне, как к более взрослому, а к Лейву. Это был наверно добрый знак. Но Лейв от такого вопроса застыл, потупился, и уставился в столешницу. Вспоминать-то парно нелегко, а тут еще рассказывай. Я решил, что надо это все-таки мне взять на себя.

– Злые у нас новости, Хёскульд. – сказал я. – Но прежде я тебя спрошу. Был-ли ты на прошедшей вейцле.

– Был конечно, – наклонил голову Хёскульд.

– Тогда ты видел, что дроттин Эйнар попросил за себя у Вермунда его дочь Халльдис, а Вермунд ему отказал.

– Видел.

– Так вот Эйнар-дроттин оскорбился отказом. Тайно он вышел со своей дружиной, пришел ко двору Вермунда, и… – я посмотрел на Лейва, и закончил – Самого Вермунда и всю семью побил, а двор сжег.

Пальцы Лейва сжались на столешнице, и я вдруг подумал, что так же их сжал Вермунд на пиру у Эйнара. чтоб сдержаться. Жест-то совсем в отца…

– Та-ак – выдохнул Хёскульд, и машинально огладил бороду. – Та-аак… Ну-ка, Снори да Ингьяльд, сынки, подите-ка на двор, займитесь каким делом. За работниками проследите, чтоб не напортачили… И ты Гудни – иди. И прихвати Осу с собой. А я с гостями тут посижу. Ну, чего застыли-то? Идите!

Сыновья Хёскульда, и Гудни с Осой на прицепе потянулись к выходу. Когда дверь за ними захлопнулась, Хёскульд снова повернулся ко мне.

– Так что, Вермунд, мертв?

– Да, – сказал я.

– Парень, – Хёскульд обратился к Лейву. – А ты что молчишь?

Лейв посмотрел на Хёскульда, и медленно кивнул.

– Не сомневайся, Хёскульда, – сказал я, – мы с Леёвом сами все своими глазами видели. Со всего Вермундого двора только мы и уцелели.

– Ага… И устроил это все значит дроттин Эйнар?

– Он.

– А вы, что?

– А мы, Хёскульд лесами пошли к тебе. – Сказал я. – Рассудили мы с Лейвом так. – Мне по своим делам надо на остров Одина, про который ты слыхал конечно. А Лейву, что ему тут делать, кроме как ждать, чтобы Эйнар его отыскал? Решили мы, разумней всего ему сейчас податься на Утстейн, откуда когда-то сюда приехал его отец. Там у него, какая-никакая родня.

– Мм… – издал неопределенной интонации звук Хёскульд.

– Ну а поскольку мы с разоренного двора с собой только портки смогли унести, то решили заскочить к тебе Хёскульд. Корабельщики-то, сам понимаешь, забесплатно через воду не повезут. Нужны деньги. А к кому еще Лейву обратиться, как не к тебе? У него в этих краях родни нет. Ты у него получаешься сейчас за самого близкого человека. Как-никак, за него собираешься отдавать свою дочь Осу. Вот и выходит, что в будущем – вы родня.

– И впрямь, и впрямь… – закивал головой Хёскульд.

В целом, понравилось мне, как я все этому Хёскульду изложил. Кратко да гладко. И даже вполне в их стиле общения. Недаром уже столько здесь проторчал, пообтесался.

– И впрямь, недобрые новости вы принесли, Димитар-р… Злые новости… Это все крепко надо обдумать. Вы, знаете что? Вы должно быть умаялись с дороги. Умаялись, я по глазам вижу. Так вы сейчас сдвигайте скамьи, берите шкуры, и ложитесь здесь. А мне, сами понимаете, это все крепко обдумать надо. Ты выходит Лейв теперь за главу семьи? – похлопал Хёскульд парня по плечу. Да-а…

Он помог нам сдвинуть скамьи, и вышел, а я только улегшись сразу провалился в сон. Видимо тепло и похлебка расслабили, я почти сразу провалился в сон. А когда мы проснулась к вечеру, то все домашние Хёскульда смотрели на нас другими глазами – уже знали. Я т осбоку-припеку, а на Лейва конечно смотрели с жалостью.

А когда сели вечером за стол, то Хёскульд сказал нам с Лейвом вот что:

– Обдумал я, что вы мне сказали. И думаю, правильно вы решили, уехать пока за море. И правильно что пришли ко мне. Одно плохо – вы на меня рассчитывали, а с деньгами-то у меня туговато. Рыбаки в нужные вам места не идут, а у купцов место на корабле сами знаете сколько стоит. У меня же сейчас и трех пеннингов дома не наберется. Это маловато… У меня, ты Лейв, знаешь – от отца-то наверно слышал – земли много, и родни много, а денег негусто… Поэтому я так думаю, что денег я для вас займу у родни. А вы пока я этим займусь, поживете у меня. Только раз уж наш дроттин пошел на такие злые дела, неразумно мне было бы держать вас у себя дома. Если вдруг узнает Эйнар, что вы у меня, так не навестил бы он мой двор, как навестил двор Вермунда. Поэтому, мыслю я, разумней всего будет, те несколько дней, пока я не соберу деньги, пожить вам…

Ну какой вариант еще мог предложить Хёскульд? Это была моя карма в здешнем мире.

… пожить вам Лейв и Димитарр, – на дальнем летнем выгоне.

* * *

О, коровы – судьба моя…

Естественно, что поселив нас на выгоне Хёскульд в тот же день изъял с него пастуха, направив на другие свершения по хозяйству, а нас с Лейвом припахал по части наблюдения за стадом. Впрочем, тут были еще и овцы… "Как бы не начал старина Хёскульд намеренно затягивать нашу отправку, от радости, что приобрел двух халявных работяг", – подумалось мне. Впрочем, уже на следующий день мы узнали, что Хёскульд уехал собирать деньги по родне. Да и глупо было бы в самом деле Хёскульду зарится на двух дармовых рабочих, забывая, что в недругах у них сам дроттин… Узнали об отъезде Хёскульда мы кстати от Осы, которая теперь носила нам еду. Оса приходила с узелком, и… прилеплялась к Лейву. Сперва парень корчил страдальческие рожи, и довольно прохладно вел себя с назначенной ему в жены приставучей малолеткой. Но я-то видел, что даже это вроде снисходительно-безразличное общение благотворно влияет на мальчишку, реже позволяя ему думать о его недавней беде. Еще в своем мире я слышал от знакомого – толкового дядьки-психолога, – что в горе категорически нельзя запираться у себя в конуре, и пытаться в тишине и гордом одиночестве перемолоть свалившуюся на тебя напасть, будь-то серьезные потери, или разбитое любовным недугом сердце… Не имея новых впечатлений человеческое сознание неминуемо обращается к горьким воспоминаниям, вдумчиво в них копается, размышляя о них снова и снова… Все это напоминает ковыряние в незажившей ране. И рана естественно не затягивается, потому что её не оставляют в покое. В то же время, если мозг человека получает новые впечатления ему неизбежно приходится тратить время и ресурсы на их обработку, и это позволяет реже теребить душевные надрывы, раны и ссадины. Тогда эти душевные "раны" заживают гораздо легче; если они не смертельны конечно…

Вот Оса и стала для Лейва отвлечением от горьких мыслей. Она вообще была необыкновенно разумной девушкой, с поправкой на возраст. Ну разве что чересчур говорливой. Голос её звенел на выгоне неумолчным бубенчиком. Впрочем, опять же, может для Лейва и это было на пользу. Оса умудрялась без конца рассказывать новости, извлекая их из бытовых мелочей. Благодаря её мы полностью знали все любовные расклады и бытовые свары между Хёскульдовыми работниками и работницами, – кто с кем ругался, кто мирился, кто кому искал в волосах, и кто стягивал с друг-дружки рубашки на сеновале. Мы были в курсе, кто из работников сломал соху, и что по этому поводу сказал сам Хёскульд, и что потом по этому поводу сказала Хёскульду Гудни, потому что все что Хёсульд сказал работнику, он сказа при Осе, которой еще рано было слышать высказанные подобным образом… Не оставляла своим вниманием Оса и происходящее здесь и сейчас, поэтому мы были в курсе у какой из прыгающих на ветках птиц самое красивое оперение, и что Оса думает об овцах, которые вместо того чтоб следовать примеру коров, которые аккуратно складывают заметные лепешки, повсюду разбрасывают свои овечьи шарики… да… Высказав свое мнение, Оса не забывала каждый раз спросить что же по этому поводу думает Лейв? И как только Лейв высказывал, она тут же соглашалась с ним, преданно глядя на него своими глазенками, пусть даже минуту назад и утверждала совершенно обратное. Определенно, эта кнопка обещала вырасти мудрой женщиной и хорошей супругой.

Лейв впрочем настолько очумевал от её трескотни, что и сам готов был согласиться с Осой в чем угодно, в обмен на минуту блаженной тишины. Но так далеко идеальность Осы еще не распространялась… В такие моменты парень кидал на меня умоляющие взгляды, но я только беззвучно ржал, и разводил руками, – мол, твое хозяйство, вот и управляйся сам. Чтож, парню некуда было деваться, как только постигать на своей шкуре азы дипломатии и общения с детьми в одном флаконе. Оса конечно была еще ребенок, но этот ребенок уже вовсю кокетничал, и неуверенно, но упорно пробовал на Лейве силу своих зарождающихся женских чар. Времени на это Оса не жалела. В первый раз, когда она пришла к нам на выгон, за ней через несколько часов прибежал взъерошенный слуга, которого послала встревоженная долгой отлучкой дочери Гудни. Потом уже все знали, что если Оса понесла продукты на выгон то это надолго… Что же сам Лейв… Не знаю, сознавал ли он как благотворно влияет на него Оса.

– Что ты думаешь о своей нареченной теперь, после двухгодичной разлуки? – Как-то поинтересовался я у него.

– Болтливая! Ну хоть теперь нос без соплей. Не гундосит. – Дал скупую характеристику Лейв.

А сам все чаще улыбался во время общения со своей болтуньей. Когда же Оса уходила, Лейв мрачнел. Тогда он вытаскивал из ножен за спиной свой нож-тесак, некогда подаренный Вермундом, и начинал упражняться в метании. Раз за разом отправлял он тяжелый тесак в торчавший посреди выгона мертвый голый пень. Звучные тяжелые удары от попадания в древесину стали на выгоне привычным звуком. С мрачным удовлетворением встречал он удачные попадания. И упрямо хмурился, когда случались у него редкие промахи. О, я-то знал кого он видит вместо мишени, когда бросает свой нож…

Так прошла почти неделя.

* * *

Странная это была тень. Человеческий силуэт появился на земле в ярком лунном свете, и хозяина, который бы отбрасывал её, у тени не было. Быстро, плавно, не перебирая ногами, не удлиняясь и не укорачиваясь, поплыла тень в призрачном ночном свете к огромному многоэтажному дому, что высился, наростая кровля над кровлей, огороженный от внешнего мира рвом, валом и частоколом. Вот скользнула тень по частоколу, исчезла в отбрасываемой им тени, выскользнула снова под лунный свет, налипла на сложенную из гигантских бревен стену, и поползла вверх. Скользнула тень мимо узких окон первого этажа, перетекла на крышу, мимо конька украшенного головой дракона, преодолела второй этаж, миновала третий, наконец, зазмеившись впиталась прямо в стену, и выйдя с другой стороны оказалась прямо в просторном чертоге. Здесь в тускло освещенном несколькими свечами зале, тень проволоклась по полу, скользнула под стол и затекла на скамью. Теперь, когда тень не шевелилась, увидеть её в полутемном зале было почти невозможно. Кто бы смог заметить, что скамья стала темней чем несколько секунд назад? Даже самому дроттину Эйнару, с его волчьим чутьем, что задумавшись сидел за тем же столом напротив, это было не под силу. Мрачен Эйнар. Сидит он закутав плечи в белого меха шкуру, в руках у него богато украшенный камнями, изящной работы золотой кубок. Но нет уже в кубке вина, и налить его снова Эйнар не спешит. А тень затаившись изучает, ждет своего момента.

Эйнар раздумчиво вертел тяжелый кубок. На боковой стенке повинуясь движению его пальцев в тусклом свете свечей плыли по золотому морю золотые конрры. Много, целый флот с наполненными парусами, на которых ветер пузырил чужие непонятные символы. Проворачивается в ловких пальцах узорчатая ножка, и на боку кубка море сменяется землей на которой за высокими стенами стоит золотой город с домами на маковках которых высятся неведомые знаки. А дальше, город сменяет крепкое золотое войско, выставившее в ряд большие длинные щиты, и поднявшее к небу наконечники копий. И стоит перед войском вождь с аккуратной короткой бородой, и головой курчавой как баранья шерсть. И держит войско на древках неведомые золотые знамена. Повернешь кубок дальше, – снова будет море и конрры, и так нескончаемым хороводом…

Воздух на скамье напротив вдруг поплыл беззвучным маревом, будто какой-то призрачный плащ мгновенно надулся став объемным. Зазвенел по столу кубок, скрипнул стул. Эйнар ощерившись вскочил, зажав в руке нож, мазнул по комнате быстрым взглядом. Меч на стене в ножнах, как рез между ним и… На скамье напротив сидела темная объемная фигура. сквозь которую просматривался и стул и стена за ним.

– Я не хотел испугать тебя, могучий дроттин, – раздался мягкий в полутьме голос.

– Меня нельзя испугать, – процедил обшарив чертог глазами, и устремив взгляд на фигуру за столом Эйнар. – Кто ты? Как прошел внешнюю стену и проник в дом? Как миновал охрану?

– Разве это все препятствия, дроттин? – Отозвалась тень. – Нетрудно мне было миновать их. Что мне могучие стены, если я могу проникнуть в места куда более запретные – прямо тебе в мысли. Сказать ли тебе, Эйнар, о чем ты думал, прежде чем я явился тебе? Кубок…

Эйнар недоверчиво наклонил голову.

– Дивной работы кубок. Откуда же вывезли предки эту чудесную вещь? – продолжала тень, и голос ей теперь был доверительным и участливым. – Из каких неведомых. недоступных краев? Может быть из воспетых богатством и красотой городов восточного пути – Кенугарда и Хольмгарда? Или же из лежащего за греческим морем Микльгарда? Или с чудесного острова Сиклей? Или же из Лицибонгарда? Или из Йоросалагарда, что в краю Йоросаланд? О, сколь богат краями и городами был серединный мир, сколь дивные сокровища можно было обрести в нем!.. А что же наш? Наш мир? Населяющие острова Обода народы… Свааси дикари. Наши выходцы с северного пути и англы искуснее, но и их мастерам ни под силу сотворить такой кубок. Я плавал внутри островов Большого обода, и за его кругом. Я был на всех островах, и видел край мировой чаши, где море поднимается вверх и сливается с небом. Мне привычен, мне скучен этот мир. Эх, если бы перенестись в Серединный Мир, откуда вывел предков дий Один!.. Переплыть его моря, увидеть неведомые земли. взять богатства описанных в древних легендах городов! Легенда стары… Стоят ли еще в Серединном мире те города? Остались ли вообще люди в Серединном мире?.. Не о том ли думал, глядя на древний кубок могучий дроттин Эйнар, до того как я побеспокоил его?

– Кто ты?.. – Хрипло переспросил потрясенный Эйнар.

– Не думай, – кто я. – Прошелестела тень. – Лучше перестань думать о том – кто ты. Человечий детеныш, которого гордый отец отдал на лесные обряды. Порченная кровь, черное семя, от которого чахнет и умирает любая девушка. Потерявший старый род, и не способный создать новый. Волчий побратим. Не все ли равно – кто ты? Будь тем, кем стал. Будь тем, кто ты есть.

– Последний раз говорю, – назовись. – Процедил Эйнар, половчее перехватывая рукоять ножа и деля шаг к столу.

Налилась нарастающей взрывной болью ладонь. Охнул Эйнар. Внезапно раскалившийся нож вывалился из обожженной руки. В тот же миг неодолимая сила смяла, пушинкой приподняла дроттина в воздух, перевернула вверх ногами и со страшной скоростью метнула в бревенчатую стену. Эйнар заслонил голову руками и попытался свернуться клубком. Стена вдруг замерла буквально в нескольких сантиметрах перед его носом. с мягкой осторожностью великана, что пытается не раздавить мышь, невидимая сила развернула Эйнара к тени что сидела за столом, перевернула вверх ногами и поставила на ноги.

– Колду-ун. – Сжав зубы прошипел Эйнар мутясь от боли, схватив за запястье обожженную руку. Кинжал остывал на полу, из под дощатого пола там где он упал, вился тонкий паленый дымок.

– Не сравнивай меня с теми знахарями, что заговаривают мелкие недуги, – с холодным пренебрежением отозвалась тень. не сравнивай меня даже с колдунами свааси, которые завязывают ветер в мешок. Не то крупно ошибешься. И не советую тебе шуметь и пытаться скликать на помощь дружину. Мне от того вреда не будет, а вот я пока вас вразумлю, зашибу того-другого ненароком. Это жаль будет. И ты, и они мне еще нужны. Ну так что – будешь шуметь?

– Погожу пока… – Процедил Эйнар.

– Правильно решил. Ну теперь иди сюда, покажи ладонь.

Эйнар подошел и протянул тени ладонь. Кожа на ней уже сползала огромными лопнувшими волдырями, обнажая красное мясо.

Тень протянула руку, осторожно взяла руку дроттина и подвела его ладонь ближе к своему темному лицу.

"Теплая, человечья…" – отстраненно подумал Эйнар.

Тень надула щеки, дунула Эйнару на ладонь, прохладным щекотным воздухом, и пузыри на ладони рассосались, мясо затянулось новой кожей, будто ничего и не было.

Эйнар поднес повернул ладонь к себе, провел по ней пальцами второй руки, ощущая гладкость кожи. Несколько раз сжал и разжал пальцы.

– Полегчало? – Поинтересовалась тень?

– Полегчало, – согласился Эйнар, выдернул с пояса другой маленький нож и молниеносным движением вогнал тени в грудь.

Плоть разошлась с привычным знакомым хрустом. Немало ударов наносил в своей жизни Эйнар.

Тень удовлетворенно крякнула, будто не нож в грудь приняла, а испила добрую чарку крепкой браги.

– Добрый нож. Молодец, волчонок. Скучен ты бы мне был, если бы я одел на тебя ошейник с первого раза. Ну, теперь садись за стол, поговорим без суеты.

Эйнар машинально потянул нож. Посмотрел – лезвие было чистым.

Тень ждала.

Эйнар сунул нож в ножны, пятясь отошел, пододвинул скамью и сел напротив не сводя взгляда с тени.

– Хорошо. – Сказала Тень. – Ты дроттин Эйнар, сам того не ведая, влез в мои планы. Захотел ты дочь бонда Вермунда, и когда он тебе отказал, убил и его и его семью.

– Что же за планы я нарушил? – Помолчав сказал Эйнар.

– Это не твоего ума дело. Ты мне лучше скажи – чтож ты остановился на полдороге? Почему упустил Вермундого сына, и одного из его работников?

– А что ты меня спрашиваешь? – Сам залезь в голову, и посмотри, как про кубок.

– Когда мысли напрямую идут, читать легче. – Пробурчала тень. – А в долгой памяти твоей копаться, что в куче компостной…

– Небеспредельны твои силы, значит. – Прищурился Эйнар.

– Беспредельные силы только у создателя всего сущего, – ответила тень. – Потому он сам и ничего сделать не мог, что сила беспредельна. Пришлось посредничков создавать… А как мои силы на предел поверять, ты уже видел. Ну, отвечай добром – почему не добрал сынка и работника?

– Думал, мои люди их убили. – Нехотя процедил Эйнар. – А как встретился с людьми, оказалось, что работника они упустили, а сына Вермунда и вовсе не видели.

– Ну, и ты?..

– Послал своих волков сделать засаду у разграбленного хутора, да порыскать. Думал, через некоторое время мальчишка так или иначе туда выйдет. Или хоть след его мои волки учуют.

– Учуяли?

– Во дворе кто-то прибрал и сжег трупы. Мои пошли по следу и запаху. Следы были двоих. Один взрослый, другой помельче. Вели в лес. Да там дождь смыл следы…

– А ты после этого?

– А что я? У нас земли и леса обширные. Где ж их теперь сыскать? Делать нечего. Думаю подадутся они теперь к знакомым, и возможно скоро против меня поднимутся оскорбленные бонды. Ну чтож, – доброе выйдет веселье.

– Ты прав. – Согласилась тень. – Конечно они подались к знакомым. Но до оповещения всех бондов и восстания дело пока не дошло. Так что есть у тебя еще возможность прекратить это дело по-тихому, без народного возмущенья. Завтра возьмешь дружину, и поедешь за головами хозяйского сынка и работника.

– Где ж я их сыщу? – Нахмурившись Эйнар высматривал тень. Отсутствие глаз у собеседника раздражало. – Или ты подскажешь?

– Нет нужды, – отозвалась тень. – Нашелся тебе и без меня подсказчик.

– Где же он?

Тень помолчала.

– Послушай Эйнар, сказ про одного бонда. Звать его Хёскульд – происходит из большого рода, но сам считается хозяином не слишком удачливым, если сравнить с тем, что ему оставил отец, и что он имеет сейчас. Но однажды повезло ему уговорится выдать свою дочь Осу за сына другого бонда именем Вермунд, который был выходцем из чужих краев, имел мало работников и обработанной земли, но зато по слухам нажил немалые богатства в викингских походах. Дело было слажено и объявлено на альтинге. Это должен был быть удачный брак, ибо о большем выкупе за дочь-невесту договорился хитрый Хёскульд, и немало бы он поправил свои дела. Но потом выяснилось, что бонд Вермунд, чей сын Лейв должен был взяь в жены дочь нашего хитрого бонда, поссорился с местным дроттином. Тогда дроттин разгневался, и убил всю семью бонда, кроме его сына Лейва, которому удалось скрыться. Лейв же задумал на время уехать с острова, а для этого обратиться к Хёскульду – отцу своей будущей невесты. И вот, подумал Хёскульд – раньше брак моей дочери с сыном Вермунда обещал мне многие выгоды, а теперь сулит одни убытки. Раньше получил бы я богатый выкуп, а теперь этот Лейв беден как полевая мышь. – Тень покачалась на стуле. – Мог бы Хёскульд отказать Лейву выдать за него дочь, до тех пор пока Лейв не разбогатеет чтобы выплатить оговоренный в свое время его отцом выкуп, и это было бы по закону. Но это все были дела будущего, а что было делать Хёскульду, здесь, когда Лейв просит его помощи в настоящем? Помочь Лейву тайно скрыться – значит навлечь на себя гнев могучего дроттина, если тот вдруг узнает. Отказать Лейву в помощи, – значит навлечь на себя неодобрение бондов, если вдруг всплывет это дело. Долго ворочался Хёскульд в ночь дня, когда пришел к нему за помощью Лейв, и долго не шел к нему сон. Но наконец решил Хёскульд, что удача приходит к ловким, и надо бы попробовать играть двумя щитами. Он сообщил Лейву, что рад помочь, да не имеет денег, и поехал занимать деньги у своей родни, не объявляя однако тем истинной причины займа, и также не объявляя, о том что совершил дроттин. Одновременно с этим Хёскульд тайно послал и своего доверенного слугу, чтобы тот ехал к дроттину и сообщил, где прячется Лейв и работник его отца. Рассчитал Хёскульд все так, чтобы дроттин узнав где скрывается Лейв приехал за ним еще до того, как вернется домой Хёскульд разъезжающий по родне, дабы никто не мог упрекнуть его в нежелании помочь нареченному дочери. Дроттин же, по мысли Хёскульда будет благодарен ему за тайную помощь. Слышишь ли приближающийся стук копыт, Эйнар?

Эйнар прислушался.

– Нет.

– Ну так скоро услышишь. Это едет слуга Хёскульда, чтобы открыть тебе, где скрывается сын Вермунда и его бывший работник. Я сейчас исчезну, а ты сойди вниз и проследи, чтобы не было у слуги на пути к тебе проволочек от твоих дворовых. После этого собирай как можно скорей дружину, езжай и убей Лейва, сына Вермунда, и слугу, – его зовут Димитар. Вот чего я от тебя хочу. Но ведь это и в твоих интересах, Эйнар, Верно?

– А тебе что с того? Не понимаю…

– Этого от тебя и не требуется. Но поскольку ты мне симпатичен Эйнар, я открою тебе кое-что другое. Ты все мечтаешь о древних краях и городах серединной земли. – Но их уже давно нет. На их месте теперь нечто совсем иное, чего тебе никогда не понять. В серединных землях уже нельзя быть правителем, и при этом ходить впереди своего войска в атаку, как это тебе мило. Если тебе это интересно, расспроси бывшего слугу Вермунда – Димитара, пред тем как убить. Он ведь родом как раз из нынешних срединных земель.

– Тень на стуле начала уплощаться, вытянулась как какой-то нематериальный слизняк оторвалась от скамьи, присосалась к потолку, и поплыла над головой Эйнара по направлению к внешней стене.

– Возможно мы еще повстречаемся до конца этой истории. – Прошелестела тень. – А может и нет. Пока же прощай Эйнар.

– Ты так ни сказал мне, – кто ты!

– В этом нет надобности… – Едва слышным шепотом засмеялась тень, – Прощай Эйнар.

Тень впиталась в бревно, на миг отложившись на нем как темное пятно воды, и тут же просохнув, исчезла. Эйнар застыл, прислушиваясь в тишине. Вряд ли отсюда это было возможно. Но ему показалось, что он слышит приближающийся стук копыт.