Текст книги "Безвременье страсти (СИ)"
Автор книги: Лера Зима
сообщить о нарушении
Текущая страница: 7 (всего у книги 20 страниц)
… сакраментальный набор букв
***
А маму боженька по-прежнему миловал от подобного знания. Ни к чему пока маму расстраивать. Зато просветил еще одного папу, того, которого радовать, наверное, было рановато.
Во всяком случае, однажды томным вечером через день или два после состоявшегося между старшими отпрысками разговора Роман Романович Моджеевский, устроившийся с ноутбуком в гостиной и прилежно работавший на благо собственной фирмы и благосостояние родной семьи, услышал сперва мелодию входящего звонка, а потом узрел на телефоне сакраментальный набор букв, от которых у менее стойкого духом человека непременно затряслись бы поджилки.
Но Роман Романович не просто так создал и годами возглавлял большой успешный бизнес. Помимо врожденных черт, позволивших ему твердой своей рукой, но на демократичных началах вести дела, были еще и те, что воспитало в нем президентство, пусть не страны, но целой корпорации. К примеру, умение принимать решения в нужный момент. Может быть, неправильные, зато быстрые.
Потому сейчас он глянул сперва на Ринго, лениво развалившегося у камина, потом на Джорджа, переименованного его внуком в Дождя, что тут же переняла Лиза. Дождь не менее лениво смотрел на огонь, устроившись в кресле. А Роман Романович наконец вернулся глазами к телефону.
М.А.Л.И.Ч. – мелькнуло перед его взором, и он, набрав побольше воздуха, принял вызов, подобострастно проговорив:
– Андрей Никитич! Рад слышать!
– Взаимно, Роман Романыч, – приветственно рыкнул папа-Малич. – Как житье-бытье?
– Да, пожалуй, что неплохо. Осваиваем с Лизоном простые линейные уравнения. Пока безуспешно, но весело. А вы как? Здоровы?
– Да уж спасибо, не жалуемся.
– Как супруга? Как сын? – продолжал нести околесицу Роман, лихорадочно соображая, что отвечать, если Андрей Никитич задаст «тот самый» вопрос.
– А твой? – неожиданно ответил вопросом на вопрос Малич, родственный статус которого с некоторых пор стал несколько… многообразным.
Моджеевский вздрогнул. Стол покачнулся. Дождь оторвался от пламени в камине и посмотрел на хозяина. Ринго по-прежнему дрыхнул, не ведя ухом.
– Да тоже вполне ничего себе… – чуть менее бодро ответил Роман. – Мы тут с ним такой проект замутили, столица шатается.
– Он вообще у тебя мастер мутить проекты, – согласился Андрей Никитич.
– Ну так яблоко от яблони…
– Ну да. У меня тоже, конечно, яблоко оказалось… креативное, – задумчиво проговорил Малич и сердито проворчал: – Но скажи мне, Рома, вот почему все все знают, а я – как муж в плохом анекдоте?
– Что знают? – попытался было уйти в несознанку Роман, но это была секундная слабость. Запнулся на полуслове, снял с носа очки, потер переносицу и вздохнул: – Да вообще-то… мне казалось, что Богдан и Юля вам скажут… Не сказали, да?
– Я нихрена не понимаю! Как такое вообще могло случиться?
– А вы думаете, я понимаю? Мне кажется, что даже они сами – не очень понимают.
– И все отмалчиваются, – сдержанно бушевал Андрей Никитич.
– Я – не отмалчиваюсь! Я – не уполномочен! Это разные вещи!
– Но ты можешь навести порядок, потому что мужик здесь – твой сын. Я очень надеюсь, что он это понимает.
– Андрей Никитич, мой сын – несомненно, мужик. Но это все всплыло совсем недавно. И если бы я не заметил… Черт… Они бы между собой сперва разобрались, а? Они даже друг друга в этой истории перемолчали за десять лет!
– Какие еще десять лет? – удивленно проговорил Малич. – Десять лет назад Юлька в школе училась.
– Ну и Богдан десять лет назад в школе учился. И влюбился в вашу дочь, уж не спрашивайте при каких обстоятельствах – понятия не имею! Тусил у меня в «Золотом береге», чтобы к ней ближе на свидания бегать. Вы что? Не знали?
Андрей Никитич ответил не сразу. Конечно, он не знал. Хотя, если подумать, сам виноват. Пропустил. Понадеялся, что это просто голова включилась, когда Юлька передумала в актрисы подаваться. А по всему выходит, что не просто…
– Значит, Роман Романович, придется и нам с тобой наверстывать упущенное.
– Что вы имеете в виду? – почуяв, что опасность, угрожающая непосредственно ему лично, частично отступила, перешел на деловой тон Моджеевский.
– Будем довоспитывать наших бестолочей, – вздохнул Малич.
– Прекрасно! Это я всегда за! С чего предлагаете начать?
– Вправим им мозги. Иначе они еще десять лет будут фигней страдать.
– Как скажете. Кстати, а мне теперь вас сватом называть можно? Или пока сохраняем дистанцию тестя и зятя?
– Ты совсем рехнулся, Рома? – поинтересовался Малич.
– Ну это бы как-то уравнивало наши позиции, нет?
– Сначала на сына твоего поглядим, – отрезал тесть.
– Он у меня, между прочим, золотой ребенок! В Лондоне учился, в компьютерах шарит, корпорацией управляет. Так что присматривайтесь внимательно, какого парня готов вам безвозмездно отдать в семью.
– Да уж, золотой… – задумчиво повторил Андрей Никитич. – В общем, поглядим.
На том и порешили.
Но то, что нужно что-то делать и как можно скорее, Моджеевский слишком хорошо понимал. Со всех сторон узаконить и обеспечить легальность текущего положения дел. И причин тому было немало – от тупо репутационных до банального желания поскорее вступить в эру определенности. В конце концов, в свете всего, что происходило за не такую уж и короткую жизнь Романа Романовича, он отдавал себе отчет, что Юля – отличный вариант для такого, как Богдан. Собственно, Богдан сам определил ее как «свое». Еще тогда, в школе. Наверное, потому и молчал и никогда ничего не рассказывал. Не пускал в то, что принадлежало только ему. Буква «Ю» как обозначение самого главного контакта в телефонном справочнике проложила курс слишком многому в его жизни. На что тут теперь-то пенять?
Подойдя к сонному Ринго и почесав его между ушей, Роман усмехнулся. А потом, снова нацепив на нос очки, отправился на поиски своей благоверной, чтобы найти ее в районе кухни, где Женя с самым вдохновенным видом отправляла в духовку любимый Ромой пирог.
– Крамбл? – обрадовался Моджеевский, решив не подкрадываться со спины, а окликнув из дверного проема.
Разобравшись с пирогом, Женя повернулась к мужу и с подозрением спросила:
– У нас все в порядке? Все живы и здоровы?
– Конечно! Ты же помнишь, что я тебя люблю, да?
– Помню, но просто так тебя бы на кухню не занесло.
– И что я считаю тебя лучшим, что случилось в моей дурноватой жизни, – тоже помнишь?
– Рома, не пугай меня, – велела Женя. – Что ты уже натворил?
– Написал завещание, вы с Лизой после моей безвременной кончины будете всем обеспечены, – хохотнул Моджеевский.
– Если ты не прекратишь ерундить, то она очень скоро наступит.
– Боюсь, что твой отец доберется до меня раньше за проделки моего сынка, – расхохотался, в конце концов, Роман и притянул Женю к себе, крепко ее обняв.
Женька ойкнула и прошептала:
– Лютует?
– Да позвонил только что. К ответу призывает. Походу, кто-то его уже посвятил в тайны мадридского двора, и, видимо, это были не дети. Воспитывать кого-то собрался… надеюсь, что не меня. Тебя папа в детстве наказывал?
– Нет, но… – она набрала в легкие побольше воздуха и быстро выдохнула: – Это я проговорилась.
– Как ты? – не понял Моджеевский, но улыбаться не перестал.
– Ну вот так, – развела Женька руками. – Понимаешь, Богдан уже неделю у Юльки живет.
– О-па! А вот это новости! И мне ничего не сказал! Может, они там уже развод оформили и расписались, а от нас с твоим отцом шифруются?
– Вряд ли… Но там же соседи, ты сам знаешь. Отец сердился, мол, Юлька в дом мужика привела, а от него прячет. Ну я и сказала, что Богдан не прячется.
– Как-то быстро слухи распространяются даже для нашего села, – проворчал Ромка.
– А? – удивленно переспросила Женя, задумалась и, догадавшись, что благоверный среди всеобщей кутерьмы просто-напросто потерялся, где кто обитает, улыбнулась. – А! Юлька же на Молодежной сейчас, в Светкиной квартире.
– Прямо у нашего папы под носом? – опешил Роман.
– Ага.
И Моджеевский отпустил свою супругу, усевшись на ближайший стул. Впрочем, отпустил ненадолго. Потому как за руку заставил ее приземлиться к нему на колени.
– Как ты думаешь, Богдан – камикадзе или просто псих?
– Я думаю, что у Юльки тоже ориентиры сбиты.
Несколько секунд Рома о чем-то думал – процесс раздумий ясно отражался на его лице в виде вертикальной морщины, пересекавшей лоб аккурат меж седоватых бровей и уходящей на переносицу – под очки. А потом, очевидно, расставив все по местам, рассмеялся, не отказывая себе ни в громкости, ни в продолжительности смеха. Практически до слез.
И лишь немного успокоившись, сообщил:
– Ты знаешь, что мой балбес на твоей бестолочи реально жениться собрался?
– И что ты находишь в этом смешного? – удивленно поинтересовалась у своего веселящегося супруга Женя.
– Ну а что же? Плакать, что ли? Тут радоваться надо. Вот я и радуюсь.
– Ты ржешь! – уточнила Женька.
– Ну я просто подумал, что у нас это семейное – западать на сестер Малич, но вести их к алтарю очень… окольными путями. И согласись, я был пошустрее.
– Так ты и живешь на четверть века больше! Поднатаскался, – рассмеялась Женя и благодушно чмокнула мужа.
– Набрался опыта, – поправил Роман и прижал ее к себе покрепче. – Это они у нас таскались, кто где… А он ведь ее правда любил все это время, представляешь? Оказывается, так бывает, Жек…
– Будем считать, что я не заметила про опыт, а ты не станешь настаивать на том, что они таскались.
– Вот что значит жить с умной женщиной. Делать-то мы с ними что будем? Отец предлагает заняться их дисциплиной. Все-таки нехорошо, что он обо всем не от них узнал. Чего тянут?
– Того! – буркнула Женя. – Они собой заняты. А если вас это не устраивает, то делайте с отцом что хотите!
Она подхватилась с его колен и сунула нос в духовку, откуда уже пряно тянуло ванилью и корицей. А вслед ей полетело задумчивое моджеевское:
– Если мы начнем делать что хотим, то тебя же первую это возмутит… Нет, тут план нужен… стратегия… чтобы не наломать дров…
… куда ее приведет происходящий вокруг бардак
***
Стратегическое мышление до недавних пор Юлька считала сильной своей стороной. Примерно до того самого времени, как все пошло наперекосяк, а она только и успевала, что уворачиваться, стараясь не зацепить находившихся с ней рядом. Самым неприятным в данной ситуации было признавать, что такое положение вещей – прямое следствие всей той стратегии, которой она определяла свою предыдущую жизнь, исключив из нее Моджеевского.
Но имелось и приятное. Перестав полагаться на доводы рассудка, она стала с любопытством наблюдать, куда ее приведет происходящий вокруг бардак. И ей это, черт подери, нравилось. Казалось вкусным, как тот шоколад, который они постепенно уничтожили втроем.
В этот бардак странным образом укладывалась и субботняя покупка новых туфель – на каблуках, конечно, потому что она тысячу лет не покупала обувь на каблуках, Димка ворчал, когда оказывалась зримо выше. И нового платья – потому как к туфлям обязательно нужно платье. И нового комплекта нижнего белья – просто потому что душа захотела. В конце концов, у нее день рождения в этом месяце, имеет полное право устроить себе эстетический праздник.
Потому в тот замечательный субботний день она, самым наглым образом отменив поход на рынок для Моджеевского, сама отправилась по близлежащим бутикам, впервые полномасштабно и надолго доверив Богдану Андрея. Придумала дурацкую отговорку, что ей необходимо личное пространство, а мальчикам лучше побыть вдвоем, чтобы Царевич быстрее привыкал. Он сейчас немного реже вспоминал про Ярославцева, хотя и случалось по-прежнему. Но у горе-родителей кое-как получалось его отвлекать и до обид не доводить. А поскольку Дима так ни разу и не дал о себе знать напрямую и не заявил собственного намерения поддерживать отношения с ребенком, оставлять все это в состоянии полной неопределенности Юля не собиралась. Чем больше будет Богдана – тем лучше для всех. До конца ли, насовсем ли Богдан – Юля пока с замиранием сердца запрещала себе думать. Но ей было хорошо. Она чувствовала себя свободной и бесшабашной, как уже очень давно не случалось. И в этой бесшабашности позволяла себе робко-робко мечтать. Пусть даже о том, как у Моджеевского отвиснет челюсть, когда она покажется ему в новом платье, да еще и в новых туфлях на свой день рождения.
Куда она собралась наряжаться – Юлька пока не придумала. Они не обсуждали. Может быть, она даже пригласит его в ресторан. Или в клуб – чем черт не шутит. Она триста лет никуда не ходила танцевать и, наверное, ей очень сильно этого хотелось бы. И фантазировалось, что теперь происходит откат в пору юности, когда они встречались и самим себе казались достаточно взрослыми, чтобы можно было все, но при этом еще ничего себе не позволяли. Стремительное падение в детство, когда все на максималках. А сейчас даже мечтать – попробуй рискни.
Остановилась Юлия Малич на пороге салона красоты в глубоких размышлениях о целесообразности посещения данного заведения ввиду уже потраченных за день средств. Однако эти ее размышления прервали самым неделикатным образом коротким телефонным звонком, приведшим ее в состояние глубокой озабоченности.
Да что там говорить! В какой-то момент ей показалось, что и день померк, и море замолчало. В общем, не увернулась. Стояла, сжимая в руках большие бумажные пакеты с покупками, у прозрачной витрины, за которой была установлена кадка с пальмой и несколько здоровенных горшков с замиокулькасом – видимо, самое подходящее для радости глаз прохожих. И думала, что мир по своей сути ужасно несправедлив. Ей бы вот замаскироваться под этот самый замиокулькас. Потому что дерьмо у нее, а не стратегия.
Тогда-то Юлька его и заметила. Снова. В очередной раз. Автомобиль вишневого цвета, замерший неподалеку. Среднестатистическая хондочка, припыленная и, очевидно, еще не отмытая после зимы.
Раздраженная почти до предела, Юлька подкатила глаза и обернулась, глянув в упор на водителя, остававшегося за рулем. Потом решительно пробормотала себе под нос:
– Вот идиот!
И с этими словами ломанулась домой. Потому что домой нужно было попасть как можно скорее – теперь точно не до смены имиджа. В таком состоянии Юлька могла разве что херакнуть каре под Гоголя, но никак не превращаться в нечто прекрасное и воздушное, чего ей, пожалуй, тоже очень хотелось бы. Да и времени в обрез, оказывается.
Машина, между тем, куда-то запропастилась, хотя Юля готова была поклясться – всплывет где-то поближе к дому. Уже б шифровался лучше, что ли! Если она невооруженным взглядом видит, то хренового Димка сыщика нанял. А попробуй не заметь – когда она выходила из торгового центра, эта самая машина совершенно точно мелькала у паркинга. И, наверное, даже раньше в эти же сутки. Именно она еще утром была припаркована у Юлиного магазина. Неудачно припаркована.
А накануне – эта же машина торчала у детского сада, когда она приходила забирать Андрюшу. Собственно, заметила ее Юлька еще дня три назад. И тихо бесилась, решив понаблюдать, и только потом ставить на уши… кого там положено ставить в таких ситуациях? Наверное, Богдана?
Теперь уж и не до наблюдений. Домой Малич мчалась так, что пятки сверкали по тротуару вдоль проспекта. А когда свернула на Молодежную, оглядывалась, чтобы нигде не наткнуться на знакомых. Впрочем, отец еще пару дней назад вкрадчивым голосом предупреждал ее, что на выходные едет к Моджеевским. Деткам охота порезвиться. Сашка соскучился по Лизе.
А оказывается…
– Они расставили нам капкан! – возмущенно воскликнула Юлька, оказавшись напротив Богдана посреди детской, на одной ноге, той, что уже была разута, а со второй стягивая ботинок. Моджеевский же, напротив, решительно одевал сына. Собственно, именно его звонок и прервал ее шопинговую эйфорию – их пригласили на большой семейный ужин и шансов отказаться у них нет никаких. Разве что всем троим сказаться больными каким-то редким заболеванием, требующим жесткого карантина с изоляцией. Желательно на пару месяцев.
Богдан с Андреем одновременно воззрились на нее. Младший, не понимая, что бы это все значило, затаился, в то время как старший авторитетно заявил:
– Если ты знаешь, где этот капкан стоит, то его всегда можно обойти.
– Каким образом? Одно дело ужин с твоим отцом и Жекой. Но вот ты в курсе, что там еще и мой отец? Или они тебе не сказали?
– Вот и прекрасно! – постановил Богдан, закончив упаковывать Царевича и вручив его Юльке. – С Андреем Никитичем давно надо было поговорить.
– Да я силы небесные благодарила, что он нас во дворе ни разу не засек, Моджеевский, – уныло пробормотала Юлька, поставив мелкого на пол. – Ты можешь представить себе его реакцию?
– А что не так? – искренне удивился он.
– Да все не так! У нас от начала и до конца слишком нестандартная ситуация. Ему Димка никогда не нравился, но, получается, я изменяла. С сыном мужа сестры.
– А по-моему, ты преувеличиваешь, – пожал плечами Моджеевский и развернул Юлю за плечи, направив ее обратно из комнаты. – Поехали. Разбираться на месте будем.
– Мне переодеться надо, я взмыленная! – вяло запротестовала она. – Мало того, что виноватая, так еще и взмыленная.
– Ты не виноватая и прекрасно выглядишь. Не выдумывай. А если заставишь их ждать – будет хуже.
– Ну а какая я? Заварила такую кашу… Я же не от балды тебе говорила, что меня не так воспитывали, Богдан. Меня действительно не так… папа не так…
– Ты себя слышишь? – возмутился Моджеевский, продолжая подталкивать Юлю к коридору. Рядом уверенно топал Андрей и, копируя его, упирался ладошками в ее ноги. – Ты что? Убила кого-то? Ограбила? Уничтожила мировой шедевр? Что значит «так» или «не так»? Идеальных нет!
– Нет. Нет. Но он будет злиться. Да черт с ним, что злиться… но он расстроится, Бодь. Это еще хуже.
– И что ты предлагаешь?
Юля остановилась. Андрюшка возмущенно забухтел внизу. Но вряд ли она слышала. Посмотрела на Моджеевского совершенно несчастными глазами и наконец признала главное:
– Я ничего не предлагаю. Я боюсь.
– Ну к этому я уже привык, – усмехнулся Богдан. – А ехать все равно придется.
– Откуда ты только взялся на мою голову, а?
– Можешь и дальше продолжать выискивать возможности меня задеть. Если тебе станет от этого легче, то у тебя это получается. Но сейчас мы все равно все оденемся и поедем на семейный ужин. Нравится тебе это или нет.
– Поцелуй меня.
– Ты выбрала очень подходящее время, – буркнул Богдан и принялся упаковывать Царевича в курточку и ботинки.
Ограничиться только лишь поцелуями у них пока плохо получалось. Юля мрачно кивнула и снова стала обуваться. А потом тихо сказала:
– Я не хотела тебя задевать. И тем более, не хотела, чтобы у меня это получалось. Мне тоже неприятно, когда ты каждый раз обвиняешь меня в трусости.
Моджеевский резко разогнулся, и его усилие говорить спокойно было заметно.
– Если бы ты хоть раз позволила тебе помочь… защитить. Но у тебя только два варианта: либо сама, либо боюсь. Даже попробовать не пытаешься вместе.
– Да потому что я всегда сама! Не было у меня вместе! – вырвалось у нее, и она осеклась, резко отвернувшись, чтобы теперь вместо куртки сдернуть с вешалки пальто.
– Твои проблемы! – рявкнул Богдан, подхватил Андрея и распахнул дверь. – Мы тебя в машине ждем.
Дорогой молчали. Эти их молчанки становились настоящей пыткой, практически невозможной, и, если бы не присутствие Царевича, наверняка можно было бы на ощупь чувствовать негативную энергию, скопившуюся в салоне. Все Юлькино хорошее настроение этого дня улетучилось, будто и не было. И это она только парой часов ранее всерьез думала над тем, что они вполне еще могут поладить. И что-то там про день рождения.
А теперь – ну и к черту все, и пожалуйста.
Даже погода почему-то испортилась сама по себе, пока они петляли, чтобы выбраться из городка, и по пути к коттеджу у моря. А сама Юля, вместо того, чтобы снова переживать из-за отца, сердилась на себя и Моджеевского. И сама не понимала, что гнев на себя перевешивает все остальное. Потому что он – первопричина всему.
Когда они притормозили на подъезде, она, сдерживаясь, чтобы не разреветься, проговорила:
– Наверное, надо было хоть за тортом заехать…
– Лена Михална с тобой бы не согласилась, – ответил Богдан, пока они въезжали во двор дома Моджеевского-старшего сквозь гостеприимно распахнутые перед ними ворота. А сам Моджеевский-старший самолично стоял на крыльце дома, скрестив на груди руки и встречая дорогих гостей.
– Где мой внук? – было первым, что он выпалил вместо приветствия, когда Богдан показался из салона.
– У тебя целый Лизон есть. Тебе мало? – хохотнул тот, распахнул заднюю дверцу, помог Андрюшке, отчаянно заботящемуся о собственной самостоятельности, выбраться из детского кресла и оказаться во дворе. К нему уже радостно мчались Лиза и Сашка.
Но они не успели. Моджеевский-старший оказался расторопнее. Подхватил мальца на руки, не слушая его возражений, и подмигнул.
– Лизон Лизоном, а тут целый Андрюха. Да, Андрюха?
– Неть! – насупился «внук», чем вызвал смешок показавшейся из автомобиля Юльки.
– Привет, – махнул ей свободной рукой Роман, надеясь, что выглядит достаточно радушным и доброжелательным. За что в ответ получил скороговоркой «добрднь». А сама Юлька решительно направилась к дому, на ходу здороваясь с остальной мелюзгой.
Роман Романович глянул на сына, мол, че она?
– А что? – удивленно спросил тот.
– У вас все нормально?
– Конечно, – кивнул Богдан, – просто у нас другие планы были на выходной. А тут вы…
Какие у них могли быть планы, Роману Романовичу пока лучше было не знать. Потому он поставил на землю отчаянно сопротивляющегося обнимашкам Андрея, фактически сдав его Сашке с Лизой, принявшимся скакать вокруг малыша, как туземцы из племени карабайо. И зашагал к крыльцу, на ходу принявшись пояснять:
– Ну так уж вышло, мы тоже не планировали. Но приехали Маличи, а что я могу?..
– Ты-то? – хмыкнул сын.
– Я-то!
– По крайней мере подождать, пока мы сами решим все неурядицы, но вы вечно куда-то торопитесь! – резко обернулась к ним Юлька и прошипела злобной кошкой, сверкнув глазами. Негромко. Тихо, но от этого еще более страшно. Такой Моджеевский-старший видел ее впервые. И слова о том, что во всем виновата Жека, застряли прямо у него в глотке.
– Поэтому ты не заслужил тортика, – расхохотался Богдан, отвлекая его от Юльки и распахивая перед ней дверь в дом.
– Какого еще тортика? – не понял Моджеевский.
– Того, за которым мы не заехали, – объявила Юля и переступила порог особняка. Следом вломились дети. Замкнули процессию мужчины. И снова начался квест – с раздеванием. Взрослые пыхтели над мелкими. Отдельные мелкие пыхтели сами по себе. Кто-то пыхтел от злости.
– Куда прикажете пройти? – проворчала Малич, глянув на своего зятя и почти что свекра.
– В гостиную, – забавляясь, ответил Роман. – Зал заседания сегодня там.
И наблюдал, как она, распрямив спину, будто на расстрел или и правда на судилище, взяла курс прямо по коридору. Повернул голову к Бодьке и тихо спросил:
– Может, не пойдем? Пусть эти Маличи сами там как-то, а?
– Я еще не женился, чтобы мечтать овдоветь, – отказался Моджеевский-младший и решительно двинулся следом за Юлей.
– Да не настолько он и злой, – хохотнул Роман Романович, снова подхватил на руки Андрюшку, и они вместе вошли в гостиную, в которой картина была прямо-таки идиллическая.
По центру – чайный столик на изогнутых ножках с пузатым чайником и несколькими вазочками со всевозможными сладостями. Вокруг столика на креслах – две изящные дамы с чашками. Женя и Стеша. На диване же удобно расположился Андрей Никитич – тоже с чашкой, но вряд ли с чаем. Все знали, что Андрей Никитич Малич любит кофе. А Лена Михална варила его изумительно хорошо. В ногах у него посапывал Ринго. Дождь же – неугомонная душа – хрустел печеньем, которое немедленно стала подбрасывать ему подоспевшая Лиза.
Юля неловко улыбнулась всем сразу и неуверенно проговорила:
– Всем привет.
В ответ с разных сторон посыпались приветы в ее адрес, а Женя, подхватившись на ноги, подошла к сестре и чмокнула в щеку. Как всегда.
– Там холодно, что ли? – удивленно спросила она. – Щека совсем ледяная.
– Нормально, – вздохнула Юля и быстро ее приобняла, избегая смотреть на отца. – Была бы слишком теплая, ты спросила бы, нет ли у меня температуры.
– Че в шапке, че без шапки, – подал голос Андрей Никитич и похлопал рядом с собой, приглашая к себе поближе.
– Всем здрасьте, – одновременно с ним весело поздоровался оказавшийся тут же Богдан, ухватил Юлю за руку, не давая ей опомниться, и поволок в противоположную от Малича сторону, к еще одному дивану. По пути он прихватил со стола эклер. Уселся, откусил почти половину за раз, а вторую сунул Юльке, громко шепнув ей в ухо: – Тут надо было настолку тащить, было бы весело. Танька в них шарит, – и еще громче спросил у вошедшего наконец отца: – А турецкоподданных, кстати, звали?
– Нет, решили без них обойтись, – отмахнулся Роман Романович. – Они пока нам внуков не подбрасывали.
– То есть это не совсем такой семейный ужин? – хмыкнул Богдан.
– Да не мешало бы определиться для начала, кто у нас к какой семье относится, – обозначил свою позицию старший Малич.
– Андрюш, – повернулась к нему Стефания и укоризненно покачала головой, – ну не надо. Они сейчас… сами все…
Договорить она не успела, потому как в это самое время младший Андрюша дернул Ринго за ухо. А дергать престарелого спящего мастифа за ухо – идея не очень. Пес от неожиданности крупно вздрогнул, подорвался с пола, едва ли не грохоча костьми, и гавкнул. Царевич подпрыгнул, но не испугался. Зато испугалась Стеша, подхватившись к мелкому одновременно с Юлькой.
– Андрюш, нельзя! – взвизгнула Юля.
– Да он безобидный, – протянул Роман, глядя, как пес улепетывает подальше от детей, а Андрюшка пытается свалить за ним следом, но теперь его ухватила за шиворот мамаша.
– Собачке больно? – спросил мелкий.
– Конечно, больно! – горячо воскликнула Стефания, перекрикивая галдеж перебивающих друг друга Лизы и Сашки, которые не хотели чай, но хотели во двор с Андрюшей и собаками. А потом, после своеобразной рокировки, Юлька оказалась сидящей снова на диване возле Богдана с сыном, которому закрыли рот печеньем, на руках. А Стефания со старшими детьми спорила на тему того, что прогулка полезна после еды.
– Но вы вполне можете поиграть у Лизы в комнате, – подытожил Андрей Никитич.
В принципе, на этом бы и порешили, но тут Андрюшка полез к Богдану со звонким вопросом:
– Дядя Бодя, ты будешь песеня?
– А ты будешь играть с Лизой и Сашей? – очень серьезно спросил у него Богдан, беря печенье, которое протягивал ему Царевич.
– Буду, – милостиво согласилась сия августейшая особа.
– Класс! – тут же обрадовалась Лиза и опасливо посмотрела на мать, причем свою, а не Андрюшину: – Можно же?
– Но ты за старшую, – подвела итог детским переговорам Евгения Андреевна Малич и многозначительно глянула в сторону Елены Михайловны. Та понимающе кивнула и выплыла из гостиной. За ней не менее торжественно потянулся Ринго.
А следом прошествовала ватага детей, увлекая за собой сползшего с Юлькиных колен мелкого, который самостоятельно и без посторонней помощи топал прочь. Потом отстучали громкие шаги по лестнице – с таким звуком, наверное, могли бы гарцевать по пустыне слоны. Завершал процессию четырехлапый Дождь, проникшийся всей серьезностью ситуации.
В гостиной наконец воцарилась тишина. И как-то совершенно интуитивно Юля обхватила Бодину ладонь, лежавшую рядом с ее бедром на диване. В ушах стучало, а сквозь стук прорвался голос Романа Романовича:
– Значит, «дядя Бодя»?
– Значит, – отрезал Богдан. – Пока будет так.
Одновременно с ним шикнула в сторону мужа Женя, а Малич-старший, проводив взглядом отбывшую из комнаты процессию, поинтересовался:
– А с остальным как будет?
– Пап, – пискнула Юлька и запнулась. Но, собравшись с духом, продолжила, стараясь говорить как можно спокойнее: – Все будет хорошо. Я понимаю, что все это странно, но так уж получилось. Как только Дима даст мне развод, мы немедленно оформим отцовство Богдана и…
– Твоему Ярославцеву даже ребенок не нужен? – удивленно перебил Андрей Никитич.
– В смысле? – еще более удивленно вклинился Моджеевский-старший. – А зачем ему чужой ребенок?
– В каком смысле «чужой»? – глянул на него Малич.
– В пря… – начал Роман и замолчал, переведя глаза на Богдана, а потом снова на тестя и наконец на Женю: – Ты ему что? Не все сказала?
Точно так же на Женю воззрился и отец. Та, в свою очередь, глянула на Юльку. А Юлька, ошалело воскликнула:
– Жека! Как ты могла?!
– Ты же не сочла нужным рассказать, – вздохнула сестра. – Будто ты наш двор не знаешь.
– Это неправда, что я не сочла нужным! Ты же видела, какой у меня самой был шок! Мне нужно было время, а ты… взяла и разболтала?! Хоть бы предупредила!
– А что бы это изменило? – вклинился Андрей Никитич.
Юлька снова затравленно посмотрела на отца, будто бы только-только вспомнила, что он находится здесь, позабыв об этом в своем праведном гневе. Сглотнула и проговорила – медленнее и сбавив громкость:
– Я не знаю… но… Разве это честно – вот так все за спиной, а? То, что касается только меня и его, – и она кивнула в сторону Богдана.
– Вообще-то они правы, – неожиданно сказал тот Юле, после чего повернулся к ее отцу. – И я давно должен был поговорить с вами, Андрей Никитич. Но раз уж накосячил… то давайте поговорим сейчас.
– Ну давай поговорим, – кивнул Малич. – План есть?
– Конечно! Жениться на Юльке и переоформить документы на Андрея. Юристы уже работают в этом направлении.
Юля мрачно хмыкнула и упрямо выдала:
– Сначала переоформить документы Андрея. Остальное мы не обсуждали.
– А давай тоже сейчас и обсудим, – усмехнулся Моджеевский-младший. – Андрей Никитич, отдадите за меня Юльку?
Женя тихонько прыснула и уткнулась в чашку с чаем, а Стеша, наоборот, с любопытством воззрилась на Богдана.
– Так она, вроде как, замужем пока, – в тон ему выдал Малич.
– Вот и я говорю, что надо избавляться от предыдущего мужа, – уверенно заявил «купец».
– Бодя, перестань сейчас же! То, что у нас общий ребенок, не дает тебе никакого права не считаться с моим мнением! – выкрикнула Юля.
– Что значит – «не дает»? – тут же встал на сторону сына Моджеевский-старший.
– Ты еще скажи, что не будешь разводиться, – одновременно с ним фыркнул Богдан.
Но громче всех прозвучал голос Андрея Никитича, который оторопело уточнил:
– Что у вас общее, прости?
Расслышал наконец. Разобрал.
Далее следовала немая сцена, во время которой все присутствующие в комнате одновременно замерли, и лишь любопытная морда Дождя, неизвестно когда снова вернувшегося в гостиную, показалась над чайным столиком. Ему было не до дурацких человечьих проблем. Он просто любил бисквитное печенье.
