Текст книги "Безвременье страсти (СИ)"

Автор книги: Лера Зима

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 20 страниц)

– Обращайтесь, Богдан Романович. Если что – мы их жалобой в департамент напугали.

– Наверное, не надо ни в какой департамент, – подала слабые признаки жизни Юлька.

– Посмотрим, – неопределенно проговорил Богдан, пока вслушивался в гудки. Едва он закончил разговор с Савелием, как набрал мать. Но та не отвечала. Наверное, он должен был это предположить. Забрать ребенка, не отвечать на звонки – вполне в ее духе. Когда в трубке повисла тишина, он зло чертыхнулся.

– Ты ей звонишь, да? – потусторонним голосом спросила Юля.

Богдан кивнул и снова ткнул в очередной контакт.

– Она же не могла с ним уехать куда-то… – донеслось до него одновременно с гудками в телефоне.

– Даже если у нее совсем снесло крышу, я ее из-под земли… – рявкнул Бодя, но не договорил. В трубке раздалось «Алло!». – Дядя Арсен, здравствуйте! Вы дома?

– Привет, Богдан, – отозвался Коваль, и по его тону нельзя было понять, что у него там с настроением. Но детских голосов на заднем плане, вроде бы, тоже слышно не было. – Да, вот приехал из офиса. Что-то случилось?

– Да. Мать дома? Она трубку не берет.

– Ну я ей тоже что-то дозвониться не могу. С утра в шоурум свой собиралась, должно быть, заработалась, – проговорил отставной майор. С некоторой настороженностью. А потом прорвало: – Так случилось-то что? Ты бы ей просто так не звонил.

– Ну она добилась, чего хотела, вынудила, чтобы я звонил. И теперь фиг отвечает. Она Андрюшку украла.

– Погоди, что значит – украла?

– Она забрала его из сада, – сердито объяснил Богдан. – И где она теперь – неизвестно.

В трубке повисло тяжелое молчание. Слышно было сопение и стук ложки о чашку. Очевидно, Коваль размешивал сахар. Чай, значит, пил.

Так, под чаепитие, он негромко заговорил. Нет, не отрицая возможности того, что Нина отчебучила что-то подобное. И не пытаясь добиться деталей. И не сворачивая на самое простое для него «разбирайтесь сами». Он только тихим голосом сказал:

– А Андрюшка – это твой и Юли Малич.

– Да, – подтвердил Бодя и не сдержался: – Блин, как она могла додуматься до такого! Дядя Арсен, где она может быть, а?

– Подожди. Подожди, я думаю. Она с ребенком точно никуда бы не смоталась далеко, – теперь было слышно, как Коваль ходит по квартире и открывает ящики и шкафы – то и дело хлопали дверцы. – Вещи ее все на месте, а она не ездит без пары вечерних платьев в чемодане. Да и зарядка от телефона… вон, из розетки торчит. Богдан, ты точно уверен, что это она?

– Да, Савелий все выяснил. Заведующая оказалась одноклассницей матери.

– Бл*дь. Деревня, – констатировал Арсен, а потом его осенило: – Так, слушай. Если из города Нина не уехала, а я тебе говорю, что она не могла уехать из города, то есть один вариант. У нас дача в вашем районе. Мы с ней купили пару лет назад, типа в старости воздухом летом дышать. Да и она хотела ближе к тебе.

Последнее он добавил скорее по привычке – смягчая острый угол. Оправдывая то, что оправдать нельзя.

– Адрес скажете?

– Да, улица Ярослава Мудрого, 8. Забор кирпичный, на воротах почтовый ящик – видный такой, броский. Должен заметить.

– Я понял, – Богдан отключился и, отстранившись от Юльки, подхватился с дивана.

Она вскочила следом, забрав с кресла брошенную туда часом ранее сумку и перекинув через голову ремешок.

– Юль, – проговорил Моджеевский, глядя на ее решительный вид, – ты уверена? Мать наверняка устроит скандал.

– Мне все равно. Я одна с ума сойду.

– Хорошо, – кивнул Бодя и протянул ей руку. – Идем, и пообещай, что не поддашься на ее манипуляции.

Юля вложила свою ладонь в его и торжественно, хоть и совершенно устало, выдала:

– Я больше не буду бегать от тебя десять лет, что бы она ни говорила. Обещаю.

Шутка получилась кривоватой и совсем невеселой, но уж какой получилась. Богдан усмехнулся, притянул ее снова к себе, быстро поцеловал мягкие теплые губы. И посреди всего дурдома, в который превратился сегодняшний день, как-то в одну секунду подумал, что не ошибся. И не ошибался тогда, в юности, почти в детстве, в один-единственный момент выбрав ее.

Потом эта мысль исчезла, так же быстро, как и появилась. Потому что они торопливо одевались. Выходили из дома. Выезжали за ворота. Юлька теребила замок на короткой куртке, устроившись в машине. Он знал, что нервное, но знал, что она сейчас и звука не проронит – слишком напряжена. Потому что ей не может не быть страшно, и он понимал этот страх – тот засел в ней, когда она была вчерашней школьницей, и в действительности так никуда и не подевался. Мать когда-то вытащила наружу ее комплекс сироты. Ударила по самому больному. По уверенности ребенка в том, что родная мама, кем бы и какой бы она ни была, всегда важнее реальной жизни и реальных людей.

Улица Ярослава Мудрого располагалась всего в нескольких минутах машиной, на другом конце дачного поселка. Та его часть была возведена лет на двадцать позднее, чем когда дед отстроил их дом, и потому выглядела несколько более презентабельно. Как правило, здесь коттеджи снимали курортники, но прямо сейчас они были не заняты, и улица казалась совсем пустой.

Кирпичный забор. Широкие кованые ворота. И стилизованный под старину почтовый ящик – Арсен прав. Его невозможно не заметить.

Юля сжала пальцами сумку.

– Свет горит, – тихо сказала она.

– Уезжать из города – реальная глупость, – проворчал Богдан, останавливаясь у ворот. – Идем.

Она кивнула. Послушно вышла. Но в его ладонь, вновь протянутую ей, вцепилась, как тонущий в того, кто пришел помочь. Ничего такого – как обычно, лишнего не вытащишь. Но почему-то было ее жалко.

Чуть крепче сжав Юлькины пальцы, Богдан свободной рукой вдавил кнопку звонка. И после короткого ожидания домофон ожил голосом матери:

– Кто там?

– Гости! – сердито сообщил Богдан.

Сквозь легкий шорох до них донесся сдавленный вздох, а потом замок на калитке щелкнул.

И, как ни странно, Нина Петровна вышла встречать их прямо на крыльцо. Богдана встречать, конечно, потому что при виде Юльки, следовавшей за ним все так же, ладонь в ладони, лицо ее слегка перекосило. Однако она быстро справилась с замешательством.

– Добрый вечер, – проговорила Нина Петровна, обращаясь, кажется, только к нему.

– Черта с два он добрый, – возразил сын. – Где Андрей?

– Спит. И, пожалуйста, не начинай прямо с порога обвинять меня. Нам нужно поговорить. И желательно наедине.

– Если тебе нужно было поговорить со мной наедине – надо было прийти и поговорить. До того, как ты додумалась ук… – Богдан осекся и еще крепче сжал Юлину ладонь, – забрать ребенка, не имея на то никакого права. Но теперь мы будем разговаривать, только если Юля согласится. Потому что лично я намерен забрать Андрея и свалить отсюда поскорее.

– То есть теперь Юля будет решать, общаться тебе со мной или нет, так?

– Если ты собираешься со мной общаться об Андрее – то да, потому что она его мать, – впечатывая каждое слово, проговорил Богдан. – Остальные темы для нашего общения давно отсутствуют.

– Из-за нее же и отсутствуют! – Нина Петровна резко повернулась к Юле и выпалила: – Добилась все-таки своего, да? Пролезла? Еще и ребенком привязала, чтобы не делся никуда? Тебе сестра советовала или сама додумалась?

Юлька молчала всего мгновение, слишком короткое, чтобы Богдан успел заткнуть мать. Потом глаза ее резко округлились, и она выпалила:

– Хватит! Прекратите меня обвинять в том, о чем вы понятия не имеете! Я никогда никого и никуда не привязывала. Вот он. Забирайте, если он сам согласится. Я не держу. И никогда не держала. Я его люблю, но если он сам уйдет – отпущу и слова не скажу!

– Эти сказочки про любовь ему рассказывай. Или муженьку своему, рогоносцу. Я таких, как ты, насквозь вижу.

– Ты дальше носа своего вообще ничего не видишь! – решительно возразил Бодя. – Где Андрей? Мы заберем его и избавим тебя от нашего присутствия.

– Да в доме он! Я же сказала – спит! – выкрикнула Нина Петровна и всхлипнула: – Я никому ничего плохого не сделала! Я собиралась его вернуть в сад до того, как вы придете его забирать, но он набегался по пляжу и заснул. Понимаете? Он – набегался и заснул, Богдан! А вы мне даже не сказали, ни единого слова не сказали, что ты… что у тебя есть сын!

– «Вернуть»! – фыркнул Богдан. – Он тебе игрушка?

– Он побыл у меня несколько часов. И все. Ему от этого хуже не стало. Я его накормила, прочитала сказку. И мы гуляли.

– Вы могли позвонить, предупредить. Сказать! – снова взвилась Юлька.

– Ты тоже могла – позвонить, предупредить и сказать! Богдану! Богдану, который даже отцом не записан. И я бы на его месте уже сейчас задумалась о том, чтобы отобрать опеку над ребенком!

– Именно поэтому тебе никто ничего и не говорил! – рявкнул Моджеевский. – Чтобы избежать твоих наставлений, которые все больше выходят за грани разумного.

– Ты ничего не говорил, потому что тебе на меня плевать. И тебе, и Татьяне, и вашему отцу. Вам всем было бы значительно проще, если бы я куда-нибудь делась из вашей исключительно правильной жизни.

– Мы не в гости пришли, чтобы выслушивать твои жалобы. Отведи нас к ребенку.

Нина Петровна в ответ только всхлипнула, но все-таки кивнула. И скрылась в дверном проеме. Юлька ринулась следом, Богдан не отставал.

Дом был небольшим, одноэтажным, в стиле шале. И долго бродить не пришлось. Царевич прикорнул на диванчике возле камина. И сопел себе носом, даже не подозревая, какая драма разыгралась вокруг его веселого путешествия к бабочке Нине. Ну, вернее, когда незнакомая женщина сообщила ему, что она его бабушка и он сейчас поедет к ней в гости, он сначала очень удивился, ведь у него уже была бабочка Надя. Но потом оказалось, что у бабочки Нины значительно веселее. Она подарила ему кучу подарков, бегала с ним по пляжу, кормила вкусными котлетами, разрешала таскать конфеты и даже пела, хотя Царевич был совершенно уверен, что бабочки петь не умеют – дядя Бодя с ним согласился в этом вопросе. Однако будучи очень рассудительным ребенком, Андрюшка довольно быстро решил, что чем больше бабочек, тем лучше. И потому преспокойно заснул, ни капельки не догадываясь, что кто-то может очень огорчиться оттого, что ему сегодня было так весело.

В камине потрескивал огонь.

На полу были разбросаны игрушки.

Юлька замерла на пороге, в то время как Нина Петровна прошла вглубь гостиной и устало растирала виски, как если бы у нее очень болела голова.

– Я действительно не хотела вас пугать, – глухо сказала она. – Но когда малыш заснул… не будить же мне его было. И я хотела дождаться, когда он проснется, чтобы отвезти к вам.

– А если бы он спал до утра? – зло прошептал Богдан. – Знаешь, мама, лучше всего ты умеешь думать только о себе. Поэтому представь, что бы ты сделала с человеком, который без спроса забрал бы твоего ребенка.

– Убила бы, – мрачно хохотнула Нина Петровна. – Если это хоть немного меня оправдывает – то все, что сегодня произошло, получилось спонтанно. Я была очень рассержена на тебя. Я могла бы даже эту нахалку тебе простить, но не то, что ты ничего не сказал мне про внука.

– А у тебя и нет внука, – Богдан хмуро усмехнулся и отошел от матери к Юле, которая в это самое время уже осторожно щекотала Андрюшкины теплые пяточки в носочках, чтобы его разбудить. От «нахалки» она чуть съежилась, но делала вид, что это вообще не к ней относится.

– Может быть, ты хочешь сказать, что у меня и сына нет? – с вызовом спросила Нина Петровна.

– Я в сотый раз тебе повторю – еще немного, у тебя и Тани не будет. Включи, наконец, мозги! – Богдан наклонился и, завернув Царевича в плед, которым он был накрыт, взял его на руки. – Идем домой, Юль.

Юлька поднялась, посмотрела на Нину Петровну и хрипло спросила:

– Где комбинезон и ботинки?

– В прихожей, – отозвалась та не своим голосом. – И заберите… вот… ему очень понравился… наверняка вспомнит…

Она проворно подняла с пола жуткого роботоподобного монстра с пультом и протянула Юльке. Та медлила совсем недолго, но игрушку все-таки взяла. В прихожей же действительно обнаружились Андрюшины вещи. И пока Богдан шагал по дорожке к воротам, Юля снова застыла на пороге, чтобы обернуться к Нине Петровне, которая больными глазами смотрела вслед мужчинам – большому и маленькому.

Юля хотела ей что-то сказать, но не представляла что. Что можно сказать человеку, который тебя ненавидит просто за то, что ты есть? Нина Петровна же, будто бы предупреждая, выбросила вперед руку и шепнула:

– Уйди ты, бога ради. Откуда только взялась…

И Юля, прижав к груди крепче Андрюшины вещи, слетела со ступенек на дорожку и через мгновение уже догоняла Богдана с сыном. Ворота за спиной щелкнули замком, и стало хотя бы немного легче дышать.

А уже в салоне автомобиля сонный Андрюшка на ее руках, потирая глаза и ничуть не удивившись тому, что декорации, как и персонажи, сменились, спросил только главное:

– А где бабочка?

– Спит, – ответил ему Бодя, – по ночам надо спать. Особенно бабочкам.

– А-а-а, – протянул мелкий, прежде чем опять зарыться носом в плед.

Они и в дом его заносили спящим. И в кровать точно так же укладывали, не раздевая.

Юлька только сняла те самые носочки, чтобы пяткам не было так уж жарко. И тихонько проговорила, глядя на Андрюшу:

– Теперь жди. Он выспится. Подорвется в три часа ночи и нас поднимет.

– Это ты меня сейчас пугаешь? – рассмеялся Моджеевский негромко, как и Юлька.

– Предупреждаю. Нам придется его развлекать.

Она повернулась к нему и заглянула в его лицо.

– Ты угодил в эпицентр бабьей склоки, Моджеевский. Классическая и вечная проблема. Свекровь и невестка. Только у нас с отягчающими.

– Между прочим, в этот эпицентр я угодил твоими стараниями, дорогая, – ответил он, усевшись на полу у Андрюшкиной кроватки.

Она села рядом. Вытянула вперед свои бесконечные ноги в узких джинсах и проговорила:

– Заметь. Я предупреждала. Надо было смотреть, кого в дом тащишь.

– Надо было думать, когда от охраны отказывалась. Если бы ты не начала умничать, то ничего бы этого не случилось.

– Ах, так это была охрана, а не слежка!

– Я тебе еще тогда сказал, что за тобой присматривали, – терпеливо объяснил Бодя. – Именно из-за матери. Потому что от нее можно ожидать чего угодно. В чем мы сегодня и убедились.

Юлька улыбнулась и положила голову ему на плечо, пальцами найдя его пальцы, чтобы сцепить их в замок. И согласилась:

– Убедились. Но охрану не хочу. А частный сад хочу. В этот Андрея не верну.

– Заведем няньку, – невозмутимо сказал Бодя.

– А общение?

– Кого с кем?

– Андрюшки с другими детьми. Коммуникация!

– Ну если коммуникация… я подумаю.

– Да уж озадачься, дорогой, – хихикнула Юлька, а потом выдохнула весь этот день коротким словом: – Ка-пец.

Богдан скользнул ладонью по ее голове, пропустил волосы сквозь пальцы и принялся массировать ее затылок.

– Пошли, пока мелкий демон дрыхнет, сами развлечемся, – прошептал он, коснувшись губами Юлькиного уха.

– Картошку будем жарить? – хохотнула она.

– Грибов же нет…

– Да и черт с ними, сало было, – промурлыкала она, поворачивая голову так, чтобы его губы оказались на ее шее. – Голодный?

– Как зверь, – проурчал Бодя.

– Тогда пошли картошку чистить.

Юля вскочила на ноги и теперь уже ему протянула руку. Он принял ее, поднялся следом и притянул ее к себе за талию.

– Давай пропустим этот этап, – проговорил он, глядя Юле прямо в глаза, – и следующий тоже.

– И к какому перейдем? Прости, я теряю последовательность…

– Сейчас объясню, – самодовольно заявил Моджеевский, подхватывая Юлю на руки, – популярно…

Она оплела его шею и не менее самодовольно ответила:

– А правда, что секс – лучшее лекарство при стрессе?

– Проверим!

Картошку, к слову, они потом все-таки пожарили и блаженно наворачивали ее прямо со сковородки посреди кухни в первом часу ночи в прикуску с соленьями от Лены Михалны – тоже сразу из банки. Потом пили чай, потому что после соленого всегда хочется пить. А потом, согласно Юлькиному прогнозу, ложиться было уже поздно – все равно Андрей скоро проснется. Потому вылечив стресс, сгоняли калории.

Но, тем не менее, им повезло. Царевич не проснулся, решив в кои-то веки поддержать в доме тишину и покой, а их самих сморило сном в начале четвертого. В назначенное время зазвонили будильники. Сначала ее – без пяти семь, который она без лишних раздумий отключила. Потом его – ровно в 7:15. И он последовал Юлиному примеру. Только притянул ее к себе, зарылся носом в волосы и наплевал на то, что там на сегодня по плану: к черту всех, будет выходной.

… женщина перешагнула через порог

***

В 22:30 той же самой ночи ключ повернулся в замке, и механизм щелкнул, открывая дверь. Сначала на небольшую щель, в которую полился тусклый свет из подъезда. А потом шире, обозначив силуэт невысокой стройной женщины. Женщина перешагнула через порог, протянула руку, зашарив по стене внутри квартиры, и, найдя выключатель, зажгла лампу в прихожей. Женщина устало провела рукой по волосам и бросила на ближайшую полку клатч. Женщина подняла глаза и наткнулась на здоровенный чемодан и сумку у противоположной стены.

Женщина вздрогнула и негромко позвала вглубь квартиры:

– Сень? Ты дома?

– Добрый вечер, – сдержанно проговорил Коваль, показавшись в коридоре, и подошел к ней, чтобы помочь снять пальто. Она моргнула тщательно подкрашенными ресницами – свежеподкрашенными, потому что после оглушительных рыданий, которые душили ее, когда ушли дети, нужно было устранять последствия. Все устранить не удалось – лицо по-прежнему выглядело чуть отечным и потому на свой возраст. Только странно блестящие глаза казались неожиданно детскими. И сейчас эти глаза смотрели на Арсена Борисовича настороженно и будто бы ожидая удара.

– Прости, я сегодня поздно, – проговорила Нина Петровна и все-таки кивнула на чемоданы: – Это что?

– Мои вещи, – просто ответил Арсен Борисович, повесил ее пальто и, достав из тумбочки тапочки, поставил перед ней.

– Какие еще вещи?

– Какие есть. Тебе список озвучить?

– Ты же понял, что я спросила. Зачем ты…

– Капитулирую, – уныло хмыкнул майор.

Нина Петровна замерла, пропуская через себя даже не слово, а интонацию, с которой оно было сказано. И все еще не веря, проговорила:

– Я ничего не соображаю сейчас, Сень. У меня был тяжелый день… объясни, пожалуйста, толком.

– Тяжелый день? – уточнил Коваль, чуть вскинув брови, и кивнул. – Ну да, тяжелый… Ребенок где?

– У его родителей, – не стала она ничего отрицать. – Но я бы его и так к ним привезла. Он заснул, а я, дура, телефон на беззвучный поставила… и как не в себе была.

– А когда ты его забирала – была в себе? – равнодушно спросил Арсен.

– Не в себе, Сень. Я… меня переклинило. Как затмение какое-то. Мне было очень больно, но я правда шла в сад только чтобы посмотреть на него. А когда знакомую встретила, то… на меня нашло что-то. Я потом такого им наговорила…

– Зато сделала по-своему.

Она проглотила. Смотрела на него во все глаза, пока в висках продолжало долбить его голосом: «Капитулирую». И не двигалась с места, будто бы тем, что стоит, загораживая дверной проем, что-то может остановить. Чему-то помешать.

– Они меня не простят, да? – пересохшими губами проговорила Нина Петровна.

– Откуда мне знать, Нин, – пожал он плечами, – но я бы их понял, если честно.

– А ты?

– А я дошел этот свой путь до конца.

– Все-таки объясни мне, что это значит, потому что я правда не понимаю.

– Я ухожу, – бесстрастно сообщил очевидное Коваль.

– Сейчас? Ночью? Куда?

– Я же не бездомный, – усмехнулся он. – В свою квартиру.

Нина Петровна поймала себя на том, что перестала дышать. Просто забывала сделать вдох все эти несколько реплик. И сейчас ей не хватало воздуха.

Она всегда знала, что Арсен ее любил. Это была константа и аксиома всей ее жизни. Даже когда еще был Рома, а она – была Роминой женой.

Она всегда знала, что где-то за спиной, подставляя ей плечо, всегда будет Арсен. И последние годы его дом был здесь. Где она.

Она всегда знала, что он не унизит ее ни чувством вины, ни необходимостью извиняться, потому что понимал ее куда лучше других.

А теперь, выходит, перестал? Или она перестала?

– Ты это давно решил? – спросила Нина, пытаясь разобраться – он или она.

– Сегодня. Звонил Богдан, – он рубил фразы, как в учебке. – Искал тебя.

– И ты из-за этого?

– Нина, я устал, – Арсен провел ладонью по лицу, с силой потер лоб и прищелкнул языком. – Задолбался делать вид, что все в порядке.

– А если я попрошу тебя остаться? – глухо сказала Нина.

– Заведи кокер-спаниеля, – Коваль потянулся к вешалке и снял куртку, одновременно с тем сунув ноги в туфли.

– Сеня, ты, конечно, свободен идти, но учти, что я не буду просить вернуться, – на пределе выдержки сказала она, так и не отступая от двери.

Арсен молча сунул руки в куртку, закинул на плечо ремень сумки и дернул на себя чемодан. Обернулся, бросил на нее быстрый взгляд и спокойно проговорил:

– Я и не надеялся.

Ей ничего не оставалось, кроме как отступить в сторону. Тогда как хотелось спросить, почему не надеялся. Почему?! Судорожно искала, чем может его удержать, и к своему ужасу сознавала, что все проговорено. Ни одного слова нет. Ни единого. Как тогда, когда в дверном проеме стоял Рома на свое сорокапятилетие, спешащий от нее к другой женщине, а она не смогла задержать его рядом с собой, потому что он вдруг стал совсем чужим, совсем не ее.

Но ведь Арсен – не Рома.

– Хорошо, – кивнула Нина. – Если тебе так будет лучше, то хорошо…

На это он уже ничего не ответил. И она только проследила за тем, как он вышел из квартиры, негромко прихлопнув за собой дверь. Щелкнул замок, и его не стало. Только в прихожей все еще слышался запах его парфюма, за столько времени уже совсем родного. И, Нина почему-то была уверена, что точно так же еще некоторое время будет пахнуть его подушка и та часть шкафа, в которой хранились его вещи.

Может быть, что-то забыл? И придет забрать…

Недолго, но задержавшись, она смотрела на дверную ручку, будто бы ждала, что та сейчас снова дернется, и Арсен зайдет обратно. Но этого не произошло. Напротив, она достаточно хорошо слышала, как колесики покатились в сторону лифта, вторя его шагам. Пока их стало совсем неслышно.

Не желая оставаться на месте, она двинулась в кухню. Уже довольно давно она здесь все переоборудовала так, чтобы справляться самой было просто и в радость, и когда помощница брала выходной или отпуск, с некоторым удовольствием возилась здесь самостоятельно. Сейчас она не видела расставленной по местам посуды, со свойственной Арсену скрупулезностью выстроенной по цветам и размерам. Вот, вроде бы, мужчина, но у него даже посуда – как рота солдат на плацу. Не видела и приготовленного, наверное, для нее ужина, накрытого на столе салфеткой – стакана давно остывшего молока и булочки, судя по запаху, из их любимой пекарни. Нинин организм прекрасно переваривал лактозу, и потому молоко с ложкой меда она всегда считала прекрасным средством благополучно завершить день и заснуть. А маленькие сахарные булочки были единственным, в чем она не могла себе отказать никогда, даже под страхом наесть лишние килограммы.

Нина медленно шла к окну, потому что оно выходило во двор. Приподнять жалюзи и бросить взгляд вниз, чтобы увидеть, как Арсен ставит вещи в багажник и как сам садится в машину. Ей слишком немало лет, чтобы находить в этом хотя бы оттенок трагедии. А уж по сравнению с тем, что случалось с ней раньше – даже разочарования быть не может.

Ушел мужчина. Который от нее чего-то ждал, чего она ему дать не смогла. Обычная история, как у всех.

До окна Нина так и не дошла, крутанулась вокруг оси и проверила наличие воды в чайнике. Нажала кнопку, сунулась в шкафчик, чтобы найти чай. Ей нравился синий такой, анчан. Но если добавить лимон, он становится фиолетовым. И еще тоже здорово успокаивает перед сном.

Черт его знает, где Арсен его покупал. Ну да неважно, справится у Ириши, помощницы. Та наверняка в курсе.

Несколько цветков в заварник. Молоко из стакана – в раковину. Булочку – вместе с салфеткой – в хлебницу.

Машина внизу завелась. Она отчетливо это слышала в тишине ночной улицы даже сквозь закрытые окна.

Сжала пальцы, вогнав ногти с аккуратным нюдовым маникюром в ладони.

Он ушел, потому что так ничего и не понял. А она никогда и ни за кем не бегала, чтобы объяснять или, тем паче, просить прощения. Вряд ли это того стоило. Она не пробовала и не хотела.

Он не бездомный. И достаточно взрослый. Даже не так. Достаточно старый. Как и она.

Он приедет сейчас в свою опустевшую, немного заброшенную за столько лет квартиру и… что будет делать? Что он будет делать? Она понятия не имела, что он будет там делать, но точно знала, что сама сядет пить чай.

Господи боже, она сядет пить чай?! Сейчас? После того, как Арсен ушел?

Спустя столько пережитого и пройденного вместе? Нина думала, что ею, но, оказывается, вместе. Потому что сама как-то незаметно, непонятно когда – но приросла к нему.

Что он сейчас будет делать? Пить горькую? Ударяться во все тяжкие? Или ляжет спать на нерасстеленную постель, толком не раздевшись, чтобы утром вызвать клининг и привести все в жилой вид. Так же, как она – сейчас пьет чай, а утром затеет генеральную уборку. Да, это на него куда больше похоже.

Ведь он – не Рома. Никогда не был Ромой. Никогда не будет Ромой.

И ей уже больше не нужен никакой Рома.

Нина Петровна чуть слышно всхлипнула и словно бы проснулась, с изумлением глядя на собственные подрагивающие пальцы, нервно полощущие чашку, прежде чем наполнить ее кипятком. Какого черта?

Она закрыла кран. Нашла бумажное полотенце. Вытерла руки.

И бросилась в прихожую – обуваться, натягивать обратно пальто, шарить по карманам сумки в поисках ключей от машины. Чтобы еще через несколько мгновений хлопнуть дверью, бежать коридором и стоять перед лифтом, вжимая кнопку вызова и кусая сухие губы. Чтобы уже в кабинке изучать свое отражение в зеркале и не узнавать больше себя. Чтобы холодный мартовский ветер ударил в лицо, не оставив ни единой мысли обо всем случившемся с ней за день, но заполняя единственной тревогой – как Арсен будет без нее этим вечером. А как будет она без него?

Чтобы, оказавшись в салоне автомобиля и заводя его, в сотый раз задавать себе вопрос: ведь он не прогонит, если она приедет к нему? Они слишком немолоды, чтобы прогнал. Эти игры – они для других. А Сеня простит, надо только попросить. Правда же?