Текст книги "И снова уйдут корабли..."

Автор книги: Леонид Почивалов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 20 страниц)

Ежедневно проводились летучие заседания научно-технического совета. Удивлялись, сомневались, спорили. Если это сооружения искусственные, то зачем древним создавать металлические постройки, да еще в самом неудобном месте – на вершине горы? Творение природы? Но ведь известно, что мертвая природа не признает прямых углов и окружностей. «Встречались ли вы в своей практике когда-либо с подобными ортогональными построениями?» – спрашивали геологов. «Никогда!» – отвечали они. Заместитель директора болгарского Института океанологии, доктор наук Петко Димитров, тоже побывавший на дне, сказал на совете, что увиденные им на дне пещеры «слишком строгих форм, чтобы их создала природа».

Днем и ночью шли забортные работы. Главное – побольше получить образцов. Рука-манипулятор «Аргуса» смогла только подбирать образцы – отколоть ей не по силам. А отобранного было немного – дно словно вымели. Тогда ввели в бой «тяжелую артиллерию» – водолазный колокол, уникальное сооружение, которое вместе со всем своим комплексом, включая барокамеру, в половину стоимости судна.

Спуск на большую глубину в колоколе людей – дело сложное. И прямо скажем, достаточно рискованное.

Час на дне, а потом несколько дней в плену тесной декомпрессионной камеры. Зато как дорог для науки этот подводный час! Водолазы не подбирали то, что обронено природой, как это делал «Аргус». Сами откалывали куски от таинственных крепостных стен, от арок, лестниц. Как мы ждали этих образцов! И каждый раз испытывали разочарование: базальт, один базальт, темный, тяжелый, неподдающийся, никогда не знавший тепла человеческой руки.

И вот одно из последних заседании ученого совета. И приговор: Ампер когда-то был островом, возвышался над поверхностью океана и в далеком прошлом ушел под воду. О былом надводном существовании вершины этой горы свидетельствуют обнаруженные нашими учеными очевидные следы волноприбойной деятельности. Это заключение уже само по себе для науки значительно. Стало быть, Атлантида? По-прежнему под вопросом. Геологам было ясно одно: все эти крепостные стены не сложены из блоков, они монолитны. Не люди, сама природа создала столь выразительные «развалины» древнего города. Но каким образом? Творя земную твердь, природа слепа, бесшабашна, капризна, геометрических законов не признает. А и в той ее части, которая никогда не была над водой – это подтвердили наши исследования, – природа действовала как инженер, для которого ведомы строгие правила симметрии.

Как это объяснить? Пожимают плечами. Пока необъяснимо. Значит, унесем с Ампера еще одну загадку?

– Я же вам говорил, – улыбается Ястребов в ответ на мой вопрос. – Загадок на дне океана хоть отбавляй. Считайте, что неведомое в морской пучине мы все-таки нашли.

Конечно, хорошо бы еще и Атлантиду! И все-таки приятно, что собственными глазами видел там, в глубинах, «неведомое», над которым ученые будут ломать головы, отчего да почему.

Под конец заседания ученого совета капитану «Витязя» Алехину вдруг принесли радиограмму. Он прочитал и улыбнулся:

– Атлантида не снимается с повестки дня, товарищи! Вот радиограмма из Новокузнецка: «Для обнаружения Атлантиды рекомендую осмотреть район от 29 градуса 30 минут северной широты до 31 градуса 50 минут западной долготы…»

Оказывается, где-то в далеком Новокузнецке живет неведомый нам Вадим Назаров, который тоже хочет участвовать в поисках легендарной земли. Он, наверно, для себя ее уже нашел на школьной карте, расстеленной на столе, освещенном желтым вечерним светом настольной лампы. Каждый мечтает в жизни отыскать свою Атлантиду.

Накануне отхода мы в последний раз отправили на дно колокол с водолазами. Погружение у них было немалым– 310 метров. На этот раз на склон горы. А вдруг не на вершине, а на склоне горы ждет нас неожиданность? Вернулись водолазы с солидной порцией образцов, последней в нашем рейсе. В противене, извлеченном из шлюза барокамеры, среди кусков все того же уныло-черного базальта вдруг броско предстал перед нашими жадными глазами кусок камня, сверкнувший своей непорочной белизной, как трепетной надеждой. Выглядел он знатным чужестранцем среди базальтовой черни. Казалось, был отбит от стен античного храма. Схватили камень и торопливо, словно боялись опоздать, понесли его в лабораторию. На лицах застыло торжественно-праздничное выражение. Эврика!

Через час нам с грустью сообщили: кусок белого камня оказался грузилом для сетей, которое потеряли рыбаки. А откололи его в самом деле на земле издавна обитаемой.

В… Португалии.

Нет здесь Атлантиды! Нет! Так порешили одни. Как говорил Чапаев: «Наплевать и забыть!» «Не торопитесь с приговором!» – советовали другие. И я был на их стороне. Пока не нашли! Но, пожалуйста, не ставьте точку, последнюю точку. В науке не бывает приговоров, не подлежащих обжалованию.

Грустно нам было в этот вечер. Подтрунивали над нашей развенчанной мальчишеской мечтой. Многодневные, бесстрастно плановые работы с затаенной надеждой на неожиданную встречу со счастливой тайной возвратили нас в далекие годы юности. В судовой стенной газете была помещена веселая карикатура, сделанная водолазом Олегом Куприковым. Она выражала наши настроения – найти Атлантиду хоть в… преисподней.

А вечером заглянул ко мне в каюту Александр Городницкий, пришел на этот раз не доктор наук, а давний мой знакомый и известный наш поэт и бард, песни которого знают те, кто любит романтику. Положил на стол листок со стихами, которые назывались «Атлантида»:

 
…И хоть я подумаю тихо:
«Не бывало ее никогда!»
Если спросят:
«Была Атлантида?»
Я отвечу уверенно: «Да!»
Пусть поверят
историям этим,
Атлантида… Ведь дело
не в ней.
Разве сказки нужны
только детям?
Сказки взрослым
гораздо нужней.
 

Неужели все-таки сказка? В это не верит и автор стихотворения. Не только поэт Городницкий, но и доктор наук Городницкий считает, что Атлантиду надо искать. Две с половиной тысячи лет ее ищут. Что же, продлиться поиск на новые тысячелетия? Нет, теперь поиск будет куда короче! То, что в прошлом растягивалось на века, ныне решается годами. Новейшая техника помогает нам зорче вглядываться не только в будущее, но и в прошлое. Сегодняшние ихтиандры, вооруженные электроникой, уже достигли дна Марианской впадины. Они обретают все большую уверенность в себе. В недалеком будущем извлекут со дна древние греческие триеры, доберутся до сокровищ погибших испанских галеонов, обследуют каюты лежащего на дне «Титаника», отыщут руины погибших когда-то древних городов. А то, что таких руин на дне немало, сомнения быть не может. Даже на суше мы отыскали лишь малую толику свидетельств своего прошлого, а в море только начинаем заглядывать. И уже первые археологические экскурсии на дно приносят немало неожиданного.

Недавно известный греческий геолог Л. Г. Галанопулос высказал твердое убеждение, что Атлантида действительно существовала, и свою книгу, посвященную истории исчезнувшей великой цивилизации, назвал «За легендой – истина». Однако, по мнению Галанопулоса, Атлантида была не в Атлантике, а в районе между полуостровом Пелопоннес и островом Крит и погибла в результате страшно^ го извержения вулкана. Именно в этом районе в своем последнем рейсе и вел геологические исследования «Витязь». На борту нашего судна были греческие ученые. Я разговорился с одним из них – доктором Дионисисом Матарангасом из Института геологии и горного дела Греции. Он сказал, что солидарен с Галанопулосом. «Атлантиду надо искать здесь!» – и ткнул пальцем в сторону просторов Эгейского моря, которое в тот день было таким тихим и покойным, что не верилось, будто когда-то его могли дыбить гигантские цунами, целиком уничтожившие древнюю цивилизацию. «На дне этого моря до сих пор лежат ненайденными античные города, которые нам предстоит еще искать», – говорил Матарангас.

Забавное совпадение: после этого разговора я крутил ручку радиоприемника и поймал сообщение из Белграда. Известный югославский ученый утверждал, что Атлантида скрывается в Адриатике. Вспомнился любопытный разговор, который у меня случился в столице Нигерии Лагосе в Институте земных ресурсов. Мои собеседники были почти уверены, что искать Атлантиду следует, конечно же, в Атлантике, но в Гвинейском заливе, поближе к берегам Нигерии, а нигерийский народ йоруба, история происхождения которого до сих пор до конца и не выяснена, является потомком атлантов.

Раскрыл взятый в судовой библиотеке прошлогодний номер журнала «Иностранная литература» и прочитал в путевых заметках писателя Н. Т. Федоренко: «Существует гипотеза, будто на месте Канарских островов когда-то располагалась легендарная Атлантида». В другом журнале столкнулся с мнением о том, что гигантские каменные идолы на острове Пасхи построили не кто иной, как атланты.

Вот, оказывается, сколько на свете претендентов на открытие Атлантиды. Они живут в Афинах и на Канарских островах, в Лагосе и Белграде, на острове Пасхи и в Новокузнецке. Значит, в ней, с Атлантиде, несмотря на прошедшие столетия, нуждаемся мы и сегодня. И не потому, что испытываем потребность в убаюкивающих нас сказках, – лишь бы не очерстветь душой. Пока жив человек, он будет нуждаться не столько в сказках, сколько в истине. А истина в обилии прячется под океанскими и морскими волнами. Может быть, даже на подводной горе Ампер. А почему бы и нет? Если она действительно когда-то была островом, то на нем могли жить люди. И какая разница, как эта истина называется, Атлантидой или иначе, или вообще пока не имеет названия. Важно одно: морские глубины до сих пор хранят нераскрытые пока тайны прошлого. А в прошлом мы так же нуждаемся, как и в будущем. Нет, не был выдумщиком Платон!

…Мы покидали полигон работ в час, когда солнце шло к горизонту, садясь за тучи. Внезапно перед носом «Витязя» триумфальной аркой изогнулась гигантская радуга – они великолепны и величественны эти океанские радуги. Казалось, перед нами вдруг вознеслись ворота в радужное будущее. Мы выбежали на палубы. Говорят, радуга в океане – доброе предзнаменование. И как-то сразу стало всем легче на душе… Полной грудью вдыхали свежий океанский воздух. За эти недели проделан огромный труд, люди работали дни и ночи, вымотались до предела. Работали не зря. Домой идем с хорошим научным уловом.

На баке загрохотали цепи – «Витязь» снимался с якоря. Глубина была большая, подъем оказался долгим. Когда, наконец, затихли якорные лебедки, капитан на мостике скомандовал: «Курс 90. Самый малый!» Курс 90 – это значит к Гибралтару, к Геркулесовым столбам, а уж мимо них дальше, на Родину.

– Мы еще сюда вернемся, – вздохнул руководивший подъемом якорей боцман Пивень. – Не нашли в этот раз, найдем в другой! Как пить дать найдем! Не может быть такого, чтоб не нашли!

Берега

Только в океане чувствуешь по-настоящему, как просторна и необжита наша планета. День за днем, куда ни глянь, все тот же зыбкий морской горизонт, и только временами проступит в его сером однообразии темная крупинка встречного судна, а ночью проколет беспросветный океанский мрак чуть приметный топовый огонек далекого кораблика, поколышется, померцает робко, будто чья-то беспутная душа заблудилась в царстве ночи.

«Подальше от берега – подальше от беды», – говорят моряки. Но корабль покидает берег только для того, чтобы вернуться. Берег грозит, берег манит. Там, за клыкастыми рифами, за коварными мелями – земля, твоя ли родная, чужая ли – все равно: берег людей! И легчает на сердце, когда услышишь радостное: земля! Значит, добрались, значит, позади длинные-длинные тоскливые морские мили, которым, кажется, несть числа. Чья бы страна ни лежала там, за горизонтом, все равно рядом с ней спокойнее, где-то недалеко – люди. С непогодой не договоришься никогда, с людьми можно, мы еще не потеряли надежду, что можно договориться с людьми даже о самом главном. По крайней мере пытаться надо.

– По правому борту в пяти милях остров Мадейра, – сообщил с мостика по судовой радиотрансляции вахтенный помощник капитана. Кто-то устремился на палубу взглянуть на Мадейру – но что там увидишь: пять миль! Большинство же – в столовую команды, где установлен телевизор. Раз недалеко столь солидный остров, значит, можно рассчитывать на его телевизионные ретрансляторы: вдруг удастся зацепить желанный телесигнал? В Испании чемпионат мира по футболу, а как раз в это время играют поляки с западными немцами. Наши уже выбыли, за кого теперь болеть – конечно, за поляков!

Я с трудом нахожу место для своего стула в нерушимой тесноте, сотворенной чугунными плечами болельщиков. Для моряков спорт малодоступен – не побегаешь, не попрыгаешь, мяч не погоняешь, кругом вода, а в ней – пятачок палубы. Самое доступное на пятачке пинг-понг да гири для закалки мускулов. Но футбол не просто игра, а явление общенациональное, международное, и моряки не в стороне от популярных страстей эпохи. Тем более, когда речь идет о состязании флагов.

Но среди сидящих сейчас у мерцающего экрана телевизора в переполненной столовой команды, наверное, я самый заинтересованный зритель передачи из Мадрида. Болею за поляков потому, что болею за них всегда, если только не идет речь о спортивной схватке с моими соотечественниками. К полякам неравнодушен, потому что когда-то провел в Польше три года молодости, старался понять этот народ, наверное, это мне в какой-то степени удалось – почувствовал к нему симпатию и уважение. И сейчас я нахожусь на борту судна, построенного по советскому заказу в Гданьске. Судно оказалось отличным мореходом, штурманы хвалят, а три дня назад в канун государственного праздника Польши отсюда, с борта «Витязя», ушла в Гданьск приветственная радиограмма Кристине Кочувской, крестной матери «Витязя», которая в памятный день спуска на воду благословила его на счастливое плавание.

Где сейчас Кристина Кочувская? Я знаю, женщина она молодая, наверняка спортивные баталии ей не чужды, можно быть уверенным, в эти минуты половина населения Польши сидит у телевизоров, болеет за своих. Наверное, среди них и Кочувская. Тянет к светящемуся квадрату полный нетерпения взгляд:

– Ну, Ковальски! Поднажми! Скорее! Скорее! Пасуй Кочуреку, он же в штрафной. Пасуй! Эх, мазила!

Умерить ход судно не может, хотя сам капитан вместе с нами сидит у телевизора. Телелуч, которым любезно поделилась с нами Мадейра, все больше слабеет, изображение на экране плывет, скачет, вот н расплылось вовсе.

– Все! Выдохлись!

Уходим огорченными: обидно, так и не узнаем, чем же закончится схватка.

– Попробуем поймать по радио, – говорит Володя Савельев, один из наших радистов.

Володя еще недавно был радистом сухопутным, служил в армии, сейчас в море впервые, приглядывается, притирается, «оморячивается». А это значит прежде всего быть в ладах с товарищами. В море без товарищества пропадешь. Володя это усек сразу.

– Давай, Володя, покрути свою технику, пощупай эфир. Интересно все же: чья возьмет. Вдруг поляки!

В самом деле, а вдруг?

Где-то недалеко от нас лежали берега Африки. Ветер дул с континента, и мне казалось, что он доносит такой мне знакомый, сухой и пряный запах саванны. Там во мраке засыпал огромный континент с просторами его прерий, колючей чащобой джунглей, с похожими на болота лагунами, где ловят креветок, с задавленными тропической ночью, не знающими электричества деревушками и огромными городами с небоскребами в барском центре и таинственным грохотом тамтамов и воем дешевых транзисторов в тесных кварталах бедноты.

Я стоял в одиночестве на палубе и смотрел во тьму, словно в самом деле мог увидеть очертания знакомого мне континента. Звезд не было видно, их скрыли низко ползущие со стороны Африки облака, насыщенные колючей песочной пылью Сахары.

Два часа назад в столовой команды я рассказывал об Африке. Попросили: раз проплываем мимо – расскажи, если ты не только бывал, но и жил там.

Я рассказывал о бескрайности этой навечно прогретой солнцем земли, о том, как живут африканцы, что их заботит, о чем мечтают, какие переносят тяготы. «Витязь» проходил недалеко от берега, к которому совсем близко подступала из самых глубин континента Сахара. Даже здесь, в океане, мы ощущали ее иссушающее дыхание. А каково там, в глубинах пустыни! Однажды мне довелось побывать на границе зеленой зоны и Сахары – в Сахеле. Несколько лет подряд не прекращалась здесь засуха, земля, леса, деревни обуглились от зноя. Когда я пролетал на самолете над этим бедствующим краем, то казалось, что внизу только что взорвалась ядерная бомба – пустынная земля дымилась. Потом нас привезли в одну из деревушек. Она состояла из двух десятков мазанок под тростниковыми крышами, окон в хижинах не было – только черный лаз – как в нору. Возле одной из хижин в песке я увидел целлулоидную куколку нездешнего облика – белокожую блондинку. Мне сказали, что в этой хижине вчера умерла от голода девочка…

Мой рассказ об Африке прервал странный грохот, неожиданно обрушившийся на судно. Никто в зале не пошевелился. Мы уже знали, откуда он. Весь день, пока шли вдоль берегов Африки, к нам привязывались американские сторожевые самолеты. Говорят, на Азорских островах расположена их база и они патрулируют обширный район океана, который так далеко от берегов Америки. Красный флаг на мачте нашего судна ввел американцев в боевое настроение, они избрали судно мишенью для тренировок. Пройдя низко над «Витязем», как бы принюхиваясь к нему, очередной самолет делал затем перед нами крутой вираж, уходил в облака, и через минуту уже с высот поднебесья пикировал на судно, целясь в красный околыш дымовой корабельной трубы. Над самыми палубами штурмовик выходил из пике, выписывая новый вираж, и тянущийся за ним невидимый шлейф чудовищного турбинного грохота плетью хлестал по палубам. В эти мгновения, казалось, останавливается сердце.

Такое продолжалось весь день, к атакам американцев мы привыкли, и никто уже не выходил на палубы, чтобы посмотреть, как куражится над нами очередной американец. Только старший помощник каждый раз появлялся на крыле мостика с биноклем – определить номера самолета на фюзеляже, чтобы потом кто-то где-то выразил американцам протест за опасные облеты беззащитного торгового судна. А они, американцы, плевать хотели на эти протесты.

Облеты продолжались до самого вечера, американцы вели тренировки во мраке, целясь уже не в красное пятнышко дымовой трубы, а в топовые огни «Витязя».

После моего рассказа был концерт судовой художественной самодеятельности. Заместитель начальника экспедиции попробовал извлечь из старенького рассохшегося пианино что-то вроде вальса Шопена, это удалось ему лишь приблизительно. Затем полнеющая дама, хлебопекарь судового камбуза, печально закатывая глаза, исполняла старинный романс «Не искушай меня без нужды». Последним выступал радист Володя Савельев. Оказывается, он отличный гитарист и голос у него для слушания вполне подходящий. Исполнил несколько песен под Высоцкого и Окуджаву, а завершил программу популярной морской:

 
Друг всегда уступить готов
Место в лодке и круг…
 

Савельеву аплодировали больше, чем другим, – песни его нравились.

После концерта я поднялся на метеопалубу, которую давно облюбовал для вечернего отдыха. Люди здесь появляются редко, и можно побыть один на один с океаном.

Я стоял, смотрел за борт во мрак, в самой глубине его хрупкой паутинкой дрожала длинная цепочка огоньков. Рыбаки, должно быть. Откуда-нибудь из Мавритании или Сенегала. А может быть, даже из Сьерра-Леоне. И вдруг вспомнился песчаный берег недалеко от Фритауна, небольшая рыбацкая деревушка на берегу у самой кромки океана, и женщина, высокая, худая, недвижимая, словно высеченная из черного камня. Мне сказали, что ее зовут Нгози, что значит «счастливая». Полмесяца назад один из рыбацких баркасов не вернулся с путины. Шкипером баркаса был ее муж. С того дня Нгози каждый вечер за час до захода солнца, когда обычно возвращаются рыбаки, приходит сюда на берег и стоит до тех пор, пока солнце не утонет за горизонтом в неприютных просторах Атлантики. Ждет мужа. Сколько раз она будет приходить сюда для встречи, которая никогда не состоится? Может быть, и сегодня приходила Нгози на тот, не такой уж далекий отсюда берег, окаймленный невысокими, покрытыми джунглями горами Льва. Стояла и смотрела в океан, в нашу сторону, снова и снова ожидая чуда. Так и запечатлелась в моей памяти олицетворением Африки, такой красивой и такой печальной земли.

Кто-то облокотился на планшир борта рядом со мной, блеснул красным угольком сигареты. Это был Володя Савельев. В полночь ему на ночную вахту.

– Поляки все-таки проиграли… – сказал он. – Только что слышал. В последних известиях…

– Жаль.

– Жаль, – согласился он. Помолчал, попыхивая сигаретой. Вдруг сказал: – У меня никак не выходит из головы эта кукла, оброненная в песок у дома, в котором умер ребенок…

Мы оба молча смотрели на цепочки далеких рыбацких огней.

– …А ведь как нелепо устроен наш мир, – продолжал радист. – В армии я был в авиаполку. Знаете, сколько они за эти полеты сожгли горючего?

– Кто они?

– Американцы. Уйму! Если бы эти деньги туда, в ту деревню! Может быть, и не умерла бы…

Он прав. Нелепо, неразумно устроен наш мир. Вернувшись из той вымирающей деревушки, я сел на трансконтинентальный самолет, который через несколько часов доставил меня в Вену. Здесь мне понадобилось задержаться, и вечером я отправился прогуляться по большому красивому городу. Залитый светом реклам, он выглядел таким беззаботным и благополучным. На одной из тихих улочек набрел на необычный магазин. Он торговал штопорами, только штопорами, п ничем другим. За витриной были выставлены для обозрения сотни штопоров самых разных фасонов и типов, вплоть до таких, которые не стоит показывать детям. Сколько же сил, средств и мастерства вложил человек в эту сущую пустяковину – приспособление для вынимания из бутылки пробки. Я разглядывал лежащие передо мной штопоры, и мне казалось, что в просторном зеркальном стекле витрины за моей спиной полыхает не Вена рекламными огнями магазинов, а сама Африка в смертоносном пламени солнца, как в ядерном пожаре. Я вспомнил увиденную под крылом самолета обугленную африканскую землю. А ведь для тех, кто там живет, всеобщая мировая ядерная вроде бы уже началась.

…Должно быть, небо над нами очистилось от туч, потому что показались звезды. В океане хорошо плыть под звездами, они крупные, чистые, свежие, будто только что поспевшая смородина. Они смотрят в океан со своей непостижимой высоты, а океан отражает их, как зеркало. И кажется, что во вселенной и существуют лишь океан, звезды над ним и звезды в нем.

Гагарин говорил, что из космоса Земля выглядит голубой и хрупкой, как стеклянная елочная игрушка, потому что две трети ее поверхности – вода. И такой благополучной! И не подумаешь, что столько на нашей планете – и на ее суше и в ее океанах – человеческих тревог и несчастий.

Вдруг вспомнился аэродром Палам в столице Индии Дели и невысокий человек в форме советского военного летчика и его чуть растерянная улыбка под напором многих пар глаз, стерегущих каждое его движение.

– Хотите кока-колы? – спросил я его, не зная, о чем спросить.

– С удовольствием! – услышал в ответ, и счастливый сознанием удачи протянул первому космонавту мира бутылку холодной кока-колы, которую только что купил в буфете Делийского аэропорта.

Он выпил содержимое бутылки прямо из горлышка – так ему захотелось пить. Отер губы и наградил меня благодарной улыбкой.

Спустя много лет такую знакомую всему миру улыбку я обнаружил на стене крошечной халупы на небольшом островке в заливе, милях в десяти от Луанды, столицы Анголы. В Анголе еще шла война, и к острову мы добирались на военном катере. Сперва послали туда разведку: не проник ли противник?

На острове оказался состоящий из нескольких домиков поселок, и в одном из домишек на стене я увидел портрет улыбающегося Гагарина. Мне сказали, что в этом домике еще недавно жил механик Луис. Он обслуживал катера португальцев, которые приезжали сюда на рыбную ловлю. Когда началась война, механик ушел в отряды Агостиньо Нето и в одном из боев погиб.

Остались от механика раскладушка у стены, сундук с нехитрыми пожитками и журнальная вырезка на стене. Висела она еще при колониальных властях, а режим здесь был салазаровский, фашистский. За выставленный напоказ портрет русского летчика можно было и поплатиться, но Луис не боялся. Мне сказали, что он вообще никого не боялся. Любил океан, свой остров, людей, которые на нем живут. Ему нравились люди веселые. Такие, как он сам. Вот пришлась по душе улыбка неведомого русского летчика на странице английского журнала, кем-то из португальцев брошенного на берегу, вырезал фотографию и прикрепил к стене. Так и висит.

Новые хозяева дома в память о Луисе сохранили его комнату нетронутой. И фотографию тоже. Как и Луис, они понятия не имели, кто на ней изображен. От меня первого узнали о том, что существовал на свете первый в мире космонавт Юрий Гагарин, улыбка которого так понравилась их земляку.

Где-то на юго-востоке континента стоит на маленьком острове небольшая хижина, и со стены ее улыбается сейчас Гагарин, наверное, проходящим мимо дома видна в окно эта улыбка. А окно хижины смотрит в океан, тот самый, по которому плывет наш «Витязь». Мир неделим.

К Гибралтару мы подходили ночью. Пролив обозначился издали вспышками двух маяков – один на европейском берегу, другой на африканском. Вот мы и добрались до Европы, родной нашей земли. Но сейчас держим курс не к европейским берегам, а к противоположному, африканскому, а марокканский порт Танжер – для бункеровки.

Нам назначили дальний причал у самого выхода в танжерский залив. Многие спали, и на палубах были самые любопытные – захотелось им взглянуть на Танжер ночью. Ко мне подошел Савельев.

– Вы, случайно, не знаете, как по-мароккански «здравствуйте!»?

В этом рейсе Савельев многое получал впервые в жизни. Сейчас впервые «получил» Африку. Будет дома рассказывать: бывал и в Африке!

Когда пришвартовались и спустили трап, увидел, как вслед за занятыми по швартовке матросами по трапу торопливо спустился Савельев. Ступил на грязный, в масляных пятнах асфальт причала, сделал несколько шагов вдоль судна. Постучал каблуком по асфальту. Он – в Африке!

Утром другого дня свободные от вахт отправились в город. Многие в Марокко были впервые. Когда стояли в очереди к вахтенному помощнику за марокканскими полицейскими пропусками на выход в город, я слышал разговоры.

– Марокко – типичная мусульманская страна. Ты что-нибудь знаешь о мусульманстве?

– Очень мало. В самых общих чертах.

– И я тоже. А надобно знать! Время такое.

– Говорят, здесь любопытные образцы мавританской архитектуры…

– А я прочитал в справочнике, что в пятнадцати километрах от города на атлантическом побережье есть пещеры, в которых когда-то скрывались римские рабы. У них там был целый подземный поселок. Даже свой водопровод…

– …«Сработанный еще рабами Рима»…

– Значит, шагнем в историю. Нашу общую!

Шли мы в еще неведомые нам закоулки большого мира, в котором существуем. Завтра уйдем отсюда к другим берегам, и каждый унесет в памяти что-то важное об этой земле – ее облике, образе жизни, об обычаях, о ее людях. А я буду помнить дорогу в Синтру… В горах мы остановились у расщелины в скале, на дне которой позванивал тугой струей горный ручей. Захотелось напиться родниковой воды. Вдруг к нам подбежал неопределенного возраста человек со смуглым сухим лицом и острым крючковатым носом. На нем была длинная белая рубаха, на ногах растоптанные самодельные шлепанцы, в руке посох. Наверное, странник. Увидев, что мы остановились у ручья, он вдруг прибавил шагу, потом побежал – издали размахивал рукой и что-то кричал. Один из тех; кто был в нашей компании, знал арабский язык и перевел слова марокканца.

– Вы не должны пить эту воду. Она плохая. Очень плохая. В ней есть злая соль. Там, наверху, лопнула труба… – с трудом овладевал дыханием, нарушенным бегом. Отер пот со лба. Чуть придя в себя, оглядел нас. – Как хорошо, что я успел вовремя.

Вдруг протянул руку куда-то вперед по дороге.

– Вон за тем холмом другой ручей. Там вода добрая.

– Спасибо! А вы идете в ту сторону? Хотите подвезем?

Он сделал отвергающий жест рукой.

– Нет. Мне должно идти пешком. Мне нельзя путешествовать с неверными. А вы, чужестранцы, езжайте своим путем. Да благословит вас аллах!

Мы вернулись в Танжер к вечеру. На знакомом причале недалеко от «Витязя» оказалось еще одно судно – большущий многопалубный лайнер, сверкающий нарядной белизной бортов. На его модной, скошенной в корме трубе был красный поясок и в нем серп и молот. На его носу значилось: «Азербайджан». Старый знакомый! Как он здесь очутился?

Я подошел к трапу лайнера. Дежуривший возле него молодой матрос поинтересовался:

– Вы с «Витязя»?

И удовлетворенно кивнул, получив подтверждение.

– Уважаемый пароход!

Приятно, когда о твоем корабле так отзываются! Тем более представитель столь респектабельного лайнера. Значит, дело не в респектабельности!

– Кого возите? – спросил я.

– Итальянцев. Круиз но Средиземноморью. Валюту зарабатываем для Родины.

Значит, «Азербайджан» продолжает выгодную для, страны службу. Тогда на его борту были западные немцы. В Монровии в посольстве мне сообщили: «У нас такая радость! Пришел наш лайнер. В гости зовут. Пойдете?»

Кажется, вся крошечная посольская колония, включая ребятишек, отправилась на борт к соотечественникам. Даже посол. В порту в этот час развевалось два красных флага – один на флагштоке судна, другой на крыле черного посольского лимузина, стоящего у трапа.

В салоне нас угощали чаем, спрашивали: «Как вы тут, в Африке?» – «Работаем… А вы как там, в море?» – «Тоже работаем, – улыбались. – Работа у нас с вами одна, заграничная!»

Когда мы уходили, посольский врач, молодая женщина, уносила с собой увесистый сверток. В судовой поликлинике с ней поделились медикаментами, перевязочными материалами, шприцами. Врач мне объяснила: «Почти каждый день в посольство приходят из соседних кварталов либерийцы. Один руку поранил, другой малярию подхватил, третьего змея укусила. С врачами у них туго. Разве откажешь? А медикаменты отпускаются только на посольскую колонию. Вот и побираюсь на наших кораблях».

– Это было четыре года назад. И вот снова «Азербайджан» передо мной и снова в африканском порту.

– Загляните к нам! – предложил матрос. – Попросите вахтенного помощника. Он разрешит. Разве вам не интересно посмотреть судно?

– Спасибо! Я уже видел.

Хотел вернуться к «Витязю», как откуда-то сверху на меня упало:

– Леня! Ты?!