Текст книги "Океан. Выпуск седьмой"
Автор книги: Леонид Соболев
Соавторы: Константин Бадигин,Юрий Сенкевич,Виталий Семин,Александр Поляков,Всеволод Белькович,Игорь Чернышев,Петр Пыталев,Валерий Белозеров,Александр Афанасьев,Григорий Сытин
сообщить о нарушении
Текущая страница: 8 (всего у книги 27 страниц)
В каюте командира корабля сидели командир разведывательной группы капитан Иван Бережной, с которым Ушаков успел подружиться за месяц совместных учений, и посредник из штаба флота капитан первого ранга Лопатинский. Появление капитан-лейтенанта прервало их беседу.
– Слушай-ка, Ушаков, оказывается, Анатолий Петрович, – капитан посмотрел на Лопатинского, – во время войны воевал здесь. В апреле сорок пятого матросом высаживался почти там же, где должны высадиться и мы. И почти с той же задачей! Но ты представь себе, с чего и как высаживались, – уму непостижимо! С «охотников» и катерных тральщиков. С де-ре-вя-шек! Ни хода, ни внезапности! Но даже и эта мелюзга не могла подойти близко к берегу: мелко. А для десанта – глубоко! По грудь вода! И двести метров до уреза воды… Фантастика! Герои!
– Скольких же скосил огонь противника… – понимающе произнес Ушаков.
Бережной взглянул на Лопатинского и восторженно ответил:
– Ни одного, Ушаков! Ни од-но-го! Они с головой воевали… Понимаешь, тут была одна хитрость. Смотри… – Капитан достал из планшета карту. – Видишь? Вот длинная песчаная коса. Высаживались они у самого ее основания. Между косой и материковым берегом хотя и широкая, но лужа: глубины – два метра и меньше. Естественно, противник ожидал наш десант с моря, а не с лужи. Так что наши орлы сделали?.. – Ушаков посмотрел на посредника, на груди которого в несколько рядов радугой переливались орденские планки. – Именно с лужи и высадили десант!.. Со шлюпок, плотов, разъездных катеров…
– Ну разве с них много высадишь?! – вмешался посредник. – Да и скорость мала. А лужа все-таки велика для них.
Почесав затылок, капитан-лейтенант щелкнул себя по носу и, разведя руками, признался:
– Пас, не знаю.
Бережной широко улыбнулся, довольный достигнутым эффектом.
– Они на четырех бронекатерах – на борту по тридцать смельчаков – пять раз высаживали десант именно с лужи! И отходили под давлением превосходящих сил противника. И они заставили-таки фашистов поверить, что десант будет именно отсюда – с лужи!
– Ну-ну? – заинтересовался Ушаков. – Дальше.
– А когда они перевели почти все части на косе на берег лужи – высадились с моря! Там их в это время и не ждали!
Ушаков тронул пальцем кончик носа.
– Не ждали?..
– Не ждали!
Несколько минут длилось молчание. Первым его нарушил капитан-лейтенант:
– Дай-ка карту, Иван.
Еще несколько минут он молча смотрел на карту. Наконец задумчиво произнес:
– Ширина косы – от километра до трех… А рельеф?
– Песчаные дюны, – пожал плечами капитан первого ранга. – Иногда ровное поле, иногда сплошные холмы: работа ветра.
Снова воцарилось молчание. Ушаков, не отрывая взгляда от карты, машинально ударял пальцем по кончику носа. Бережной и Лопатинский с удивлением и интересом наблюдали за капитан-лейтенантом. Наконец он поднял глаза и посмотрел сначала на одного, потом на другого.
– Наша задача – дезорганизовать противодесантную оборону «противника» за полчаса до высадки основных сил?
– Важен результат, а не формальное исполнение плана?..
Посредник и командир морских пехотинцев переглянулись.
– В общем-то да…
– Ушаков, ты что-то задумал?..
Капитан-лейтенант потянул щеголеватую фуражку за козырек и сдвинул ее почти до самых бровей:
– Пожалуй. Товарищ капитан Бережной, прошу вашего согласия высадить разведывательный отряд в тылу противодесантной обороны «противника»…
– Но так и предусмотрено планом…
– Так-то так, но не со стороны берега, а именно с тыла.
Командир разведывательной группы смотрел на командира отряда кораблей широко раскрытыми глазами.
– О лучшем и мечтать нельзя, Ушаков! Но как?
– Через косу – в лужу. А оттуда – в тыл.
– Но…
– Никаких «но»! Я, беру на себя всю ответственность. Именно так! Или я ничего не понимаю в этих чудо-кораблях!..
Капитан встал и развел руками:
– Ну, Ушаков, ты гигант!
– Ладно, ладно. Подумай: в каком месте тебя высадить, куда доставить? Я у штурмана в рубке.
Капитан-лейтенант круто повернулся и вышел из каюты.
Дальнейшие события произошли так быстро, что у большинства их участников они даже не отложились в памяти. Но в вахтенном журнале остались лаконичные строки:
«06.02. Отряд перестроился из строя клина в строй кильватера.
06.04. Отряд лег на курс 100°. Ход полный.
06.13. Отряд уменьшил ход до малого, вышел на пляж и начал форсировать песчаную косу.
06.19. Пересекли косу и сошли на воду залива.
06.21. Легли на курс 218°. Ход полный.
06.28. Уменьшили ход до малого. Вошли в прибрежные заросли тростника и камыша.
06.31. Вышли на берег.
06.32. Застопорили ход».
…Ушаков вышел на палубу и сразу же почувствовал пьянящий аромат осени, настоянный на прелых листьях, влажном тростнике и сухих травах. В предрассветных сумерках впереди темнел далекий лес, чуть правее – строения одинокого хутора. На востоке медленно расплывалась зеленовато-голубая полоса – предвестник близкого дня. Что-то он принесет?..
Шедшие сзади корабли выползли на берег и остановились – один слева, другой справа. Капитан-лейтенант поднял над головой скрещенные руки и повернулся лицом сначала к одному, потом к другому кораблю. После этого нагнулся к люку в рубку и бросил Дымову:
– Глуши двигатели!
Через минуту наступила тишина. Было слышно, как корабли, сделав «выдох», мягко садились на грунт. Едва слышно похрустывали сухие стебли багульника и чистотела. Где-то в камышах кричали потревоженные утки.
– Командиров кораблей и разведывательных подразделений прошу ко мне! – крикнул Ушаков и спрыгнул на землю.
Через минуту он стоял в окружении вызванных офицеров.
– Сейчас – шесть сорок. Через двадцать пять минут мы должны сказать свое слово в операции. Я принял решение нанести удар не в лоб, согласно плану, а с тыла. Поэтому мы здесь. Капитан Бережной, доложите об изменениях плана действий ваших групп.
Командир морских пехотинцев вынул из планшета карту.
– Группа номер один – блокировать штаб частей противодесантной обороны, расположенный, согласно данным разведки, на хуторе Леппе. Прервать все виды связи. При возможности захватить офицеров штаба и документы. Ясно?
Лейтенант сделал пометки на своей карте и кивнул головой:
– Ясно, товарищ капитан. Дальнейшая задача?
– Выполните эту. Группа номер два – захватить или уничтожить огневые точки близ побережья в квадрате б-четыре. Основное внимание – ракетным и автоматическим артиллерийским установкам. Ясно?
– Так точно, товарищ капитан, ясно.
– Группа номер три – задача та же, но в квадрате б-пять. Ясно?
– Ясно.
– При возможности максимально использовать захваченное оружие «противника». Радиопереговоры – минимальные и только после вступления в бой. Задачу довести до каждого бойца. Все!
Капитан Бережной повернулся к Ушакову. Капитан-лейтенант стукнул пальцем по кончику носа.
– Командиры ведут свои корабли самостоятельно, кратчайшими путями. Места высадки – по указанию командиров подразделений. Выход в эфир – только после вступления в бой и… в безотлагательных случаях. В семь ноль пять – начало удара. Основной принцип действий – внезапность, стремительность и… нахальство. И еще, капитан Бережной, бойцов с ракетным оружием – на палубу: для ударов по встретившимся на пути огневым точкам и боевым машинам. В помощь нашим огневикам. Командирам групп согласовать свои действия с командирами кораблей сейчас же, на ходу. Вопросы есть?.. Нет. Все. По кораблям. Пошли!
Посредник, делавший все это время какие-то пометки в блокноте, усмехнувшись, покрутил головой. До слуха Ушакова донеслось его легкое, как выдох:
– Ведь это надо ж! Ну и мальчишки…
Через минуту «лапотки», взвыв двигателями, начали последний бросок. Набирая скорость, отряд помчался прямо над полем. Корабли, не замечая бугров и ухабов, летели над землей. Проскочили мимо хутора, в котором собаки, не успев опомниться, начали лаять лишь тогда, когда корабли оставили строения далеко позади. Отряд пересек размякшую, разъезженную грунтовую дорогу и выскочил, подымая фонтаны грязи, на болото, где даже не успели сняться утки. У ветряной мельницы, стоявшей на холме за болотом, концевой корабль, отделившись от отряда, резко пошел вправо.
За холмом неожиданно объявились шесть танков «противника». Корабли, не останавливаясь, «плюнули» в них ракетами. И почти сейчас же второй корабль отвалил влево.
Уже совсем рассвело. Но все виделось в каких-то пастельно-серых тонах – поле, перелески, одинокие, без признаков жизни строения. По светло-серому небу низко над горизонтом пронеслись темно-серые силуэты самолетов, за которыми встали серые же фонтаны взрывов. Это авиация начала обработку переднего края противодесантной обороны «противника». А высоко в небе сереет клин журавлей, в строгом строю летящих на юг. Но их курлыканья не слышно за звенящим свистом двигателей корабля, стремительно летящего к побережью.
– Прямо по курсу – колодец. Левее него – танки! – докладывает сигнальщик.
– Твои! – распоряжается Дымов, и Бережной тут же по переговорному устройству отдает соответствующую команду своим ребятам.
С носа корабля срывается несколько противотанковых ракет. В рубку врывается теплая волна воздуха.
– Правый борт десять – ракетная установка! – снова докладывает сигнальщик.
– Моя! – принимает решение Дымов и командует: – Двумя ракетами – залп!
Реактивные снаряды с шипением срываются с направляющих. Через мгновение цель закрывают фонтаны земли.
– Молодцы! – взрывается динамик голосом Бережного. – Слева тридцать – дот! Одним противотанковым снарядом – пуск!.. Молодцы!
Полным ходом корабль несется между указателями с белыми буквами «Мины». Над самой головой проносятся истребители-бомбардировщики.
Огонь слева, огонь справа. С палубы корабля строчат из автоматов десантники, шипя, словно змеи, с направляющих срываются ракеты.
Посредник протягивает конверт Дымову:
– Двигатель наддува выведен из строя.
Лейтенант устало откидывается на спинку кресла:
– Механик, стоп! Глуши двигатели. Капитан Бережной – всё. Прости, что не дошел малость.
– Ну что ты! Все очень здорово! Спасибо!.. Орлы, вперед! Эх, раззудись плечо, размахнись рука!.. Вперед!
Капитан морских пехотинцев распахивает рубочный люк и выскакивает на палубу. Десантники горохом сыплются на землю.
– Черта в руку! – кричит им вслед Дымов. И тихо добавляет: – Жаль, километр не дошли.
Кругом несутся трассы, стелется дым, взметаются султаны земли, взлетают ракеты – идет бой! Десантники пятнистыми ящерицами расползаются в разные стороны, и огневые точки «противника» замолкают одна за другой. Некоторые из них вскоре оживают, но бьют они уже по своим, это морская пехота использует захваченные средства «врага».
– Командир,– – раздается голос посредника над ухом Дымова. – Справа пятнадцать – «птурсы»!
Лейтенант резко поворачивается и видит щит с нарисованным силуэтом установки.
– Справа пятнадцать – цель! Одним снарядом – поразить!
– Товарищ командир, в какую часть мишени попасть?
Капитан первого ранга удивленно смотрит на Дымова и произносит:
– Ну, предположим, в правый верхний угол!
Залп. И в правом верхнем углу щита образовалась рваная дыра.
– В центр! – азартно приказывает Лопатинский. Второй выстрел разворотил центр мишени.
Капитан первого ранга вынул платок и промокнул вдруг вспотевший лоб.
– Ну, знаете…
На дороге показалась черная «Волга» и несколько автобусов. В двадцати метрах от корабля они остановились.
«Та-ак… Сейчас достанется на орехи за самоуправство», – подумал Ушаков и спрыгнул на землю.
Из «Волги» вышли министр обороны и главнокомандующий Военно-Морским Флотом. Капитан-лейтенант подошел к ним и доложил о выполнении задачи, возложенной на отряд кораблей.
– Ушаков, значит? – переспросил маршал фамилию капитан-лейтенанта.
– Так точно, Ушаков.
– А имя?
– Федор.
– Может быть, еще и Федорович? – поинтересовался главнокомандующий.
– Совершенно верно: Федор Федорович.
– Известный флотоводец и покоритель крепостей, – заметил главнокомандующий. – Всю жизнь воевал не по правилам.
– Жалуются на вас, товарищ капитан-лейтенант Ушаков, – усмехнулся маршал. Он повернулся в сторону генерала, командующего противной стороной. – Не по правилам воюет?
– Так точно, товарищ маршал. Не по правилам. Поэтому вот…
– Вот так и воюй дальше, капитан-лейтенант! Будь достоин великого тезки.
Ю. Леушев
РЫБАКИ
Рассказ
Богатырский храп сотрясает переборки маленького кубрика. Экипаж тунцеловного бота «Пятерка» набирается сил перед выборкой яруса. На верхней койке у входа спит старшина бота Мосолов.
До подъема остается час. Внезапно чуткое ухо старшины сквозь сон улавливает возню и громкие голоса, доносящиеся с палубы. Тотчас же словно невидимая пружина сбрасывает его с койки. Схватив фуражку, он выскакивает из кубрика.
Над ботом нависла косматая туча. Вот-вот ударит тропический ливень. Океан, всего час назад после выметки снасти проводивший рыбаков на отдых ласковым блеском, темен и хмур.
Мосолов прислушивается. Тишина. «Пятерка» мирно дрейфует, покачиваясь на океанской зыби. «Наверное, почудилось», – морщится старшина, намереваясь вернуться в кубрик, добрать сна, но, услышав голоса, шагает на бак.
Едва он выходит из-за рубки, в глаза ему бросаются клочки хрусткой обертки индивидуального пакета. Он поднимает глаза и видит молодого матроса Аниськина. С белым, как бумага, лицом Аниськин сидит на крышке трюма, а моторист Трохимыч, пожилой, угловатый дядька, присев на корточки, широким бинтом, как солдатской обмоткой, обвивает ему правую икру. Сквозь марлю просачивается кровь.
– В чем дело? – спрашивает старшина.
Аниськин начинает беспокойно ерзать. Трохимыч поднимает на старшину загорелое, в мелких морщинках лицо, вислые ржаные усы его начинают шевелиться.
– На акуле надумал покататься, ешкин цвет… – В голосе моториста одновременно звучат и насмешка и осуждение. – Фото, вишь ли, захотелось девке послать: погляди, дескать, какой я лихой наездник-буденовец! Поймал он эту акулу на поводец, подтянул к борту и сам на нее верхом.
Старшина сводит белесые брови, резко поворачивает голову. За бортом лениво трепыхается акула-людоед мако. А к лееру привязан фотоаппарат, объективом направленный на акулу. Плоские щеки Мосолова вздрагивают, в серых глазах вспыхивают недобрые огоньки.
– Снова шкодишь, Аниськин?
Матрос понуро молчит. Под налипшими ко лбу влажными вихрами беспокойно мечутся глазки-ртутинки.
– Вот схарчи она тебя, кто бы был в ответе? – Трохимыч укоризненно покачивает головой, заканчивает перевязку, выпрямляется, достает сигарету.
– Я же думал, что она дохлая, – шмыгает носом Аниськин. – Я же ее по башке кувалдой.
– «Дохлая»! – передразнивает моторист. – Чего ты, ешкин цвет, в их понимаешь? Помню, в первом рейсе я их тоже ловил. Все хотелось бифштекс испробовать с ейного мяса. Говорили, так вкусно – за уши не оттянешь… Вот раз я точно так же, как ты, наживил поводец сердцем тунцовым, бросил крючок за борт, жду. Акулы кругом так и кишели. Не прошло и десяти минут – клеванула. Хорошая акула, думаю, всю команду бифштексами накормлю. Выволок ее на борт, расспрашиваю ребят, с какой части этот самый бифштекс получается, а ребята впокатку. Зря, говорят, Трохимыч, старался, голубая акула тебе попалась, а ее не едят. Для бифштекса белоперую надо, а еще лучше мако, – он кивнул за борт. – Тьфу, думаю, надо же так опростоволоситься! Ну, потом решил: с паршивой овцы хоть шерсти клок. Выпотрошил ее, печенку наживил на крючок, а тушку за борт выбросил. На что она, тушка? Снова сижу, ожидаю, когда белоперая или мако клюнет. Минут через пять вижу – есть! А когда вытащил – глазам своим не поверил. Снова та, голубая, которую я выпотрошил, на крючке. Без нутра ожила! А ты – дохлая! С ими, брат, держи ухо востро. Они, ешкин цвет, и в котлетах кусаются!
– А ты чего ушами хлопал, Трохимыч? – Старшина дослушал байку и строго взглянул на моториста. – Кто сейчас на вахте?
Моторист, кряхтя, стал собирать с палубы обрывки вощеной бумаги.
– На вахте, понятно, я, – согласился он. – Только сам ты не хуже меня знаешь, чем я занимался. – Он выпрямился и в упор поглядел на Мосолова. – Харч готовил, я же нынче за тетю Фросю… Вышел вот с камбуза, очистки за борт смайнать, тут и увидел героя. – Он кивнул на Аниськина. – Добро еще вовремя подоспел! Мако только-только очухалась.
– Она же не шевелилась совсем, – оправдывается Аниськин, – я и подумал, что дохлая.
– Все это напишете в объяснительной, – перебивает старшина, переходя на официальный тон, – а сейчас с вами не разговаривают.
– З-зачем в объяснительной? – бледнеет матрос еще больше.
– Затем, что мне разгильдяи не нужны. По причине травмы отстраняю вас от работы, а вечером, когда подойдем к плавбазе сдавать улов, спишу.
– К-как «спишу»?
– Очень просто. С бота.
Прямой, поджарый Мосолов круто поворачивается, направляется к рубке. Серые глаза из-под широкого козырька фуражки, натянутой прямо, без малейшего намека на лихость, поблескивают решимостью.
– Какая же травма, Степан Гаврилыч?! – Аниськин начинает сдирать бинт с ноги. – О шкуру поцарапался! Знаете, какая у нее шершавая шкура? Наждак! Больше не повторится, честное слово.
– Сто раз слыхали, – не оборачиваясь, бросает Мосолов. – Срок отсиживать за тебя не хочу.
Аниськин растерянно глядит вслед старшине, затем отворачивается к океану. Отчаяние сдавливает горло. Он так рвался сюда, на тунцеловную флотилию, радовался, когда зачислили на «Пятерку»! А теперь его с попутным судном отправят на берег!
– Сам виноват, ешкин цвет, – тихо бурчит Трохимыч. – Сколько раз говорили – не балуй. А ты все свое… Не забыл, как за шкирку крючком подцепило? А как тунец в океан поволок? С рубки опять же ныряешь. Или не было этого?
Перечислив грехи Аниськина, он досадливо махнул рукой и поглядел в рубку. Сквозь открытое окно видно, как Мосолов достает из ящика тетрадь, вырывает листок, стряхивает авторучку.
«Ну, пропал паренек, – вздыхает Трохимыч, чувствуя за собой вину. – Надо же было старому дураку ябедничать», – ругает он себя.
Трохимычу жаль матроса. В общем-то, Аниськин парень старательный. Не укачивается к тому же. Работящий. А на выборке яруса всех ловчей поводцы скручивает. Ну, номер какой выкинет – так то по молодости. «Нет уж, здесь перегнул ты, Гаврилыч», – думает он, следя взглядом за старшиной. Но знает: заступаться за Аниськина бесполезно. Мосолов, хоть режь, не отступит. Кремень!
Огненный зигзаг раскалывает небо. Серая туча, словно для пристрелки, швыряет в бот горсть крупных капель, они гулко барабанят по рубке. И тут же ударяет тропический ливень.
– Петька, в кубрик давай! – окрикивает матроса Трохимыч, торопясь укрыться в рубке.
Аниськин мотает головой и остается на месте.
Втиснувшись в тесное помещение, густо заставленное и увешанное многочисленными приборами, моторист осторожно заглядывает через плечо старшины. Четкие буквы ровными рядами ложатся на косые линейки тетрадного листа.
«Капитану-директору тунцеловной флотилии, – читает он, – от старшины тунобота № 5 Мосолова С. Г. Рапорт. Сего числа матрос-ловец вверенного мне бота Аниськин П. В. …»
Трохимыч хмурится. Да, дело плохо. Чем же помочь пацану? Он отступает и, кашлянув в ладошку, невинным голосом произносит:
– Что, Гаврилыч, заявочка на снабжение? Мыла жидкого не забудь да ветоши бельевой побольше.
Мосолов бросает, не оборачиваясь:
– Не полощи мозги, Трохимыч. Сам знаешь, адвокатов я не терплю.
– Да, это известно, – вздыхает моторист, берет с рации иллюстрированный журнал, начинает перелистывать.
Некоторое время длится молчание. Трохимыч, продолжая листать журнал, поглядывает через раскрытую дверь на палубу. Окутанный плотной завесой дождя, Аниськин мокнет возле борта.
«Ладно, – решает моторист, – поговорю за него с ребятами с других ботов. Может, на «Тройку» возьмут. Там как раз не хватает матроса, да и старшина человек покладистый. Обязательно поговорю».
Долистав журнал до середины, Трохимыч задерживает взгляд на цветной вкладке. Некоторое время молча разглядывает репродукцию. Наконец не выдерживает:
– Эх, ешкин цвет, как здорово! Погляди-ка, Гаврилыч.
Старшина скашивает глаза, острые плечи взлетают к ушам, уголки губ вздрагивают.
– Что я, картинок не видал?
– Нет, ты все ж погляди, красота-то какая! – Лицо моториста просветлело, от глаз разбегаются веселые лучики. Он подносит журнал старшине. – Ну что, не нравится?
Картина называется «Рыбаки». Трое мальчишек с удочками на плечах, помахивая пластиковыми мешочками с уловом, шагают по лесной тропинке. Один из них, лет двенадцати, в пилотке, натянутой до ушей, чуть приотстав, занес над головой, точно саблю, сачок, целясь срубить голову раскидистому чертополоху. Мальчишек окружает молодой сосновый лесок. Верхушки деревьев кружевом выделяются на фоне яркого летнего неба. Солнечные блики, пробиваясь сквозь ветки, играют на одежде удачливых рыболовов, золотыми монетами рассыпаются по густо-зеленому травяному ковру.
Картина художнику удалась. В ней есть какая-то душевная сила, и под влиянием этой силы Трохимыч вроде как наяву чувствует острый смолистый запах.
– Эх, сюда бы сейчас! – мечтательно произносит он и постукивает корявым пальцем по вкладке. – До чего же я лес уважаю!
Мосолов, словно нехотя, цедит:
– А я рыбалку.
– Мало тебе здеся рыбалки?
– Хм… Какая это рыбалка? – усмехается Мосолов. – Промысел. Вот когда целый день с удочкой посидишь, а поймаешь тако-о-ого, – старшина вытягивает указательный палец, отмеряет большим две фаланги, – вот это да!
– И-эх! – с сожалением протягивает моторист. – Знал бы ты, какой дух сейчас над нашим Заборьем, ахнул! Вовсю бани дымят: в печах сушить гриб не управишься. Прошлым летом, когда мы со старухой своих навещали, по две сотни боровиков зараз притаскивали. И-эх, ешкин цвет! Крепенькие все, что шишечки молоденькие.
Моторист смолкает. Воспоминания захватывают его. Молчит и Мосолов. Положив на стол ручку, глядит на картину.
– А пацан-то небось сорванец! – наконец заговаривает моторист. – Вот тот, что в пилотке.
– Отчаянный, – как бы нехотя соглашается старшина и, помолчав, добавляет: – На Серегу моего вроде смахивает. Ну-ка дай. – Он поворачивает журнал к свету и уже со вниманием рассматривает репродукцию. – Точно, мой шалопай, – наконец подтверждает он, – будто с него нарисовано. – И какие-то мысли, далекие от крючков, поводцов, рапортов, заявок, оживают в его серых глазах.
– А я в молодости отчаянный был тоже, – покачал головой моторист. – Помню, раз в церкву пробрался на пасху. Дело под утро было. Старухи умаялись, в кучу сбились посередине, посапывают потихоньку. А я к ним подкрался, завязки от лаптей распустил, связал в один узел, а сам к выходу да как заору: «Пожар!» Ну, ешкин цвет, что там творилось!
– Это что! – вдруг оживляется старшина. – Вот когда я в мореходке учился, отмочили мы хохму. На втором курсе, кажется…
Глядит Трохимыч на старшину и не узнает. Совсем другой человек перед ним, озорной и веселый. Три года плавают они вместе, а таким еще ни разу его не видел. Вот тебе и кремень!
А Мосолов тем временем аккуратно разгибает скрепки, двумя пальцами вытягивает вкладку из журнала, пришпиливает ее к переборке.
– Ну, как?
Моторист улыбается. В глазах мелькает надежда. Он заглядывает старшине в лицо, вкрадчиво произносит:
– Может, все же простишь его, а, Гаврилыч? Паренек-то хороший…
Улыбка сползает с лица старшины.
– Расквакались мы, старик, вот что. Давно обедать пора да за снасть приниматься, а мы все баланду травим. – Он старается придать лицу строгое выражение, а глаза, то и дело косятся на «Рыбаков».
– А, Гаврилыч? – не отстает моторист. – Ну, пацан же еще.
Мосолов решительно отворачивается от репродукции, подходит к двери. Ливень стих. От косматой тучи не осталось и следа. По-прежнему неистовствует солнце. Густо-синим лаком поблескивает океан.
– Аниськин!
Матрос вздрагивает, как от удара, робко приближается. Мокрый, нахохлившийся, он чем-то напоминает только что вылупившегося из яйца цыпленка. В ртутинках-глазах застыла тоска.
– Чтобы последний раз, понял? – Скомканный листок в косую линейку летит за борт. Легким шлепком Мосолов подталкивает матроса к дверям кубрика. – А ну живо буди всех на выборку!
