Текст книги "Океан. Выпуск седьмой"

Автор книги: Леонид Соболев

Соавторы: Константин Бадигин,Юрий Сенкевич,Виталий Семин,Александр Поляков,Всеволод Белькович,Игорь Чернышев,Петр Пыталев,Валерий Белозеров,Александр Афанасьев,Григорий Сытин
сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 27 страниц)

– Товарищ капитан-лейтенант, время вышло, вставайте!

– Старшина? – тотчас же ответил тот, не открывая глаз. – Хорошо, старшина… Держись… Не забудь разбудить…

– Пора всплывать, товарищ командир, двадцать один час, – повторил старшина и поднял голову к подволоку, где за толстым слоем воды была спасительная тьма и воздух, чистый воздух, который сейчас хлынет в лодку.

Нетерпение охватило его.

– Вставайте, товарищ командир, можно всплывать, – повторил он, но командир очнуться не мог. Он подымал голову, ронял ее обратно на койку и повторял:

– Держись, старшина… боевой приказ… двадцать один час…

Разбудить его было невозможно.

Когда старшина это понял, он просидел минут пять, соображая. Потом прошел к инженеру и попытался поднять его. Но тот был совершенно без сознания.

В отчаянии старшина попробовал заставить очнуться кого-либо из тех, кого он наметил ранее. Но и они подымали голову, как пьяные, отвечали вздор, и толку от них не было.

Тогда он решился.

Он перенес командира в центральный пост и пристроил его под самым люком, чтобы воздух сразу хлынул на него. Потом подошел к клапанам и открыл продувание средней.

Все было в порядке. Знакомый удар сжатого воздуха хлопнул в трубах, вода в цистерне зажурчала, и глубомер пополз вверх. Лодка всплыла на ровном киле, и глубомер показал, что рубка уже вышла из воды. Теперь оставалось лишь отдраить верхний люк и впустить в лодку воздух. Тогда под свежей его струей командир очнется, и все пойдет нормально.

Во всей этой возне старшина очень устал. И как бывает всегда в последних секундах ожидания, ему показалось, что больше он выдержать не может. Свежий воздух стал нужен ему безотлагательно, сейчас же, иначе он мог упасть рядом с командиром, и тогда все кончится и для лодки, и для людей. Сердце его билось бешеным стуком, голова кружилась. Он полез по скобтрапу вверх к люку медленно, как во сне, когда руки и ноги вязнут и когда никак нельзя дотянуться до того, что тебя спасет. Руки его и в самом деле ослабли, и, взявшись за штурвал люка, он едва смог его повернуть. Еще одно огромное усилие понадобилось, чтобы заставить крышку люка отделиться от прилипшей резиновой прослойки.

Свежий, прохладный воздух ударил ему в лицо. Он пил его всей грудью, вытянув шею, смеясь и почти плача, но вдруг с ужасом почувствовал, что голова кружится все сильней. Он сумел еще понять, что люк надо успеть задраить, иначе лодку начнет заливать, если разведет волну, и не будет уже ни одного человека, кто это сможет заметить. Теряя сознание, он повис всем телом на штурвале люка, крышка захлопнулась под тяжестью его тела, руки разжались, и он рухнул вниз.

III

Очнулся он оттого, что захлебнулся. Рывком он поднял голову, пытаясь понять, где он и что случилось.

В лодке по-прежнему было светло и тихо. Он лежал рядом с командиром, лицом вниз, в небольшой луже, залившей палубу центрального поста. Командирские часы на руке показывали 21 час 50 минут. Значит, он только что упал, и откуда появилась вода – было непонятно.

Он встал и с удивлением почувствовал, что силы его прибавились, – видимо, так помог воздух, которым ему только что удалось подышать. Но открывать вновь люк было опасно: раз в лодке была вода, значит, рубка не вышла целиком над поверхностью бухты. Он в раздумье обвел глазами центральный пост, соображая, что же могло произойти. Тут на глаза ему попались часы на переборке у глубомера. Они показывали 0 часов 8 минут.

Это значило, что командирские часы разбились и что он пролежал без сознания больше двух часов. Все это время лодка дрейфовала в бухте, и с ней могло произойти что угодно, раз вода выступила из трюма на настил палубы.

Он пошел осматривать отсек и понял, откуда появилась вода.

Тот, кого он связал полотенцем, сумел освободиться от него и все-таки отдраить носовой люк. Но, по счастью, он только ослабил задрайки: у него или не хватило сил открыть люк, или вода, полившаяся в щель, привела его на момент в чувство и он понял, что делает что-то не то. Однако и этой щели оказалось достаточно, чтобы вода, покрывавшая над люком верхнюю палубу лодки, всплывшей только рубкой, уже залила трюмы.

Поняв, что очнулся как раз вовремя, старшина тотчас довернул задрайки носового люка, вернулся в центральный пост, пустил водоотливные помпы и только после этого решился открыть рубочный люк. Воздух снова ударил его по голове, как молотком, но на этот раз он сразу же перевесился через комингс люка и удержался на трапе. Скоро он пришел в себя и поднялся на мостик.

Торжественно и величаво стояло над бухтой звездное, чистое небо. Вспыхивающее на горизонте кольцо орудийных залпов осеняло мужественный, израненный город огненным венцом славы. Шумели волны, разбиваясь о близкий берег. Свежий морской ветер бил в лицо, выдувая из легких ядовитые пары бензина.

Старшина стоял, наслаждаясь ветром, воздухом и возвращенной жизнью. Он стоял, он смотрел в звездное небо и слушал глухой рокот волн и залпов.

Но лодка снова напомнила ему о том, что по-прежнему он остался единственным человеком, от которого зависит ее судьба и судьба заключенных в ней беспомощных, одурманенных людей: она приподнялась на волне и ударила носом о грунт. Тогда он перегнулся через обвес рубки, вгляделся во тьму и понял, что за эти два часа лодку поднесло к берегу и, очевидно, посадило носом на камни.

Опять следовало действовать, и действовать немедленно. Нужно было сняться с камней и уйти в море, пока еще темно и пока не появились над бухтой фашистские самолеты.

Он быстро спустился вниз, включил вентиляцию и с трудом вытащил командира на мостик. На воздухе тот очнулся. Но так же, как недавно старшина, он сидел на мостике, вдыхая свежий воздух и еще не понимая, где он и что надо делать. Старшина оставил его приходить в себя и вынес наверх еще одного человека, без которого лодка не могла дать ход, – электрика, одного из троих, намеченных им для всплытия.

Наконец они смогли действовать. Командир приказал продуть главный балласт, чтобы лодка, окончательно всплыв, снялась с камней. Электрик, еще пошатываясь, прошел в корму, к своей станции, старшина – к своему трюмному посту. Он открыл клапаны, и глубомер пополз вверх. Когда он показал ноль, старшина доложил наверх, что балласт продут, и командир дал телеграфом «полный назад», чтобы отвести лодку от камней. Моторы зажужжали, но лодка почему-то пошла вперед и вновь села на камни. Командир дал «стоп» и крикнул вниз старшине, чтобы тот узнал, почему неверно дан ход.

Электрик стоял у рубильников с напряженным и сосредоточенным вниманием и смотрел на телеграф, ожидая приказаний.

– Тебе какой ход был приказан? – спросил его старшина.

– Передний, – ответил он. – Полной мощностью оба вала.

– Ты что, не очнулся? Задний был дан, – сердито сказал старшина.

– Да я видел, что телеграф врет, – сказал электрик спокойно. – Как же командир мог задний давать? Сзади же у нас фашисты. Мы только вперед можем идти. В море.

Он сказал это с полным убеждением, и старшина понял, что тот все еще во власти бензинного бреда. Заменить электрика у станции было некем, а ждать, когда к нему вернется сознание полностью, было нельзя. Тогда старшина прошел на мостик и сказал капитан-лейтенанту, что у электрика в голове шарики вертятся еще не в ту сторону, но что хода давать можно: он сам будет стоять рядом с электриком и посматривать, чтобы тот больше не чудил.

Лодка вновь попыталась сняться. Ошибка электрика поставила ее в худшее положение: главный балласт был продут полностью, и уменьшить ее осадку было теперь уже нечем, а от рывка вперед она плотно засела в камнях. Время не терпело, рассвет приближался. Лодка рвалась назад, пока не разрядились аккумуляторы.

Но за это время воздух, гулявший внутри лодки, и вентиляция сделали свое дело. Краснофлотцы приходили в себя. Первыми очнулись те упорные подводники, которые потеряли сознание последними. За ними, один за другим, вставали остальные, и скоро во всех отсеках началось движение и забила жизнь. Мотористы стали к дизелям, электрики спустились в трюм к аккумуляторам, готовя их к зарядке. Держась за голову и шатаясь, прошел в центральный пост боцман. У колонки вертикального руля встал рулевой. Что-то зашипело на камбузе, и впервые за долгие часы подводники вспомнили, что, кроме необходимости дышать, человеку нужно еще и есть.

Среди этого множества людей, вернувших себе способность чувствовать, думать и действовать, совершенно затерялся тот, кто вернул им эту способность.

Сперва он что-то делал, помогал другим, но постепенно все больше и больше людей появлялось у механизмов, и он чувствовал, будто с него сваливается одна забота за другой. И когда наконец даже у трюмного поста появился краснофлотец (тот, кого он когда-то – казалось, так давно! – пытался разбудить) и официально, по уставу, попросил разрешения стать на вахту, старшина понял, что теперь можно поспать.

И он заснул у самых дизелей так крепко, что даже не слышал, как они загрохотали частыми взрывами. Лодка снова дала ход, на этот раз дизелями, и винты полными оборотами стащили ее с камней. Она развернулась и пошла к выходу из бухты. Дизеля стучали и гремели, но это не могло разбудить старшину. Когда же лодка повернула и ветер стал забивать через люк отработанные газы дизелей, старшина проснулся. Он потянул носом, выругался и, не в силах слышать запах, хоть в какой-нибудь мере напоминающий тот, который долгие шестнадцать часов валил его с ног, решительно вышел на мостик и попросил разрешения у командира остаться.

Тот узнал в темноте его голос и молча нашел его руку. Долго, без слов, командир жал ее крепким пожатием, потом вдруг притянул старшину к себе и обнял. Они поцеловались мужским, строгим, клятвенным поцелуем, связывающим военных людей до смерти или победы.

И долго еще они стояли молча, слушая, как гудит и рокочет ожившая лодка, и подставляли лица свежему, вольному ветру. Черное море окружало лодку тьмой и вздыхающими волнами, сберегая ее от врагов.

Потом старшина смущенно сказал:

– Конечно, все хорошо получилось, товарищ капитан-лейтенант, только неприятность одна все же есть…

– Кончились неприятности, старшина, – сказал командир весело. – Кончились!

– Да уж не знаю, – ответил старшина и неловко протянул ему часы. – Часики ваши… Надо думать, не починить… Стоят…

А. Поляков
ПО СЛЕДАМ ГЕРОЕВ «МОРСКОЙ ДУШИ»

Среди произведений художественной литературы периода Великой Отечественной войны одним из завоевавших большую любовь и признательность читателей была «Морская душа» Леонида Соболева. Новеллы, составившие книгу, написаны по горячим следам событий. Свидетелем и участником многих из них был сам писатель, вся жизнь и творчество которого неразрывно связаны с Военно-Морским Флотом нашей страны.

За четырнадцать лет службы на боевых кораблях Л. Соболев детально изучил флотскую жизнь. Впоследствии он вспоминал:

«Вместе с флотом прошел весь тяжелый путь его восстановления – от первого похода «Комсомольца» в 1922 году до ворошиловского «отлично» на маневрах 1930 года».

Великую Отечественную войну Леонид Сергеевич встретил на Балтике, причем в Таллине, откуда в годы своей флотской юности, когда город назывался еще Ревелем, ушел он в свой первый морской бой. В августе сорок первого Л. Соболев по его настоятельной просьбе был командирован в осажденную Одессу, а в начале февраля сорок второго года пришел на тральщике в сражавшийся Севастополь. Писатель пробыл в городе около двух месяцев.

Дни и ночи Соболев проводил в окопах и блиндажах переднего края, встречался с морскими пехотинцами и катерниками, разведчиками и снайперами, артиллеристами и летчиками.

Каждая новелла, родившаяся под пером писателя и вошедшая в большой цикл рассказов-миниатюр, построена на фактическом материале, ее герои – не выдуманные, а реальные люди, у многих из которых даже сохранены подлинные фамилии.

Если перелистать выцветшие соболевские записные книжки, блокноты и дневники военных лет, то с каждой их страницы повеет живой летописью одесской и севастопольской обороны, на основе событий которых созданы удивительные рассказы, наполненные драматизмом и юмором, любовью и ненавистью, романтикой и лиризмом. Каждая из новелл звучит светлым гимном мужеству, воинскому подвигу и любви к Отчизне.

Естественно, что материалы зачастую собирались под огнем врага, а очерки и новеллы писались на ходу. Все написанное сразу же попадало в периодическую печать. Этим можно объяснить и то, что какие-то подробности, детали оставались неизвестными, утерянными или забытыми и не вошли в книгу.

Автор этих строк, заинтересовавшись дальнейшей судьбой соболевских героев, решил из того, что по разным причинам в те далекие годы «осталось за бортом», в том числе и по соображениям военной цензуры, выбрать наиболее значительное, доселе неизвестное или мало известное, раздвинуть рамки повествования и пройтись дальше по следам отдельных героев «Морской души».

РАЗВЕДЧИЦА АНКА

В жаркие сентябрьские дни обороны Одессы моряки-разведчики, стоявшие в то время в районе Татарки, захватили «языка», оказавшегося штабным офицером. У него были обнаружены важные документы, раскрывающие замысел противника и представлявшие большую ценность для нашего командования. Отблагодарить разведчиков за столь ценную добычу к ним отправился член Военного совета Одесского оборонительного района бригадный комиссар И. И. Азаров. Он пригласил с собой находившегося в то время в Одессе писателя Л. Соболева, который с благодарностью принял это предложение.

– К разведчикам, к тому же морякам, с большим удовольствием! – радостно воскликнул Леонид Сергеевич.

В отряде разведчиков собрались люди с разных кораблей и частей флота. Пробираясь через лиманы и минные поля, они совершали смелые и дерзкие вылазки, на шлюпках высаживались в тыл врага, добывали командованию нужные сведения.

При посещении разведчиков с писателем произошел казус, о котором он и рассказал в новелле «Разведчик Татьян».

«Я отдернул руку, как от огня: одно дело трепать по щеке мальчишку, другое – взрослую девушку. И тогда за моей спиной грянул громкий взрыв хохота».

Так состоялось знакомство Леонида Сергеевича Соболева с героями его будущей новеллы «Разведчик Татьян».

Когда началась война, Анне Макушевой, которая стала прототипом разведчика Татьяна, не было и девятнадцати. Дочь колхозника из Беляевки умела ползать по-пластунски, владела любым оружием, плавала не хуже бывалых моряков. Анна знала все ходы и выходы в Одессе, могла пройти по всем катакомбам.

Нелегко было девушке в отряде разведчиков. Ей приходилось пробираться через плавни и камыши, не шелохнувшись, часами лежать под лучами вражеских прожекторов, подолгу отсиживаться в промозглых от сырости катакомбах. Но все тяготы жизни разведчица выносила с не меньшим, чем мужчины, мужеством. И какое бы задание она ни выполняла – совершала ли вылазку за «языком», вела ли разведку в тылу врага, собирала ли данные о продвижении вражеских войск, их численности, расположении огневых точек, – все доставленные сведения отличались четкостью и точностью. На Анну во всем можно было положиться – ее данные не нуждались в проверке.

Однажды ночью, оказавшись в расположении фашистских частей, разведчица провалилась в наспех сделанную землянку. Там оказался фашистский офицер, лежавший без движения. Анна осмотрелась, решила, что он мертв, и спокойно, беззаботно стала собирать в планшет штабные бумаги. На самом деле оказалось, что во время обстрела нашей артиллерией балка, поддерживавшая перекрытие землянки, обрушилась, ударила гитлеровца по голове, оглушила, и он потерял сознание. Но вот фашист пришел в себя. И не быть бы Анне в живых, не подоспей к ней на помощь другой разведчик, который все время не выпускал девушку из поля зрения.

Бесхитростными и скромными были бесстрашные моряки из разведки. Неистребимый флотский дух веселья и жизнерадостности постоянно царил в этом дружном коллективе. В отряде не увял юмор, здесь любили шутить и смеяться. Когда, например, разведчиков спрашивали, что хотели бы они получить в награду за свои боевые дела, они, не задумываясь, хором отвечали:

– Компот на третье!

Почти так было и на этот раз, когда в отряд приехали И. Азаров и Л. Соболев. Вот что рассказывал вице-адмирал Илья Ильич Азаров об этой встрече с разведчиками:

– Сведения, Добытые Анной Макушевой и другими разведчиками, оказались настолько важными, что отважную разведчицу следовало бы представить к званию Героя Советского Союза. Но мы, к сожалению, тогда этого не сделали. Приехав в отряд, я завел разговор о том, как они считают необходимым отметить успех разведчиков, и спросил: «Что хотите?» А они в ответ: «Сапоги сорок шестого размера Ивану Гуре (моряку из боцманской команды линкора «Парижская коммуна»), хромовые сапожки тридцать шестой размер для Аннушки и наган Угольку (так называли они своего командира Григория Поженяна, который был небольшого роста, юркий и черный).

Я сказал адъютанту: «Товарищ Штаркман, придется отдать наган».

«А я останусь без оружия?» – с обидой проговорил тот.

«В Одессе получишь. А какой же он командир разведчиков без нагана?»

Григорию Поженяну был вручен наган, а на следующие сутки доставлены две пары сапог – для Аннушки и Ивана Гуры…

До самого последнего дня обороны Анна оставалась в городе, ходила в разведку, помогала эвакуировать детей, ухаживала за ранеными. Ее тогда готовили для работы в тылу врага. Но надвинувшиеся события во многом изменили планы защитников Одессы.

Под давлением превосходящих сил противника наши войска вынуждены были оставить Киев, Донбасс и отойти к Ростову, а на Крымском направлении, прорвавшись через Перекопский перешеек, враг стал угрожать захватом Крыма. В случае оккупации полуострова одесский гарнизон оставался в глубоком тылу и стратегическое значение его практически терялось.

Исходя из сложившейся обстановки и в связи с угрозой потери Крымского полуострова, который был главной базой Черноморского флота, а также потому, что оборонять одновременно Крымский полуостров и Одесский оборонительный округ армия не могла, Ставка Верховного Главнокомандования решила эвакуировать Одесский район и за счет его войск усилить оборону Крымского полуострова. Далее предписывалось: сдерживая противника, эвакуировать оставшиеся предприятия, значительную часть населения, партийный и советский актив, вооружение, боеприпасы и, наконец, войска. Эта сложная и ответственная задача была выполнена успешно. Вместе со всеми в Севастополь из Одессы была переброшена и Анна Макушева.

Теперь отчаянно смелую разведчицу можно было встретить и на переднем крае обороны города, и на береговых батареях, и на причалах. Ее знали и любили многие защитники города.

В октябре сорок первого года во флотском экипаже формировалась бригада морской пехоты для отправки на другой фронт. Экипаж посетил бригадный комиссар И. Азаров, бывший тогда членом Военного совета Черноморского флота. В строю он увидел многих из прославившихся в Одессе разведчиков. Среди них были Анна Макушева, Григорий Поженян и другие. Девушка тут же обратилась с просьбой:

– Прошу включить меня с разведчиками в формируемую бригаду морской пехоты.

Разведчики поддержали ее. Но старшина второй статьи Анна Макушева была назначена для выполнения особого задания, и ее оставили в Севастополе.

Обратился к Илье Ильичу и Григорий Поженян: он пожаловался на то, что у него хотят отобрать тот самый наган, что он получил в Одессе.

– Наган не отбирать, – приказал бригадный комиссар командиру роты. – Он вручен Григорию Поженяну в награду.

Радостью заблестели глаза разведчика. Он был безмерно благодарен за принятое решение.

В севастопольском дневнике Соболева есть запись о встрече с разведчиками, знакомыми по Одессе. Леонид Сергеевич рассказал им о Москве, о параде 7 Ноября, об «эрэсах», только появившихся на вооружении, читал «Индивидуальный подход» и «Соловья».

Следует заметить, что новелла «Соловей» написана на одесском материале и героем ее стал разведчик Михаил Сурнин, которого за необычайную способность к звукоподражанию называли флагманским сигнальщиком. Он мог с изумительной точностью воспроизвести пение любой птицы. Бывало так, что гитлеровцы заслушивались птичьими трелями, не догадываясь, что это – сигнал разведчикам.

После выступления писателя перед моряками к нему подошла Анна Макушева. Леонид Сергеевич с радостью дал ей почитать новеллу «Разведчик Татьян».

– Похоже? – спросил он у Анны.

– Если б я была такая… – И после небольшой паузы робко спросила: – А что, верно – он так меня любил?..

Боевая жизнь разведчицы в Севастополе мало чем отличалась от одесской. Снова ходила она в тыл врага, добывала «языков», собирала разведданные. Однажды ей нужно было срочно доставить важные сведения. Когда она с Ялтинского шоссе пробиралась в город, ее заметил фашистский летчик. На бреющем полете он стал гоняться за девушкой. Она пряталась за кусты, вжималась в скалу, но преследование продолжалось. Наконец, когда летчик разворачивался на один из новых заходов, она бросилась с обрыва вниз, не очень-то надеясь, что удастся спастись. Но все обошлось благополучно.

В последние дни обороны Севастополя в одном из боев у Херсонесского маяка Анну ранило. Взрывом раздробило скалу, и осыпавшиеся камни завалили девушку. Ей придавило ноги, грудь. Тяжело раненную и контуженную, в беспамятстве ее захватили в плен гитлеровцы. Начался мученический путь по фашистским лагерям.

Будучи сама почти недвижима, Анна находила силы убеждать подруг, с которыми ее везли в товарных вагонах. А раны ее гноились, она часто теряла сознание. Даже гитлеровцы не выдержали и на одной из стоянок вывели Анну к санитарному вагону, чтобы сделать перевязку. Немецкие санитарки, восхищенные мужеством русской девушки, пожалели ее, и, пока одна перевязывала, другая тайком втолкнула ей в рот шоколад и влила две ложки какао. Но пришел офицер и сбросил Анну с операционного стола…

Много горя и страданий пережила Анна, но и в плену оставалась коммунисткой. Были допросы, пытки, истязания – она молчала. Отважная разведчица много раз бежала из концлагерей, из ровенской тюрьмы. Но всякий раз снова оказывалась в руках фашистских палачей. Последний концлагерь был в Саксонии. Отсюда мало кто выходил живым. Но Анна выжила. Вернувшись в родную Одессу, она шла по улицам и целовала камни мостовой.

…Улица Пастера. На углу ее – в помещении Консервного института – жили разведчики-моряки. На сероватой стене скромная мемориальная доска, напоминающая об их подвигах. На доске золотом высечены фамилии храбрецов, в числе которых Василий Алексеев, Олег Безбородько, Иван Гура, Арсений Зуц, Алексей Калина, Лазарь Конвиссер, Анна Макушева, Леон Нестеренко, Григорий Поженян, Константин Рулев, Михаил Сурнин, Петр Твердохлеб, Григорий Урбанский… Почти все они погибли в боях с врагом. Уцелели только Арсений Зуц, Анна Макушева, Григорий Поженян…

Бывая в Одессе, каждый раз приходит поклониться этому месту бывший разведчик, а ныне известный советский поэт Григорий Поженян – автор сценария кинофильма «Жажда», в котором он рассказал, как героически сражались и умирали разведчики. Только в фильме один из главных героев, Уголек, погибает, на самом же деле он жив, здоров, пишет чудесные стихи и сценарии.

Часто у мемориальной доски на углу Пастера можно увидеть и Анну Ивановну Макушеву. На груди у нее – орден Ленина и боевые медали, а во взгляде, несмотря на пенсионный возраст, сохранился задорный блеск молодости. И все же трудно поверить, что эта полная обаяния, спокойная, уравновешенная, скромная женщина и есть тот самый отчаянный, бесстрашный и мужественный старшина второй статьи Анна Макушева, хорошо известная всему Одесскому и Крымскому побережью в суровые годы войны.

Ни время, ни тяжелые испытания не сломили Анну Ивановну. Она продолжает оставаться в строю и трудится оператором в одном из почтовых отделений города-героя Одессы.

– Ну, а если грянет беда, – говорит она, – я готова опять идти со своими моряками в разведку. Только пусть этого не случится, а небо всегда будет мирным и светлым.