Текст книги "За кулисами диверсий"

Автор книги: Леонид Колосов

Соавторы: Михаил Михайлов,Вадим Кассис
сообщить о нарушении

Текущая страница: 26 (всего у книги 35 страниц)

Вся эта провокационная возня Пекина не может не беспокоить не только миролюбивые силы развивающихся стран региона, но и всех, кто заинтересован в укреплении мира на Дальнем Востоке и в Юго—Восточной Азии.

Для кого открывались секреты

Не так давно пекинские лидеры, расточая обольстительные улыбки, побратавшись с отставными натовскими генералами, водили хоровод вокруг Запретного города в китайской столице. Делегацию выходцев из прошлого возглавлял приближенный одного из фашистских главарей Геринга некто Гейнц Третыер.

Вся жизнь Третнера была связана с профессией специалиста по массовому уничтожению мирных жителей, начиная с бомбового удара по испанской Гернике в 1937 году и кончая последними днями второй мировой войны. Впрочем, и в послевоенные годы он не расставался с бредовыми идеями о нападении на Чехословакию и ГДР, Польшу и Советский Союз. Теперь, лишившись по возрастному цензу просторного кабинета с настенной стратегической картой, он подыскал себе надежных единомышленников у стен Запретного города.

Нет нужды повторять, что пекинское руководство ничего «просто так» не делает. НАТО с некоторых пор стало подобно магниту притягивать маоистов. Визит бывших натовских заправид в Пекин сблизил позиции хозяев и гостей. И вот после легкого флирта с третнеровекой камарильей Пекин еще активнее взялся за укрепление связей со странами НАТО, за увеличение импорта оружия.

Попутно пекинские штабисты–милитаристы занялись и такой немаловажной формой наращивания своей боевой мощи, как приобретение закрытой военной информации, хранящейся в сейфах других суверенных государств. Особенно промышленно развитых. Но и промышленный шпионаж шпионажу рознь. Случай, о котором речь пойдет ниже… Впрочем, все по порядку.

В октябре 1977 года в Канаде состоялся суд над инженером–консультантом системы связи ПВО НАТО Питером Трэу. Разбирательство проходило в обстановке исключительной секретности. Однако отдельные факты скандального дела Трэу все же стали достоянием общественности.

Он был привлечен канадскими властями к уголовной ответственности «за незаконное хранение информации и документов», а также за то, что «не принял должных мер предосторожности и своими действиями нанес угрозу их безопасности». Обращают на себя внимание такие детали: во–первых, власти Канады, имея в руках неопровержимые улики, еще в 1973 году лишили Трэу возможности доступа к каким бы то ни было секретным документам. Однако, как выяснилось теперь, он продолжал получать задания по линии НАТО на разработку секретных проектов в рамках своей специальности вплоть до февраля 1977 года.

Во–вторых, приговор, отправивший инженера–шпиона на два года за решетку, вызвал вдруг бурю негодования прежде всего в… США. В чем же дело? Ведь в США, кому положено, знали доподлинно о лишении инженера доступа к секретным бумагам. И все же продолжали снабжать его совершенно закрытой документацией. В общей сложности за этот период Трэу получил, ни много ни мало 85 секретных контрактов!

Непосвященному человеку разобраться в этой коллизии отнюдь не так–то просто. Свет на все пролила газета «Торонто стар». Она поведала о том, что вся информация по упомянутым выше вопросам не залеживалась в Канаде, а переправлялась через океан в… Пекин. В роли передаточного звена выступал некий Натан Рувель – юрист международного торгового агентства «Хилл, Бэттс энд нэшь» из Нью—Йорка. Система была отлажена и срабатывала безукоризненно. Получив особо важные документы, Рувель тут Же выходил на связь с агентами Пекина и передавал их из рук в руки.

Известно, что в Соединенных Штатах существует весьма могущественная китайская община. Часть ее – пропекински настроенные лица китайской националы ности, именуемые хуацяо, заняты в самых различных областях науки, техники, просвещения, в бюрократическом аппарате, торговле Нью—Йорка. «Торонто стар» называет пока лишь один дуэт хуацяо–К. Чэна и Л. Сю, которые, по ее словам, поддерживают постоянные «контакты с Пекином» и являются пронекинскими активистами хуацяо в США. С ними–то и общался «юрист» Рувель, а точнее–завербованный американскими спецслужбами торговец чужими секретами.

Итак, кажется, теперь все становится на свои места: передавая конфиденциально секретные материалы Трэу, американские специалисты знали, что они попадут из канадских сейфов точно по адресу – в пекинские. Такой пассаж вполне понятен в условиях пресловутой нормализации американо–китайских отношений. Журнал «Форин афферс», например, писал: «США должны резервировать за собой право непосредственно продавать Китаю военную технику… в случае ухудшения советско–американских или советско–китайских отношений». В этой цитате, применительно к описанному случаю, достаточно лишь заменить слова «военная техника» на «секретную информацию», и все будет понятно.

Во всей этой истории удивление вызывает одно: неужели в Вашингтоне до сих пор не уяснили простую истину–тот, – кто сегодня помогает вооружать китайских милитаристов, в любой момент сам может угодить под их прицельный огонь. Что же касается непосредственно «операции хуацяо», то канадские власти, разумеется, сами разберутся, как и почему без их ведома, попирая национальные законы страны, с ее территории осуществлялась беспрецедентная акция по торговле информацией закрытого свойства.

СЕКРЕТЫ СЕКРЕТНЫХ СЛУЖБ

«Электра» не вернулась

За последние полтора–два десятилетия Япония стала ареной многих политических заговоров, убийств, похищений или же попыток похищений иностранцев – коммерсантов, дипломатов, журналистов, общественных деятелей, моряков, государственных служащих. Как правило, за каждым заговором маячила зловещая тень Центрального разведывательного управления (ЦРУ). На ролях непосредственных исполнителей незаконных операций подвизались главным образом завербованные ЦРУ лица японской национальности либо американцы японского происхождения. Не обходилось и без исключений. Но главное, что хотелось бы подчеркнуть, – уголовные акции такого рода разыгрывались с соучастием японской полиции и в той или иной степени оказывали влияние на официальную политику страны. Бывали случаи, когда и сами полицейские чины становились жертвой мести ЦРУ.

Перед нами стенограмма протокола № 45 – комиссии по делам кабинета министров нижней палаты японского парламента. Запрос депутата Оидэ гласит: «Что касается реально возникших инцидентов, то они породили множество проблем. И эти проблемы нужно решать. Нужно решать их с учетом гарантированных в нашей конституции прав человека и недопустимости с точки зрения правовой системы Японии неконституционных явлений. Прежде всего должны защищаться права человека… Не настало ли время, чтобы в пределах, известных главному полицейскому управлению, японскому народу прямо сказали о том, что такое ЦРУ, что делается полицией для защиты народа, для ограждения влияния ЦРУ на жизнь народа?»

Было бы наивно полагать, что в высших эшелонах власти современной Японии нашелся человек, осмелившийся вступить в единоборство с ЦРУ. Что же касается японской полиции, то она давно находится в тесном контакте с американской разведкой. Причем если она, затевая очередную акцию, прибегает к сво–им излюбленным методам – угрозам, запугиванию шантажу объекта, то непременно устанавливает связь с охранным отделением главного полицейского управления. Немало японских полицейских за минувшие годы были завербованы ЦРУ, выполняя поручения его дальневосточного штаба, который сперва размещался в Токио в здании «Юсэн биру». На его фасаде для прикрытия была прибита вывеска «Ди—Ар-Эс» («отдел документальных исследований»). Потом штаб–квартира дальневосточного филиала ЦРУ переехала на базу Йокосука, в невзрачного вида дом, неподалеку от моря. Его достопримечательностью являлись: американский флаг и высоченная антенна. Она стала постоянно действующим передаточным звеном между Лэнгли и представителями американской разведки, работающими под «крышей» посольства США в Токио.

Как отмечает вашингтонский корреспондент газеты «Иомиури», Япония все послевоенные годы выступала в роли аванпоста ЦРУ на Дальнем Востоке. Так, например, здесь «работали» американцы Дж. Я. Кэннон, Кларк, Мэрфи, Браун, Глазго, американцы японского происхождения (нисэи) – Виктор Мацуи, Кавада, Фукуда, Номура, Хасимото, Тони, Тами Идзумимото и другие.

Все перечисленные агенты входили в группу, которая занималась осуществлением операций в области «грязной работы» (тайными операциями): заговоры, похищения, подрывные акции, подкупы, вербовка и т. д. Вторая группа сотрудников ЦРУ находилась непосредственно в американском посольстве, занимаясь сбором политической, экономической и культурной информации. Так, по сведениям «Иомиури», с 1950 по 1968 год главным «специалистом» по проблемам Дальнего Востока в Токио работал Уильям Нельсон. В 1957 году, когда Советский Союз впервые в мире осуществил запуск искусственного спутника Земли, он и руководитель «грязных операций» Тами Идзумимото получили из центра секретное указание: «Собирать информацию по космическим проблемам через туристов, возвращающихся из СССР. Давать всем отправляющимся в СССР задания привозить пробы грунта из районов, прилегающих к советским базам по запуску спутников, хотя бы одну горсть». Соответствующие американские научно–исследовательские центры надея–дись с помощью анализа частиц, остающихся на земле после запуска ракеты, выяснить характер ее горючего.

В 1960–1966 годах секретные операции, которые ЦРУ осуществляло против социалистических стран и демократических организаций в самой Японии, направлялись Уильямом Блоу, который позже, по свидетельству «Иомиури», участвовал в проведении переворота в Чили, а ныне занимает руководящее кресло в Дальневосточном отделе Лэнгли. И уж кому, как не этому господину, знать историю, которая закончилась столь трагически.

О ней наш рассказ.

Начальник второго охранного отделения главного полицейского управления Японии Масаки Накамура добрался до своего дома в тот вечер довольно поздно. После отпуска накопилось немало неотложных дел, а тут еще предстояла длительная командировка в Соединенные Штаты. Поездка в США – дело заманчивое, да и почетное: Вашингтон предоставлял для руководящих сотрудников японской полиции всего одну «путевку» в год. Да и льготные условия не могли не прельщать: бесплатный проезд в оба конца, бесплатные гостиницы, оплата питания, кое–что на карманные расходы. Срок тоже приличный – за 2 месяца можно увидеть столько интересного…

Размечтавшись, Накамура отложил в сторону газету и включил телевизор. Зазвенел телефон. Полицейский привык к ночным, утренним звонкам – служба беспокойная, требующая постоянного напряжения.

– Страховое агентство просит у господина Накамуры прощения за столь поздний час. Но нас очень просили связаться с вами именно сегодня и предложить застраховать вашу жизнь на случай…

– Кто просил?!

– Человек не назвал своего имени, но представился сотрудником вашего управления…

Профессионально уточнив некоторые детали, Накамура уверился в надежности человека, находившегося на противоположном конце провода.

– Жду вас завтра, здесь. Запишите адрес: Тиёда–ку, Хаябуса–тё, 13…

По третьему каналу с ипподрома транслировали осенние бега. В третьем заезде бежал его любимец по кличке Пегас. Накамура знал хорошо не только эту стремительную, сильную, как пружина на старте, лошадь, но и жокея. Когда–то он начинал с ним службу в полиции, а вот теперь… Кусакабэ–сан стал вольной птицей, имеет приличный заработок, целый веер юных поклонниц, а он прозябает в стенах самого «холодного» управления. Накамура почему–то вдруг вспомнил, что из полиции за последние годы ушло немало его добрых знакомых. Одни перешли в частные сыскные фирмы, другие открыли коммерческое дело, третьи неплохо устроились в Управлении национальной обороны (У НО).

Друзья тоже предлагали ему перейти в УНО. Соблазняли тем, что при втором отделе управления по настоянию деятелей из правящей либерально–демократической партии создавалось особое исследовательское бюро, а точнее – разведывательный орган. В парламенте его появление отстаивали на том основании, что, мол, нынешняя международная обстановка диктует необходимость заниматься сбором разного рода информации и Управлению национальной обороны. Своих опытных кадров в этой области УНО не имело. Вот и пришлось тогда консерваторам постучаться в двери шефа полиции…

На сотрудников бюро были возложены различные функции – осуществление радиоперехватов, обработка материалов, получаемых из охранного отделения главного полицейского управления, ну и как само собой разумеющееся – поддержание контактов с ЦРУ. Впрочем, Накамура лучше других знал, что практически вся секретная информация, которой располагает его управление, попадает прежде всего в руки ЦРУ. Может быть, именно поэтому ЦРУ столь скептически и относится теперь к делам разведывательного органа УНО. Получая «слиеки» из полиции, оно в нем мало заинтересовано.

Зти мысли одолевали его и весь следующий день, когда он страховал на приличную сумму (за счет управления!) свою жизнь, когда подписывал ордер на арест опасного рецидивиста Ясито и просматривал годовой финансовый отчет. Окончательно из равновесия его вывел во время обеденного перерыва его подчиненный Сюндзо Судо..

– Вчера мне позвонил один приятель, который работает на ЦРУ, и попросил уточнить, кому принадлежит машина с номерным знаком нашего управления.]/[что же вы думаете? Он назвал номер вашего автомобиля!

– И вы подтвердили это? – Судо заметил, что голос начальника дрогнул.

– Да, Накамура–сан. С моим другом нельзя играть втемную. Он не та фигура. Все равно узнал бы. Но тогда мне, согласитесь, за обман несдобровать.

Накамура промолчал, но для себя сделал вывод: ЦРУ вело за ним слежку. Однако докопаться до причины начавшегося лихолетья он так и не смог. Он не думал, что встреча с Мацуоки, состоявшаяся за неделю до этого разговора, могла стать для него роковой.

Нисэй Ямада никогда не слыл лириком. Его указания всегда носили конкретный, не терпящий возражений характер. В ЦРУ его за это ценили и поручали самые ответственные задания.

– Завтра установите наблюдение за человеком, который около восьми утра зайдет в кафе «Хани» в подвальном помещении здания «Тэкко биру». Коренаст, возраст около 40 лет. Лицо круглое. Держится настороженно. – Ямада, помолчав, бросил: – Ясно?

Агент Масаки согласно кивнул головой.

«Ровно в 8.00 в кафе вошел мужчина, соответствующий приметам Ямады, и, внимательно оглядевшись, сел за свободный столик. Он находился в кафе около 30 минут. Затем поднялся и вышел на улицу. Отсюда мы начали вести за ним слежку. Он проследовал мимо южного выхода из Токийского вокзала и через Кадзибаси вышел на Гиндзу; Там в течение получаса он прогуливался, делая вид, что разглядывает витрины магазинов. Было ясно, что он беспокоится, нет ли за ним наблюдения. В 11.30 он остановил такси и поехал в район УэНо. Выйдя из такси в переулке района Дайто–ку, он подошел к черному дощатому забору, окружавшему небольшой дом, и, открыв дверь, скрылся внутри. На двери не было таблички с фамилией владельца. До 19.00 из дома так никто и не вышел: На следующее утро мы начали наблюдение неподалеку от кафе «Хани». Вскоре мы увидели его, выходящего из кафе. Прогулочным шагом он направился в сторону Гиндзы и вскоре подошел к кинотеатру в районе Цу–кидзи. В 10.20 он купил билет и стал прогуливаться в фойе. Затем вдруг подошел к телефону–автомату и стал набирать номер. Я стоял неподалеку от него, и мне удалось услышать, как он сказал: «Мосимоси! Это говорит Мацуока!» Так я узнал его имя.

Закончив разговор, Мацуока быстрым шагом вышел из кинотеатра и стал искать такси. В 10.42 он подъехал на такси к зданию министерства просвещения на Торанамоне и, выйдя из машины, несколько раз смотрел на часы. Было ясно, что он кого–то ждет. Вскоре со стороны Акасаки к Мацуоке подъехал черный лимузин. Открылась дверца, и он сел в машину. В 10.55 она остановилась возле дома по адресу: Тиёда–ку, Хаябу–са–тё, 13. На доме была укреплена табличка: «Масаки Накамура». Мацуока вышел из машины и скрылся в особняке.

Через несколько дней мне удалось по номеру машины установить, что она принадлежит главному полицейскому управлению. Остальное помог уточнить мой знакомый полицейский Сюндзо Судо».

Приезд полицейского чина к своему начальнику вряд ли мог вызвать подозрение у руководства японской полиции. Накамура принимал у себя дома многих сотрудников. Одни беседы носили конфиденциальный характер, другие – за обеденным столом, без соблюдения особых мер предосторожности. Однако его отношения с Мацуокой носили совершенно особый характер.

Дело в том, что Мацуока был завербован ЦРУ и вел шпионскую работу против Советского Союза. Добывая какие–то «сведения», чаще всего придуманные им самим, он за соответствующую мзду продавал их Накамуре. Американская разведка с помощью своей агентуры вскоре раскусила этот альянс. В посольстве США негодовали: как он посмел вступить в преступную связь! Было решено проучить виновных. В первую очередь – Накамуру. В Вашингтон полетела шифрограмма: «Передача Мацуокой информации японской полиции наносит серьезный ущерб интересам США. Его участь решим на месте. Приглашение Накамуре просим оставить в силе».

В практике американо–японских отношений по полицейским службам не было сбоя: пребывание любого сотрудника японской полиции в США использовалось сперва для тщательного изучения и обработки челорека, а затем для его вербовки. В любом случае полицейский возвращался домой, будучи крепко связан с ЦРУ. Случай с Накамурой стал исключением. Его решили проучить…

В заключение приведем еще одно сообщение, опубликованное «Иомиури»:

«17 марта 1960 года в воздухе на большой высоте над гористой местностью, недалеко от реки Огайо в южной части штата Индиана, взорвался пассажирский самолет «Электра» авиакомпании «Норт—Вест Эйрлайн». Все находившиеся на борту 63 человека погибли. Ни одного целого трупа обнаружить не удалось. Остатки крыльев самолета были найдены в 3 километрах от того места, куда упали моторы. Самолет следовал рейсом Миннеаполис – Майами через Чикаго. Взрыв произошел через 30–40 минут после взлета с аэродрома в Чикаго. В тот же день, уже после того, как стало известно об этой катастрофе, в 17.44 в полицейском управлении Чикаго раздался странный телефонный звонок, и детский голос сообщил: «В самолет, вылетевший с чикагского аэропорта «Мидуэй», заложена бомба. В числе погибших – начальник второго охранного отделения главного полицейского управления Японии Масаки Накамура…»

Вместе с Накамурой погибла и его переводчица – Икэда Тиёки, которая служила в ЦРУ и проживала в Соединенных Штатах. По первоначальному замыслу ей поручалось осуществить вербовку Накамуры. Когда же в Лэнгли было решено вербовку заменить казнью, менять ничего не стали. Маршруты, встречи были заранее известны Накамуре, и любое отклонение от программы могло вызвать у него нежелательное подозрение. Особенно это касалось переводчицы. Шефы американской разведки решили принести в жертву и ее.

Взрыв над штатом Индиана потряс своей нечеловеческой жестокостью все слои японской общественности. Только ничтожное число лиц, причастных к этому страшному инциденту, знало его подлинную подоплеку. Но даже и те, кто знал, не могли ответить на вопрос: какова же была та информация, которую получил Накамура и из–за которой ЦРУ погубило столько невинных людей!..

Длинные руки Сеула

У этого преступления длинная история. А начало ее было разыграно согласно канонам американского детектива.

После прошедшего под утро ливня улицы Токио походили на парную. Первый августовский тайфун уже отшумел над японской столицей, и, судя по всему, этот дождь стал его последним заключительным аккордом. Но солнце было еще задернуто серым покрывалом облаков.

Ким Тэ Чжун, шаркая шлепанцами, подошел к окну, неторопливым движением отодвинул в сторону плотную штору. Рассеянный уличный свет вяло упал на низенький журнальный столик. Окна номера выходили на запад, и даже в ясный день солнце посещало временное пристанище Ким Тэ Чжуна лишь после пяти часов вечера. Он щелкнул выключателем телевизора и прошел в ванную. Из зеркала над громоздким фарфоровым умывальником на него глянуло лицо уставшего от тревог немолодого человека. Желтая сморщенная кожа дряблыми складками висела на квадратных скулах. Ровные ниточки жестких бровей подчеркивали выпуклый лоб, ежик черных волос. Из–под них щурились щелочки глаз с темными матово блестевшими зрачками.

Наскоро ополоснув лицо и руки холодной водой, Ким Тэ Чжун накинул на острые плечи легкий халат. На широких рукавах, спине, длинных, путающихся в ногах полах английскими буквами было выведено название отеля: «Гранд палас».

Постоялец 2211‑го номера «Гранд паласа» тяжело опустился в кресло перед цветным телевизором марки «Сони», прислушался к монотонной, словно звучащей на одной ноте, речи комментатора. И хотя его родным языком был корейский, он, прожив в Токио без малого десять месяцев, уже мог уловить основной смысл телепередачи. Получасовая утренняя программа посвящалась событиям на Корейском полуострове.

Ким Тэ Чжун повернул рычажок, прибавил звук и весь обратился в слух. На экране появилась знакомая со школьной скамьи географическая карта – схема полуострова. Названия городов – Сеул, Пхеньян, Вонсан – были обозначены японскими иероглифами, но он «читал» их так же свободно, как прилежный ученик сдает учителю страноведения экзамен по немой карте. Жирная белая линия, наложенная на 38‑ю параллель, разделяла полуостров на два государства – Корейскую Народно—Демократическую Республику и Южную Корею. Засыпать эту разверзшуюся пропасть, укрепить пока еще зыбкие связи между Югом и Севером Кореи, приблизить день мирного объединения страны – вот какими мыслями жили все эти долгие месяцы Ким Тэ Чжун и его товарищи по борьбе, такие же политические эмигранты. «Скоро, – скучным беспристрастным голосом вещал диктор, – состоятся экономические консультации на правительственном уровне между Японией и Южной Кореей. Эта страна крайне заинтересована в модернизации стратегических областей своей промышленности с помощью японских инвестиций…»

Ким Тэ Чжун взглянул на мини–календарик, вмонтированный в циферблат ручных часов: «Сегодня 8 августа. Стало быть, консультации состоятся…» – Он скосил глаза на дверь, выходящую в гостиничный коридор. С минуты на минуту должен был прийти Ян Ир Дон. Он пригласил его к себе в гостиницу для обсуждения некоторых практических вопросов, связанных с деятельностью политических эмигрантов, проживающих в Японии. Тотчас после завтрака Ким Тэ Чжун вместе с Ян Ир Доном отправятся к императорскому дворцу и там с глазу на глаз поговорят о делах. Так было задумано.

Японо–южнокорейский военный альянс принимал с каждым годом все более зловещие черты. Это ни для кого уже не было секретом. Переговоры между Токио и Вашингтоном позволяли судить о том, что с Японии не снимается ранее возложенная Соединенными Штатами ответственность «за безопасность южнокорейского режима». Печать широко комментировала эту далеко идущую формулу. Сведущие наблюдатели указывали на реальную возможность увеличения японской стороной поставок военного снаряжения сеульскому режиму. Делегация высоких чинов Управления японских сил самообороны й научно–исследовательского центра побывала в Южной Корее, где знакомилась с положением дел в южнокорейской армии.

В дверь осторожно постучали. Ким Тэ Чжун поднялся навстречу гостю. Он уже успел сменить гостиничный халат на легкий серый костюм.

– Входите, входите! – Он протянул руку. В его манере держаться было что–то доверчивое и вместе с тем властное. – Вы точны, Ян Ир Дон, как обычно. – Пропуская вперед главного гостя, он столь же приветливо поздоровался с его приятелем Ким Гён Ином. Оба они были хорошо знакомы Ким Тэ Чжуну, и он даже обрадовался, что Ян привел с собой Ким Гён Ина. «Это придаст нашей встрече более естественный характер и вызовет меньше подозрений у разного рода «наблюдателей», – подумал он.

– И не страшно вам жить на двадцать втором этаже? – полушутя поинтересовался Ян Ир Дон, указывая легким кивком головы на журнальный столик.

– Ах это… – рассеянно протянул владелец помета. – Полагаю, что волнение преждевременное. – Он взял со столика один из последних номеров «Дейли Иомиури» с фотографиями «проснувшегося» вулкана Асо в префектуре Кумамото. – Восемь лет молчал, а посмотрите, какой кра–са–вец! – нарочито растягивая последнее слово, Ким сделал на нем ударение.

– Вам не кажется, что от действующего вулкана до землетрясения может оказаться всего один миг? – Ян Ир Дон прищуренными глазами обвел почти квадратную комнату, как бы спрашивая хозяина, в какой стене могут быть запрятаны подслушивающие устройства, й нарочито громко продолжал:

– Помните землетрясение 1923 года? Потребовалось всего восемь секунд, чтобы превратить Токио в руины и пепелища. Но тогда в столице проживало что–то около полутора миллионов человек. Не выбралось из этой катастрофы 140 тысяч. Нынешний город вобрал в себя 12 миллионов жителей. Представляете, какие возможны жертвы?!

Хранивший до этого молчание Ким Гён Ин заметил:

– Я слышал, что японские тектоники разработали «упреждающий» проект борьбы с землетрясениями. Они предлагают пробурить в зоне наиболее вероятного эпицентра несколько десятков скважин, заложить в них взрывчатку и искусственно вызвать опережающее землетрясение…

– Я не специалист в этой области, но это все равно что выпустить из бутылки джинна, – засмеялся Ян Ир Дон.

– Между прочим, туристические фирмы и торговцы назвали очнувшийся вулкан Асо «злым джинном», – потряс газетой Ким Тэ Чжун. – Они из–за него терпят сплошные убытки. Ежегодно в префектуру Кумамото наезжало до 30 тысяч любителей горных троп и пейзажей. А теперь полиция запретила приближаться к горе Асо на пушечный выстрел. Вот, почитайте!

– Зато наши иммиграционные власти распахнули перед японскими туристами все двери, – ехидно вставил Ким Гён Ин, – Сто девяносто тысяч за восемь месяцев. Невиданная цифра!

Ким Тэ Чжун, пользуясь правом хозяина, вежливо прервал беседу и пригласил гостей к завтраку. Столик был скромно сервирован на три персоны. «Словно знали, что я буду не один», – подумал про себя Ким Тэ Чжун, но тут же отогнал эту мысль и начал изучать меню.

В центре на белой скатерти стояла изящная вазочка с пурпурным тюльпаном. Бесшумно двигались официанты. Из–под прикрытого изящным козырьком потолка ненавязчивым пианиссимо по залу растекалась знакомая мелодия из популярного кинофильма «История любви». Наконец подали кофе.

Ровно в 13 часов 30 минут Ким Тэ Чжун и его коллеги покинули столик и, не торопясь, направились к выходу. В дверях Ким Тэ Чжун успел заметить открытую, совершенно пустую кабину лифта, незнакомых людей в масках и вдруг почувствовал, что проваливается куда–то вниз…

…Машина с дипломатическим номером на повышенной скорости проскочила мимо ограды Белого дома, свернула в полупустой, окутанный бурым мраком переулок, неожиданно развернулась на сто восемьдесят градусов и, захлебнувшись в выхлопном облаке газа, помчалась обратно. Вечерний Вашингтон, обряженный сполохами рекламы, жил своей размеренной жизнью.

На уныло длинной торговой магистрали негритянского квартала бисер электрических лампочек отра–жался в черных лужах тротуара, соперничая с трепетными бликами перевернутых созвездий. Автомашина с выключенными фарами вырвалась из прилегающей улицы и остановилась перед лавкой деликатесов. Из нее вышел человек среднего роста в легком плаще и незаметно слился с разношерстной толпой. Через час с небольшим он уже сидел в кабинете своего шефа на территории южнокорейского посольства, четко фиксируя в памяти рубленые фразы инструктажа:

– Наши консульские работники заготовили для вас новый дипломатический паспорт с западногерманской въездной визой. Вам надлежит первым же рейсом вылететь в Бонн. Там вас ждет пост советника посольства. В этом качестве вам надлежит провести операцию особой важности. Детали узнаете на месте. Пока запомните главное: отныне вас зовут не Ли Сан Хо, а Ян Дон Вон. Резюмирую: вы – господин Ян, советник южнокорейского посольства в ФРГ. Надеюсь, все понятно?

Погожим июньским днем 1967 года Ян Дон Вон сошел по трапу самолета авиакомпании «Люфтганза» на поле международного аэропорта Кёльн—Бонн.

С той поры, когда Ян близко познакомился в Сеуле с директором Центрального разведывательного управления и перешел к нему на службу, сменив мундир офицера морской пехоты на фрак дипломата, ему приходилось выполнять разные задания. Под вымышленными фамилиями он подвизался в посольствах, специализировался на краже секретных документов, занимался вербовкой шпионов, набил руку на шантаже и провокациях. Какую «работу» ему предложат здесь, на берегах Рейна, он еще не знал, но догадывался, что «простой» игры ожидать не приходится. Его считали птицей «высокого полета».

– Итак, господин советник, – посол Южной Кореи в Бонне Дук Шин Чой многозначительно приподнял брови, – вам предстоит провести операцию под кодовым названием «Плюс 17». Скажу откровенно, задание не из легких, но вам оно но плечу. Иначе мы как–нибудь обошлись бы собственными силами и не тревожили вас с этим срочным вызовом из Вашингтона.

Ян Дон Вон из собственного опыта знал: если секретнее задание исходит от самого посла, значит, дело носит совершенно особый характер и связано с непосредственной директивой «Центра».

– Вам сорок лет, господин советник, а для человека с вашей нелегкой, я бы добавил рискованной, профессией этот возраст означает расцвет сил и творческих возможностей, – расплывшись пастозными щеками, польстил Ян Дону Вону посол. – А теперь, не теряя времени, перейдем к существу нашего дела.

Они спустились по лестнице во двор посольства…

Не одну бессонную ночь провел в то лето Ян Дон Вон, раскладывая перед собой сложнейший пасьянс операции. В кратчайший срок ему предстояло «обезвредить» группу южнокорейских граждан, находившихся в ФРГ и выступавших против сеульского режима. В понятие «обезвредить» входило не только похищение семнадцати инакомыслящих лиц, но и их насильственный вывоз в Сеул.

Ян Дон Вон выполнил задание и 7 декабря 1957 года снова объявился в США под своим прежним именем Ли Сан Хо, беспрепятственно получив аккредитацию при южнокорейской миссии в ООН в ранге министра. Дипломат–разведчик был щедро отмечен начальством: ему присвоили звание бригадного генерала разведки. «Я привел этих бунтовщиков в посольство, даже не связав никому руки, – бахвалился генерал–гангстер на банкете среди своих самых близких дружков–сослуживцев. – А потом мы затолкали их, как стадо баранов, в транспортный самолет и перебросили из Бонна в Сеул. Ну, а там с ними обошлись по всем правилам. Кое–кого поставили к стенке. В том числе и этого сочинителя музыки Юн И Сана…»