Текст книги "За кулисами диверсий"

Автор книги: Леонид Колосов

Соавторы: Михаил Михайлов,Вадим Кассис
сообщить о нарушении

Текущая страница: 24 (всего у книги 35 страниц)

КИТАЙСКАЯ КАРТА

Великоханьские шовинисты

Официальный рупор Пекина газета «Жэньминь жибао» и другие органы массовой информации в последнее время много внимания уделяют пропаганде новой конституции КНР, которая была принята на первой сессии Всекитайского собрания народных представителей (ВСНП) пятого созыва в марте 1978 года. Подчеркнуто–патетически в общем хоре звучит хвала «мудрой национальной политике» Пекина. В этой связи представляется небезынтересным разобраться и выяснить: действительно ли новая конституция обеспечивает подлинные права «шаошу миньцзу» – «национальным меньшинствам», как именуют в Китае в официальных документах неханьские, то есть некитайские, народы.

Если подсчитать площадь, на которой проживают 50 наций, народностей, этнических групп общей численностью более 50 миллионов человек, то она составит 60 процентов всей территории Китая. Такова статистическая сторона вопроса.

Неханьские народы в основном расселены в приграничных районах Северного, Северо—Западного, Южного и Юго—Западного Китая. Эти земли издавна подвергались колонизации; в отношении некитайских народов осуществлялась политика геноцида, насильственной ассимиляции. Жители приграничных областей не раз вместе с китайцами поднимались на вооруженную борьбу против китайских императоров и милитаристско–феодальных группировок, оказывали сопротивление гоминьдановской реакции, участвовали в китайской революции, которая, как они надеялись, должна была, наконец, открыть путь к равноправию всех наций, к решению национального вопроса на справедливой основе. Во всяком случае, ряд партийных документов прежних лет позволял нацменьшинствам с оптимизмом смотреть в будущее. Этим народностям была даже обещана федерация республик Китая, которая предполагала уважение и равноправие всех неханьских национальностей.

Однако Мао и его сообщники полностью игнорировали принципы пролетарского интернационализма. В основе ленинского учения по национальному вопросу лежит право наций на самоопределение. Между тем практически из конституций КНР 1954 года, 1975 и, наконец, 1978 годов вытекает, что право на национальную государственность имеет лишь одна – ханьская нация. Остальные национальности получают с великоханьского стола сомнительную систему «районной автономии», которая дает возможность осуществлять насильственную ассимиляцию неханьских народностей.

С особым ужасом вспоминают неханьские народности год «культурной революции», когда и без того куцая система местной национальной автономии была фактически сведена на нет. Канула в небытие комиссия ВСНП по делам национальностей. Волна погромов, расправ без суда и следствия, расстрелов, надругательств прокатилась по всем пяти автономным районам страны. На местах органы власти возглавили китайцы–военнослужащие. Так, председателем «ревкома» Тибета стал командующий Тибетским военным округом ханец Цзэн Юня, а в Синьцзян—Уйгурском автономном районе также не местный уроженец – Лун Шуцзинь. Первым секретарем парткома Тибетского автономного района был «избран» ханец Жэнь Жун. «Культурная революция» к тому же стала средством безжалостного подавления национальных культур.

В докладе Хуа Го–фэна на сессии ВСИП в 1978 году пятый раздел именовался «Усилить строительство политической власти и сплоченность национальностей». В нем, в частности, речь шла о «революционных комитетах».

Статья 37 новой китайской конституции гласит: «Местные революционные комитеты, то есть местные народные правительства, являются исполнительными органами местных собраний народных представителей, государственными административными органами на местах». В действительности вся кампания по созданию «ревкомов» в Китае означала утверждение военно–бюрократического аппарата, в котором даже спе–диально подобранным представителям нацменьшинства отводилась роль чисто представительская, а подлинная власть сосредоточивалась в руках китайцев.

В этой связи напрашивается вывод: хотя авторы новой конституции и пытаются на словах подгримировать свою национальную политику, она по существу узаконивает те органы власти, против которых выступали гибетцы, уйгуры и другие народности Китая. Пекин не сделал надлежащих выводов из провалов своего национального, а точнее – антинационального курса.

В результате политики великодержавного шовинизма Пекина в Тибете произошли стихийные вооруженные восстания в 1967, 1968, 1970 годах. Китайская армия (НОАК) силой оружия сумела подавить эти выступления, однако поставить народ на колени пекинским руководителям не удалось. И хотя 300-тысячная армия КНР по–прежнему расквартирована в селах и городах Тибета, очаги сопротивления продолжают существовать в различных местах этого высокогорного района.

В статье 4 конституции 1978 года сказано: «Все национальности равноправны, они должны сплачиваться воедино, помогать друг другу и учиться друг у друга. Запрещаются дискриминация и гнет в отношении любой национальности, а также действия, направленные на подрыв сплоченности национальностей».

Как представляет себе на практике Пекин идею «сплочения национальностей воедино»? Оказывается, ни больше ни меньше, как поглощение этих национальностей ханьцами. Еще в 1960 году журнал «Синьцзян хунци» писал, что «китайцы составляют 94 процента всего населения и с точки зрения политического, экономического и культурного развития они являются более передовыми. Поэтому слияние национальностей должно осуществляться на основе одной национальности. Особенности китайской нации превратятся в общие национальные особенности национальных меньшинств».

Что же касается положения той же статьи конституции о действиях, направленных на «подрыв сплоченности национальностей», то она дает властям возможность считать такими действиями любое проявление национальных чувств. В соответствии с этой политикой Пекин проводил и проводит курс на наибольшее распыление национальных меньшинств. Так, в свое время уйгурам – основному населению Синьцзяна – было отказано в праве создать в рамках КНР на основе ленинских принципов на самоопределение свое национальное государство. Вместо этого Тибет и Синьцзян были выделены в так называемые «особые пограничные районы», превращены в своеобразные полигоны, где Пекин не только испытывает «надежность» своего великоханьского курса, но и отбирает у людей землю под военные базы, военизированные поселения ханьцев, испытательные центры ядерного оружия.

К чему это приводит, видно хотя бы из сообщений, полученных из Синьцзяна. В них говорится, что в конце февраля 1978 года в некоторых уездах произошли вооруженные выступления местного населения против притеснения со стороны китайских властей. В ответ на это ЦК КПК и военный совет ЦК КПК приняли решение о «суровом подавлении вооруженного восстания».

Следует также отметить, что в январе 1978 года, то есть уже при нынешнем китайском руководстве, был смещен со своего поста первый секретарь парткома Синьцзяна Сайфуддин, а на его место пришел ханец Ван Фэн, что наглядно свидетельствует о дальнейшей «китаизации» нацменьшинства по всем направлениям. В Синьцзян насильственно переселено более пяти миллионов ханьцев. Но на этом политика ассимиляции Синьцзян—Уйгурского автономного района не закончена. Пекин планирует перебросить туда еще более 60 миллионов лиц китайской национальности, резко сократив за этот счет проживающих там представителей нацменьшинств.

Пекинские лидеры любят говорить об «извилистости» своего пути. Так же неоднозначна была за минувшие годы и линия маоистов в отношении национальных меньшинств, в частности тибетцев. Как отмечает гонконгский бюллетень «Чайна ньюс аналисис», вся «мудрость» Пекина состоит в том, чтобы ослабить тетиву, когда она слишком натянута и грозит порваться.

Весной и летом 1972 года началась кампания по пропаганде среди национальных меньшинств «образ–новых» пьес жены Мао – Цзян Цин. Именно в то время нацменьшинствам была предоставлена возможность свободно распевать их национальные песни, демонстрировать другие виды искусства – применительно к тематике, которая излагалась в «образцовых» пьесах. В Пекине, Юньнани, Тибете были вновь открыты институты национальностей. На церемониях начала учебного года вывешивались лозунги на языках нацменьшинств дословно такого содержания: «Объединиться, чтобы завоевать еще большую победу!»

Пьесы Цзян Цин «пересаживались» на местную почву национальностей, однако героями, преподносимыми как образец поведения, по–прежнему оставались китайцы, которых теперь воспевали на языках различных национальностей. Одним из таких героев стал Ту–ло. Его причислили к «лику святых», возвели в ранг «великого борца». Он сражался (и погиб) с классовыми врагами (врагами тибетцев!). Навлекая на себя гнев тибетцев–ламаистов, он твердил: «Мы не верим в духов, мы не верим в дьявола; мы следуем за председателем Мао по пути социализма».

1978 год в Китае, как известно, проходил под лозунгом ликвидации последствий деятельности «банды четырех», в которую входила Цзян Цин. «Образцовые» пьесы Цзян Цин преданы анафеме. Нужно было избрать новый путь и в отношении нацменьшинств. Не найдя ничего другого, ухватились, в частности, за апробированный «картографический экспансионизм». С помощью археологических экспедиций пекинский режим пытается, например, доказать, что обширные земли соседних стран являются «китайскими».

В частности, Пекин давно стремился превратить в свою колонию Монгольскую Народную Республику. Вспоминается эпизод, происшедший на монголо–китайской границе зимой 1957 года. Тогдашний министр железных дорог Китая Тэн Дай–юань оказался среди иностранных журналистов. Кто–то спросил его, почему до сих пор не отрегулированы спорные пограничные вопросы между КНР и МНР. (Было известно, что монгольская сторона не раз предлагала провести переговоры на эту щекотливую тему.) Министр ухмыльнулся, подошел к валявшемуся на песке ржавому чайнику, сильно пнул его ногой и заметил: «Для чего нужны переговоры? Там, где чайник упадет, там и будет на сегодня граница. А завтра я отброшу его еще дальше и тогда там будет новая граница…»

В 1962 году Китаю все же пришлось заключить с МНР соответствующий договор. Но антимонгольские провокации не прекращались.

«Беспрецедентным, – как подчеркивал Первый секретарь ЦК МНРП, Председатель Президиума Великого народного хурала МНР Ю. Цеденбал, – является отношение Пекина к Монгольской Народной Республике. Китайские руководители не раз заявляли о своем намерении аннексировать нашу страну. Эти наглые притязания сопровождаются идеологическими и экономическими диверсиями против Монголии, усилением военных приготовлений, которые создают непосредственную угрозу безопасности МНР.

В сложившихся условиях МНР видит свою первоочередную задачу в том, чтобы давать решительный отпор проискам врагов мира, неустанно разоблачать антинародную, антисоциалистическую сущность политики китайского руководства, крепить узы дружбы, братства и интернационального союза с великим Советским Союзом и другими странами социализма, непоколебимо выступать за торжество дела мира и безопасности народов».

Не оставлял все эти годы в покое Пекин и жителей Автономного района Внутренней Монголии. Маоисты кроили и перекраивали границы района, в конце концов сократив его площадь почти в два раза. Они искусственно отделяли от Автономного района земли и присоединяли их к площадям, которые были заселены в соседних провинциях ханьцами. Сейчас во Внутренней Монголии монголы составляют не более 12 процентов населения.

Жизнь показывает, что Пекин давно уже скатился в одно болото с оголтелыми душителями свободы и независимости народов. Маоисты экспортировали, например, в Кампучию свой «опыт» проведения террористических акций, накопленный в Тибете, Синьцзяне, Внутренней Монголии. Ведь именно в этих районах Пекин в первую очередь старался вырвать с корнем всякое недовольство маоистским режимом, чтобы обеспечить себе базу для внешнеполитических авантюр.

За истекшие годы из Китая не раз раздавались призывы превратить территории автономных приграничных районов в форпосты борьбы с Советским Союзом. Ныне гром военных барабанов раздается с удвоенной силой. И все это еще и еще раз подтверждает мысль о том, что между политикой великоханьского шовинизма, проводимой Пекином внутри страны и на международной арене, существует самая прямая связь, что великоханьский шовинизм служит базой антисоветизма, является преградой на пути оздоровления политического климата в Азии, во всем мире.

За китайской стеной

В нынешнем Китае один политический кризис сменяет другой. Соперничающие группировки внутри руководящей верхушки Пекина продолжают борьбу за власть, скрещивают шпаги, сводят взаимные счеты. Фракционные баталии ведутся, как правило, замаскированно, в глухих закоулках Чжуннаньхая – местах проживания китайской правящей элиты. Однако некоторые эпизоды этих баталий выносятся за массивные стены Чжуннаньхая с помощью настенных дацзыбао – неотъемлемой части жизни Китая последних лет. При этом пекинские идеологи создают видимость «свободы личности», пропагандируя мысль о том, что жителям «поднебесной» разрешается проявлять собственную инициативу и вести со стен площади Тяньаньмэнь или университета Цинхуа политические дебаты, открыто высказывая свое мнение.

В действительности же все обстоит совсем не так. Не первый год дацзыбао выпускаются под диктовку самих фракционеров, которые в данное конкретное время защищают или порочат то или иное «провинившееся» лицо. Иными словами, дацзыбао отражают точку зрения определенной группировки. Ошельмовать человека, обвинить его в «десяти тысячах грехов», приклеить ему ярлык «флюгера», «каппутиста», «сотрясателя» ничего не стоит. Причем в дацзыбао придерживаются конкретики, а в официальной печати имен обычно не называют, хотя по схожим с дацзыбао формулировкам можно довольно точно опознать «того, который стал человеком–гиеной» или «зажимщиком».

Изначальная травля жертвы с помощью дацзыбао – весьма распространенный прием китайских властей. Эскалация такого рода критики обычно приводит к аресту, суду, тюрьме или высшей мере наказания —. расстрелу. Но в целом, свидетельствует английская газета «Обсервер», «судьба провинившегося решается задолго до того, как он предстанет перед судом. Заседания суда проводятся лишь для того, чтобы утвердить решение, уже принятое официальным представителем юстиции».

Чехословацкая газета «Руде право» в статье, посвященной внутриполитическому положению в Китае, подчеркивает, что лишь за 1977 год маоисты казнили несколько тысяч человек. Западные журналисты, побывавшие за последнее время в КНР, даже зная обстановку в области прав человека, стараются не поднимать эту тему, обходить ее стороной. Известен, например, случай, когда канадский корреспондент Росс Мунро опубликовал серию статей, раскрывающих истинное положение в области прав человека, и был за это лишен пекинскими руководителями возможности продолжать работу в Пекине.

Однако скрыть от мировой общественности обстановку террора и насилия пекинским лидерам не удается. За последние десять лет многие провинции Китая превратились в арену жестокой братоубийственной войны. Была парализована работа предприятий, транспорта, нарушен цикл сельскохозяйственных работ. Развал и хаос повлекли за собой коррупцию, нищету, вызвали проблемы трудоустройства. Под прямой угрозой оказалось основное право человека – право на жизнь. «…Живущие на Западе ученые китайского происхождения, – сообщает «Вашингтон пост», – которых изредка приглашают в Пекин, знают, что права человека в этой стране попраны. А мы просто не знаем, сколько людей казнили, например, за последние месяцы по обвинению в политических преступлениях…»

Газета в этой связи вспоминает формулу Мао, согласно которой пять процентов народа – наверняка «реакционеры». Эти люди вообще не имеют возможности пользоваться никакими правами. Под этот процент могут попасть все те, кто неугоден пекинским ру–оводителям, все те, кто попадает под категорию инакомыслящих. А ведь пять процентов от 900 миллионов – это 45 миллионов человек! По мнению наблюдателей, 30 миллионов китайцев до настоящего времени относятся к разряду бывших богатеев, и вот уже без малого тридцать лет подвергаются самой жестокой дискриминации. Их считают людьми «второго сорта», оплачивая за ту же самую работу на 10–20 процентов меньше, чем остальным. Им выделяют наиболее трудные для обработки участки земли. За отцов и дедов нередко приходится расплачиваться детям: для них, например, ограничен прием в школы и вузы. Даже «Жэньминь жибао» вынуждена была недавно признать, что «независимо от того, совершали ли родители ошибки или нет, известны случаи, когда в личные дела детей вкладывались клеветнические и фальшивые материалы». В результате у них возникли трудности самого неожиданного характера.

Оспаривать предъявляемые обвинения семьи «бывших» не имеют никакого права. Среди «реакционеров», томящихся все три десятилетия в тюрьмах, немало больных, престарелых людей.

«Слово «закон» в Китае вообще не употребляют, – пишет «Обсервер». – В КНР нет письменного свода законов. Власти по своему усмотрению решают, что дозволено, а что нет. А эти решения принимаются в зависимости от того, куда дует политический ветер».

Иные буржуазные теоретики пытаются объяснить такое положение в китайском обществе древними «традициями», при которых сама идея судопроизводства и беспристрастного применения свода законов никогда, мол, не имела глубоких корней, а концепция свободы личности вообще «слабо разработана» в Китае.

В годы работы в Пекине нам не раз приходилось беседовать с учеными, юристами на схожие темы. И вот что примечательно: тогда, в самом начале 50‑х годов, эти люди с возмущением вспоминали дореволюционные времена, когда власть имущие решительно подавляли свободу личности. Так, профессор Чжан (имя этого человека умышленно изменено), который когда–то преподавал в Яньцзинском университете (этот ВУЗ был крупнейшим в Китае и считался «бастионом американской цивилизации», где обязательным языком был английский, а главным предметом являлся («Америка и ее демократия»), рассказал такую историю:

«Теперь мы все перевоспитались под знаменами ре. есаюционных идей. У нас есть все права. Раньше было как: на лекциях профессора проповедовали идеи гуманизма и высокой морали, выспренне говорили о философии Конфуция и прочих древних мудрецах, о люб' ви к человеку, а потом, задрав ноги на американский манер на плечи рикши, закуривали сигарету и катили к женщинам легкого поведения. Они пользовались всеми правами. А народ? Взять хотя бы конституцию середины 30‑х годов, которая явилась «законным» оформлением самой зверской фашистской диктатуры. Например, что такое «баоцзя»? «Баоцзя» – это полицейская система круговой поруки в деревне. Ее насаждали тогда с целью искоренения малейших проявлений демократических свобод. Деревня разбивалась на десятидворки и стодворки, члены которых взаимно отвечали за «поведение» друг друга перед властями. Я помню даже стихи тех лет.

 
Баоцзя, баоцзя!
Жить нельзя, дышать нельзя.
Все в цепях и кандалах.
У начальников в руках
Кнут и страшная печать.
Заставляют нас молчать.
 

Кстати говоря, этой же системой пользовались и японские милитаристы, когда они вторглись в Китай и оккупировали часть его территории».

Мы не случайно привели воспоминания профессора, Объясним, почему. По выводам многих наблюдателей пекинские руководители разбили сейчас страну на ячейки, которые называются «коллективами». Практически каждый в этой огромной стране принадлежит к какому–то «коллективу». Это своего рода вторая, наиболее главная для человека «прописка». Дело доходит до анекдотов, когда, знакомясь друг с другом, китайцы не спрашивают, как вас зовут, а интересуются, «из какого вы коллектива».

«Коллектив» – это все. Он определяет границы экономической жизни семьи, создает эталоны морали, дает указания иметь женщине детей или нет, предписывает, как и когда убирать жилище, улицу и т. д. Но главная функция «коллектива», его руководителя – это постоянная, хорошо отлаженная система взаимной слежки и доносов, что по существу не делает разницы между прежними «баоцзя» и нынешними «коллективами».

Не так давно газета «Гардиан» писала: «В каждом переулке Китая есть свой осведомитель. Одиночество неизвестно в Китае, поскольку сосед доносит на соседа, друг шпионит за другом». Газета добавляет, что в ЦК КПК создан даже специальный отдел, который является «центральным пунктом проверки миллионов доносов, ежедневно поступающих от шпиков внутри страны». На языке пекинских лидеров тотальная слежка, преследование за политические убеждения именуются «эрой всеобщего порядка в «поднебесной». А чтобы этот «порядок» стал еще прочнее, время от времени обнародуются списки казненных «контрреволюционеров», состоящие из сотен имен. К этой крайней мере прибегали прежние правители страны и продолжают прибегать нынешние. При этом находятся такие активисты, которые денно и нощно призывают к увеличению казней для более жестокой расправы с «политически вредными элементами», которые якобы пользовались поддержкой «банды четырех».

В этой связи невольно вспоминаются резкие атаки пекинской пропаганды на Конфуция, с одной стороны, и кампании в защиту одной из наиболее мрачных фигур в многовековой истории страны императора Цинь Ши–хуана (III век до нашей эры) – с другой. Китайским идеологам весь этот нарочитый маскарад понадобился только для того, чтобы поставить на одну доску деспотизм давно усопшего изувера и идею «революционного насилия» диктатуры пролетариата и списать за этот счет тысячи невинно наказанных людей. Чтобы представить себе более выпукло, каким образом пекинская пропаганда проводит в жизнь эти идеи, напомним одно высказывание, приведенное в книге «Да здравствуют идеи Мао Цзэ–дуна», изданной в Пекине в 1967 году. Оказывается, Мао еще в 1958 году говорил: «Цинь Ши–хуан издал приказ, который гласил: «Кто ради древности отвергает современное. Род того будет искоренен до третьего колена». Если ты привержен к старине, не признаешь нового, то вырежут всю твою семью. Цинь Ши–хуан закопал живьем всего только 460 конфуцианцев. Однако ему далеко до нас. Мы во время чистки расправились с несколькими десятками тысяч человек. Мы поступили, как десять Цинь Ши–хуанов. Тот закопал 460 человек, а мы 46 тысяч – в сто раз больше. Ведь убить, а потом вырыть могилу и похоронить – это тоже означает закопать живьем. Нас ругают, называют циньшихуанами, узурпаторами. Мы все это признаем и считаем, что еще мало сделали в этом отношении, можно сделать еще больше».

В годы «культурной революции» Мао и его сторонники действительно превзошли убийцу–императора. Жертвами террора оказались миллионы людей. Одних казнили, других бросали в тюрьмы.

В поистине бедственном положении находятся китайские крестьяне. Призыв «навести порядок» в деревне и «покончить с произволом», который чинят в отношении крестьян власти на местах, прозвучал два года назад. Однако воз и ныне там. Рукоприкладство, моральная и физическая травля неугодных лиц, принудительные штрафы, поборы – все это можно увидеть в китайских селах. В печать просочились сведения о секретаре уездного парткома провинции Шэньси Лю Шу–жуне, который занимался избиением крестьян и подавал пример другим кадровым работникам. Заместитель секретаря парткома коммуны «Юаньди» устраивал показательные порки ремнем. В деревнях были созданы «частные» тюрьмы, где над людьми устраивались пытки. Заточенных в эти так называемые «пункты ополченцев» держали на голодном пайке, доводя до полного истощения. Дело доходило до того, что несчастные либо кончали жизнь самоубийством, либо сходили с ума.

Несмотря на этот произвол, виновные не понесли должного наказания. Объясняют это тем, что во главе провинции Шэньси находится лицо, близкое к Хуа Гофэну. Аналогичная ситуация сложилась в провинции Чжэцзян. Там, например, власти учинили расправу над работницей овощного магазина. В результате женщина получила серьезные увечья. Налоги, использование крестьянского труда без элементарной компенсации нередко приводят к тому, что люди остаются без единого юаня в кармане, голодают. Однако жаловаться на несправедливость они боятся.

Один западный журналист на страницах швейцарской «Вэнкатрэр» поведал о том, что, согласно постановлению о наказании за «контрреволюционную» деятельность от 22 февраля 1951 года, правительство присвоило себе право заключать в тюрьму, арестовывать (с последующим бесследным исчезновением), приговаривать к каторжным работам, подвергать пыткам или казнить кого угодно по самому ничтожному поводу. Для этого достаточно одного лишь подозрения.

Особенно много тюрем и концлагерей, по словам газеты, создано за последние годы в высокогорном Тибете. Управлениям, в ведении которых они находятся, присвоены чисто в китайском стиле высокопоэтические названия: «Аллея утренней росы», «Светлый ручей», «Возле Алтаря неба на улице Обновления» и т. д. Самые «опасные» заключенные содержатся в лагере Голмо. Его считают «абсолютно надежным». Вот почему он служит местом «последнего заключения» для тех, кто упорно не желает «перевоспитываться». В тюрьме Санин в городе Лхасе томятся 300 «важных преступников». Их ежедневно подвергают допросам, нередко бросают в карцер. На их тюремной одежде начертан иероглиф «опасный». Вообще же в китайских тюрьмах, по словам автора репортажа, широко применяются меры физического воздействия, позволяющие получать «важные признания».

Примеров произвола китайских властей множество. Вирусы репрессий, распространяемые по Китаю, множатся с опасной быстротой. «В сегодняшнем Китае, – пишет гонконгский бюллетень «Чайна ньюс аналисис», – речь идет не просто о попрании прав человека. Отсутствие всяких прав на свободное политическое мнение стало опорой, поддерживающей систему. И пока вирус мести и ненависти будет жить в политическом организме страны, китайский народ не сможет дышать свободно».

Да и о какой законности может идти речь, если в стране отсутствуют уголовный, гражданский и процессуальный кодексы. Их проекты, по сообщениям китайской печати, были разработаны еще в 1962 году, однако так и не утверждены до наших дней. Вполне законно возникает вопрос: как же в этих условиях может претворяться в жизнь конституция, которая была принята в начале 1978 года? А ведь в ней, например, восстанавливается право обвиняемого на защиту и на открытый суд, как это, впрочем, предусматривалось еще конституцией 1954 года, которая на практике вместе с началом «культурной революции» перестала существовать. Вновь заговорили о прокуратуре, которая по идее должна контролировать законность, а также выступать в роли обвинителя. Китайцам на словах обещаны и некоторые другие гарантии.

Однако говорить о том, что Пекин способен полностью восстановить законность, предоставить людям подлинные права, нет никаких оснований. Конституция 1978 года, например, так и не возродила принцип независимости судебной власти от власти политической, что, кстати, было зафиксировано в конституции 1954 года. Не восстановила она также и содержащегося в том документе обещания обеспечить всем гражданам равенство перед законом. В Китае по–прежнему в ходу ярлыки, вроде «помещиков», «злодеев», «идущих против течения». А прочные связи Пекина с реакционными режимами Чили, ЮАР и прочими человеконенавистниками свидетельствуют о его приверженности к тем правителям, которые являются наипервейшими душителями гражданских свобод.

Вопреки ухищрениям пекинских властей, стремящихся скрыть за Китайской стеной маоистские преступления, вопиющие нарушения прав человека, происходящие в Китае события все же становятся достоянием гласности. Моральный климат государства продолжает оставаться тяжелым. Лишая населяющие страну народности основного права – права на жизнь, китайские лидеры в то же время присваивают себе право говорить о нарушениях прав человека в других странах, раздувают кадило «холодной войны». Поджигательская политика Пекина встречает растущий отпор со стороны всех честных людей земли. Народы мира понимают, что нынешний экспансионизм китайских руководителей есть отражение неуверенности в завтрашнем дне, объясняется неспособностью решить внутренние насущные проблемы страны, в том числе и проблему гражданских и политических прав человека.