Текст книги "Фурцева"

Автор книги: Леонид Млечин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 32 страниц)

На пленуме горкома Александр Щербаков сообщил, что органы НКВД обнаружили «антисоветскую группу» в топливно-энергическом управлении Моссовета:

– Эта группа собиралась для контрреволюционных разговоров, рассказывали контрреволюционные анекдоты. На этой стадии их и застукали. Можно себе представить, что бы они делали дальше, когда бы они перешли к другим стадиям. Целое важнейшее управление оказалось в руках этих мерзавцев! Нужно беспощадно разоблачать врагов.

В реальности люди возмущались трусливой и негодной властью, допустившей немцев к Москве. Москвичи как раз проявили редкое мужество, оказались смелее своих начальников.

Екатерина Фурцева отвечала за школы, за работу с детьми, за летний отдых школьников. К тому же Фрунзенский район взял на себя шефство над подмосковной Истрой, которая оказалась фронтовым городом. Ни один город в Подмосковье не пострадал так сильно, как Истра. Отступая, немцы его сожгли. Богуславский и Фурцева отправили туда строителей, которые восстановили и оборудовали больницу, затем школу.

Секретарь горкома и обкома комсомола Николай Прокофьевич Красавченко обратился к партийному руководству столицы с предложениеи провести месячник по подготовке детских домов к зиме: «В городе Москве и Московской области имеется 140 детских домов, в которых воспитываются 14 200 детей… Особенно напряженное положение в большинстве детских домов с обеспечением топливом. Зимняя обувь и одежда для воспитанников детдомов имеется в недостаточном количестве, причем ввиду плохого качества установленный срок носки, как правило, не выдерживается. Для преодоления всех этих трудностей детским домам необходима широкая помощь…» В пример Николай Красавченко привел успешную работу Фрунзенского района: «Во Фрунзенском районе г. Москвы созданы бригады для ремонта детского дома, на предприятиях района организована починка и реставрация мебели (175 табуреток, 50 стульев, шкафов), изготовляется посуда (1600 столовых и чайных ложек, 200 тарелок, кухонная посуда и т. д.)…»

Каждую весну, перед летними каникулами, под председательством Фурцевой создавали районную лагерную комиссию. На заседания вызывали директоров предприятий, которые отчитывались о состоянии пионерских лагерей, о готовности их принять детей на отдых. Комиссия же утверждала начальников лагерей и их заместителей по воспитательной работе. Старших пионервожатых подбирал райком комсомола. Екатерина Алексеевна занималась и подготовкой школ к новому учебному году. Как второй секретарь отвечала и за жилищное строительство на территории района.

А положение с жильем в городе было отчаянным. После войны в столице создавались все новые ведомства, растущий аппарат требовал квартир, которых катастрофически не хватало. 4 марта 1946 года заведующий отделом городского хозяйства МГК Василий Михайлович Майоров отправил справку первому секретарю Георгию Попову – о неудовлетворительном состоянии дома 62 по улице Усачева и злоупотреблениях при распределении жилой площади:

«За последнее время от жильцов дома № 62 по улице Усачева, принадлежащего Московскому авиационно-технологическому институту наркомата авиационной промышленности, систематически поступают жалобы в ЦК ВКП(б), МГК ВКП(б) и Моссовет на бесхозяйственное содержание дома и незаконное разбазаривание жилой площади. В своих заявлениях жильцы сообщают, что в настоящее время институт производит массовое вселение в дом граждан, которые не имеют на это право.

В течение ряда лет институт совершенно не уделяет внимания нормальной эксплуатации дома, в результате чего дом как следует не отапливается, канализация в неисправном состоянии, электроосвещение нормально не работает, и все жители этого дома поставлены в крайне тяжелые жилищные условия… Температура в комнатах не превышает 5–7 градусов… На всех этажах в главном корпусе вместо двух уборных на 22 квартиры оставили по одной… Уборные находятся в антисанитарном состоянии и без резиновой обуви пользоваться ими невозможно… В силу того, что дом фактически не отапливается, электроэнергия расходуется варварски, во всех кухнях горят по 6–8 плиток, в комнатах установлены самодельные двух-трехкиловаттные печи…

Вместо наведения порядка в доме и создания жильцам нормальных бытовых условий руководство института без ведома Фрунзенского райисполкома и Моссовета втихомолку занялось незаконным переоборудованием помещения детского сада и бывшей столовой под индивидуальные квартиры для руководства института… Вместо прекращения работ по указанию Моссовета и Фрунзенского райисполкома директор института т. Попов и его заместитель т. Гордополов спешно организовали круглосуточные работы и дали указание начальнику ЖКО т. Корсик не пускать в дом представителей Моссовета, райисполкома и МГК ВКП(б)…

Дирекция института всех студентов переселила в общежития за город (станция Салтыковка), а жилые комнаты на улице Усачева раздает „руководящему“ персоналу и работникам ОРСа. Например, заместитель директора института т. Гордополов имеет квартиру из двух комнат 30 кв. м на площади Свердлова, дом № 2/4, кв. 13, кроме того, отделывает себе квартиру по улице Усачева, дом № 62, и подал заявление в 107-е отделение милиции на прописку его вместе с дочерью, оставив жену с другим ребенком в ранее занимаемой квартире…

Партбюро института, зная об этих безобразиях, никаких мер не принимает. Отдел городского хозяйства МГК ВКП(б) считает необходимым обсудить данный вопрос на бюро МГК ВКП(б)».

Екатерина Фурцева немедленно исправила отмеченные недостатки и доложила в горком.

Глава третья
ПЕРВЫЙ СЕКРЕТАРЬ

Выжить в аппаратной среде и продвинуться по карьерной лестнице женщине в те годы было очень непросто. Иерархия чинов была нерушима, как в армии. Начальники, конечно, бывали разные. Но мало кто терпел самостоятельных подчиненных. Как правило, попытки высказать собственное мнение пресекались. Более всего ценились дисциплина и послушание, умение угадать, чего желает непосредственный начальник.

Писатель Андрей Платонов отмечал, что не всякое угодливое слово нравится вождям. Надо, чтобы это лакейское слово было сказано вовремя. Не годится, если оно произнесено с опозданием, и оно часто вызывает гнев, если высказано до срока, – начальство терпеть не может «забегальщиков».

Екатерина Алексеевна Фурцева быстро усвоила основные правила достижения успеха в партийном аппарате и выдвинулась на первые роли. Поручил Фурцевой самостоятельную работу новый руководитель Москвы Георгий Михайлович Попов. Он пользовался правом назначать первых секретарей райкомов партии, задним числом получая формальное одобрение оргбюро ЦК. Попов был грубым и малограмотным человеком; подбирая себе команду, предпочитал людей хватких и напористых. Эти качества он оценил и в Фурцевой.

Георгий Попов стал хозяином столицы после кончины первого секретаря МК и МГК ВКП(б) Александра Сергеевича Щербакова, одного из немногих молодых руководителей страны. Перед войной Сталин сделал Щербакова секретарем ЦК, членом оргбюро и кандидатом в члены политбюро. Кроме того, Щербаков возглавил Управление пропаганды и агитации ЦК ВКП(б), а с началом войны стал руководителем Совинформбюро. В общем, политический вес набирал стремительно. 12 июня 1942 года Щербакова сделали еще и начальником Главного политического управления Красной армии – вместо Льва Захаровича Мехлиса, наказанного Сталиным за военное поражение в Крыму.

Один из офицеров ГлавПУРа вспоминал, что «на рабочем столе Щербакова никогда не было никаких бумаг или книг – только аппарат для связи с Кремлем, телефонный справочник и простой письменный прибор». Резолюции на бумагах Щербаков, подражая Сталину, всегда писал красным или синим карандашом.

В декабре 1942 года Щербакову, не служившему в армии, присвоили звание генерал-лейтенанта, в сентябре 1943 года сделали генерал-полковником. В 1944-м Александр Сергеевич, не видевший фронта, получил полководческие ордена Суворова и Кутузова 1-й степени. И генеральские погоны, и ордена воспринял как должное. Однако недавно вознесенный на вершину партийной власти, чувствовал себя неуверенно, перед Сталиным стоял чуть ли не навытяжку. Возражать не смел и ставить серьезные вопросы не решался: а вдруг не угадал настроение, спросил то, что не следовало бы?

Начальник ГлавПУРа Щербаков, следуя примеру Сталина, снисходительно относился к слабостям военных. 6 июля 1942 года Щербаков выступал на совещании политсостава. И затронул тему морального облика командира и политработника:

– Половая распущенность, разврат и нормальные человеческие отношения – вещи разные. Отрываться от земли и витать в облаках не следует. С пьянством нужно бороться всеми мерами. Если же сойдутся люди – командир с женщиной, чего здесь особенного? К чему устраивать переполох, зачем следить, а потом писать, заседать, преследовать? Надо строго следить за тем, чтобы не попала в среду командиров стерва-шпионка. Таких надо разоблачать и гнать. А если случилось – люди сошлись, незачем шумихи поднимать.

Зато в политических делах снисхождению и либерализму места не было. Однажды Щербаков вызвал главного редактора «Правды» Петра Николаевича Поспелова (будущего академика и секретаря ЦК) и ответственного редактора «Красной звезды» Давида Иосифовича Ортенберга. На столе Щербакова лежали номера газет, фотографии в которых были расчерканы красным карандашом. Щербаков объяснил редакторам:

– Видите, снимки так отретушированы, что сетка на них выглядит фашистскими знаками. Это заметил товарищ Сталин и сказал, чтобы вы были поаккуратнее. Нужны вам еще пояснения?

С тех пор главные редакторы в лупу рассматривали полосы с фотографиями. Если что-то смущало, снимок возвращался в цинкографию, где его подчищали…

Одиннадцатого сентября 1942 года пришло сообщение Совинформбюро о том, что сдан Новороссийск. А корреспондент «Красной звезды» сообщал в редакцию, что немцы ворвались в город, но они остановлены и идут бои. Редактор газеты Ортенберг позвонил Щербакову:

– Александр Сергеевич, надо дать поправку. У нас и так много городов «утекло». Зачем же прибавлять? Что скажут наши воины, те, кто сражается в городе? И так горько, зачем еще прибавлять им горечи?

Щербаков равнодушно ответил:

– Сводку составляли в оперативном отделе Генерального штаба. Не пойдут они на поправки. Этим только дискредитируют наше Совинформбюро, вообще перестанут верить этим сводкам…

У партийного работника Щербакова были свои заботы. В ноябре 1942 года он сделал Ортенбергу замечание:

– Почему «Красная звезда» не пишет о социалистическом соревновании на фронте? Ни одной статьи, ни одной заметки я не видел. Почему такое могучее средство воспитания и организации людей на фронте вы игнорируете?

Редактор ответил, что, по мнению работников «Красной звезды», попытки устроить социалистическое соревнование на фронте приносят только вред. Щербаков не согласился. Тогда Ортенберг написал записку Сталину:

«„Красная звезда“ держит курс на то, что в частях действующих армий не может быть социалистического соревнования. Приказ командира должен исполняться точно и в срок. Между тем армейские, фронтовые и ряд центральных газет широко раздувают социалистическое соревнование на фронте, в том числе вокруг таких вопросов, как укрепление дисциплины, самоокапывание, взятие опорных пунктов и т. п.

Права редакция „Красной звезды“ или местные газеты?»

Письмо вернулось Ортенбергу с резолюцией Сталина: «По-моему, права „Красная звезда“, а фронтовые газеты не правы».

Довольный Давид Ортенберг поехал к Щербакову в ЦК. Тот прочитал письмо, ознакомился с резолюцией и сказал:

– Ну что же, так и будет…

Александр Сергеевич даже не обиделся на то, что оказался в неудобном положении и вынужден был отказаться от собственной точки зрения. В войска немедленно ушла новая директива ГлавПУРа…

Городские партийные работники, в том числе и Екатерина Фурцева, учились у Щербакова. Многие уроки она усвоила на всю жизнь.

Писатель Сергей Петрович Бородин, получивший Сталинскую премию 2-й степени за исторический роман «Дмитрий Донской», подал заявление о приеме в партию. Как положено, вступающего вызвали на бюро Краснопресненского райкома, в ведении которого находился Союз писателей.

Первый секретарь райкома Сергей Абрамович Ухолов поинтересовался, какие у писателя творческие планы. Бородин рассказал, что работает над новым историческим романом. Ухолов, не долго думая, посоветовал Сергею Петровичу не лезть в далекую историю, а рассказывать о героях современности – из родного Краснопресненского района столицы. Уловив недовольство первого секретаря, члены бюро стали задавать Бородину каверзные вопросы и завалили. Бюро райкома отказалось принять писателя в партию как политически неподготовленного. Да еще и отдельно указали партийной организации Союза писателей за плохую работу с вступающими в партию.

Союз писателей обратился в горком. Дело дошло до Щербакова (подробнее см. книгу А. Н. Пономарева «Александр Щербаков. Страницы биографии»). Хозяин города объяснил партийным работникам, что с лауреатом Сталинской премии следует вести себя поуважительнее. Премию своего имени каждому из них дал сам вождь.

На бюро горкома хозяин города обрушился на секретаря райкома:

– Товарищ Сталин с трибуны мавзолея на Красной площади в трудный момент, когда враг стоял в тридцати километрах от Москвы, говорил о наших славных предках – Дмитрий Донской, Александр Невский, Суворов… Бородин раньше – чутьем – об этом написал прекрасную книжку. В то время, когда ЦК отметил эту книжку второй премией, а потом был разговор, что можно было бы дать первую премию, секретарь Краснопресненского райкома говорит: «Да брось Дмитрием Донским заниматься, написал бы ты лучше о Красной Пресне». Вероятно, в Союзе писателей много чего было сказано по адресу райкома…

Сергей Бородин получил партийный билет, Сергей Ухолов лишился кресла секретаря райкома. Фурцева запомнила, что с заметными, «нужными» писателями надо вести себя осторожно. Этот вывод ей пригодится в дальнейшем.

В 1943 году Щербаков стал одновременно, заведовать отделом международной информации ЦК ВКП(б). Это была нагрузка, превышающая человеческие возможности. Александр Сергеевич вполне мог стать вторым человеком в партии. Но он был тяжелым сердечником, неправильный образ жизни усугубил его нездоровье. Для него участие в сталинских застольях было смертельно опасным. Но Щербаков об этом не думал, напротив, считал за счастье получить приглашение на дачу к вождю.

Первые победы вернули Сталину прежнюю уверенность в себе, и во время так называемых обедов, которые затягивались за полночь, вождь веселился от души. Официальные заседания Сталин не любил. Когда он ближе к вечеру приезжал с дачи в Кремль, то приглашал приближенных в кинозал. Они смотрели один-два фильма, а попутно что-то обсуждали.

«После кино Сталин, – писал Хрущев, – как правило, объявлял, что надо идти покушать. В два или в три часа ночи, все равно, у Сталина всегда это называлось обедом. Садились в машины и ехали к нему на ближнюю дачу. Там продолжалось „заседание“, если так можно сказать…»

Одиночества вождь не переносил, поэтому коротал вечера в компании членов политбюро. Официантки ставили закуски на один стол, а разнообразные супы – на другой. Каждый выбирал себе, что хотел. Во время обеда обсуждались политические вопросы. Вождь любил дунайскую сельдь, копченого рыбца, цесарок, уток, отварных перепелов, цыплят, с удовольствием ел ребра барашка, приготовленные на вертеле… Стол ломился от снеди.

«Просто невероятно, что Сталин порой выделывал, – рассказывал Хрущев. – Он в людей бросал помидоры, например, во время войны. Я лично это видел. Когда мы приезжали к нему по военным делам, то после нашего доклада он обязательно приглашал к себе. Начинался обед, который часто заканчивался швырянием фруктов и овощей, иногда в потолок и стены то руками, то ложками и вилками.

Меня это возмущало: „Как это вождь страны и умный человек может напиваться до такого состояния и позволять себе такое?“ Командующие фронтами, нынешние маршалы Советского Союза, тоже почти все прошли сквозь такое испытание, видели это постыдное зрелище. Такое началось в 1943 году и продолжалось позже, когда Сталин обрел прежнюю форму и уверовал, что мы победим. А раньше он ходил как мокрая курица. Тогда я не помню, чтобы случались какие-то обеды с выпивкой. Он был настолько угнетен, что на него просто жалко было смотреть».

Один из послевоенных руководителей Югославии Милован Джилас с изумлением описывал ужин на сталинской даче: «Сталин предложил, чтобы каждый сказал, сколько сейчас градусов ниже нуля, и потом в виде штрафа выпил бы столько стопок водки, на сколько градусов он ошибся… Вдруг пахнуло на меня изоляцией, пустотой и бессмысленностью жизни, которой живет советская верхушка, собравшаяся вокруг своего престарелого вождя…»

Развлекался Сталин так. Наливал в стакан водку или коньяк, подзывал кого-то из приглашенных и заставлял пить до дна. И ни у кого не хватало смелости отказаться… Поздний обед превращался в тяжелую пьянку. Может, вождю нравилось видеть своих соратников пьяненькими и жалкими. А может, он думал, что пьяный человек обязательно выболтает свои потаенные мысли.

Однажды Анастас Иванович Микоян, вынужденный выпить много коньяка, вышел в соседнюю комнату, прилег на диван и уснул. Вернулся в столовую бодрый и свежий. Увидев его таким, Сталин зло произнес:

– Ты что? Хочешь быть всех умнее? Можешь потом сильно пожалеть.

Вождь не терпел, когда кто-то пытался остаться трезвым.

«Берия, Маленков и Микоян сговорились с девушками, которые приносили вино, чтобы те подавали им бутылки от вина, но наливали бы туда воду и слегка закрашивали ее вином или же соками, – вспоминал Хрущев. – Таким образом, в бокалах виднелась жидкость нужного цвета: если белое вино – то белая жидкость, если красное вино – то красная. А это была просто вода, и они пили ее.

Но Щербаков разоблачил их: он налил себе „вина“ из какой-то такой бутылки, попробовал и заорал:

– Да они же пьют не вино!

Сталин взбесился, что его обманывают, и устроил большой скандал Берии, Маленкову и Микояну. Мы все возмущались Щербаковым, потому что не хотели пить вино, а если уж пить, то минимально, чтобы отделаться от Сталина, но не спаивать, не убивать себя. Щербаков тоже страдал от того же. Однако этот злостный подхалим не только сам подхалимничал, а и других толкал к тому же. Кончил он печально.

Берия тогда правильно говорил, что Щербаков умер потому, что страшно много пил. Сталин, правда, говорил другое: что дураком был – стал уже выздоравливать, а потом не послушал предостережения врачей и умер ночью, когда позволил себе излишества с женой. Но мы-то знали, что умер он оттого, что чрезмерно пил в угоду Сталину, а не из-за своей жадности к вину…»

У Александра Сергеевича Щербакова была плохая наследственность. В автобиографии он писал об отце: «Душевно заболел и попал в лечебницу. Причиной болезни являлось также, очевидно, и то обстоятельство, что отец страдал алкоголизмом. Что стало дальше с отцом, я не имею понятия».

Странное впечатление оставляет такое нарочитое отсутствие интереса к отцу. Но упоминание о его недуге должно было бы заставить самого Александра Сергеевича учесть трагический опыт отца…

Хозяин Москвы надорвался. С конца 1944-го он сильно болел. 10 декабря того же года его свалил обширный инфаркт. Врачи не давали надежды на выздоровление, о чем было доложено Сталину. Вождь, надо полагать, списал верного соратника со счетов и Щербакову не звонил. Тот переживал, это дополнительно ухудшало его состояние.

Первого января 1945 года он поздравил вождя с Новым годом:

«Дорогой товарищ Сталин!

От всей души и тысячу раз благодарю Вас за Ваши слова привета, сказанные Вами по моему адресу в новогоднюю ночь.

К великому моему огорчению, врач лишил меня возможности лично услышать Ваш голос. Ваши слова для меня – это живая вода. Я быстро поправлюсь и работой наверстаю свое теперешнее безделье.

Еще раз спасибо Вам, товарищ Сталин!

Поздравляю Вас и товарищей с наступившим Новым годом, который будет годом самой полной Сталинской победы.

Преданный Вам

А. Щербаков».

Сталину письмо понравилось. Велел своему помощнику Поскребышеву сохранить его в личном архиве вождя. 9 мая 1945 года, в день, когда страна отмечала победу, Сталин позвонил Щербакову, поздравил с окончанием войны. Александр Сергеевич был счастлив. Вечером он вызвал машину, чтобы проехать по ликующему городу. Это прогулка оказалась роковой. В его состоянии наступило ухудшение. На следующий день, 10 мая 1945-го, в шесть вечера он умер. Ему не было и сорока четырех лет.

Восемнадцатого мая 1945 года Сталин подписал постановление Совнаркома «Об увековечении памяти и обеспечении семьи А. С. Щербакова»:

«1. Соорудить в г. Москве памятник Александру Сергеевичу Щербакову.

2. Переименовать Ростокинский район г. Москвы в Щербаковский район.

3. Установить следующие стипендии им. А. С. Щербакова:

а) в Московском государственном университете им. М. В. Ломоносова – 3 стипендии по 400 руб. каждая для студентов, отличников учебы исторического факультета;

б) в Иркутском государственном университете им. А. А. Жданова – 3 стипендии по 400 руб. каждая для студентов, отличников учебы историко-филологического факультета.

4. Выдать единовременное пособие жене т. А. С. Щербакова – Пестроуховой Вере Константиновне в размере 200 000 руб. и матери – Щербаковой Александре Петровне 50 000 руб.

5. Назначить персональную пенсию семье т. А. С. Щербакова в следующих размерах:

жене – Пестроуховой Вере Константиновне – 2000 руб. в месяц пожизненно;

сыновьям – Александру, Константину и Ивану – по 1000 руб. в месяц до окончания ими образования;

матери – Щербаковой Александре Петровне – 700 руб. в месяц пожизненно;

сестре – Балуконис Капитолине Сергеевне – 300 руб. в месяц пожизненно.

6. Сохранить за семьей А. С. Щербакова все виды снабжения по линии 6-го Управления НКГБ СССР и промтоварный лимит по линии закрытых распределителей Совнаркома СССР.

7. Закрепить за семьей А. С. Щербакова квартиру в г. Москве по улице Грановского, дом 3, и обеспечить дачей с обслуживанием по линии 6-го Управления НКГБ СССР.

8. Закрепить за женой А. С. Щербакова для постоянного пользования легковую автомашину, приняв ее на содержание гаража особого назначения Кремля.

9. Сохранить за всеми членами семьи А. С. Щербакова право на лечение в Кремлевской поликлинике».

Александр Сергеевич Щербаков, видно, сильно насолил своим соратникам. Его терпеть не мог и его ближайший помощник по руководству Москвой – Георгий Попов. Именно он сменил Щербакова в кресле хозяина столицы. Он станет главным руководителем Фурцевой.

Весной 1938 года Попов закончил Промышленную академию, получил специальность «инженер по организации труда и производства». Но на производство не попал. В июле его откомандировали «в распоряжение ЦК ВКП(б)». Попова взял к себе главный партийный кадровик Георгий Максимилианович Маленков и назначил ответственным инструктором отдела руководящих партийных органов. Но в ЦК Попов проработал всего четыре месяца. В октябре сняли все московское руководство. Руководить столицей поставили людей со стороны – Щербакова (его перевели из Донецка) и Попова.

Второго ноября 1938 года Георгий Михайлович был назначен вторым секретарем Московского горкома. Он ведал столичной промышленностью, в первую очередь самой важной – авиационной, и чисто партийными делами.

В сентябре 1940 года Попов впервые побывал у вождя.

– Нас вызывают к товарищу Сталину, – торжественно предупредил его Щербаков, – поедем в Кремль.

По словам Попова, «лицо у Щербакова было очень бледное, он был взволнован». Георгий Михайлович Попов, надо понимать, понравился вождю. В феврале 1941 года на XVIII партийной конференции Сталин назвал его «серьезным, деловым человеком» и предложил из кандидатов перевести в члены ЦК. В 1944 году Попова сделали еще и председателем исполкома Моссовета. Когда Щербаков заболел, Попов уже единолично управлял городом и областью.

Столица жила и работала, несмотря на войну. В Берлине много говорили о «чуде в германской военной промышленности». Адольф Гитлер восхищался своим «гениальным» министром вооружений Альбертом Шпеером. Но в успехах Шпеера не было ничего чудесного: в основе лежала безжалостная мобилизация всех ресурсов Германии и ограбление оккупированных территорий. Если уж говорить о чуде, то оно произошло в советском военном производстве. Несмотря на потери огромных территорий, на необходимость эвакуировать заводы и разворачивать их на новом месте, советская промышленность во всем опережала германскую. И советские люди шли на огромные жертвы во имя победы над Германией.

В 1943 году, несмотря на войну, вступили в строй новые станции метро – «Завод имени Сталина» («Автозаводская»), «Павелецкая», «Новокузнецкая». В 1944-м – «Бауманская», «Электрозаводская», «Сталинская» («Семеновская»), «Измайловская» («Измайловский парк»). Продолжение строительства метрополитена обсуждалось на пленуме горкома в феврале 1944 года.

Щербаков был еще жив, когда в конце апреля 1945-го Сталин пригласил Попова вместе проехать по Москве на автомобиле. После прогулки сели обедать. Сталин изложил свои впечатления. Он хотел, чтобы из центра убрали трамваи, построили красивые дома и позаботились о том, чтобы город стал зеленым. Гордый доверием вождя, Георгий Михайлович распорядился о массовой посадке деревьев в центре столицы, в первую очередь на улице Горького (ныне Тверская).

Вождь упивался своей ролью победителя.

Двадцать шестого июня 1945 года президиум Верховного Совета СССР принял указ об установлении высшего воинского звания «Генералиссимус Советского Союза». На следующий день это звание присвоили Сталину. Любопытно, что императоры, жаловавшие других высокими званиями, не подумали возвести в генералиссимусы самих себя. Давать звания самому себе считалось неудобным. Последний русский император Николай II так и остался полковником – в том звании, в которое его произвел перед смертью отец-император.

Сталин же, ни дня не служивший в армии, в марте 1943 года захотел стать маршалом. Он с удовольствием носил маршальскую форму с широкими погонами и брюки с красными лампасами. Поклонники вождя любят рассказывать о его равнодушии ко всему мирскому, о его подчеркнутой скромности, о стоптанных сапогах и залатанной одежде. На самом деле мундиры он носил с золотым шитьем. Потом его, видимо, стало раздражать, что он оказался одним из многих маршалов, и он польстился возможностью поставить себя выше военачальников и принял нелепое звание, смешно звучащее для русского уха.

Прежде чем принять звание генералиссимуса, Сталин недовольно говорил своим маршалам, что ему это не нужно. О себе он по обыкновению отзывался в третьем лице:

– Товарищу Сталину это не нужно. Товарищ Сталин и без этого имеет авторитет. Товарищу Сталину не нужны никакие звания для авторитета.

А потом согласился, как бы уступив настояниям маршалов. В этой сцене, вспоминал маршал Иван Степанович Конев, проявилось свойственное Сталину «чрезвычайное высокомерие, прятавшееся за той скромностью, которая паче гордости».

Третьего мая 1945 года заместитель заведующего отделом пропаганды и агитации MГК ВКП(б) Силантьев подписал информационную сводку Попову об откликах трудящихся Москвы на взятие войсками Красной армии Берлина:

«Рабочие многих предприятий (завод № 632, АТЭ-1, № 45 и другие) в связи с приближением дня победы высказывают пожелания и обсуждают между собой вопрос о том, как отблагодарить получше от имени всего советского народа т. Сталина. Говорят о том, что надо присвоить т. Сталину звание „ВЕЛИКОГО“, учредить для него одного самый лучший, самый почетный орден…»

Рабочие беспокоились напрасно. Сталин не обошел себя орденами.

Только первый орден Красного Знамени он получил в 1919 году при Ленине. Остальные награды дал себе сам: еще два ордена Красного Знамени (в 1930 и 1944 годах), три ордена Ленина (1939, 1945, 1949). В 1939 году он получил золотую звезду Героя Социалистического Труда № 1.

Шестого ноября 1943 года генерального секретаря ЦК ВКП(б), председателя Совнаркома, председателя Государственного Комитета Обороны, народного комиссара обороны и Верховного главнокомандующего Вооруженными силами СССР маршала Сталина наградили полководческим орденом Суворова 1-й степени. 8 ноября 1943 года Президиум Верховного Совета СССР учредил орден Победы с бриллиантами – высший военный орден для награждения лиц командного состава Вооруженных сил СССР. Его удостоились всего семнадцать человек. 29 июля 1944 года «за исключительные заслуги в организации и проведении наступательных операций Советской Армии» Сталин сам себя наградил первым орденом Победы.

А в июле 1945 года советский народ поздравил товарища Сталина с награждением вторым орденом Победы и с присвоением «любимому учителю и другу» звания Героя Советского Союза.

Только отдел пропаганды спешил порадовать руководство горкома партии радостными известиями. Другие отделы горкома под грифом «секретно» сообщали о менее приятных настроениях москвичей. Заместитель заведующего организационно-инструкторским отделом МГК Наголкин и заведующий сектором информации Подельщиков 9 мая 1945 года доложили Попову:

«Среди части трудящихся имеют место недовольства тем, что во многих магазинах в такой торжественный день отсутствуют в продаже спиртные напитки, мясные и рыбные продукты. В магазинах отделов рабочего снабжения фабрики им. Фрунзе, завода № 738, завода № 27, в магазинах № 1, 40, 51 (Дзержинский район), № 24,29 (Фрунзенский район), № 6, 18 (Куйбышевский район) и других нет в продаже спиртных напитков. В некоторых магазинах есть водка, но старые талоны использованы, а новые не объявлены… В некоторых магазинах, кроме крупяных изделий и яичного порошка, других продуктов нет… В коммерческих магазинах отмечены очереди, главным образом за водкой…»

Если район попадал в сводку, секретари райкома получали нагоняй. Приходилось и Фурцевой докладывать, что ошибка исправлена, в магазины района завезен минимальный ассортимент продуктов, в том числе водка.

Город жил ожиданием большого праздника. Заранее ничего не сообщалось, поэтому москвичи питались слухами. Заместитель заведующего организационно-инструкторским отделом МГК партии Наголкин и заведующий сектором информации Подельщиков 18 мая 1945 года информировали Попова:

«На многих предприятиях распространен слух о том, что якобы 20, 21 и 22 мая народ будет праздновать победу и не будет работать. Устанавливается, что в первый день состоится встреча войск и маршалов Советского Союза Жукова, Конева, Рокоссовского. Прибудут они на Белорусский вокзал. От вокзала до Красной площади будут настланы ковры, по которым пройдет народ и пронесет на руках маршалов. Во второй день состоится молебен в знак памяти павших в боях за Родину воинов. На третий день состоится народная демонстрация».