Текст книги "Фурцева"

Автор книги: Леонид Млечин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 27 (всего у книги 32 страниц)

Формально Главлит подчинялся отделу пропаганды ЦК. Фактически руководители цензуры вели себя очень самостоятельно; они понимали, что система такова: за то, что они запретили совершенно безобидное произведение, их никогда не накажут, в худшем случае попросят отменить решение. А если они пропустят нечто недозволенное, то поплатятся своими креслами…

Работники отдела культуры ЦК пытались вступиться за художников и писателей, доказывали: нет никаких оснований мешать публикации по цензурным соображениям. Следовал прямой вопрос руководителей Главлита:

– Вы берете на себя ответственность?

Брать на себя ответственность никому не хотелось. В отделе культуры нашли выход: отправляли записку в секретариат ЦК с предложением передать вопрос о спорной публикации на усмотрение редколлегии. Цензура теряла право вмешиваться.

Иначе говоря, среди работников ЦК, к которым обращалась Фурцева, были самые разные люди. В том числе понимавшие и ценившие настоящее искусство, но, по определению поэтессы Риммы Казаковой, «и временем, и собственным пониманием времени засунутые в рамки тогдашней морали и тогдашних условий игры».

Впрочем, в отделе культуры были и другие люди, которых никак нельзя было назвать либералами. Совсем наоборот. Заместителем заведующего сделали Юрия Серафимовича Мелентьева, заведовать сектором поставили Юрия Яковлевича Барабаша. Но при Шауро они оба ушли из отдела культуры. Василий Филимонович побаивался крайностей и с удовольствием выдвинул обоих на самостоятельную работу. Мелентьев, кстати говоря, стал министром культуры России, Барабаш – первым заместителем министра культуры СССР. Причем поговаривали, что Юрий Барабаш приставлен к министру комиссаром.

Василий Шауро был чиновником до мозга костей. Больше всего боялся проколов в своем ведомстве. Требовал все держать под контролем. Устраивал сотрудникам выволочки и проработки, причем в жесткой и обидной форме. Даже опытный Шолохов не смог разобраться в Шауро, сказал его подчиненному по отделу культуры:

– Много мы с твоим шефом разговаривали, а смотришь ему в глаза и не поймешь – откровенно он говорит или осторожничает?

«Многие годы, – вспоминала Нами Микоян, жена одного из заместителей министра культуры, – приходилось видеть Зою Туманову и Василия Шауро, первого заместителя и заведующего отделом культуры ЦК КПСС. Изменились за пятнадцать-двадцать лет их черты характера. Постоянная напряженность, страх, боязнь промахов, осторожность и прочее вызвали изменение черт лица у обоих – у Тумановой они вытянулись вперед, у Шауро, наоборот, втянулись вглубь. Поразительно – ни у кого я не наблюдала такой трансформации облика, как у этих типичных представителей совковой чиновничьей касты. Кстати, многим из них казалось, что они выполняют очень важную функцию в государстве, а на самом деле это был как отдел КГБ – надзор, запрет, слежка за деятелями культуры».

Став в 1964 году руководителем партии, Леонид Ильич Брежнев поручил идеологию, культуру и науку спокойному по характеру и умеренному во взглядах Петру Ниловичу Демичеву, который курировал химизацию народного хозяйства, а до этого был первым секретарем Московского горкома. Силы и влияния Демичеву не хватало. Окружающие быстро заметили, что далеко не все обещания Петра Ниловича исполняются. Твардовский сказал ему в лицо:

– Я вам не верю. Вы говорите одно, а потом все получается по-другому.

В 1971 году Майя Плисецкая репетировала новый балет «Анна Каренина». Музыку написал ее муж Родион Щедрин. Руководство Большого театра и Министерство культуры были недовольны постановкой. Посмотрев первый прогон, велели прекратить репетиции.

Плисецкая и Щедрин обратились за помощью к Демичеву. «Демичев выслушал нас приветливо, – вспоминала Плисецкая. – Мы видим его в первый раз. Вблизи он проще, мягче, чем изображен на своих портретах в руках участников первомайских демонстраций.

Демичев говорит тихо, неторопливо, убаюкивающе. Все на „пиано“, все в одной интонации. Временами голос его так затихает, что разобрать речь нет никакой возможности. Мы напрягаемся, тянем шеи, угадывая временами смысл сказанного только по движению губ.

– Я разделяю ваше беспокойство. Даже если попытка воплощения балетной „Анны Карениной“ будет не очень удачной, министерству следовало бы поддержать вас за смелость. Надо довести дело до конца. Я распоряжусь».

В данном случае Петр Нилович исполнил обещанное. После снятия Хрущева быстро менялась идеологическая атмосфера.

На XXIII съезде партии Брежнев произнес пугающую фразу:

– Ремесленники от искусства избирают своей специальностью очернение нашего строя, клевету на наш советский народ.

После XXIII съезда секретарь ЦК Демичев на совещании в узком кругу объяснил:

– Вместе с критикой культа личности мы очернили огромный период в жизни и истории советского общества. Надо восстановить истину, очистить историю от очернительства. Реабилитировать советский пример строительства социализма. В идеологической работе перейти от обороны к нападению.

Вместе со Сталиным, говорил Демичев, выбросили из истории всех и вся, словно не было героической борьбы народа за социализм, породили тем самым нигилизм и неверие. У Сталина много заслуг, его нельзя отделять от партии и социализма…

«И опять пошли в ход обвинения в безыдейности, аполитичности, в отрыве от жизни народа, – вспоминает бывший заместитель заведующего отделом культуры ЦК КПСС Альберт Беляев. – Гайки закручивались жестко… Это означало только одно: в стране наступает реабилитация Сталина и о годах его правления отныне не будет позволено говорить критически, а тем более осуждающе».

Поначалу Фурцева занималась еще и кино. С 1953 по 1963 год кинематографом ведало Министерство культуры. К кино относились утилитарно. Один из ее предшественников на посту министра, Георгий Александров, объяснял коллегам:

– Товарищ Маленков прямо сказал, что мы вытесняем и будем вытеснять водку из быта. Мы будем внедрять кино.

Екатерина Алексеевна Фурцева как первый секретарь горкома очень серьезно помогла в строительстве киностудии «Мосфильм», превратила объект в ударную стройку, которая началась в 1954 году, когда она стала хозяйкой города.

Одним из первых опытов Фурцевой в руководстве кинематографией стала история с фильмом «Чистое небо» знаменитого кинорежиссера Григория Наумовича Чухрая. Фильм вышел на экраны в 1961 году и стал явлением в отечественном кинематографе… Но путь на экран был долгим и трудным. Сразу после окончания съемок, когда работа над лентой еще шла полным ходом, режиссера вызвал директор студии и приказал показать материал. На следующее утро приехала делегация из Министерства культуры во главе с Фурцевой. Чухраю, как он вспоминал, стало не по себе.

– Здравствуйте, – сказала Екатерина Алексеевна, протягивая руку. – Пришли смотреть вашу картину.

– Это не картина, а первая подборка материала, – возразил режиссер. – Я не могу показать вам ее в таком виде.

– Но я уже пришла.

– Меня не предупредили, что картину будет смотреть министр. Я считал, что предстоит рабочий просмотр материала, – настаивал Чухрай.

Екатерина Алексеевна улыбнулась:

– Что же, вы меня не пустите в зал?

– Не пущу, Екатерина Алексеевна, – решительно сказал режиссер. – Картина еще не смонтирована. Фильм получается сложный. Надо расставить все политические акценты, а потом показывать вам.

Екатерина Алексеевна помрачнела.

– Хорошо, – сказала она ледяным тоном. – Пойдемте со мной.

Она повернулась и быстро направилась в кабинет директора. Там Екатерина Алексеевна раскрыла сумочку и бросила на стол письмо:

– Читайте!

«Письмо было от женщины, – вспоминал Чухрай, – работника съемочной группы. Я хорошо относился к этой женщине, да и она всегда была приветлива и любезна. В письме она писала, что считает своим долгом предупредить Фурцеву о том, что я готовлю фильм, „который будет плевком в лицо нашей партии“.

– Как я должна поступить в таком случае? – спросила Екатерина Алексеевна.

Григорий Наумович пожал плечами:

– Смотрите…»

«Письмо это, – рассказывал Чухрай, – вызвало во мне не удивление, не возмущение, а только досаду. Мы вошли в зал, в котором уже сидели редакторы, студийная дирекция и помощники Фурцевой. Ждали только ее.

– Вы хотите что-то сказать перед просмотром? – спросила Фурцева, усаживаясь на свое место.

– Нет.

– Тогда начинайте.

Просмотр шел в абсолютной тишине. На экране появлялись и исчезали куски не отобранного и не смонтированного материала, реплики были записаны начерно, иногда они пропадали совсем за шумом лихтвагена, работающего во время съемок. Меня все это нисколько не волновало. Мной овладело полное безразличие, которое все росло по мере просмотра и превращалось в глухую боль.

Показ кончился. Все молчали. Ожидали, что скажет Фурцева. Но и она молчала, глядя куда-то в пол. Пауза затянулась.

– Да-а-а! – промолвила наконец Фурцева.

И только тогда в зале наступило какое-то движение. Присутствующие позволили себе изменить положение, даже показать жестами, что они думают, что это вопрос не такой уж простой.

– Но ведь все это правда! – Фурцева обвела взглядом присутствующих.

Все вдруг оживились и очень охотно стали соглашаться с тем, что это абсолютная правда. Так ведь было! Да что так – было значительно хуже. Было ужасно! Некоторые готовы были даже привести примеры. Но их перебила Фурцева:

– И девушка хорошо играет…» Екатерина Алексеевна поднялась.

– Проводите меня, – сказала она Чухраю.

Когда вошли в лифт, Екатерина Алексеевна быстро нажала кнопку, двери закрылись, и все, кто шел с ними, остались на лестничной площадке.

– Заканчивайте фильм, – сказала Екатерина Алексеевна. – Мне говорили, что у вас небольшой перерасход, – денег добавим. А там что скажет народ.

Чухрай понял, что она имеет в виду, и кивнул.

– Только один вам совет, – продолжала Фурцева. – Надо сделать так, чтобы ошибки прошлого не накладывались на наше время. Это было бы несправедливо.

Режиссер сказал, что подумает, как это сделать. И придумал ночную сцену, в которой герои узнают о смерти Сталина…

Когда закончили фильм, Григория Наумовича Чухрая вызвали в Министерство культуры. Директор студии обреченно сказал:

– Все, доигрались. Придется мне отвечать за твои штучки!

Но когда секретарь Фурцевой им улыбнулась, Чухрай понял, что все в порядке – иначе бы она нос воротила. Вышла Фурцева:

– Спасибо, товарищи. ЦК посмотрел картину и одобрил ее. Никита Сергеевич спрашивал, не надо ли чего.

– Спасибо, – ответил Григорий Наумович, – ничего не нужно.

Директор студии его поправил:

– Он скромничает. Ему квартира нужна, он в коммуналке живет.

Так Чухрай получил квартиру.

«Если бы не Хрущев, – вспоминал Чухрай, – ни один из моих фильмов бы не вышел. И пока был Хрущев, я мог снимать. Он ведь тоже не был закрыт для воздействий. Для дурных тоже, но хорошее все-таки перевешивало. И как Фурцева была светлым пятном на фоне темного министерского царства в прошлом и будущем, так и хрущевское время было светлым на фоне того, что было до и что стало после».

На Фурцеву давили сверху. 7 июня 1961 года отдел культуры ЦК пожаловался своему начальству, что киностудия «Мосфильм» выпустила «идейно ошибочный» фильм «А если это любовь?» режиссера Юлия Райзмана:

«Сосредоточивая внимание зрителя только на теневых сторонах, на показе уродливых, отрицательных явлений, заслоняющих все чистое и светлое в нашей жизни, фильм „А если это любовь?“ создает одностороннее, искаженное представление о нашей действительности…

Считаем, что фильм в настоящем виде не может быть выпущен на экран. Полагали бы целесообразным поручить Министерству культуры СССР принять меры, обеспечивающие улучшение идейно-художественного качества фильма».

Трудности возникали с показом зарубежных лент.

Кинорежиссер Ив Чампи снял франко-итальянский художественный фильм «Кто вы, доктор Зорге?», который пользовался большим успехом везде, кроме Советского Союза. О разведчике Рихарде Зорге в нашей стране знали только профессионалы.

Генерал-лейтенант Сергей Кондрашев из внешней разведки КГБ даже попросился на прием к Фурцевой. Он предложил Екатерине Алексеевне купить и показать советским зрителям этот фильм. Министр возмутилась:

– Я этого не допущу! Этот фильм – клевета на марксизм-ленинизм.

В фильме знаменитый разведчик предстает любителем слабого пола и светской жизни, авантюристом и искателем приключений. Ленту о Рихарде Зорге прислали Хрущеву для воскресного просмотра на даче. Никита Сергеевич был потрясен, узнав, что у Советского Союза был такой знаменитый на весь мир разведчик. Он приказал найти и представить ему материалы о Зорге. В 1964 году Зорге стал посмертно Героем Советского Союза.

Решение о закупке иностранных фильмов принимала комиссия Министерства культуры, председательствовал первый заместитель министра. В конфликтных случаях последнее слово оставалось за Фурцевой.

В 1960 году Министерство культуры запланировало приобрести сто шестьдесят зарубежных картин. Отдел культуры ЦК возмутился: «При таком подходе к делу наши кинотеатры покажут 120 отечественных и 160 иностранных фильмов». В январе 1961 года ЦК КПСС принял постановление «О мерах по улучшению организации кинопроката», в котором ставилась задача сократить тиражи выпуска буржуазных фильмов и ограничить их показ по телевидению. В феврале Фурцева подписала свой приказ – «О мерах по улучшению проката фильмов». Она требовала от своих подчиненных: меньше показывать иностранных картин, больше советских.

В 1962 году Московский горком пожаловался на неисполнение Министерством культуры партийных решений:

«До сих пор количество фильмов из капиталистических стран, идущих на экранах кинотеатров и клубов Москвы, все еще велико. Показом буржуазных фильмов особенно увлекаются клубы. Вызывает тревогу тот факт, что наибольшее количество зрителей собирают фильмы, идейная и художественная ценность которых весьма незначительна. За 1961 год самый большой сбор имел фильм „Граф Монте-Кристо“ (его посмотрели 2261 тысяча зрителей)…

Между тем оценка зарубежных фильмов в печати появляется крайне редко. Зрителю не помогают разобраться в сильных и слабых сторонах идущих на экранах фильмов, в ряде которых идиллический показ „западного образа жизни“ дает неправильное представление о действительности».

Выполнение приказа Фурцевой натыкалось не только на всеобщее желание посмотреть разное, в том числе иностранное кино, но и на финансовый план. Многие идеологически выдержанные, но тоскливые отечественные ленты не собирали зрителей. Кинотеатры и клубы несли убытки, компенсировали потери кассовыми иностранными лентами. И с этим министерство ничего не могло сделать. Фильм не пускали на большой экран, его показывали в клубах.

Творческие люди не любили чиновников, от которых зависели, справедливо считая, что лучше министерских работников разбираются в искусстве. Но Фурцева пришлась людям кино по душе. Отношения Министерства культуры и созданного в те годы Союза кинематографистов улучшились. Фурцева помогала «Мосфильму», поддерживала работу творческих объединений.

В феврале 1962 года прошел пленум оргкомитета творческого Союза кинематографистов. Отдел культуры ЦК информировал руководство страны:

«Отдельные ораторы пытались взять под защиту те кинофильмы, которые подвергались принципиальной критике со стороны общественности, и даже ставили под сомнение возможность кого-либо, кроме самих работников киноискусства, правильно оценивать фильм… Кинорежиссер т. Ромм М. И. допустил грубый выпад против министра просвещения РСФСР за то, что тот на одном из выступлений покритиковал фильм режиссера Ю. Райзмана „А если это любовь?“. „Почему режиссер, – сказал М. Ромм, – обязан слушать суждения этого дикого человека“…»

Одной строчкой отметили, что «на пленуме выступила министр культуры СССР т. Фурцева Е. А.», зато подробно сообщили:

«Товарищи отмечали серьезные недостатки в деятельности Министерства культуры СССР, указывали, что работники министерства плохо знают состояние дел на местах, не занимаются всерьез вопросами планирования и организации производства кинофильмов…»

Директор «Мосфильма» кинорежиссер Иван Александрович Пырьев, лауреат шести Сталинских премий, снявший фильм «Кубанские казаки», обратился к коллегам:

– У меня конкретное предложение к министру культуры – сменить аппарат министерства и главка и послать его на производство, а с производства взять людей более молодых, понимающих наше искусство, видящих его трудности, видящих, как их можно решить, и послать их в главк и в министерство. А пока этого нет, мы делаем такое предложение: руководство кинематографией учредить здесь, на Васильевской улице, в нашем прекрасном здании, а мы все: я, Ромм, Арнштам, Юткевич и другие режиссеры будем аппаратом Екатерины Алексеевны, будем ее обслуживать. А у входа поставим вахтера и прикажем не пускать сюда аппарат министерства и главка…

«Товарищ Пырьев, – говорится в справке отдела культуры ЦК, – обвинил работников аппарата Министерства культуры в том, что они будто бы неуважительно относятся к работникам киноискусства и мешают им в работе».

Справку подписали заведующий отделом культуры Дмитрий Поликарпов и заведующий сектором кино Владимир Баскаков.

Владимира Евтихиановича Баскакова вскоре перевели в Министерство культуры. Он стал заместителем Фурцевой и одновременно начальником Главного управления по произво детву фильмов. Начинал Баскаков с военной журналистики, служил в газете «Красный воин», окончил Московский областной педагогический институт. В 1956 году его взяли инструктором в отдел культуры ЦК КПСС, в 1960 году он возглавил сектор кинематографии.

«Настроение у Фурцевой, – рассказывал Владимир Баскаков, – менялось быстро, стоило сменить круг общения. Общение, которое было ее работой, было и ее ежедневной радостью. Снимая „Войну и мир“, потом получившую „Оскара“, Сергей Бондарчук обошел художественный совет студии, получив „добро“ на выбранных им актеров у министра. И, напротив, Фурцева закрыла для Ролана Быкова роль Пушкина. Собственное восприятие было для нее аргументом. Но она поддавалась убеждению, особенно если разговор шел наедине. К людям искусства относилась с пиететом, хотя и верила в возможность партийного контроля над ними. У нее были свои пристрастия – Бондарчук, Ефремов, Рихтер и, конечно, Плисецкая».

Фурцева сделала все, чтобы Московский международный кинофестиваль стал постоянным. Второй кинофестиваль открылся во Дворце спорта в Лужниках.

«Внезапно по гигантскому залу прокатывается буря аплодисментов, – писали на следующий день газеты. – В ложе появляются руководители Коммунистической партии и правительства Советского Союза… Никита Сергеевич Хрущев дружески улыбается собравшимся в зале, аплодирует участникам фестиваля».

С речью выступила министр культуры.

– Свое высокое призвание, – читала Екатерина Алексеевна подготовленный для нее высокопарный текст, – мастера советского кинематографа видят в служении человеку, в том, чтобы прославлять его созидательный труд, раскрывать богатый духовный мир человека, окрылять его благородные стремления и страстно звать в будущее. Мы – советские люди – большие оптимисты. И это понятно. У того, кто строит новое, мысли всегда устремлены в светлое будущее. А будущее нашей страны, нашего народа – прекрасно!

С режиссерами, людьми, у которых по определению, мягко говоря, сложный характер, надо было учиться ладить. Но и с артистами, особенно популярными, познавшими успех, знающими себе цену, Фурцевой было очень трудно. Капризы! Настроения! Не только у женщин, но и у мужчин.

В 1962 году Фурцева начала продвигать проект киноэпопеи по роману Льва Толстого «Война и мир». Загвоздка состояла в том, что проектная стоимость ленты оценивалась в четыре миллиона рублей, то есть в четыре раза дороже самого масштабного фильма, снятого к тому времени. И это без шефской помощи Министерства обороны, которое бесплатно обеспечивало съемки масштабных батальных сцен.

Один из зрительских кумиров того времени Олег Александрович Стриженов обиделся на Сергея Федоровича Бондарчука, взявшегося снимать «Войну и мир». Сначала предполагалось, что он сыграет Долохова. Но роль перешла к Олегу Николаевичу Ефремову. Возникла другая идея: Стриженов – князь Болконский. А Стриженов знал, что роль предлагалась уже многим актерам, и обиделся, что к нему обращаются тогда, когда другие отказались или не подошли. В сердцах бросил, что у Сергея Бондарчука вообще сниматься не станет.

«Однажды я сплю, – вспоминал Стриженов, – окна зашторены, и тут звонок:

– Это Фурцева!

Кокетливым тоном. А я спросонья не пойму – день или ночь. И решил, что это кто-то из девочек киношных решил меня разыграть. И понес на нее чуть ли не на нашем фольклоре. А потом бросил трубку. Она перезванивает. Слышу, в голосе низы появились:

– Олег Александрович, это действительно Екатерина Алексеевна говорит…

Короче, через пару часов я был у дверей ее кабинета. По коридору туда-сюда ходит Бондарчук. Только я подумал: вот, может, мы сейчас с ним поговорим, и я его прощу, – а тут секретарша Фурцевой меня к ней на ковер вызывает. За столом целая коллегия. От Сергея Герасимова до чиновников всяких. Ну, ясно. На испуг будут брать. Но я же никого не боюсь… И вдруг слышу из уст Фурцевой гневное:

– Я не понимаю, почему вы не хотите играть любимый образ нашей молодежи?!

А я и говорю:

– Екатерина Алексеевна, я окончил два учебных заведения – художественное училище и театральное. И только и слышал, что у нашей молодежи всего два любимых героя: Овод и Павка Корчагин. А вот то, что князь Андрей стал любимым образом молодежи, я впервые от вас слышу. Но не печалюсь, ведь Овода я сыграл.

Герасимов, сидевший напротив меня, просто заплясал на стуле и с хохотом выбежал из кабинета. А Фурцева многозначительно стала расспрашивать, как я живу. Попроси я тогда орден, звание, другую квартиру – уверен, дали бы. Но я ответил, что живу, мол, себе потихонечку, чего и всем желаю».

На роль князя Болконского Фурцева предложила Бондарчуку молодого Вячеслава Тихонова…

– Интересная женщина, – вспоминал Юрий Никулин. – Может, не шибко умная. Но умела командовать, не забывала, что министр. Она спасла «Кавказскую пленницу». Этуш играл в этом фильме роль «товарища Саахова». А у парторга «Мосфильма» фамилия была Сааков. И начальство уперлось: надо переозвучивать фильм! А это лишнее время, а главное, деньги. Я проверенным способом отправился на прием к Фурцевой. Без десяти десять утра стою в коридоре у ее приемной. Она улыбнулась: «О, какими судьбами?» – зашла в кабинет, там ей сделали какие-то уколы, и запустили меня. Я рассказал всю эту историю. Фурцева схватила телефон, связалась с директором студии: «Эт-то что за идиотство?» Тот ей ответил: что вы, что вы, никто и не ставил так вопрос, видимо, какое-то недоразумение, фильм уже готов и скоро выйдет на экраны.

Кино довольно быстро отобрали у Фурцевой, считая ее недостаточно идеологически строгой. 10 мая 1963 года создали Государственный комитет Совета министров СССР по кинематографии. Главным кинематографистом страны сделали первого заместителя заведующего идеологическим отделом ЦК партии Алексея Владимировича Романова. Владимира Баскакова перевели в новый комитет. 10 августа 1963 года образовали еще и Госкомитет по печати; издательская сфера тоже ушла из-под контроля Фурцевой.

Теперь структура Министерства культуры выглядела следующим образом (см. работу M. M. Гольдина «Опыт государственного управления искусством. Деятельность первого отечественного Министерства культуры»):

Управление театров

Управление музыкальных учреждений

Управление изобразительных искусств и охраны памятников

Управление культурно-просветительских учреждений

Главная библиотечная инспекция

Управление кадров и учебных заведений

Планово-финансовое управление

Управление внешних сношений

Отдел капитального строительства и новой техники

Отдел снабжения

Первый отдел

Управление делами.

Екатерина Алексеевна часто жаловалась на министерскую жизнь:

– Меня иногда так захлестнет текущая работа, что пройдет день, две недели, я анализирую, что за это время сделала, и выходит, что ничего не сделала.

Министерству непосредственно подчинялись 47 ансамблей песни и пляски, 47 хоров, 37 симфонических оркестров, 20 оркестров народных инструментов. Екатерина Алексеевна обязана была посещать огромное количество мероприятий. Ее отсутствие было бы ударом для деятелей искусства. Вот несколько примеров того, что входило в обязанности.

Вечер, посвященный семидесятилетию певца Леонида Осиповича Утесова, открыл председатель Всесоюзного театрального общества Михаил Иванович Царев. Он сразу предоставил слово Фурцевой. Она зачитала указ о присвоении Утесову звания народного артиста СССР и обратилась к юбиляру:

– Дорогой Леонид Осипович! Пожалуйста, только сядьте и позвольте мне по поручению Министерства культуры Советского Союза и лично от меня сердечно, от всей души поздравить вас сегодня с вашим юбилеем и творческими успехами. Мы не хотим верить в дату, которой посвящается эта ваша встреча с друзьями. Мы верим, что это неточная дата. Творческий возраст у вас очень молодой, и мы надеемся, что вы будете долго работать и много сделаете хорошего, прекрасного для советских людей… Я хочу пожелать нами глубоко любимому Леониду Осиповичу здоровья. Все теперь у него есть, а здоровье – нужно!

В 1969 году сам Михаил Царев был удостоен Государственной премии СССР. Фурцева тут же подписывает составленное помощниками поздравление:

«Советский зритель хорошо знает Вашу многолетнюю творческую деятельность на сцене советского театра, помнит и любит созданные Вами образы в пьесах современных драматургов и произведениях русской и зарубежной драматургии.

Ваши сценические создания – Вожак в пьесе „Оптимистическая трагедия“ и Старик в одноименной пьесе, были по заслугам удостоены высокой награды. Ваши успехи тем более значительны, что Вы сочетаете труд артиста с активной общественной деятельностью во Всероссийском театральном обществе…»

Министр культуры пришла на торжество секретаря правления Союза художников СССР и члена-корреспондента Академии художеств Екатерины Федоровны Белашовой и произнесла речь:

– Мне вдвойне приятно вас поздравлять: во-первых, потому что я тоже женщина, и, во-вторых, вы не просто представительница женской части населения Советского Союза, а настоящая талантливая женщина… Мы знаем, что советская женщина справится с любым делом. Но все-таки есть какие-то особенности женской конституции, которые создают трудности в успешном освоении тех или иных сложных специальностей. Я понимаю, что особенности и трудности есть и в этом сложном виде искусства, в котором работает Екатерина Федоровна… Здесь, как и в каждом виде искусства, должен быть человек убежденный. В наше время, время господства передовых идей, мы должны безгранично верить в эти идеи, и не просто верить, а осуществлять их, и не просто осуществлять, а сердцем осуществлять…

Екатерина Белашова получила в 1967 году Государственную премию, в 1968 году ее избрали председателем Союза художников СССР. Отмечая заслуги своей тезки, известного скульптора, Екатерина Алексеевна затронула весьма болезненную тему:

– Если и честно и откровенно сказать, мы с вами такие красивые слова и так высоко начинаем говорить о творчестве только в юбилейные дни, а в обычное время мы чаще стремимся где-то больно сделать, да кое-что и недооцениваем в искусстве… Самое главное – сказать человеку приятное вовремя. Если человек заслуживает высокой оценки, это нужно ему сказать, это продолжит жизнь художника, творчество его обогатится, и он более счастливым становится в жизни. Если он ошибается, ему тоже нужно сказать правду, но сказать так, чтобы не задеть его человеческое, уметь так сказать, чтобы он и понял, и воспринял, и не повторил этой ошибки. До чего же вы все ранимы! Если уж другим трудно говорить правду, то художникам тем более… Желаю вам еще раз много радости и счастья, благополучия, чтобы вам всегда сопутствовали здоровье, радость, творческий успех и чтобы в глазах ваших никогда не было такого, что омрачает, чего вы не заслуживаете…

Сама Екатерина Алексеевна далеко не всегда поступала в соответствии с этими своими словами. Но по крайней мере понимала, как следует относиться к художникам. Она была человеком практической складки. После работы в партийном аппарате она легко ориентировалась в хозяйственных делах.

Герой Советского Союза генерал-полковник авиации Николай Петрович Каманин, ведавший подготовкой космонавтов, высоко ценил министра культуры, которая помогла поставить достойный памятник Юрию Гагарину. Записал в дневнике: «Фурцева, как всегда, продуманно и быстро решает вопросы. У нас с ней были десятки деловых встреч, и всегда я восхищался ее умением быстро находить правильные решения самых непростых вопросов. Она бесспорно входит в десятку лучших наших министров и даже в десятку лучших государственных деятелей. Я знаю далеко не всех министров, но такие из них, как Афанасьев, Щелоков, Дементьев, Калмыков и даже Гречко, уступают Фурцевой в способностях и умении работать с людьми».

В реальной жизни возможности министра культуры были ограничены, особенно когда речь шла о деньгах. Бывший первый секретарь Новосибирского обкома Александр Павлович Филатов, еще будучи председателем Новосибирского горисполкома, стал строить цирк в городе:

«Делали, делали и наделали на девятьсот тысяч рублей сверх сметной стоимости. Залезли в „карман“ строителей: в средства основных фондов. Как возвращать? Да к тому же меня обуяла идея заменить кресла в зрительном зале, которые мало чем отличались от подобной мебели в сельском клубе.

Довели наши проблемы до Министерства культуры. Приезжает Екатерина Алексеевна Фурцева со своей закадычной подругой Людмилой Зыкиной. Поехали мы смотреть, „куда денежки зарыли“. Усадил я министра в кресло в зале и спрашиваю:

– Ну, как?

– Хорошо, – говорит, оглядывая стены и купол. – Красиво.

– А как сидится? – спрашиваю.

– Нормально, – с недоумением отвечает Фурцева.

– Не может быть! – не согласился я. – Кресла-то неудобные.

– Нормальные… Сойдет, – жестко сказала она, и я понял: дополнительных средств не будет. Надо скорее выбивать уже затраченные сверхнормативные средства.

Я сказал об этих девятистах тысячах рублей, которые мы задолжали строителям, и попросил погасить долг из средств Министерства культуры.

– Ладно, Александр Павлович, решим…

Не решили. Не знаю, как бы мы выкрутились, но нам повезло. Первый заместитель председателя Совета министров СССР Кирилл Трофимович Мазуров приехал к нам в область вскоре после отъезда Фурцевой и сразу решил вопрос с выплатой нашего долга строителям. За счет резервного фонда Совмина. 11 февраля 1971 года цирк принял первых зрителей».