Текст книги "Мозги"

Автор книги: Леонид Лайт

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 19 страниц)

Глава 27

Прошло три месяца…

Джеральду Уитни они не принесли, увы, ощутимых положительных изменений. Процесс его возвращения к нормальной жизни был крайне медленным, почти незаметным, как, впрочем, и говорил доктор Джонсон. Друзья Уитни все еще находились рядом с ним, поддерживая его и, помогая Лиз справиться с охватившим ее отчаянием…

Для семьи Каннингфоксов этот период оказался таким же сложным, как и для семьи Уитни. Не смотря на то, что состояние Джозефа Каннингфокса по окончании операции не было столь тяжелым, как Уитни, оно, все же, внушало не меньшее опасение для окружавших его людей…

По настоятельной рекомендации доктора Джонсона, Питер и Кевин в первое время должны были докладывать ему обо всех настораживающих проявлениях в состоянии Джозефа. И сам доктор Джонсон не раз заходил к Каннингфоксам навестить своего несчастного пациента.

И вот, спустя три месяца после операции Питер и Кевин пришли к доктору Джонсону для очередной консультации.

– Хорошо, что у него, хотя бы, прекратились эти странные нервные вздрагивания… – вздохнув, заметил Питер. – Наша бедная мать еле пережила этот кризисный момент. Но меня беспокоит то, что он иногда, как будто, теряет мысль и непроизвольно начинает рассказывать какие-то непонятные вещи, например, о царице Клеопатре или о царе Соломоне. Причем, об этих и разных других людях он говорит что-то совершенно несвязанное, логически необъяснимое, элементарно – с точки зрения исторической последовательности, например.

– Со дня операции прошло всего три месяца, – заметил доктор Джонсон. – Еще довольно рано судить о том, что пройдет безвозвратно, а что останется с ним навсегда. Но то, о чем вы говорите, меня не удивляет. Если вы помните, прежде чем перейти непосредственно к операции, мы проводили длительные предварительные исследования мозга вашего брата. Мозг человека – уникален. Разные люди обладают разными умственными способностями, например, разным уровнем усвоения нового материала и так далее. В нашей работе мы должны были учесть множество факторов: объем свободной памяти, качество имеющейся информации. Мы должны были быть уверенными в том, что человек сможет оперировать полученными знаниями. Для этого приобретенные знания должны вписываться в систему имеющейся информации. Самым идеальным случаем можно считать следующий: допустим, человек знает итальянский язык в общем смысле, на довольно неплохом уровне. Но срочно ему потребовалось овладеть терминологией в узкой научной области. И тогда, недостающая терминология, заимствованная со стороны по нашей методике, легко становится в строй уже имеющихся знаний. Но… это, лишь, идеальный случай…

– Значит, – заключил Питер, – получатель, все же, должен обладать изначально высоким уровнем интеллекта?

– Не обязательно. Если объем получаемой информации – не очень большой, а сама по себе информация не относится к сложной или узкоспециальной, то даже не очень начитанный или высокоинтеллектуальный человек вполне сможет с ней справиться. Поэтому мы настаивали на объеме знаний, не превышающем одного процента интеллекта профессора Уитни, зная, что этот объем не перегрузит мозг получателя.

– Да, – заметил, как всегда, сидевший в углу, Кевин, – в нашем случае объем оказался слишком большим, просто огромным. И уж точно, не взаимокомбинируемый с изначальным интеллектом нашего бедного Джо. Вполне понятно, что с такой кашей в голове нетрудно женить короля Артура на царице Нефертитти…

– Вы правы. В вашем случае объем оказался слишком большим. Поэтому знания проявляются неестественным образом. Когда человек умеет управлять имеющейся информацией, он понимает, в каком случае и в каком окружении ее применять. Если же контроль потерян, или, как в вашем случае, еще не обретен, мозг начинает выдавать информацию бессознательно и человек в этом случае будет, буквально, «плеваться» различными умными словами, выражениями, не понимая, что делает. Достаточно, чтобы кто-то из окружающих людей произнес одно слово, имеющее отношение к тематике приобретенных знаний, как оно, это «кодовое» слово вызовет импульс мозга и информация хлынет наружу через речь этого "горе-интеллектуала".

– Как теперь будут развиваться события? – спросил Питер.

– Часть информации со временем будет утеряна, иначе говоря, сотрется. Это – те знания, которые не смогут уложиться в мозге вашего брата. Оставшаяся информация, наоборот – закрепится в его сознании и этой информацией, этими знаниями он сможет оперировать совершенно осознанно, как своими собственными.

– И он, действительно, станет умнее… – заключил Питер.

– Фактически, да. Умея свободно обращаться с полученными знаниями, он сможет делать это настолько естественно, что, на самом деле, будет казаться, что он стал умнее. Со временем вы к этому привыкнете.

– Нам самим придется много читать, чтобы на тот момент не оказаться глупее нашего брата, – отозвался Кевин.

– Наше положение, увы, не такое простое, – сказал Питер. – Плохо, когда нет ума в голове, но и его избыток не до конца избавляет от всех проблем.

– В любом случае, – неожиданно сказал доктор Джонсон. – Ваше положение гораздо лучше, чем положение профессора Уитни.

– Действительно, – смущенно ответил Питер. – Мы ведем себя, как эгоисты. Каково состояние профессора?

– Не скрою, прошедшие три месяца были для него и его близких довольно сложными, – вздохнув, заметил доктор Джонсон. – Но мозг профессора Уитни постепенно справляется с поставленной перед ним задачей. Память восстанавливается и упорядочивается. По крайней мере, он начал узнавать своих родных и друзей и вскоре сможет обходиться без сиделки. Хотя до полного выздоровления ещё далеко…

– Почему у него и у нашего брата Джо такие разные последствия операции? – поинтересовался Питер.

– Не все так просто объясняется, – ответил доктор Джонсон. – До операции мозг профессора Уитни представлял собой мощнейший мыслительный орган, организованный и отлаженный. Боюсь, что в таком мощном интеллекте все должно оставаться на своих местах. Мне кажется теперь, что потеря даже одного процента знаний не прошла бы незамеченной для столь совершенной системы, настроенной не на потерю знаний, а, наоборот, на постоянное приобретение. Наш эксперимент в отношении профессора Уитни с самого начала был ошибкой.

– Тогда мне придется повременить с продажей моего интеллекта… – заметил Кевин задумчиво.

– Займись-ка лучше его совершенствованием! – критично ответил Питер, и, обернувшись вновь к доктору Джонсону, сказал: – Ну что же, доктор Джонсон, спасибо вам за разъяснения! Будем ждать, когда Джо станет настоящим интеллектуалом… Думаю, что нам с Кевином уже пора идти. Мы и так вас слишком задержали!

– Все в порядке! – ответил доктор Джонсон. – Если возникнут какие-то дополнительные вопросы, заходите! А мне, в свою очередь, еще предстоит сегодня заехать к профессору Уитни. Быть может, за последние два дня произошли еще какие-нибудь позитивные изменения в его состоянии.

Глава 28

Доктор Джонсон оказался прав – спустя три года после операции никто не мог узнать Джозефа Каннингфокса. Близким людям было трудно привыкнуть к тому, что в его речи отражались темы, ранее никого из них не интересовавшие. И не смотря на то, что, как и предсказывал доктор Джонсон, Джозеф постепенно научился осознанно применять свои знания, его родные и близкие настораживались всякий раз, когда Джозефу вздумывалось ссылаться на того, или иного известного героя, или на то, или иное историческое событие.

Изменения в сознании Джозефа серьезно отразились и на его поведении. Став более уверенным в своих силах человеком, он объективнее оценивал происходившие вокруг него события, правильнее реагировал на них, и делал выводы, более обдуманно принимал решения…

Его личный успех повлек и успех в работе. Будучи спокойным и серьезным человеком, он вскоре добился уважения и признания своих коллег, демонстрируя ответственность, профессионализм и тонкое чувство юмора…

*******

Джозеф ехал в новый офис отца для ежегодного расширенного заседания Совета Директоров корпорации Морриса Каннингфокса.

Отец особенно отметил, что Джозеф обязательно должен присутствовать на этом заседании, зная о том, что из-за своего постоянного желания оставаться в тени, он, вряд ли, собирался ехать туда.

Джозефу, действительно, не хотелось ехать. Он знал, почему отец настаивал на его присутствии. Ещё за несколько дней до совещания отец сообщил жене о том, что собирается рекомендовать его на вступление в Совет Директоров. Данное неожиданное желание отца поставило Джозефа в тупик, и сознание того, что сам он (Джозеф) совершенно не готов принять решение отца психологически давило на него.

Планы его отца, о которых догадывался Джозеф, перестали совпадать с его собственными. Он знал, что любой другой человек на его месте был бы польщен такой честью, но Джозеф находился в двусмысленном положении. Он сомневался относительно правильности сделанного им выбора и уже не испытывал прежнего восторга перед миром казино…

Накануне совещания он обсуждал сложившуюся ситуацию со своей матерью, и она предложила ему не скрывать от отца правду. Это он понимал и сам, но как сказать ему эту правду, он не знал…

Поэтому, приехав в офис, он предпочёл не заходить сразу к отцу, а переговорить с Питером или с Кевином, так как они знали о сомнениях Джозефа. Но, к сожалению, Кевина не оказалось в данный момент на месте, а Питер был чрезвычайно занятым, и, более того, увидев Джозефа, сразу попросил найти для него важный документ, который был необходим отцу, и Джозефу пришлось направиться в кабинет помощника его отца Синтии Уильямс.

Выяснилось, что она занималась поисками именно этого документа, и была чрезвычайно всполошена. Лиричное настроение Джозефа никак не вязалось с её взволнованным настроением, и Джозеф понял, что, вряд ли сможет даже просто поговорить с кем-то, для того, чтобы отвлечься от своих невеселых мыслей.

Но ему, почему-то не хотелось заниматься поисками, тем более что он был убеждён, что вряд ли сможет найти что-либо в помещении, в которое только что переехали и в котором и стул-то не сразу найдешь.

Он, просто, спокойно уселся на свободное кресло и стал рассказывать Синтие какие-то забавные истории. Но она, вряд ли была настроена выслушивать его и всячески старалась привлечь Джозефа к поискам, выражая лёгкое недовольство его настроением.

– Посмотрите в той папке, Джозеф, пока я ищу здесь, – предложила Синтия Джозефу, указывая на полку в шкафу.

Но Джозеф, то ли не услышав, то ли не пожелав услышать ее, спокойно продолжал разглагольствовать, уставившись в потолок и положив ногу на ногу:

– Кому нужна эта постоянная скрытая война, а, дорогая Синтия? – спросил он ее.

– Не задавайте глупых вопросов, Джозеф, – механически ответила Синтия. – Вы и сами прекрасно знаете, что вашему отцу необходимо постоянно поддерживать свой вес и оставаться наверху.

– Браво, Синтия! Вы говорите, как человек, преданный своему начальнику! А что стоит за постоянным стремлением моего отца поддерживать свой вес и держать в напряжении всех своих конкурентов? – меланхолично спросил Джозеф, не меняя позы.

– Наверное, огромные деньги? – ответила Синтия, не отвлекаясь от своего дела.

– Вот именно, деньги… – обречено повторил Джозеф и, поднявшись, поплелся к столу. – Что в них проку, в этих деньгах? – продолжал он. – Всё, абсолютно всё сейчас делается ради денег! Какой банальный стимул… Мы с вами живем в удивительно скучный век, Синтия, в котором нет места возвышенным идеям и романтике!

Он сел за стол и принялся просматривать папку, на которую ему указала Синтия.

– А ведь было время… – продолжал он задумчиво, вновь отвлекшись от своего дела. – Было время, когда людьми руководили совершенно иные идеи и стимулы. Вспомним, например, Троянскую войну…

Не успела Синтия и открыть рта, как в кабинет вошел взволнованный Питер.

– Вы уже нашли документы, о которых я вас просил? – нервно спросил он, обращаясь к Синтие.

– Я, как раз, этим сейчас и занимаюсь! – ответила она.

– Давайте спросим Питера, из-за чего началась Троянская война, – невозмутимо продолжал Джозеф.

– Какая еще Троянская война? Джо, займись лучше делом! У нас много работы, а ты сам ничего не делаешь и еще отвлекаешь Синтию. Не забывай, что отец тебя тоже кое о чем просил! – возмущенно ответил Питер и, обернувшись к Синтии, добавил: – Когда найдете документы, сразу же занесите их, пожалуйста, отцу. Он постоянно о них спрашивает.

– Куда я заложила эту папку?! – нервно спросила Синтия, когда Питер вышел из кабинета. – После переезда я ничего не могу найти!

– Если бы вы жили тысячу лет или, хотя бы, несколько веков назад, дорогая Синтия, – ответил ей Джозеф, уже успевший вновь погрузиться в поиски, – вам бы не пришлось заниматься этим неблагодарным делом. Сидели бы себе на балконе, а какой-нибудь влюбленный юноша пел бы вам серенады…

– Наконец-то, нашла! – радостно воскликнула Синтия и, взяв бумаги, выскочила из кабинета.

Когда она вернулась, Джозеф уже стоял у окна, глядя куда-то вдаль.

– Успели? – спросил он ее.

– Как раз, вовремя! – ответила Синтия. – Хотя ваш отец уже начал сердиться.

– Рад за вас, – тихо сказал он.

– Так из-за чего же началась Троянская война? – весело спросила Синтия, сев за рабочий стол.

– Из-за женщины… – равнодушно ответил Джозеф.

Синтия удивленно подняла брови.

– Из-за женщины, – повторил он и продолжил нараспев:

Нет, осуждать невозможно, что Трои сыны и ахейцы

Брань за такую жену и беды столь долгие терпят:

Истинно, вечным богиням она красотою подобна!

– Кто?! – удивленно спросила Синтия.

– Елена… – вздохнув, ответил Джозеф.

– Так-так-так! – проговорил Кевин, неожиданно войдя в кабинет. – Наш романтик заговаривает вам зубы, дорогая Синтия?! И Елену с Парисом приплел!

– Приятно поговорить с эрудированным человеком! – отозвался Джозеф.

Кевин прошел и сел, как всегда, в угол.

– А о царе Давиде он вам рассказывал? – спросил он Синтию.

– Джозеф говорил о разнице между идеями в наши дни и в более древние времена, – ответила Синтия.

– О любви, стало быть, – заключил Кевин. – Значит, о Давиде он не говорил… – Кевин посмотрел на часы и обратился к Джозефу: – Собирайся, Джо, пора!

– Все уже собрались? – спросил Джозеф.

– В полном сборе, – ответил Кевин.

Джозеф молча поднялся и направился к дверям.

– Не думаю, что отцу понравится то, что я сегодня скажу… – тихо сказал он Кевину, подходя к кабинету отца.

– Значит, это – окончательное решение? – спросил его Кевин серьезным тоном.

– Да, окончательное! – твердо ответил Джозеф.

– Ну что ж, входи! – сказал Кевин, открывая перед ним дверь.

– Прошу вас пройти на свои места, – сказал Каннингфокс входящим сыновьям. – Все в сборе, теперь можно начать совещание. В первую очередь я решил обсудить положение моего младшего сына, Джозефа, как я уже вам ранее говорил, – он встал со своего места и подошел к сыну.

– Вот уже год, как ты самостоятельно и вполне успешно управляешь своим казино, – сказал он ему. – За этот период ты не допустил ни одной ошибки, чем заслужил уважение со стороны всех нас. И теперь я решил ввести тебя в Совет Директоров. Ты достаточно созрел для того, чтобы занять достойное место рядом с твоими братьями. Прежде чем вынести этот вопрос на голосование, в положительном исходе которого я не сомневаюсь, я решил узнать твое собственное мнение.

Глубоко вздохнув, Джозеф поднялся и обратился к присутствующим:

– Уважаемые дамы и господа! Я благодарен судьбе за то, что сейчас стою здесь и обращаюсь к вам. За последние три года многое изменилось и, слушая похвалы отца в мою сторону, я, как и все вы, прекрасно понимаю, что далеко не все, достигнутое мною, произошло исключительно благодаря моим собственным способностям. Нет смысла отрицать тот факт, что три года назад я стал совершенно другим человеком, и насколько это плохо или хорошо, я думаю, покажет время. Но, видимо, изменения, ураганом ворвавшиеся в мою жизнь, всколыхнули, прежде всего, какие-то глубоко затаенные, но мои собственные качества, позволившие мне серьезно взглянуть на вещи и решить, что в жизни важнее всего для меня и ради чего я должен теперь жить…

Каннингфокс нахмурил брови, но ничего не сказал.

Испытывая чувство сыновнего долга, – продолжал Джозеф, – я, первым делом, постарался сделать все, чтобы основательно изучить семейное дело и оправдать ожидания моей семьи. Но внутри меня всегда жила другая идея, светлая мечта – я хотел посвятить жизнь детям. Не раз я говорил об этом с моим отцом, матерью, братьями и теперь окончательно решил обратиться к своей мечте и оставить мир казино…

Думаю, было бы нечестно, если бы я согласился с предложением отца, имея совершенно иное отношение к этому. Надеюсь, что когда-нибудь вы сможете меня понять… – сказав это, он сел.

Немного помолчав, старый Каннингфокс ответил:

– Откровенно говоря, я с тревогой ожидал вероятности такого решения. Но я рад, мой дорогой сын, что ты нашел в себе мужество и твердость не отказаться от того, к чему тебя зовет твое сердце… Не скрою, мне нелегко отрывать тебя от всего привычного и открывать перед тобой двери неизведанного мира. Но то, чем ты решил заняться – благородное дело, и я с уважением отношусь к твоему решению.

– Правда?! – робко спросил Джозеф.

– Правда! – твердо ответил Каннингфокс и вновь подошел к сыну.

С нескрываемым выражением счастья на лице Джозеф поднялся навстречу отцу.

– Спасибо, отец! – сказал он.

– Иди и заслужи уважение и там, где ты нужнее! – ответил Каннингфокс. – Не думаю, что тебе будет интересно находиться здесь и слушать то, что тебе не интересно!

– Спасибо! – еще раз сказал Джозеф и, попрощавшись со всеми, вышел из кабинета.

Глава 29

Если дальнейшая судьба Джозефа Каннингфокса приняла уже более или менее ясные очертания; если какие-то, по его словам, глубоко затаенные в нем качества позволили ему серьезнее взглянуть на многие вещи и решить, что в жизни более важно для него, и ради чего он должен жить, то в жизнь известного историка, талантливого ученого Джеральда Уитни еще предстоит внести определенную ясность…

Тем более что со дня операции, унесшей тридцать процентов его интеллекта и расстроившей всю его систему мышления, прошло пять лет…

Как же сложилась судьба главного героя этой истории?

Предоставила ли она ему шанс вернуться к своей прежней жизни и вновь стать одним из самых уважаемых людей города?

Позволили ли изменения, вихрем ворвавшиеся в его жизнь, что-то изменить в ней? Отразились ли они на нем, его мыслях? Научили ли его чему-то важному?

Будь терпелив, читатель! И ты получишь ответы на все свои вопросы…

*********

В гостиной Джеральда Уитни было шумно и весело. Разноцветные шары и флажки, развешанные повсюду, восторженные лица и оживленный разговор присутствующих создавали атмосферу счастья и радости. Джеральд Уитни, его жена Лиз и их друзья собрались за праздничным столом. В приятной беззаботной беседе каждый что-то говорил, пытаясь привлечь внимание остальных, в то же самое время не придавая значения тому, о чем говорили вокруг него.

– Дайте же сказать Чарли! – вдруг требовательно воскликнула Кейт. – Он – самый старый друг Джери и имеет право на первое слово!

– Правильно, – отозвался Стивен, – давайте послушаем Чарли!

Все умолкли и посмотрели на Чарльза.

– Хорошо! – начал он, на секунду смутившись оттого, что после полного хаоса все одновременно переключили внимание на него. – Действительно, я – самый старый друг Джери, и можно сказать, что мне довелось быть свидетелем всех самых значимых событий его жизни…

Так-так-так, – весело заметила Пэмела, – думаю, сейчас мы узнаем кое-что новое из прошлого Джери!

– И да, и нет, – ответил Чарльз. – Все, о чем я скажу, всем нам давно известно. Просто, удивительно, что я знаю о нем так много… Все началось с того, что мы с Джери родились в одном городе, в одной клинике, в одной палате, в один день с разницей в два часа в мою пользу, так что можно считать, что Джери родился у меня на глазах. У меня на глазах он рос, в первый раз влюбился и, даже, впервые убежал из дома вместе со мной в наше познавательное путешествие. Мы вместе ходили в школу, и в дальнейшем, также – у меня на глазах Джери решил, что станет историком, после чего поступил в университет, успешно его окончил, долго занимался исследованиями и вскоре получил ученую степень.

– Затем, – в тон Чарльза продолжил Стивен, – у нас у всех на глазах Джери влюбился серьезно и основательно, женился и обзавелся двумя замечательными детьми!

– Да, – подтвердил Чарльз, – вся успешная профессиональная и личная жизнь Джери проходила у нас на глазах. Следующие события, свидетелями которых мы все также стали, оказались, увы, далеко не такими приятными, как предыдущие. Это – период жизни, который можно условно назвать как "роковая операция и ее первые последствия". Но, все же, именно этот период явился началом удивительных превращении Джери. Когда, преодолев свой «недуг», у меня на глазах, как будто в своей новой жизни, Джери сказал первое слово, сделал первый шаг, заново учился и затем сдал экзамен на юридический факультет, на котором я сам учился двадцать пять лет назад.

– И теперь, у меня, как впрочем, у нас у всех на глазах, спустя всего пять лет с того тревожного дня, когда Джери находился на грани моральной и интеллектуальной гибели, спустя столь короткий срок, Джери вновь взошел на самый верх всеобщего признания, став одним из самых талантливых и успешных адвокатов города.

– И я несказанно рад, что все это происходит и у меня на глазах!

– Как раз по этому поводу у меня кое-что есть для всех вас, – сказал Стивен и, подойдя к лестнице, крикнул:

– Алиса, детка, спустись, пожалуйста!

Громко топая, Алиса примчалась вниз, а Николас, как всегда бежал за ней и хныкал:

– Я первым прибегу к дяде Стивену!

– Сбегай, детка, к моей машине, – сказал Стивен Алисе. – На переднем сиденье ты увидишь газету. Принеси ее, пожалуйста! – не успел он договорить, как Николас выскочил на улицу, крича, что он сам принесет газету.

– Удивительно, – сказала Кейт, – еще каких-то пять лет назад ты был совсем как беспомощный ребенок, Джери, а теперь…

– Никогда не забуду выражение лица Чарли, вбежавшего на кухню и сообщившего о том, что Джери, наконец-то узнал его, назвал по имени и даже что-то сказал! – добавил Стивен.

– Да, уж, – продолжила Пэмела. – Многое произошло за эти пять лет, но мы все с удивлением и радостью наблюдали за тем, как ты, Джери, подобно голодному волку, глотал книгу за книгой. В определенный момент мы даже начали беспокоиться, что такой огромный поток информации повредит твоему неокрепшему мозгу!

– Помните, как мы серьезно начали беспокоиться, когда Джери особенно увлекся чтением книг по медицинской тематике? – сказал Чарльз. – Мы уже, было, подумали, что ты решил стать врачом.

– Но активная помощь Чарли, – продолжал Стивен, – оказалась настолько «активной», что твой мозг больше откликнулся на тематику "юриспруденция"!

– Хотя Алиса и Николас так старательно стремились вновь привлечь тебя к истории, рассказывая на ночь легенды о Геракле! – улыбнувшись, заметила Лиз.

– Что лишний раз говорит о том, что изначальным предназначением Джери было – стать адвокатом! – заключил Чарли.

– А вот и газета, – добавил Стивен, когда счастливый Николас вбежал в гостиную с газетой в руках.

Но Алиса была не слишком расстроенной. Ей досталась другая ответственная миссия. Войдя в гостиную, она направилась к отцу с каким-то конвертом.

– Это только что принесли, – сказала она, протягивая конверт.

– Спасибо, дорогая! – сказал он и, извинившись, отошел в сторону.

– Что это? – спросила Лиз.

– Так, – бросил Уитни, – деловое письмо.

– Конечно, – заметила Кейт, – все желают работать с настоящим профессионалом!

Лиз опять осторожно посмотрела на мужа. Он бегло вскрыл конверт и с выражением удовлетворения на лице прочел письмо.

Лиз внимательно смотрела на Уитни. Глядя на его озабоченное, глубокомысленное, умное лицо, она до сих пор не могла до конца поверить в то, что он стоял здесь такой же нормальный, естественный, абсолютно здоровый, такой, каким он был до операции. И, слушая хор искренне восторженных высказываний своих по настоящему преданных друзей, она думала о том, что ликование и веселье, выражаемые ими в тот момент, не шли ни в какое сравнение с теми чувствами, которые испытывала она. Весь период, который был так забавно названный Чарльзом как "роковая операция и её первые последствия", предстал в памяти Лиз иным образом.

То, что сейчас все снова было в порядке, создавало впечатление, что все позитивные изменения были стремительными. Она вдруг подумала о том, что человек обладает уникальной возможностью быстро забывать обо всех выпадающих на его долю испытаниях, лишь только проблемы начинают разрешаться. Она, безусловно, понимала, что эта способность позволяет человеку продолжать жить и радоваться жизни в независимости от возникающих сложностей. Но ей почему-то не удавалось так скоро забыть о том первом годе после операции, когда выпавшие на нее, её мужа и друзей испытания, были самыми тяжёлыми.

Да, этот период был чрезвычайно тяжёлым. В состоянии абсолютного отсутствия какой-либо реакции на происходящее, Уитни находился около четырех месяцев.

Она вспомнила, какой вклад в возвращение Уитни к нормальной жизни внёс её друг, Уолтер Вайсман.

Существенной проблемой в процессе наблюдения за состоянием Уитни явилось то, что прибор, разработанный в лаборатории доктора Джонсона, оказался полностью вышедшим из строя, и на его восстановление требовалось много времени. Однако доктор Джонсон не был до конца уверен в том, что после ремонта прибор будет нормально функционировать. Более того, ни доктор Джонсон, никто другой, в том числе и Лиз, не верили в то, что им будет позволено продолжить разработки в направлении, которое было временно закрыто из-за произошедшего случая и это указывало на существенные недоработки. Таким образом, доктор Джонсон остался без прибора, так необходимого ему для успешного слежения за всеми изменениями, происходящими в памяти Уитни.

Это было большой проблемой. И решение было предложено Уолтером Вайсманом. О существовании прибора, разработанного лично Уолтером, знали только три человека: сам Уолтер, доктор Джонсон и Лиз. При помощи этого прибора доктор Джонсон при непосредственном участии Лиз и наблюдал за памятью Уитни. Более того, если доктор Джонсон мог навещать Уитни лишь один раз в несколько дней, то Вайсман проводил рядом с Джеральдом по несколько часов в день. По его мнению, резкие позитивные изменения в памяти Уитни могли произойти в любой момент, и он предпочитал в этот момент оказаться рядом с Уитни.

Лиз хорошо помнила тот день, когда изменение, произошедшее в состоянии мужа, было самым существенным.

Это произошло через четыре месяца после операции. Уолтер пришёл в дом Уитни, как обычно, в девять часов утра, так как именно в это время наблюдал повышенную деятельность памяти Уитни по самовосстановлению. У Уитни уже наблюдался один случай, когда он, находясь в комнате вместе с Чарли, узнал его и назвал по имени. Однако данное событие не привело к серьёзным изменениям в состоянии Уитни, хотя, по мнению Уолтера, данный случай был одним из первых признаков восстановления памяти. На его взгляд, в скором времени можно было ожидать восстановления памяти в объеме, достаточном для полного узнавания родных, друзей и, даже, основных событий из его жизни. Однако восстановление части памяти, отвечающей за приобретенные в результате обучения, в основном, профессиональные знания, произойдет нескоро. Но, тем не менее, надежда на серьёзные позитивные изменения в памяти Уитни, была.

Уолтер принёс свой прибор, как и обычно. Лиз вошла в комнату Уитни вместе с Уолтером.

Уолтер поместил прибор на столике рядом с креслом Уитни и подключил к нему прибор.

В этот момент Уитни неожиданно открыл глаза и уставился на Вайсмана.

"Уолтер? – спросил он с совершенно нормальным выражением лица. – Что ты здесь делаешь?"

Лиз, стоявшая в этот момент у окна, чуть не вскрикнула от неожиданности. Посмотрев на Уитни, она увидела совершенно здоровый, ясный взгляд, полный удивления относительно всего происходящего.

"Подожди, дружище Джери, – нетерпеливо сказал Уолтер, включая прибор. – Сейчас мы посмотрим…"

"Джери! – воскликнула Лиз. – Как ты себя чувствуешь?"

"Что происходит?" – продолжал удивляться Уитни.

"Лиз, подойди сюда, – воскликнул Уолтер. – Всё происходит так, как я и говорил. Его основная память упорядочилась".

"Почему я сижу в этом странном кресле?" – продолжал спрашивать Уитни.

Но Уолтер, не обращая внимания на Уитни, предложил Лиз выйти в коридор на минуту.

"Я сейчас вернусь и всё тебе объясню, дорогой!" – сказала Лиз и вышла за дверь.

Когда они вышли в коридор, оказалось, что Чарли и Стивен как раз направлялись к комнате Уитни.

"Это очень хорошо, что мы все здесь сейчас находимся! – начал Уолтер. – Кажется, произошло самое важное событие…"

"К Уитни вернулась память?" – спросил Чарли.

"Да, основная память. Это означает, что он теперь узнает всех вас и сможет общаться с нами. Но отдел памяти, связанный с его профессиональной деятельностью, еще не восстановлен. Теперь я могу сказать совершенно определенно, что именно этот участок памяти и пострадал больше всего из-за сбоя системы. Именно он и утерян…"

"На каком уровне интеллектуального развития он теперь находится?" – спросил Стивен.

"Если все данные верны, то его интеллектуальное развитие приблизительно эквивалентно его уровню до поступления в университет. То есть, он не знает, что он – ученый, преподаватель, историк вообще".

"Ему необходимо об этом напомнить?" – участливо спросил Чарли.

"Я бы не советовал вам этого делать. Так как он не в состоянии этого до конца осознать, он будет испытывать психологический дискомфорт, который затормозит его дальнейшее умственное развитие. Не забывайте, что сейчас его память нуждается в здоровом активном восстановлении. Ему необходимо теперь восстановить около тридцати процентов своего первоначального интеллекта. То есть, восполнить объем памяти, который он имел до операции. И то, каким образом он его заполнит, будет зависеть теперь только от него. От того, как на него будут действовать внешние обстоятельства".

"Но ты, ведь, и сам понимаешь, что у Джери есть профессия", – недоуменно сказала Лиз.

"Это знаешь ты, я, его друзья, но не он. До всего этого он должен дойти сам. И ему можно помогать, но не давить".

"Как же нам теперь себя вести?" – разведя руками, спросил Чарли.

"Продолжать вести себя согласно обстоятельствам, – ответил Уолтер. – Я убежден, что Уитни вряд ли поведет разговор о профессии с первого дня. Сейчас для него не существует такого понятия. Он со временем сам во всем разберется. И после этого сам решит для себя, будет ли восстанавливать свою профессию или займётся чем-либо другим".