Текст книги "Век Зверева"

Автор книги: Леонид Могилев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 24 страниц)

Рассказчик снова беседует с Олегом Сергеевичем

Дерматиновая дверь открылась без скрипа, даже язычки замков совершенно бесшумно скользнули, словно замки эти были обильно набиты хорошим маслом, а может быть, так и было. Старик стоял на пороге своей квартиры и решал, впускать меня или нет.

– Ордер есть?

– Я для частного разговора, Олег Сергеевич.

– У меня со временем туго.

– А времени нам много не понадобится. Минутное дело.

– Минутное можно и на пороге решить.

– Лучше впустите меня.

– А если нет?

– На нет и суда нет.

– Какого такого суда?

– Вам какой больше по сердцу? Особая тройка или суд присяжных заседателей?

– Суд времен и народов.

– Олег Сергеевич, позвольте мне речь, нет, не речь даже, а небольшое слово в свою защиту.

Старик на мгновение задумался:

– Разговор по душам будет?

– Вот именно.

– Тогда иди, мил человек, в гастроном. Я не платежеспособен нынче.

– Водку или коньяк?

– Там, в угловом, армянский есть. Недорогой и хороший. Проверено.

Так-то вот. Давно меня не посылали за бутылкой. Я вообще человек практически не пьющий.

В гастрономе беру то, что просил Олег Сергеевич. Повертев бутылку, сунув ноготь под этикетку, акцизную марку с пробки сорвав и покрутив ее так же, смотрю на продавщицу.

– Хороший, хороший. Клянусь.

– Тогда еще одну.

Потом сыру беру, сардин в масле, лимон, сервелата и, подумав, пачку пельменей.

Вполне вероятно, что старика сейчас в квартире уже нет. И вернется он сюда теперь не скоро. Если вернется вообще.

Дверь снова бесшумно открывается. Старик на месте.

Беседуем на кухне.

– Ты, молодой человек, что хочешь от меня услышать?

– Не много. Но крайне важное.

– Ты уж не обижайся, но ты – цепной пес режима. Ты слушаешь?

– А зачем же я пришел?

– Так слушай. Ты мне будешь говорить, что я ошибаюсь, что много есть честных людей, но нет решительного руководителя. Что все можно было решить тогда в нашу пользу.

– Когда?

– Не придуривайся. В девяносто первом.

– Наверное, можно. Вы-то как думаете?

– Силами одной роты. Только роты не простой.

– Вы закусывайте.

– Так тебе же лучше. Если захмелею и начну языком помахивать.

– Вы мне в здравом уме нужны. И в почтенной трезвости.

– А вина что столько взял?

– А чего ж вам будет с двух бутылок?

– Тоже верно. У тебя звание какое?

– Подполковник.

– Покажи документы.

– Так там же звания нет. И контора правильно не указана.

– Корочки давай.

Он долго рассматривает то, что просил, кажется, остается удовлетворенным. Наливает еще по стопке, ставит на газ кастрюльку с водой.

– Кушать хочется. Ты слушай, мил человек, про мою мечту. Фантазм мой слушай.

– Я весь внимание.

– Через коридор во времени попадает к нам рота с той войны. Обычная маршевая рота. Только что с переформирования.

– Даже не из СМЕРШа?

– Это было бы вообще сильно. Только где же столько людей собрать? СМЕРШ был товаром штучным. А уж потом – группы поддержки, роты, взводы… И вот идет рота по Москве, основательно так, толково идет. А все думают, что ряженые из «Мосфильма».

– Никакого «Мосфильма» нет уже.

– Ну, праздник какой-нибудь. Ряженых мало, что ли?

– Хватает.

– И вот идет рота, купюры СКВ под сапоги падают.

– А где они их возьмут?

– Ну, пункт обмена подломят.

– Так их тут же ОМОН и МУР прихватят.

– Так рота-то простая, а с ней кто-нибудь из СМЕРШа. Ты «В августе сорок четвертого» читал?

– Приходилось.

– И что скажешь?

– Чушь конечно. Но впечатляет.

– Все, конечно, было несколько не так. Но написано талантливо. Поэзия труда передана. Есть удачные фрагменты.

– Вы-то на пузе ползали по лесу? Окурки собирали?

– А ты разве не ползал?

– А как же без этого?

– Так ничего не изменилось?

– В ремесле – ничего.

– И враг тот же?

– И враг тот же!

– И как он теперь называется?

– Как и тогда. Новый мировой порядок.

– Вот. Это по-нашему. Полковник.

– Вы мне звездочку добавили. У нас с этим туго.

– Как и тогда.

– Вы-то большую Звезду хапнули.

– Что значит «хапнул»?

– Виноват.

– То-то же. И вот, впереди роты идет как бы Алехин, Таманцев рядом, а потом они скрытно проникают, ну, где-нибудь, где будто бы все шпионы заседают. Отчитываются перед Всемирным Банком реконструкции и развития. Ну, к примеру, во Дворце съездов.

– Скорее, на правительственной даче.

– В Ново-Огарево.

– Вот. Годится. Или в Барвихе. Будто бы на праздник этот ряженый приехали эмиссары и принимают отчет.

– И дальше что?

– А дальше молниеносная операция захвата.

– Так там же охрана. Все по высшему классу.

– А Таманцев с Алехиным – это не высший класс?

– И что? Они правительственную охрану снимут?

– А почему нет?

– Не смешите меня. Если только им не помогут…

– А кто может помочь? Вот ты бы взялся?

– Сложный вопрос. Подумать нужно.

– Думать не нужно. Нужно наливать и пить. Вот и пельменчики поспели.

Старик оказался парнем веселым и невредным. Его бы со Зверевым Юрием Ивановичем посадить за один стол. Они бы пришли к консенсусу.

– Так ведь там еще американская охрана будет. Два кольца.

– Американцы против наших – никто. На Эльбе били их лопатками и прикладами. И на Кубе били.

– Про Кубу откуда знаете?

– Куба – это самая большая головная боль временного оккупационного режима.

– И вы знаете почему?

– А как же? Сказать?

– Да я и так знаю. Дальше-то что? С Таманцевым?

– Ну, все взяты. Все. И рыжий, и толстый, и мальчиш-кибальчиш.

– Плохиш.

– Ну да. И их увозят.

– Куда и как? В бронетранспортерах?

– В голубом фургоне.

– Может, в зеленом?

– Нет, в голубом.

– Да что за фургон еще такой?

– Специальный фургон.

– Так ведь если выехать дадут, так и досматривать станут.

– Ты про роту забыл? Она обеспечит путь отхода. К коридору во времени.

– Так. А она разве не перебита?

– Где?

– При штурме правительственной дачи.

– Нет. Ты думаешь, какой должен быть процент потерь?

– Восемьдесят пять.

– Ну, это ты маханул. У меня бы было – сорок.

– Ну пусть сорок. Коридор-то далеко?

– В том-то и дело, что нет. И все генеральные шпионы с кляпами во ртах и веревкой на запястьях.

– А потом?

– В городе паника. Кое-кто вообразил мятеж в дивизии Дзержинского и двинул в Шереметьево.

– А фургон?

– А волшебная дверка скрипнула и пропустила его. А те, кто обеспечивал отход, рассредоточились по городу и автономно ложатся на дно. Потом – ждут наших.

– Наши, это кто?

– Красная Армия.

– Хорошо. Откуда она возьмется?

– Из регионов. Двинет из Приморья и сломает геополитическую игру.

– Газету «Завтра» любите читать?

– Я вообще газет не читаю.

– Не верю. У вас подшивки на антресолях.

– Ах да, ты же обыск проводил. Ну, было дело, покупал. Теперь – нет.

– Почему?

– Ошибаются часто. Народ спровоцировали в девяносто третьем.

– А тогда что произошло? Кто был человеком Президента в Белом доме? Который из двух? Или оба?

– Поболе.

– То-то же. Это вам не кубинские секреты. А Кастро если привлечь? Получилось бы?

– Кастро – человек умный. Встревать не станет. Отсидится.

– Так. А с фургоном-то что?

– Фургон прямо в Москву, в Кремль. К товарищу Сталину. Лично допросит.

– А потом?

– А потом по коридору во времени пошлет Красную Армию.

– А если без товарища Сталина?

– Без него не получится.

Тем временем мы усидели бутылки полторы. Коньяк легкий, мягкий и за такую цену. Случается все же иногда что-то хорошее.

– А нельзя в август тот или в тот сентябрь эту роту?

– Тогда бы никто ничего не понял. Нужно, чтобы народ осознал предмет своего заблуждения. Чтобы харей в дерьмо. Сами дали себе под ноги нагадить и на голову. На стол обеденный. А теперь говорят про социальную защищенность. Ты-то по какому делу? Ответь.

– По минутному.

– Тебе сразу отказать или поговорим еще?

– Лучше поговорим.

Старик прибрался на столе, отнес тарелки из-под пельменей в раковину, быстро помыл, отправил в сушку и чайник поставил на газ.

– Тебе чай или кофе?

– Это зависит от того, какой кофе и какой чай.

– Справедливо. Чайку задвинем. Не крепкого, но густого. Ты куришь?

– Нет.

– Молодец. Так слушай дальше. Ты думаешь, я мракобес? Стагнат? Старый пердун?

– Тогда бы с вами говорить было легче.

– То-то же. Я слез по Октябрю не проливал. Коммунистические подпалины на теле Родины мне больно было видеть.

– Взаимно.

– Ты меня не дразни.

– И не думаю.

– Так вот. Скажи мне, мил друг. Я же про товарища Сталина много такого знал, чего ни в одной книжке не написано. Понятное дело, не я один. Вот те, кто знает, как раз и не страдает графоманией. Но поверишь, мил друг, я с ним говорю по ночам. Все чаще. Когти и клыки демократии. До чего дошло, старики стали пайки с лагерными сравнивать. Оказывается, там сытнее было. Я и насчет паек знаю. И насчет гробов и цен на похороны.

– Вы большого изящества в изложении оперативных документов достигли.

Он осекся, посмотрел не на меня, в окно, чайник сорвал с горелки, сыпанул в заварочник, кипятку плеснул отмеренным движением.

– Так это для тебя оперативный документ? Записываешь, что ли?

– Нет. Был соблазн, но отказался. Шансы на получение нужной информации вычленением из бытового блока крайне малы. Я вам потом вопрос задам, а вы, если хотите, отвечайте. Или не отвечайте.

– Хорошо. Значит, нет СССР и есть только географический обрубок, по воле высших сфер все укорачивающийся, уменьшающийся в размерах. И по параллелям, и по меридианам. Грузия, как и встарь, свободна, и бывший первый секретарь штурмует санатории в Абхазии. А сулугуни – вволю.

– Да это же давно было.

– Скоро опять будет.

– Да, по всей видимости.

– Я вот по ночам тележурнал «Пентхауз» стал смотреть.

– И что?

– А ничего. Нравится.

– А что не нравится?

– А все. То, что переселенные народы назад потекли; то, что они города другими именами называют. То, что поезда под откос стремятся, а самолеты так врезаются в сопки, что потом от них даже пыли не найти. И то, что великие заводы не работают. Не дымят исторические трубы.

– А может, срок им вышел?

– Трубам?

– Заводам. Новые времена, новые технологии.

– Технологии продажи жилья. Освободившегося от строителей этих самых заводов. Но за это придется, мой юный друг, ответить.

– Но не мне же?

– А может быть, и тебе. Ты-то что за птица?

– Я как и вы.

– Что «как я»?

– Чтобы заводы дымили.

– По производству памперсов? Я вот говорю с товарищем Сталиным. Я ему говорю, что мы «преступные» работы Ильича изъяли, почти по-скотски. Что вместо них?

– Вместо них, очевидно, враг народа Троцкий.

– Даже зарифмовать можно. Троцкий-скотский хутор. Читал я книжонку. Занятная.

– А как здорово акцент копируют? Замечали?

– Чей?

– Товарища Сталина.

– А ты не заметил, что его теперь почти не копируют? Только вот Шендерович изредка. Думаешь, почему?

– Боятся.

– Правильно. Мистика истории. Тоннель во времени и голубой фургон. Когда на Красной площади идет концерт какого-нибудь педераста…

– Вместо парада…

– Вот именно.

– Берлинскую стену разрушили м…ки.

– Одна страна, одна нация. Все нормально.

– Ты думаешь?

– Конечно. Германцы – наша последняя надежда.

– А товарищ Власов – спаситель России.

– Вот именно.

– И вопреки законам общественного развития, вопреки доктринам истории вдоль Немана…

– И вдоль Преголе…

– А чего это ты про Преголе…

– Да вам же эти места знакомы.

– Мне-то знакомы. А вот ты-то что там ищешь?

– Судьбу.

– Чью?

– Как бы ничью и чью-то одновременно.

– А близкое видение будущего?

– Будет примерно так. Однажды впередсмотрящий…

– Кто это?

– Ну, кто там будет на вахте?

– А кто будет?

– Не важно. Ну, например, я.

– Хорошо. Продолжай.

– Однажды впередсмотрящий крикнет…

– «Земля!»

– Нет. Он крикнет: «Погасла!»

– Кто погасла?

– Не кто, а что. Звезда Люцифера. За гранью воды и неба погаснет звезда Люцифера. И в покинутые русскими балтийские порты вернется преданная вера.

– Какие порты имеешь в виду?

– Ревель, Мемель, Либаву, Ригу, Вентспилс, Кенигсберг, Тильзит.

– Так, так, так… и что потом?

– Следуя законам силы, права и истины, наши порты опять заговорят.

– А каким этот день будет? Безоблачным?

– Нет. В этот день пройдет дождь по всем историческим границам империи. По истинным. Мир не терпит пустоты, а приказ по флоту все еще хранится.

– Думаешь, есть приказ?

– И не только приказ. На тайных арсеналах есть последнее оружие возмездия. И в вахтенных журналах грядущего запишут этот день и фамилии младших командиров, которым приказ будет поручен.

– Так, так, так…

– На утренних причалах построятся десантники, которые будут горды возмездием.

– Ты хорошо это сказал. Я, кажется, верю тебе.

– А если верите, ответьте на вопрос.

– О том, что я искал и где нашел в тот достопамятный месяц в Восточной Пруссии?

– И за что получил Звезду Героя?

– И за что получил Звезду Героя.

– А что вообще происходит? Зачем все это? Лежит себе это нечто под землей, под бетонными плитами, в бункерах, куда ведут затопленные коридоры. И заминированные.

– И этими коридорами вот-вот пойдут хорошо знакомые вам личности.

– Кто бы это мог быть?

– Германцы. А может, литовцы с ними будут. А может, и американцы. Кенигсберг решено отдать, дедушка.

– Кем?

– А вы не догадываетесь?

– Ну, раз хотят, значит, отдадут.

– А что это вы территориями разбрасываетесь?

– Я же тут сбоку припека.

– Вот не скажите. Это же ваше главное дело жизни было. В том бункере.

– И что тебе даст этот бункер?

– Я вам оперативные планы открывать не могу. Будем в бункере раньше германцев, сможем сорвать операцию.

– Одну сорвете, другая пройдет успешно.

– Не пройдет.

– Почему?

– А вы с товарищем Сталиным поговорите ночью. О текущем моменте.

– Что, начнется?

– Уже началось.

– Поклянись.

– Да хватит, право…

– Обманешь, из-под земли достану.

– Да вы кому это говорите-то, вообще…

– Ладно. Не обижайся.

Примерно через два часа Олег Сергеевич начал говорить и рассказал мне многое…

Присутствие группы Штока в городе обнаружилось на следующий же день. Таким образом, и Бухтояров вынужден был вернуться в город. А город разительно изменился. Можно было подумать, все, кто был задействован в Москве, кто перекрывал Звереву пути ухода, кто выпустил все же его и Бухтоярова, оказались сейчас в Кенигсберге. К вечеру следующего дня выяснилось, что команда Штока, видевшая Зверева, используется Господином Ши на все сто. Каждому придали группу сопровождения, и теперь все четверо перемещались по всем злачным местам, выезжали по предположительным вариантам в гостиницы, на вокзалы. Фотографии наших героев сопротивления красовались на всех стендах «Их разыскивает милиция» как чрезвычайно опасных преступников. Наконец прошли ориентировки и по телевидению. Вначале в сводках МВД, затем просто в городских новостях. Каким образом они могли сейчас помешать Господину Ши и его немецким друзьям? Только иррациональным. Но в руках Бухтоярова находилось содержимое герметичного сейфа из пруда господина Лемке. Или Ивана Пирогова. Кому как больше нравится. И вот это, кажется, могло помешать. Наконец квартира, где скрывался Юрий Иванович, была обнаружена, и более того, на квартиру эту имел неосторожность, впрочем, какая к черту неосторожность – необходимость прибыть и Бухтояров. Ловушка захлопнулась. Одновременно были арестованы люди из прикрытия Бухтоярова в МВД. Наджибулла ушел. Пока…

– …Ну что, Юрий Иванович, боишься смерти? – спрашивал на блокированной квартире Зверева его давний товарищ по некоммерческому риску – Охотовед.

– Боюсь.

– Только нас прежде пытать будут. По полной программе.

– Чертежи искать?

– Точно.

– А они не здесь.

– Вот именно.

– Ты как думаешь, слушают нас сейчас?

– Естественно. Направленным способом через стекло. Возможно, уже есть нашлепки на двери, или рассверлены полы в квартире наверху.

– А как думаешь, что там слышно?

– А ничего.

– Верно. Я генератор помех включил. У меня много всякого добра с собой. Видишь, какая огромная сумка? И, однако, давай поспешать. Думаю, у нас времени около часа. Они сейчас ждут указаний, а указания не спешат. Требуются согласования. Нам же лучше отсюда выйти. Так что теперь в этом городе со спорной судьбой мы одни. Активисты из сочувствующих не в счет.

Не следовало пускать в эту квартиру Бухтоярова.

Потому что в данную минуту он облачался в спецсредства защиты, которые рядовой обыватель в свое время очень часто мог видеть на бойцах группы «Альфа».

Несколько ранее…

Поход Штока в направлении преисподней остановили люди Господина Ши из ФСБ. В приватной беседе, буквально перед самым походом, они настоятельно не советовали не только брать Зверева с собой, но и вообще никуда сейчас не ходить. Вернуться домой, вещи распаковать, заниматься каким-нибудь спокойным невредным делом, но при всем при том и нечто вроде подписки о невыезде взяли.

Шток – человек серьезный, жизнь повидал, приключений не ищет. Есть у него свой маленький бизнес, отложено кое-что на будущее. Приходят начальники, уходят, а то, что под землей, остается, и никто, кроме Штока, лучше это хозяйство не знает.

Шток – человек совсем не простой. Знаком с закрытыми документами. Во время всеобщего бардака и открытия сейфов, которые, впрочем, потом закрылись, добрался до папок и протоколов об изучении того хозяйства, что под Кенигсбергом оставалось, и не только под ним. Работал тогда то ли лаборантом, то ли электриком возле этих бумаг. Экспедиции в свое время предпринимались масштабные. Но сразу после взятия города специальные группы немцев ушли по коммуникациям вниз, к объектам. Город пал слишком быстро. «Запереть» объекты не успели. И начались бои местного значения. «U»-образные колодцы, «W»-образные, третьи уровни, четвертые, вода, появлявшаяся невесть откуда, мины, газ и кое-что еще, после чего всякие работы были прекращены, поскольку реальная возможность попадания боевых отравляющих веществ внизу существовала. Потом под городом оказались и литовцы, которых СМЕРШ выдавливал из их родных лесов и бункеров. Прекратился интерес русских к «хозяйству», прекратились и бои с «оборотнями». Хранители очага еще некоторое неопределенно долгое время работали под землей, а сделав свое дело, наглухо закрыв проходы, построив многоступенчатую защиту, ушли, растворились как бы сами по себе. Но ушли не одни. Как-то очень некрасиво, впопыхах покинули этот мир многие из тех, кто имел отношение к экспедициям в запретный мир. Кто опился трофейного или своего шнапса и не проснулся, кого пристрелили на охоте, кто утонул в огромной ванне бывшего хозяина во время неизбежного сердечного приступа. Время не пощадило ни генералов, ни старшин, ни младших чинов. Личные дела «ловцов жемчуга» были у меня в работе достаточно долгое время. Они просто-напросто были зачищены, как это теперь называют и как называли, впрочем, и тогда в специфической среде.

Но как выяснилось, таинственные стражи подземелий не только не ушли вовсе. Они умудрились обеспечить преемственность поколений. Время шло, менялась таинственная вязь облаков над городом, забывалось прошедшее, происходили разнообразные и важные события, и те жители, что поселились теперь в старых домах и в новых, продолжали хранить память о чем-то смутном и запретном. Ближе к семидесятым походы вниз возобновились на самодеятельном уровне. Наступало время «черных следопытов». В городах – паленые джинсы, в лесах – карабины и «шмайсеры». И тут выяснилось, что на путешествия под Кенигсберг – табу. Не один десяток любопытных голов пропали без вести или было найдено с видимыми следами насильственной смерти или без оных. И все. Походы прекратились.

Настойчивость в поисках янтарной комнаты так же не поощрялась, и, по всей видимости, идеолог и главный следопыт, прославленный мастер политического детектива, покинул мир иной не по своей воле.

Но сам образ и символ-то каков. Нет никакого Третьего рейха, есть, впрочем, ортодоксы от нацизма, но Калининград-то город советский. Там камня на камне не осталось ни от чего. Жители интернированы. Новое поколение – младое и дерзкое. А стражи есть. Мистика истории.

И наконец приходит время ответственных решений. Область продана, и новые хозяева готовы взять ее под контроль. Впрочем, на роль хозяев претендуют не только те, кто имеет некоторое право на эти дюны и это небо. Во время заварушки может всякое произойти. Батальоны развернуты, авиамоторы прогреваются, боезапас получен, деньги положены на счета, семьи готовы к вылету в безопасные места.

Бухтояров, в тщетной надежде помешать скольжению гранитных глыб на ледяном склоне, успевает вырвать в прямом смысле из рук господина Лемке схемы и планы того, что находится под городом. Аккуратные кальки, вычерченные уже не существующими лейтенантами и капитанами прямо на объектах. Там линии не совсем прямы, но нанесено все абсолютно точно. Именно за этими бумажками, что находились в герметичном сейфе на дне родового пруда, и пришли немцы на хутор. Именно им помогали не простые литовцы, а спецы из закрытого отдела Департамента охраны края, впрочем обреченные на зачистку сразу после акции. Бухтояров выполнил за других эту работу. А Пирогов закончил, утопив тела в болоте.

То, что так интересовало немецкую сторону, то, что мечтали взять в руки американцы, то, к чему стремился Бухтояров, последний солдат империи, – не могло быть добыто без «черного следопыта» Штока. За все годы путешествий по коллекторам, тоннелям и пещерам он наработал свою схему. Что-то было взорвано, что-то осело и обрушилось. Куда-то соваться нельзя было вовсе. Шток освоил ближнее пространство идеально, это подтверждали в свое время его подельники. То есть выйти на «объект» по старым схемам было настолько затруднительно, что легче назвать это словом «невозможно».

Головоломка должна была вот-вот сложиться. Шток находился под колпаком. Бухтояров должен был выйти на Штока. Люди уже не Господина Ши, а немецкой разведки должны были захлопнуть мышеловку и получить обе половинки схемы – старые материалы и те, что были у Штока. Американцы собирались выхватить вытащенные из огня каштаны. Мы, естественно, должны были поддержать отечественных искателей истины. Это знали все заинтересованные стороны, и потому под колпак нас допустить не должны были никоим образом.