Текст книги "Созвездие мертвеца"

Автор книги: Леонид Могилев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 17 страниц)

Служебная записка о допросе г-на Сойкина М. И., с применением специальных методик

Так как материалы о командировке г-на Сойкина в Молдавию, во время вооруженного конфликта, с целью эвакуации важного оборудования, находившегося предположительно в одном из «ящиков», то есть на режимном предприятии, отсутствовали, нами были проведены проверки всех подобных командировок, и действительно по одной из них проходил допрашиваемый, причем он дал подписку о неразглашении государственной тайны в течение двадцати лет, в чем и преуспел. Четкого маршрута и документов о командировке не сохранилось, и даже неясно по линии Министерства обороны, Комитета государственной безопасности или Министерства внутренних дел он был командирован. Следы теряются в уничтоженных спецархивах ЦК КПСС. Учитывая особую важность получения информации и непростую ситуацию, связанную с утерянными документами, имеющими важное государственное значение, допрашиваемый был подвергнут медикаментозному воздействию, а затем загипнотизирован. В процессе снятия информации подтвердилась версия о том, что все рассказываемое им ранее было хорошо вложенной в подсознание легендой, он буквально заучил ее и впоследствии развил, насытив массой мелких подробностей. Те неточности и несуразности, которые обнаружились, при сопоставлении мелких деталей с реалиями местности в Молдавии привели к однозначному выводу: объект был в другом регионе, причем сам не знал, в каком. Можно было понять только, что это одна из кавказских республик. Находился он там в горной местности, куда был доставлен вертолетом. Он действительно проводил экспертизу найденного специфического оборудования, после чего был эвакуирован. Но перед эвакуацией у него произошел незапланированный и несанкционированный контакт с неким человеком, предположительно славянской внешности, который передал ему папку с документами и просьбой сохранить их. Человек этот назвался ученым и обещал забрать документы позднее. Видимо, он погиб впоследствии. Описание места пребывания следующее.

Сойкин находился в доме, предположительно сакле. Это коробка с земляной крышей, поросшей травой. Две трубы выходили из двух половин сакли, состоявшей из двух комнат, разделенных сенями, где находились старые кожи, седло, разбитые кадушки. Входная дверь находилась в середине, со стороны двора. Посредине верхней потолочной рамы уложена была ведущая балка, на которую поперек укладывались жердочки. Стены побелены. Предположительно сплетены из хвороста и обмазаны глиной. На потолке четырехугольное отверстие, закрытое внутренней ставней. Под самой трубой на полу – глиняный настил со следами кострища. У трубы прикреплена цепь с крюком снизу, где, видимо, в свое время находился котел для пищи. На стенах сакли – полки-нары, застеленные войлоком.

Всего имеется десять страниц подробного описания заброшенного жилища в горах и описание местности. Несмотря на то что общался Сойкин только с лицами славянской национальности, видимо, сотрудниками эвакуируемого предприятия и обеспечивавшими безопасность оперативниками и военными, из анализа полученной информации следует, что Сойкин находился на территории Чечни, предположительно в районе Итум-Кале (следует из сравнения времени движение на всех направлениях и некоторых подробностей местности), где до последнего момента велись закрытые работы по выяснению природного феномена, (повышенный в несколько сот раз на замкнутом участке территории радиоактивный фон, без наличия в этом районе тяжелых и радиоактивных элементов). Более того, при работе со специалистами по идентификации внешности Сойкин назвал характерные приметы (следы двух ранений на лице, полученных в спецоперациях), предположительно относящиеся к офицеру ГРУ Старкову В. Л., пропавшему без вести за полтора года до срока командировки Сойкина на Кавказ. На лбу Старкова вырезан православный крест, который он скрывает или надвинутым козырьком кепки, или вязаной шапочкой.

В работе Сойкин находился несколько суток, и воспоминания о допросе у него в сознании заблокированы. Учитывая состояние его здоровья и возможность развития операции, отпущен и оставлен под наблюдением…

Русские

Патруль этот на дороге никакого страха у похитителей наших не вызвал. Говорили они на французском, косясь на меня, но все же это были не французы. Произношение подгуляло. Но для диверсионной группы из другой страны прилично. В машине, кроме меня, – сопровождающий справа, на переднем сиденье еще один «шкафчик». Водитель посматривает на меня в зеркальце. Глаза упрятаны глубоко, не простые, не шоферские. Какой-нибудь майор.

Следом, метрах в пятидесяти, везут Аньку. Там сопровождение попроще. Человек рядом и водитель. Бояться им нечего. Форма полицейских ладно скроена, ехать, как видно, недалеко. Радио на полицейской волне молчит. Слишком мало времени прошло. Тут-то все и случилось. Бугорок впереди, травой прикрытый, вдруг распрямился, и прямо из-под колес возник, как из воздуха, новый персонаж – в камуфляже, с коротким автоматом, с тонкой какой-то шеей и звериной грацией. Он вскочил на подножку, сквозь опущенное стекло вошла рука с ножом, и водитель наш захлебнулся кровью и тут же сквозь распахнутую дверку вылетел наружу. Я оглянулся назад и понял, что там все произошло еще быстрее. Машины рванули с места. Еще через двадцать минут меня пересадили в фургончик какой-то, вроде «рафика», и тот, что резал шофера, приставил к моему запястью пистолетик маленький. Это был спецшприц. Через пять секунд меня подхватили волны звездного ветра, и врата роковые распахнулись.

…Море было где-то близко, совсем рядом. Дверь в дом распахнута. Я один и не связан. Руки целы, ноги целы. В голове не то чтобы боль, а так, слякотно. Я встаю и иду себе спокойно наружу. Там действительно, метрах в ста, море. А дом этот и не дом вовсе, а так, сарай рыбацкий.

– Оклемался? – спрашивают по-русски отчетливо.

Я кручу головой и никого не вижу. Только ветер и слякоть в голове.

– В дом возвращайтесь.

Наконец песчаная дюна рассыпается, распадается, и, гордый собой, появляется один из «избавителей».

– Вы вроде бы русские?

– А вы думали, родное государство бросит вас на произвол судьбы?

– Но это же чужая территория.

– У меня работа такая. Экстерриториальная.

– Зачем в песок-то зарываться?

– Из принципа целесообразности. К тому же вертолеты летают.

Он был уже не в пятнистом страшильчике, а в спортивном костюме, на голове шапочка легкая и плотная, но пояс оттопыривался – «стечкин» какой-нибудь или «люгер».

Ждать нам, по словам Георгия, нужно было неопределенно малое время, чтобы со стороны моря подошел катер. Другой катер заберет Аню Сойкину – второго немаловажного секретоносителя, а там не наши проблемы. То ли на лайнер «Родина», то ли на подводную лодку. Может быть, нас повезут разными маршрутами. Приятным было, однако, то, что пока никто нас не пытался допросить, предполагая, что тонкую тропку к месту захоронения текстов мы не отдадим так вот, впопыхах.

– Знаешь ли ты, друг Георгий, по какой причине нас так трепетно ищут и сопровождают?

– Насколько я понимаю, у вас случайно оказались сведения особой государственной важности.

– Примерно так. А узнать-то не хочешь, что и зачем?

– Нам не велено.

– Я нисколько не сомневаюсь, что сейчас в дюнах этих возлежат по периметру участка не красивые блондинки, а твои коллеги, и что первая информация – самая горячая, и чин у тебя не меньше полковника, простите, у вас, и что основами психологии и допроса в полевых условиях вы владеете в совершенстве.

– Ну зачем же так конкретно? А где тексты, вы, конечно, не скажете?

– Не знаю. Может быть, и скажу, если будете себя хорошо вести.

На этом разговор прекратился. Он достал из рюкзачка баллон литровый воды «Виши».

– Есть хотите?

– Нет.

– У меня все из французского универсама. Паштет в баночках, сардины, хлеб.

– Благодарю вас. Оставьте на столе.

Однако пришла ночь, и за нами никто не прибыл.

Как там говорил старик Ошо? Что-то насчет долин и холмов. Или только холмов. А может быть, долин.

«Каждая долина окружена горами. Если вы в состоянии миновать долину, если вы не заплутаете в долине, если вы не потеряете путь, если соблазны долины не остановят вас, если вы будете сторонним и отрешенным, если этот дом не станет вашим домом, если вы поймете, что вы путник тут, и будете знать только одно желание – достичь вершины, то вы достигнете ее. И последняя вершина, седьмая, станет крайней, и вершин больше не будет, и вы вернетесь в истинный дом. Там не будет борьбы и страданий. Это состояние Будды. Это состояние Христа».

Но у русских все навыворот, все не так. Вместо долин мы нагородили себе холмов и испакостили тропы, чтобы подняться на эти холмы. Москва-то и есть на семи холмах. Но уж если преодолеть холмы, вязкие и лукавые, то на долину мы выйдем. И увидим рассвет. Только не черный. Три черных символа, три приметы сбылись. Наверное, этот рассвет случится зимой. Ясное тихое небо, белые снега, покой, и солнце вкатывается на вершины холмов.

Мне было позволено перед сном прогуляться по берегу. Метров триста в одну сторону и столько же – в другую. Вершитель судьбы моей держал с собой коробочку рации, где горели два огонька на панели, но слов желанных и обязывающих к действию он не услышал.

…Медный треножник над чашей, тоже медной, в нем кипит вода, настоянная на заповедных травах, пар острый и пряный поднимается вверх. Горит свеча, и в пламени ее рождается истина. Или иллюзия…

Я проснулся часа в три.

– Гоша!

Он, естественно, не спал. Накачался, наверное, какими-нибудь убойными таблетками.

– Что случилось?

– Вещи мои где?

– На Родине.

– Как?

– Спецрейсом улетели. Сейчас спецы рубашки твои распороли, а баночки с красками на стеклышках размазывают.

– Тогда есть ли у тебя карандаши?

– Что еще за фантазии? Если хочешь написать, где тексты, пиши. Суд зачтет.

– Скоро произойдет событие, которое заставит тебя поверить мне.

– Положим, я тебе поверю. Но я всего лишь конвоир.

– Гоша, не лукавь.

– Только Жорой меня не зови.

– Не буду.

– Дай мне листок бумаги, и нет ли у тебя фломастеров?

– Есть шесть тоненьких. Домой везу.

– У нас этого добра навалом.

– У нас всякий хлам. А эти – что за прелесть? А ты их не изрисуешь напрочь?

Я трудился всего час. До сего момента у меня получались пейзажи, а это был некоторым образом натюрморт. Человеческий плод-выкидыш, зрелого, впрочем, возраста, со связанными за спиной руками, висел на штанге перед бензозаправкой. Рядом угадывались толпа и контуры автомобилей. Главное же было – поймать то точнейшее сочетание неба, земли и света, которые не были небом, землей и воздухом этой страны. То было другое небо и другая земля.

– Что это ты тут нарисовал, братец?

– Видение близкое и жуткое.

– Хороший рисунок. И что-то знакомое в фигуре и плечах. Лица-то нельзя добавить?

– Нет.

Георгий был несколько озадачен. Рано под утро в сарай пришли двое его соратников, в песке и остатках травы. Они выпили, поели горячей пищи, раздавив таблетки на днище каких-то баночек. Предложили мне. Дали и глоток спирта. Все вместе они разглядывали рисунок, потом остался со мной только Георгий, а остальные ушли к своим постам.

– Ты только, Игорь, не бойся. Никогда не нужно бояться. У нас еще достаточно времени.

– Когда будут наши?

– Скажем так: в ближайшее время.

– Часы, дни?

– Смотря по обстоятельствам.

– А если раньше будут другие?

– Другие – это, к твоему сведению, и американцы, и немцы. Но сейчас мы находимся на территории третьей республики. Значит, появление хозяев территории более вероятно. Но не страшно. Я с тобой.

– Я рад.

– Ты напрасно радуешься. Французская модель считается самой удачной во всем мире. Самая гибкая, самая эффективная.

Георгий лежал на своей койке на спине, заложив руки за голову, глядел сквозь потолок. Не пролетает ли какой-нибудь летательный аппарат, не подслушивает ли нас сидящая на ветке птица, не сгущаются ли над домом облака? Я поверил в родную спецслужбу окончательно и бесповоротно. Тем временем Георгий продолжал свою импровизированную лекцию. Говорил он ровным, спокойным, хорошо поставленным голосом:

– Французская полиция отнюдь не ограничивается классическим уличным «ажаном», в высоком кепи, в черной накидке. Впрочем, янки и здесь всех обштопали. И фуражка американская, и гимнастерка с погонами. А вообще у них полдюжины служб: муниципалы, государственная полиция, республиканская безопасность, внутренние войска МВД, жандармерия, действующая вне городов, под нее вы и попали; у них самая большая сеть осведомителей, добропорядочных граждан, кстати, эта служба подчиняется министру обороны, разведка…

– Как разведка?

– А вот так. Это у нас все искореняется. А здесь у полиции разведка. Главное управление национальной безопасности, контрразведка, или, правильно, – Управление по наблюдению за территорией, военная служба безопасности. Секретные структуры. С этим сейчас нет полной ясности. При большевиках была, теперь нет. Агентура порушена, явки сданы, люди или законсервированы, или «зачищены». Потом лет десять все это снова ставить. Некоторые еще с белого движения работали на Россию. Наши люди в трех поколениях. И представь себе – сданы.

– Страшные сказки рассказываешь ты мне, Жора.

– Я вот не люблю фамильярного обращения. Георгий. Георгий Ильич.

– Слушаю и повинуюсь. А звезды на погонах?

– А вот этого я вам, господин хороший, не скажу, как и своего настоящего имени.

– Хорошо, Жоржик.

– Не нарывайтесь, господин… Дядя Ваня.

– Игорь Михайлович.

– В вашем финском паспорте другое имя. Лихо. Очень лихо.

– Это Серега Желнин.

– С него спрос особый. Однако давайте продолжим. Это чтобы вы ясней представляли, кто сейчас работает для вашей поимки. Меня им не видать, и судьба моя ясна. А вот с вами позабавятся. Но вы не бойтесь. Я с вами. Впрочем, пора мне подниматься.

– Это зачем еще?

– Это затем, что к дому приближаются заинтересованные лица.

– А их принадлежность?

– Попробуем определить на расстоянии. А вас прошу сохранять спокойствие. Лягте на пол. Лицом к окну, вот сюда, под защиту коечки. И как там, жилеты в порядке? Не приспускали, не расстегивали? Проверьте.

Но все обошлось. Фигуры вдалеке остановились, потом вовсе повернули назад. Ложная оказалась тревога.

– Ну что, прорицатель, говори.

– Вы же меня слушать не хотите.

– Нет, говори-говори. Ты мог радио послушать. В газетке прочесть.

– Шутите?

– Не выходил за газеткой? А, да ну ладно. Так что будет восемнадцатого августа?

– То, что было в девяносто первом году, с точностью до наоборот.

– То есть?

– Переворот состоится, комитет общественного спасения не будет жевать сопли, а президент…

– Да, вот что президент?

– Будет по состоянию здоровья освобожден от занимаемой должности. Комитет общественного спасения объявит о введении чрезвычайного положения, и границы страны окажутся на замке. Только подождите немного. Спорим? На двадцать долларов?

– А у тебя есть?

– Есть.

– Покажи?

– Бумажник возьмите и посмотрите.

– Уже посмотрели. Значит, двадцатку я перекладываю к себе. Вот и славно.

– Отдать не забудьте. У вас-то как с финансами?

– У меня франки. И я должен за них отчитаться.

Георгий рюкзачок свой развязал и вынул завернутый в свитер телевизор-крошку.

– Я футбол хотел посмотреть. А с тобой тут ничего не посмотришь. Включаем новости. Ты во французском силен? Ах да… Я-то вот на бытовом уровне.

– Новостной канал включайте.

– Зачем?

– Сегодня должны потерпеть катастрофу два самолета. Один полетел в Казахстан, другой – в Киев. Оба будут сбиты.

– Кем?

– Следствие покажет.

– А в самолетах кто?

– Это вот не написано. Люди президента.

– Давай посмотрим.

– Так рано еще. Наверное, к вечеру.

Шум моря, ворочавшегося совсем недалеко, успокаивал. Пройти бы сейчас по берегу, воздуха вдохнуть чистого и холодного. Больше такого не доведется никогда.

В восемь вечера Георгий поперхнулся минеральной водой «Виши», которой выпил за день литра три. Третий баллончик литровый и добивал, когда ведущая новостного канала Софи Бертран, слегка выпучив глаза и спеша, но все же тщательно выговаривая слова, выдала следующее: «Только что наш специальный корреспондент передал из России следующее сообщение. Два часа назад самолет с секретарем Совета безопасности России и несколькими губернаторами пропрезидентской ориентации потерпел катастрофу при подлете к Киеву. По имеющимся, но непроверенным пока данным, он был сбит неопознанным истребителем МИГ, со второй попытки. Ждите дальнейших сообщений. Официальный Кремль хранит молчание».

– А ты не прост, Игорь Михайлович.

– Я просто цитирую классиков. Это тебе не супруги Глоба. Не Джуна с Борисом Моисеевым.

– Ты хочешь сказать, что я педик?

– Боже упаси.

– А почему так?

– Ну ты же им служишь?

– Кому?

– Тому, для кого педики национальное достояние.

– Я всего лишь сотрудник Главного разведывательного управления.

– И что ты и для кого разведываешь? С кем сотрудничаешь?

– Мне власть может и не нравиться, эта или другая любая, но я ей служу.

– Неопределенное время.

– А ты-то почем знаешь? Предсказания же ересь, нельзя туда лезть.

– Все есть Божий промысел. И если старик Сойкин когда-то полночи шурупчики вертел на сейфе и потом спасся от твоих коллег из вермахта, значит, наверху это было нужно, как нужен был и я, и Желнин.

– А я?

– И ты.

– Вот видишь. А у меня приказ. Скоро нас заберут, и домой поедем. В Москву. Потом в уезд твой знаменитый. И там ты покажешь, где тексты прикопал.

– Конечно, покажу. А может, не покажу.

– Ты пойми, что нет больше тайн. Нет. Из тебя ремней резать не будут. Железом каленым жечь. Водой на проплешину капать. Есть вещи пострашней и понадежней. Простые, как апельсин. И после этого ты уже человеком не будешь.

– В овощи переведут?

– Да нет. Никакой лоботомии. Но ты как бы изнанку добра и зла постигнешь. Тебя туда рожей ткнут и тщету всего нашего существования укажут. А потом и ты укажешь, куда тексты прикопал. А мерзость будет в том, что тебе и жить вроде незачем, а умирать-то еще страшней. Вот тебя приведут к чему. А что насчет самолета угадал, так это спортпрогноз. Это ожидалось.

– А если второй?

– Если второй, тогда дело серьезней. Тогда за нами могут и не приехать. То есть приедут в другом смысле. Не до нас будет. Что там у тебя программе? ГКЧП?

– Да не знаю я, как оно будет называться. Подожди немного.

– О’кей.

В десять вечера Георгий глотнул еще водички.

«За два последних часа в России произошли две авиакатастрофы. Два часа назад неопознанным МИГом был сбит самолет с секретарем Совета безопасности и группой губернаторов. Еще одна катастрофа произошла только что в небе над Екатеринбургом. Правительственый рейс по маршруту Москва – Алма-Ата был прерван тем же способом – ракетой с неопознанного самолета. В сбитом авиалайнере находились несколько ведущих банкиров, бывший вице-премьер и одна из самых одиозных и противоречивых фигур бывшего правительства…»

Я ждал этого самолета. Я физически, казалось, различал, как тот раскалывается в воздухе, как летят ошметки плоскостей и смрадно полыхает керосин. Но сообщение потрясло и меня. Тексты работали с абсолютной точностью. День в день. А если так, тогда вот оно, то, о чем говорил грушник Жора. Абсолютное знание. И жить тошно, а умирать еще тошней. В голове моей учительской многие события, страны, года, лица, дым пожаров, ужас наводнений, раскрывающиеся створки шахт ракетных и то, что будет после.

– А ты не прост, Дядя Иван.

– Ваня.

– Да, конечно, извините.

Георгий допил воду. Шипел и шелестел экранчик телевизора. Он язык знал слабо, но смысл понял, фамилии в голове своей прокрутил, с тоской поглядел на меня.

– А потом что?

– Что «потом»?

– Скажи!

– Чего «скажи»?

Тогда литой кулак спеца проделал короткую дугу, и я потерял сознание.

…Свет возвращался, звуки различались, боль и обида приходили.

– Теперь-то я уж ничего не скажу. И там про тебя не написано.

– А про вождей?

– Ну, наверное, официально президента отстранят по состоянию здоровья. Комитет какой-нибудь соберется.

– А я?

– А про тебя не сказано.

– А ты?

– А вот про меня – да.

– Шутишь?

– Пророчества эти начнут осуществляться, когда текст этот покинет место своего долгого хранения в Северной земле. Все тогда придет в движение. Три человека будут тому виной. Один из них, Учитель, посетит мою могилу за семнадцать дней до событий, которые начнут происходить в Северной стране, и после которых весь мир придет в движение, которое…

– Которое?

– Не помню.

Георгий посмотрел нехорошо и тупо. Мужик как мужик. Роста среднего, лет так пятидесяти, лицо округлое, глаза непростые, и счастья в них не видать.

Новый этот персонаж пьет кофе из термоса, мне не предлагая. Госпожу Сойкину не замечает вовсе. Разворачивает бутерброд в фольге, совершенно просто и естественно, как будто это какая-то комната мастеров на заводе. Хлеб серый, ветчина. Наконец протирает руки салфеткой, усаживается напротив меня, подпирает скулы свои кулачками, долго смотрит и говорит:

– Давайте знакомиться, господин прорицатель.

– Не вижу смысла.

– Увидите позже. Братан, погуляй, – обращается он к тому человеку, что называл своей конторой ГРУ.

И мы остаемся наедине.

– Так целы тексты?

– Целей не бывает.

– Впрочем, это уже не имеет никакого значения.

– Да неужели?

– В том пространственно-временном континиуме, в котором мы находимся, не имеет.

– Вы нас лучше убейте сразу, только не морочьте голову. Мне это уже неинтересно.

– Вам да, а спутнице вашей? Я думаю, ей еще пожить надо. Познать радость материнства, прочее. У вас-то нет на нее планов?

Я смотрю на него неопределенно долго, и он глаз не отводит. А потом говорит снова:

– Я полковник Службы безопасности Президента. Зовите меня Федором Михайловичем.

– Да хоть Антон Палычем. А о каком президенте идет речь?

– Это не имеет значения. Вы человек здравый и взрослый. Президенты уходят и приходят. А служба остается.

– А что выше? ГРУ или вы? Или ФСБ?

– Да перестаньте вы надо мной глумиться. И так всю страну на уши поставили. Любопытством своим и склонностью к мистификациям.

– Какие же это мистификации, когда все было предсказано с точностью до шестого знака.

– Напрасно вы в документы государственной важности нос свой ученый сунули.

– Какие еще документы?

– Такие. Что же, старик Сойкин сам в катрены вписывал сценарии?

– Это вы про те служебные записки?

– Про них родимых.

– Захотелось кое-что проверить.

– А теперь слушайте меня. Мы с вами знакомы в общем-то давно. Это я вас спас и через морг провел.

– Мне кажется, я вас вижу впервые.

– Если бы вас тогда в морге за пятку взяли чины эти и инспектор из центрального аппарата, они бы живыми откуда не вышли.

Я опять смотрю на Федора Михайловича и в глубинах его глаз противоестественных пропадаю. Не может у человека быть таких глаз специальных. Разве только у чина из службы охраны Президента.

– Я должен вас отмобилизовать для одного важного поручения. Это важное государственное дело.

– Да о каком государстве речь-то идет? Отец родной? Лев Николаевич? Или как вас там?

– Игорь! Слушай и запоминай. И от того, как быстро и надежно ты уяснишь себе смысл сказанного мной, зависит твоя жизнь, жизнь девушки…

– Да убейте вы нас, не мучайте. Я сыт по горло этим всем.

– Вот именно, по горло. Вначале по губам, потом по язычку, потом по горло. Вы это для нее предлагаете?

– Чего? – Я привстаю.

– Того самого. Вас-то, Игорь, мы просто сожжем в печи живого. А ее по всем правилам.

– Ну и что?

– Смелый вы человек, однако. Мы вас жечь будем медленно, чтобы вы смотрели этот предельно эротический номер. А потом девочку, на вас женщина горит лучше.

Он смеялся долго и непосредственно, отчего я решил, что он не шутит.

– А то, что вы мне сейчас предложите, ненамного лучше того, что нам предстоит в случае моего отказа?

– Рисковый вы человек. Однако попробуем. Вначале вас решено было просто ликвидировать. Найти тексты теперь не представляется невозможным, вы даже не представляете, на каком уровне дознаватели наши работают.

– Что нужно-то?

– Полетим в Москву. Точнее, доберемся до нее. Но часть пути, естественно, самолетом. Прибываем на один интересный аэродром. Мало кто про него знает. Потом вы оказываетесь в домике охотничьем. Девка с вами. И работаете.

– Над чем?

– Над ней. В свободное от основной работы время.

– И что это за работа?

– А та, что вы сделаете легко и непринужденно.

– Требуется знание языка?

– Языка, текстов, зауми этой провидческой. Вы будете формировать предвидения. Согласно служебной записке, подобной той, что на свою беду нарыл старик Сойкин. Понимаете ли, грядет время перемен. Кардинальных. Помните, перед сменой общественно-экономической формации и политического строя в девяносто первом-девяносто третьем годах на экранах «ящиков» резвились астрологи?

– Мне не забыть те чудные мгновенья.

– Естественно, отсекая случайное, шелуху всякую, они говорили: время перемен, звезды, катрены, Союз распадется, но скорехонько появится вновь, в новом качестве, справедливый, светлый, могучий.

– И что?

– А то, что было две государственных, точнее, антигосударственных программы. «Мишель-1» и «Мишель-2».

– Это от Нострадамуса?

– Да. И от Михаила Сергеевича. Алгоритмы разрушения внушались всеми возможными способами, включая психотропные. В каждую эпоху прорицателей используют на всю катушку. А мы уж оттянулись на все сто. Работал маленький коллектив специалистов. Узких.

– И где же они?

– Девались куда-то. При невыясненных обстоятельствах. А теперь всю работу сделаете вы. У них мозги были испорчены академическим образованием. А нам нужен свежий взгляд на вещи. Непредвзятый. А полные тексты получите. Они у нас есть. И в них действительно кое-что обозначено.

– Один? Работать?

– А у вас хорошо получается.

– И что потом?

– Вы делаете стилизацию. Монтируете тексты. Потом их как бы обнаруживают в каком-нибудь архиве. Это уже наши заботы. И их начинают трактовать. Но уже так настырно, что никто не будет сомневаться – чему быть, тому не миновать. А чтобы они сбывались поэтапно, мы позаботимся.

– А каков конечный результат? Цель-то какова?

– Много будете знать, скоро состаритесь.

– Так. Я делаю работу, и вы меня отпускаете?

– Не сразу.

– А когда?

– Через некоторое время. Оно будет измеряться годами. Но вы не сможете покидать… скажем так, определенное место. Ну, остров там или домик.

– Да вы меня на ремни потом порежете, а прежде прапорщик засунет мне по самые гланды.

– Да бросьте вы. Такими вещами не шутят. А не возьметесь за работу, мы ведь другого найдем. А вас сегодня просто утопим. Вы ведь жить-то хотите?

В том-то и дело, что я хотел жить. И тогда он дал мне записку для служебного пользования. Вынул из папочки и дал прочесть.

«…В подтверждение информации наших источников в Управлении делами Президента, подтвержденной резидентурой в Нью-Йорке, отречение предыдущего президента от власти стало результатом тщательно законспирированной операции, непосредственным организатором которой являлся А. Чубайс, поддерживаемый крупнейшим финансовым конгломератом „Голдмен энд Закс“.

Третьего января прошло совещание руководства, где итоги операции были признаны блестящими. Продвижение абсолютно подконтрольной фигуры нынешнего Президента на верхние этажи власти и вмешательство лично Чубайса, с использованием как старого компромата, времен отдыха в Прибалтике в 1989 году, с обещанием выдать их в эфир немедленно, так и угрозой отключения президента от медицинских терминалов сработало. Встреча была организована в обход всех служб и протоколов супругой предыдущего президента… Консолидированное решение о смене власти было принято в мае 1999 года, когда были получены проработки специалистов по предстоящим выборам, когда даже в результате фальсификации максимально возможного массива бюллетней „преемственность“ власти не будет достигнута. Тогда и начался первый этап операции со сменой премьеров и перехватыванием патриотических лозунгов при помощи кавказской войны, с внедрением прямого агента влияния. Прогнозируется скорая кончина бывшего президента с целью сокрытия информации, поскольку бывший президент совершенно непредсказуем.

…Третьего же января было официально сообщено о блокировании его счетов и счетов его семьи в швейцарских банках на сумму пятнадцать миллионов долларов. Копии расходных документов с этих счетов выданы банкирами.

…Вторая фаза операции будет означать доведение гайдаровских реформ до их логического конца при помощи диктатуры.

Основные этапы – „Победа в Чечне“, назначение премьером Чубайса. Ускоренная ратификация „СНВ-2“. Распилка тяжелых ракет, способных достигать США, и ликвидация ядерного подводного флота и расширение полномочий американских военных наблюдателей на ядерных объектах. Возврат к политике новых финансовых заимствований у Запада под огромные проценты, с катастрофическим для страны урезанием федерального бюджета. Зачистка Березовского, Абрамовича и Вяхирева, с последующим принятием закона о расчленении естественных монополий. Одобрение Госдумой кодекса о земле с введением ее в полный торговый оборот и последующей продажей Курильских островов, Калининграда и Карелии. Закрытие оставшихся оборонных комплексов при помощи полного снятия их с бюджетного финансирования. Референдум по отделению Чечни и полный уход России с Кавказа…»

– Более детальные проработки получите в Москве. Хорош планчик?

– Да это просто передовица коммунистической газеты. Вы-то кто? Расчленитель? Собиратель? Заговорщик? Сволочь? Патриот?

Он сидел в рубашке своей необыкновенной, и пятна пота обрисовывались явственно. Пьет, наверное, или не совсем здоров. Каково вот так, в чужой стране вести дознание, на берегу океана? А своя страна то ли есть, то ли нет вовсе.

– Хотите сымпровизирую?

– Попробуйте.

– Холодный август этого года в Москве, похоже, становится несколько теплее, а небо отдает безоблачностью. Только что наш специальный корреспондент передал из России следующее сообщение: «Два часа назад самолет с председателем правительства России и несколькими губернаторами пропрезидентской ориентации потерпел катастрофу при подлете к Киеву. По имеющимся данным, он был сбит неопознанным истребителем МИГ, при этом в небе над Украиной произошел настоящий воздушный бой. Ждите дальнейших сообщений. Официальный Кремль хранит молчание».

– Ну, пусть пока будет так. Ты, главное, работай. Перепиши все, что сказал, катренами. Да поубедительней. В меру тумана. А версии получишь попозже. Ты Игорь? Значит, это будет план «Георгий». Михаил – не очень счастливое для страны имя. Твое понадежней будет. Работа делает свободным. До встречи в России.