Текст книги "Атлантическая премьера"

Автор книги: Леонид Влодавец

сообщить о нарушении

Текущая страница: 21 (всего у книги 43 страниц)

Любовные игры под вой урагана

В каюте меня ожидал сюрприз. Там под охраной уже знакомого нам негра Варгаса находились Джерри и Синди.

– Я протестую, – громко объявил Купер-младший, едва мы вошли. – Это нарушение джентльменского соглашения, мистер Родригес. Зачем вы нас задерживаете?

– Да что вы, Варгас? – сказал я строго. – Разве я приказывал вам привести их силой и держать под дулом пистолета? Надо было вежливо пригласить их отужинать с нами!

– Умница! – шепнула Соледад по-испански. – Я бы не сказала лучше!

– Простите, сэр, – с подобострастием, немного переигрывая, ответил Варгас, – вы ведь наказали бы меня, если бы я не привел их.

– А ты и так будешь наказан, – сказал я. – Тысяча долларов штрафа!

– Есть, сэр! – Варгас удалился.

– Прости его, дорогой, – «заступилась» за своего холуя Соледад. – У него пятеро детей, две жены и четыре любовницы. Надо же ему всех их кормить.

– Господь не разрешил многоженства, – проворчал я.

– Скажите, мистер Родригес, – поинтересовался Джерри, – это здесь так принято – ужинать в три часа ночи?

– Вовсе нет, – ответила Соледад, одарив Джерри улыбкой. – Просто мне хотелось немного развлечь вас.

– Мы уже спали, когда ввалился этот ваш Варгас, – пожаловалась Синди, – лучшего развлечения для нас вы не могли придумать?

– Бедняжка! – посочувствовала Соледад. – И конечно, этот дурачок напугал вас в самый неподходящий момент?

– Нет, – ответил Джерри с некоторым смущением, – мы просто спали, и у нас не было «неподходящих моментов», на которые вы намекаете, но разве будить людей в три часа ночи – это по-человечески?

– Боже мой, – всплеснула руками Соледад, – мы так виноваты перед вами! Мы просим прощения, верно, Энджел?

– Да, да, – кивнул я, но понял по взгляду Соледад, что отпускать их на «Дороги» не следует.

– Давайте все-таки поужинаем вместе? – радушно предложила Соледад. – В конце концов, завтра нам необязательно вставать рано. Мы посидим, побеседуем, расскажем друг другу массу интересного, выпьем хорошего вина… жизнь слишком хороша, чтобы тратить много времени на сон. Ведь сон – это почти смерть.

– Ну, Бог с вами, – согласился Джерри, – давайте посидим…

Соледад явно пыталась его очаровать, но зачем ей это было нужно – я не понимал.

Вновь явился Варгас, прикатив сервировочный столик, на верхней крышке которого стояло с десяток тарелочек, нагруженных салатами и горками бутербродов, а на нижней тонко звякало два десятка разных бутылок.

– Что будете пить? – осведомился я так профессионально, будто всю жизнь работал барменом.

Джерри приглядывался к этикеткам близорукими глазами, но называть напиток не спешил, видимо, ждал, что попросит Синди. Та, в свою очередь, не решалась выбрать, пока ее суженый не сделает свой выбор.

– Рекомендую шотландское виски, – сказал я, поскольку после посещения трюма и воспоминаний о судьбе профессора Бьернсона, мне удивительно захотелось напиться. К размышлениям о том, как, наконец, нашел свое успокоение несчастный ученый, у меня очень заметно примешивалось беспокойство о собственной судьбе.

Почему-то все приняли мое предложение. Когда шестидесятиградусный напиток, разбавленный содовой, проник в кровь, облегчил голову от лишних мыслей и снял с языка некую скованность, я ощутил себя свободным человеком. Правда, и при этом я по-прежнему не забывал, кем меня назначила Соледад и насколько зависит от нее моя жизнь. Сама же Соледад слегка порозовела и подобрела.

– Давайте дружить домами! – предложила она. – Мы ведь теперь компаньоны, не правда ли? Конечно, может быть, мы вели себя слишком грубо и бесцеремонно. Но что делать? Мы с Энджелом начинали на пустом месте, а вы, Джерри, наследуете семейное дело с богатым прошлым. За вами – несколько поколений людей с университетами, а у нас и у самих нет дипломов. Дорога в ваш круг была бы нам закрыта.

Да как же она смотрит на Джерри?! Будь я на самом деле ее мужем, то уже придавил бы и ее, и его. Не хочет ли она под шумок забраться в кресло мистера Джералда-старшего, царствие ему небесное? Да, но тогда я и Синди лишние. Нам придется прогуляться на Акулью отмель.

– Джерри, – с заметной ревностью в голосе произнесла Синди, заметив, что ее будущий супруг глядит в глаза Соледад. Парень явно окосел, а выпивший интеллектуал, как правило, вдвое глупее нормального человека.

– Джерри, – теперь уже с беспокойством повторила мисс Уайт, опасаясь, видимо, что так и не станет миссис Купер, – ты не думаешь, что смотреть на замужнюю даму в присутствии собственной невесты следует несколько менее пристально?

– Да-да… – рассеянно кивнул Джерри и закрыл рот, но куда ему было отвязаться от взгляда Соледад!

– Ну почему вы так ревнивы, мисс Уайт? – иронически спросила Соледад. – Почему бы мистеру Куперу не посмотреть на то, что привлекает его внимание? Хотя у него, между прочим, вероятно, есть более веские основания сомневаться в вашей неизменной привязанности…

– Что вы имеете в виду, Соледад? – встрепенулась Синди.

– Боже мой, – улыбнулась Соледад ядовито, – неужели вы забыли, прелестная крошка, что некоторым образом у меня в долгу? Это, конечно, сущая мелочь, но вы взяли без спроса то, что принадлежало мне. Теперь вам, наверно, стало яснее?

Бедная беляночка стала пунцовой.

– Что ты одолжила у миссис Родригес? – глупенько спросил Джерри, приподняв очки, съехавшие на кончик носа. – Надеюсь, это не слишком дорогая вещь?

– Нет, – как ни в чем не бывало ответила Соледад, – эта вещь самая обычная, но, повторяю, она взяла ее без спросу. Конечно, она не могла не вернуть ее мне, но все-таки подвергла некой амортизации. Будем считать, что она не заплатила мне за прокат.

– В какую сумму вы оцениваете прокат этой вещи? – Я едва не лопался от смеха, пытаясь сохранить серьезное лицо, когда Джерри достал из кармана своей курточки чековую книжку.

– Меня вполне устроило, если бы мисс Синди предоставила мне взамен аналогичную вещь.

– Разумеется, я ничего не имел бы против, – захлопал глазами Джерри, – разумеется, если у Синди есть такая вещь… Но о чем идет речь? Вы не могли бы показать мне эту вещь, миссис Родригес?

– О, пожалуйста! – ухмыльнулась чертовка и попросила: – Встань, Энджел!

Я встал, не очень поняв, что она собирается делать, а Соледад легким жестом распахнула «молнию» на моих шортах, четким рывком приспустила мои плавки и показала Джерри то, что якобы позаимствовала у нее Синди. Очки у мистера Джералда-младшего опять скользнули на кончик носа. Синди закрыла ладошками лицо, а я так обалдел на несколько секунд, что даже не сразу успел отобрать у Соледад свое личное имущество.

Джерри сидел с открытым ртом, потом совершенно неожиданно взял бутылку виски и наполнил до краев огромный стакан из-под апельсинового сока, куда вошло чуть ли не все, что еще было в бутылке. Затем он это выпил единым духом, не отрываясь. После этого глаза его стали смотреть в разные стороны и выражение лица стало таким, будто его ударили по голове кувалдой. Он сделал какое-то нескоординированное движение – может быть, хотел меня ударить? – но вместо этого упал под стол.

– Так, – разочарованно сказала Соледад, – я была о нем лучшего мнения. Посмотри, Синди, он жив хотя бы?

У меня тоже появились опасения относительно здоровья Джерри. Падал он на редкость неудачно, так, как падают либо куклы, набитые трухой, либо люди, уже перешедшие в категорию трупов. Во всяком случае, я не хотел бы так треснуться об пол затылком.

Синди пошлепала жениха по щекам, он пробормотал что-то невнятно и пополз по полу куда-то под кровать.

– Не стоит его трогать, – заметила Соледад, – если мы начнем его ворочать, у него может начаться рвота. Пусть спит… Итак, вернемся к нашим баранам. Так что, милашка Синди, как насчет того, чтобы отдать должок?

– Но ты же видишь, – развела руками Синди, – он спит! Он неплохой парень, но ведет себя, как дурак. То, видишь ли, ревновал меня к Мэри, то теперь… А ты уж не могла обставить дело как-нибудь поприличней? Предложила бы мне, например, поразвлечься с Энджелом…

– Ишь, как тебе понравилось! – проворчала Соледад. – Не-ет, малышка! Долг я возьму с тебя совсем по-другому. Энджел останется сегодня без сладкого, поскольку он изменил своей верной женушке аж три раза подряд, и никому из вас, дурочек, не сознался, что женат, до тех пор пока я не вынудила его это сделать. Но я-то не буду лишать себя удовольствия и постараюсь заменить тебе Мэри, кошечка!

– Подумаешь, испугала! – сказала Синди, подбочениваясь. – Ну попробуй, попробуй!

Могла начаться драка, в которой у отважной, но слишком пухленькой и слабенькой Синди не было никаких шансов одолеть поднаторевшую в этих делах Соледад. Вспомнив, какую школу мордобоя моя самозваная супруга прошла в тюрьме, я пожалел Синди и остановил решительную Соледад.

– Ну не будь такой сердитой, моя золотая! Ты же пришибешь ее одним пальцем, ей-Богу! Такой чудесный вечер, а вы ссоритесь. И из-за чего? Из-за того, что крошка Синди один разочек попользовалась чужим имуществом… Но не сломала же она его, верно? Ты сама могла убедиться. Ведь эта штука работала нормально, не так ли?

– Ты порядочная свинья, Анхель! – сказала Соледад по-испански, чтобы не поняла Синди. – Ведь знаешь, что я тебе ни в чем не могу отказать… А эта маленькая нахалка заслуживает хорошенькой порки!

– Ну будь милосердна, – сказал я с легким подобострастием, – ты же великая женщина! Все великие женщины были милосердны, об этом я в книжках читал.

– Ты, оказывается, что-то читал? – хмыкнула Соледад. – Ручаюсь, что последняя твоя книжка была прочитана еще в начальной школе.

– Вовсе нет… – обиделся я. – Разве я не умею говорить, как начитанный?

– Наслушавшись по телевидению, как говорят в английских фильмах, ты не перестал от этого быть балбесом-янки.

– Можно подумать, что ты воспитывалась в Оксфорде…

– Ну, в католическом приюте я неплохо училась, хотя и хулиганила. И моя английская речь – оттуда. Я еще и по-французски говорю.

Бедная Синди не понимала ни черта, переводила глаза с меня на Соледад и с Соледад обратно на меня, ожидая, что мы вцепимся друг другу в морду. Она слышала испанскую речь, которая для англоязычного уха звучит как перебранка, даже при вполне мирном диалоге.

– Ладно, – хмыкнула Соледад, – я помилую ее. Но в наказание ты будешь спать с нами обеими, так, как это было с Марселой… Нет, это уже было… Ба, это же так просто, надо позвать еще и Марселу.

Она открыла дверь, прошла по коридору несколько шагов и распахнула дверь. Через минуту она появилась оттуда, подталкивая впереди себя заспанную Марселу.

– Чего ты спать-то не даешь? – ворчала креолка. – Совсем сдурела! Другая бы к себе привела пять мужчин, а этой нужно трех женщин для одного…

Тем не менее она пришла к нам.

– Какое страшное социальное неравенство! – сказал я, еще раз решив сыграть в коммуниста. – Там внизу, в трюме, сорок здоровых мужчин вынуждены пользоваться одной-единственной тощей шведкой, а здесь у меня – целый гарем. Только Мэри не хватает…

– О, какие мы устроим любовные игры под свист урагана! – мечтательно закатила глаза Соледад.

– Мэри некогда, – сказала Синди, – она ремонтирует компьютеры, которые вы испортили.

– Как славно! – вырвалось у меня. Тем не менее Соледад была настроена решительно. Она начала наливать виски, бренди и водку, собираясь, видимо, напоить всех до свинского состояния. Это облегчило общение. Я медленно стал погружаться в некий голубоватый туман, из которого то и дело проглядывало одно из трех женских лиц, тоже хмельных и постепенно принимающих плотоядное выражение. Какие произносились слова – я не помню, вероятно, к счастью, потому что иначе умер бы от стыда. Много ли я говорил? Вероятно, много, но еще больше я действовал руками и ногами. Из воспоминаний слуховых хорошо сохранился в памяти визгливый хохот, который исторгался из женских глоток, из обонятельных – удушливо-приятный (бывает, очевидно, и такой), запах пота, духов, перегара, косметики и еще чего-то, сугубо женского. Наконец, осязательная память сохранила лишь одно – кожу, гладкую, голую, влажную и горячую. И еще волосы – светленькие, принадлежавшие Синди, мягкие и шелковистые, а также жесткие, шуршащие, а в некоторых местах и колючие – Марселы и Соледад. Кожи и волос, как мне казалось, было так много, что временами чудилось – весь мир только из них и состоит. Я вообще и по сей день не могу точно определить, где проходила грань между пьяным бредом, сном и явью. Три пары грудок, различавшихся объемом и цветом кожи, три пары ног, неутомимых и жадных, три живота, шесть ягодиц – вся эта масса весьма приятных и полезных вещей с ужасающей простотой и откровенностью была предоставлена мне в пользование. Впрочем, скорее всего, чтобы описать мое положение, нужно изобразить человека, скачущего сразу на трех лошадях. Это было грандиозное родео! Вероятно, если бы в каюте стояла видеокамера, последовательно запечатлевавшая все чудеса, которые происходили в эту ночь под вой урагана в скалах и снастях, то назавтра мы бы смотрели этот фильм с величайшим интересом, удивляясь и восхищаясь. По-моему, Соледад подсыпала мне какие-то таблетки, от которых я приобрел фантастическую потенцию, но тем не менее пальцы обеих рук все время куда-то лезли, что-то гладили, чесали, дергали, щипали… Губы и зубы партнерш рвали меня на куски, их ладошки и ногти терзали меня со всех сторон. Можно было видеть, и не раз, как Соледад начинала ласкать Синди, Синди – Марселу, Марсела – Соледад. Этот копошащийся клубок змей, в который затянули меня, тихого и мирного удава, перемял все белье, заляпал его пятнами поплывшей туши, помадой, вином, сигаретным пеплом, а также всякими иными веществами. Видения паровой машины, отбойного молотка, шомпола, прочищающего ствол оружия, постоянно носились у меня в голове…

В общем, счастье великое, что я остался жив и здоров.

Очнулся я, когда белесый свет проник сквозь иллюминатор. Я оглядел помещение, выбрался из-под груды тел, невнятно проворчавших что-то и вновь захрапевших. По полу катались в такт легкой качке судна пять или шесть разных бутылок, белели осколки расколотой тарелки, маслянисто блестели рваные куски фольги от плиток шоколада и использованные презервативы. Я насчитал восемь штук, а девятый снял чуть позже.

За иллюминатором, покрытым водяными каплями, было мрачно и сыро. Низко, едва не цепляясь за скалы, окружавшие лагуну, неслись облака, серые и рваные, словно вата, которой протерли грязную кожу. По лагуне ходили заметные волны, бились о скалы, качали пришвартованные друг к другу «Орион» и «Дороти». Однако эти волны были совсем ничтожными, если сравнивать их с теми, что с ревом и пушечным грохотом бились в берег с внешней стороны, там, где океану не было преград. Водяная пыль клубилась над скалами, ветер нес ее над лагуной, обрушивал на джунгли, на палубы и надстройки яхт. На горе, открытой ветру, деревья пригнулись, словно трава, с них срывало листья и целые ветки, а те, что стояли отдельно, были повалены и выворочены с корнем.

Я хлебнул стаканчик бренди, прополоскал рот остатком содовой. Можно было продолжать спать, но тут зашевелилась Марсела, лежавшая с краю, похлопала глазами, встала, почесала себя между ногами и, сонно пошатываясь, зашлепала босиком в туалет. Оттуда она переместилась в душ, долго мылась, затем вытиралась полотенцем Соледад и наконец выбралась обратно, чистенькая и посвежевшая.

– Ну, мы вчера и дали… Прямо фак-сейшн какой-то, – сказала Марсела, сдирая за колечко крышку с пивной банки. – Такое я только с Хорхе дель Браво помню, да и Соледад, наверно, тоже. Как уж тебя хватило? Смотри, у тебя даже вон тут помада…

Помада была на том месте, которое мусульмане и иудеи предпочитают удалять по религиозному обычаю. Там же прилипли два волоска, черный и золотистый.

– Опять прицепились! – проворчал я, вспомнив, как Марсела позавчера чуть-чуть не перестреляла всех из-за такого же приставшего золотистого волоска. На сей раз Марсела была терпимее.

– Это не мой, – сказала она, смахивая черный волосок, – у меня такие еще не выросли… Это Соледад себе метелку нарастила. Смотри, наловим мы с нее чего-нибудь… Хорхе рассказывал, что ему пришлось однажды выводить насекомых из-за этой канальи.

– Кстати, – отгоняя от себя неприятные предположения, спросил я, – интересно, как там сейчас на Хайди?

– Я вчера слушала транзистор у Варгаса, – сообщила Марсела. – Гран-Кальмаро передавало, что партизаны уже окружили Сан-Исидро. Может, только ураган им помешает взять столицу.

– Интересно, Лопес уже удрал с острова или нет?

– Он будет держаться до конца, и дель Браво не уйдет, – сказала Марсела уверенно.

– Почему? Что же они, жить не хотят? Их ведь растерзают, даже если суд оправдает…

– Просто я их очень хорошо знаю. Ну, Лопеса, конечно, нет, а вот Хорхе… Впрочем, Лопес и Хорхе дель Браво – это одно и то же, это два пальца на одной руке. Понимаешь, я никак не могла понять, откуда у них столько денег. Я, конечно, не бизнесмен, но кое-что знаю о ценах, курсах и так далее. Я думаю, что всего бюджета острова не хватило бы на то, чтобы, оборудовать хотя бы одну асиенду, такую, как «Лопес-23». Все, что понастроено там, под землей, это слишком дорого, намного дороже, чем могли бы себе позволить правители такой маленькой страны. К тому же из-за нашей диктаторской власти мало кто делает вложения, а кредиты нам и вовсе почти не давали.

– Но кто-то же делал вложения? – спросил я. – Ведь деньги откуда-то пришли, верно?

– И мне кажется, что теперь я знаю, откуда. Хотя и не уверена… – Марсела замялась.

– Ладно, скажи хотя бы, что ты предполагаешь! – потребовал я, чувствуя, что эта смугляночка поможет мне понять, во имя чего завертелась вся эта карусель.

– По-моему, где-нибудь там, в зоне «Зеро», какой-то супербанк мафии, наркобаронов, нацистов или еще кого-нибудь. Причем не просто банк, а хранилище золота и драгоценностей. Может быть, это они про запас положили, может – на черный день, но только положили, а Лопеса поставили сторожем. Я думаю, что они, эти боссы, потому и понастроили под землей все эти дворцы, что приберегают их для себя на случай атомной войны.

– Хм, – сказал я, ощутив легкий озноб, несмотря на жару, царившую в каюте. – А не слишком ли мы фантазируем?

– Не знаю, – пожала плечами Марсела, – только я знаю точно, что Хорхе и Лопес – это только пальцы, а рука, которая ими двигает, очень далеко. Если тебе не очень противно, я расскажу один случай… Только ты не будешь ругаться?

– С чего я должен ругаться?

– Ну, потому, что я не хочу, чтобы ты подумал, будто я совсем уж бесстыжая. Мужчины – народ ревнивый…

– Можно подумать, что я не знаю, какие у тебя отношения были с дель Браво!

– Дело не в этом… Когда речь ид сто работе, я ничего не стесняюсь. Я – шлюха, это моя профессия. Я могу спокойно рассказать тебе, кто и как меня трахал, сколько платил и какие слова говорил. А тут получилось вот что. Хорхе, всего за несколько дней до того как решил меня выставить, почему-то был очень нежный, добрый и вообще сам на себя не похожий. Несколько ночей… в общем, мне показалось, что он меня любит, потому что мне с ним было очень хорошо. Вот этого я и стесняюсь…

– Ты влюбилась в него? – спросил я как можно равнодушнее.

– Да… – потупилась эта скромница, которой, кажется, очень захотелось, чтобы я ее поревновал. Но, к сожалению для нее, ревновать я был не в состоянии, потому что жаждал узнать не о ее чувствах к Хорхе дель Браво, а о том, какой же все-таки случай привел ее к мысли, что Лопес и дель Браво – чьи-то марионетки. Однако женщине кажется важным в данной ситуации совсем не то, что мужчине. Возможно, я так ничего и не узнал бы, если бы на моем лице не появилось выражение досады. Досадовал я лишь на то, что Марсела тянет с изложением сути дела, но Марселе-то казалось, что я ревную! И, ободренная тем, что я к ней неравнодушен, глупышка, наконец, приступила к рассказу о том, чего я ждал:

– Я очень хотела быть с ним вместе. Я готова была делать все, что он захочет, и даже не просить денег. Я сама лезла к нему, сама! И вот однажды, когда я только-только решила с ним поиграть, зазвонил телефон, который раньше никогда не звонил. У Хорхе в спальне было пять телефонов – один к Лопесу, три – в управления службы безопасности, а один – неизвестно какой, который никогда не звонил, и я даже думала, что он отключен. Невзрачный такой, серый и всегда пыльный. Теперь я знаю, почему он всегда был пыльный. Хорхе хотел знать, не трогал ли его кто-нибудь. Вообще, ему часто звонили ночью. Он очень злился, ворчал и даже с Лопесом разговаривал без особого почтения. Они были на «ты», могли даже спорить и ругаться, хотя один – президент, а другой – всего лишь член кабинета. Лопес знал, что у Хорхе много ниток в руках, и он боялся с ним ссориться. А уж если звонил кто-то из безопасности, Хорхе в выражениях не стеснялся. Хотя ему, конечно, звонили не просто так, а по очень важным делам. Наверное, он мог бы запретить подчиненным беспокоить себя по ночам, но не хотел этого делать. Его офицеры должны были позвонить, выслушать его ругань, а потом получить указания – такой порядок. Ну вот, а тогда вдруг зазвонил тот, пыльный. У него звук был особый, музыкальный: тю-лю-лю-лю! Тут я хотела ругаться, потому что мне

нужен был Хорхе. А он вскочил так, будто ему самому воткнули что-то в зад. Схватил трубку и произнес уважительным таким тоном. «Я вас слушаю». Обычно он говорил: «Что тебе не спится, Педро?» – или вообще «Какого черта среди ночи? Это вы, Мартинес? Не заикайтесь, а докладывайте, боров! Так. Понятно. Вы старый осел, генерал, маму вашу в задницу!» Ну, и так далее. А тут он чуть ли не кланялся этому телефону и говорил только «Да, сеньор! Будет исполнено, сеньор! Нет-нет, не стоит беспокоиться, сеньор!» Мне даже стало удивительно и немного страшно, с кем он может так разговаривать? Ведь на Хайди выше его по должности только сам Лопес, но с ним он никогда не угодничал.

– Может быть, сам Господь Бог или дьявол? – пошутил я не очень удачно.

– Ты знаешь, – вполне серьезно произнесла Марсела, – я сразу подумала о дьяволе. Ведь Хорхе, вне всякого сомнения, слуга нечистого. О, если бы ты видел, как он смотрит на пытки! Он специально по пять раз прокручивал видеозаписи допросов, чтобы посмотреть, как мучаются.

– А тебя он не садировал? – поинтересовался я.

– Как ни странно, нет. Наверно, он весь садизм расходовал у себя в управлении, а потом – на этих просмотрах.

Разговор опять устремлялся в сексуальное русло, а мне хотелось все же узнать, что еще Марсела смогла услышать.

– Так, – сказал я, – значит, ты слышала, что Хорхе дель Браво заискивал перед тем неизвестным абонентом, который, как я понял, помешал ему совершить с тобой сношение?

– Не знаю, помешал ли он ему, но мне он помешал точно. После этой беседы Хорхе всю ночь проворочался, но так ничего и не смог. А еще через несколько дней он меня выставил. Мне даже казалось, будто он меня в чем-то подозревает. И когда он расплачивался, а потом выдавал мне справку для обслуживания высшего генералитета, то был очень зол. Я очень боялась, что меня убьют.

– Что же он там услышал по этому телефону? – спросил я, как говорится, риторически.

– Не знаю. Кроме, «да, сеньор», «слушаюсь, сеньор», я больше ничего не слышала. А спрашивать боялась. И правильно делала, наверно, потому что мне вообще-то нельзя было знать об этом телефоне. Если б я еще и полюбопытствовала, то меня бы точно убрали. У нас ведь люди легко исчезают. Но я уверена – звонил хозяин, которому и Хорхе, и даже Лопес – просто слуги. Даже не слуги, а рабы, которых можно отодрать бичом из акульей кожи или заковать в цепи.

– Занятно, – сказал я, привлекая к себе Марселу. Креолочка прикорнула ко мне на плечо, ее влажные непросохшие волосы источали пряный запах моря, а в полуприкрытых черных глазенках светились преданность и доверие.

– Ты еще кому-нибудь рассказывала свои наблюдения? – спросил я, задумчиво поглаживая ее по бедру.

– Неужели я похожа на идиотку? – хмыкнула Марсела.

– Неужели там не проскользнула хотя бы одна фамилия, имя?

– Не помню. По-моему, ни одной. Хотя кажется, один раз что-то такое говорилось. Какая-то дурацкая фамилия, что-то связанное с лошадьми.

– Кабальерос? – предположил я.

– Нет, фамилия была английская или американская. Лошадь по-английски «хорс», верно?

– Ну, да Хорсмэн? Вообще-то фамилия редкая Хорсмит?

– Нет, не то. Вспомнила! Хорхе сказал «Сеньор Хорсфилд, будьте здоровы!»

– Что ж ты говорила, что не знаешь, с кем он говорил? – вскричал я. – Он говорил с Хорсфилдом, вот кто его патрон!

– А кто это – Хорсфилд?

– Ну, этого я тоже не знаю.

– По-моему, здесь говорили о Хорсфилде? – послышался хрипло-сиплый голос Джерри, выбиравшегося из-под койки, куда его задвинули, чтобы не спотыкаться об него во время ночного кутежа.

Он, пошатываясь, встал, поправил очки, висевшие у него на одном из ушей, нетвердо прошел в туалет, а когда вернулся, то спросил еще раз.

– Вы беседовали о Хорсфилде?

– Да, – ответил я, удивляясь тому, что Джерри не замечает совершенно голой Синди, лежащей в обнимку с Соледад на кровати. – А вы его знаете, Джерри?

– Он приятель моего отца, – ответил Купер-младший, – они часто играют в гольф. Он человек из правительства. По-моему, что-то близко от военных…

– Вы его плохо знаете?

– Нет, не очень плохо, – сказал Джерри, – я тоже играл с ним в гольф. Он очень эрудированный, высокообразованный человек. Отец считал, что когда-нибудь он станет президентом США.

– Вот как! – прикинул я. – А как его имя?

– Джонатан Уильям. У него очень симпатичная молодая жена, лет на двадцать его моложе. Руководит благотворительным фондом для Латинской Америки. Отец – один из учредителей фонда. Самому Хорсфилду лет шестьдесят, но он браво смотрится рядом со своей Риджин. Она зовет его «Джю», утверждая, что это сразу заменяет оба имени и фамилию «Джей-дабл ю-эйч» – «Джонатан Уильям Хорсфилд». У него есть слабости, он очень любит дарить всем вещи со своей монограммой. Конечно, друзьям или близким знакомым. Мне он в свое время подарил записную книжку с такой монограммой…

Тут Джерри подошел к запотевшему иллюминатору и пальцем нарисовал на нем сложное переплетение из джей, дабл ю и эйч.

– Ой! – вскричала Марсела. – Я видела такую закорючку! У Хорхе на письменном столе несколько раз лежала папка с таким тиснением… Иногда утром, когда он поднимался раньше меня, то сразу шел работать к себе в кабинет. Когда я приходила туда, он прятал эту папку под какую-нибудь бумагу, а меня обычно выпроваживал.

– Что она сказала? – поинтересовался Джерри.

– Она сказала, что видела эту монограмму в кабинете Хорхе дель Браво, – донесся сонный голос Соледад, которая, по-детски протирая глаза, поднялась с ложа, бережно отодвинув к стене Синди, и с неожиданной стыдливостью попросила Джерри отвернуться. Только тут бедняга, кажется, сообразил, что, пока он валялся пьяным в полной отключке, его нареченная невеста предавалась самому разнузданному блуду. Соледад накинула халат, глотнула пива из банки и сказала:

– Я тоже не знала, кто этот «Джей-дабл ю-эйч» и вообще не знала, что это значит, пока Хорхе не сделал мне предложение. Соблазн был дьявольский – взять за рога такого быка! Другая согласилась бы сразу, на первой секунде. Но я была достаточно нахальна, чтобы начать торговаться. А Хорхе – Марсела может это подтвердить – легко заводится, когда ему перечат. Я начала с того, что он не разведен со своей старухой. Зачем ему жениться на шлюхе, которой только свистни – и она ляжет? Вот тут Хорхе и начал рассуждать о любви, о том, что он меня боготворит и так далее – цена всему этому была меньше одного сентаво. Я заметила, что любить меня он может сколько угодно, но этого вполне достаточно, потому что женитьба лишит меня заработка. И вот тогда он заорал: «Да что ты понимаешь в деньгах? Ты знаешь, сколько их может быть у тебя?» И вот тут он рассказал мне очень многое, наверно, столько, сколько не следовало говорить. В частности, о том, что такое «джей-дабл ю-эйч». Точнее, кто такой Джонатан Уильям Хорсфилд. Но дальше я рассказывать не буду, потому что иначе все вы станете людьми, которых придется убрать немедленно. Не так ли, милый?

– Да, да, – подтвердил я.

Прогулка по Сан-Фернандо Хотя я был убежден, что буду первым человеком, кого Соледад отправит на съедение акулам, тем не менее иного выбора, как играть роль супруга, мне не оставалось. Джерри после перепоя соображал очень медленно. Ему явно хотелось разобраться с Синди, но хитрая малышка старательно изображала полное беспамятство. Открыв глаза и увидев себя – якобы неожиданно! – в полной близости к природе, мисс Уайт сжалась в комочек и, завернувшись в простыню, завизжала:

– О Боже, они изнасиловали меня! Напоили и изнасиловали! Джерри, я ни в чем не виновата!

– Ты сама кого хочешь изнасилуешь… – с добродушием произнесла Соледад.

– Не ломай комедию, а иди подмывайся.

Синди сорвалась с места и исчезла в душе. Джерри подпер щеку рукой и напряженно молчал.

– По-моему, мистер Купер, вы собираетесь повеситься? – поинтересовалась Соледад. – У вас нет никаких других альтернатив?

– Я так любил ее… – пробормотал Джерри, вытаскивая из-под стола бутылку бренди. – Она – средоточие ума, она, которая так хорошо понимает компьютеры… И тут – такой бордель.

– Проституция – древнейшая профессия, надо это не забывать, Дружок! – наставительно сказала Соледад. – Более того, женщина, которая посвятила себя служению сексу, в десять раз более естественна, чем та, которая занимается компьютерами. Ручаюсь, что компьютерами она занялась исключительно для того, чтобы поймать вас на крючок. Женщины лезут в мужские занятия прежде всего потому, что там легче охмурить какого-нибудь мужика, уставшего созерцать экраны дисплеев или дубовые рожи морских пехотинцев, слушать бесконечные доклады о финансовых операциях или политической конъюнктуре. Именно так рождаются женщины-ученые, женщины-военные, женщины-бизнесмены и женщины-политики. Там, где масса мужчин, легче высветить свои преимущества. Среди толпы кинозвезд и старлеток каждая имеет шанс потеряться. Но вот когда среди сотни офицеров или чиновников появляется одна – пусть даже не самая очаровательная, то тут у нее есть реальный шанс. А вот выдвинуться среди тысяч проституток – это подвиг. Верно, Марсела?

– Отвяжись ты, – сказала лениво ее коллега, – зачем ты так любишь подчеркивать наше дело… Работа как работа, не хуже других. Но почему, если кому-то хочется, не заниматься компьютерами?

– Потому, дорогая подружка, что все эти, – Соледад ткнула пальцем в Синди, – думают, что хоть чем-то лучше нас, раз зарабатывают себе на жизнь математикой и электроникой. И при этом забывают, что Господь наградил их теми же органами, что и нас. А эти органы, как известно, требуют своего постоянно, и подавить их никакая технократия не в состоянии. Поэтому, когда этим интеллектуалкам приспичивает, они развратничают хуже последней шлюхи.