Текст книги "Атлантическая премьера"

Автор книги: Леонид Влодавец

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 43 страниц)

Борьба продолжается

Проснулся я, видимо, не раньше полудня следующего дня. Из этого следовало, что проспал я часиков десять. На мне не было ничего. Под головой у меня обнаружилась пышная подушка, а под левой рукой – нечто похожее на вымя коровы-рекордистки. Я открыл глаза и попытался приподнять очугуневшую с перепоя голову. Вымя было отнюдь не коровье, а женское. Чуть дальше лежало еще одно такое же. Назвать их как-то благороднее у меня язык не поворачивается. Все остальное, что было приложено к этому чудовищному бюсту, поражало воображение и будило во мне непреодолимый ужас. Мне пришлось собрать остаток сил, чтобы выбраться из-под переброшенной через меня огромной ляжки весом не менее чем в полтораста фунтов.

Я обнаружил, что нахожусь в просторной и со вкусом обставленной спальне, разглядел через щели опухших с похмелья глаз свое оружие и одежду. Я уже успел надеть штаны, когда мое отсутствие в постели было обнаружено.

– Куда же вы, сеньор партизан? Вы же меня национализировали? – невероятно писклявым голосом провизжала супертолстуха.

– Не помню, – честно признался я.

– Боже мой! – всплеснуло руками чудовище. – Я жена мэра, Мануэла Морено, вы вчера объявили меня национализированной, увели сюда и… Это было так прекрасно! Да здравствует национализация женщин! Вива!

Я ощутил, будто подо мной разверзается пол. Точнее, я бы очень хотел этого, но пол оставался целехонек. Проваливаться было некуда. Ощущение было такое, будто мне сообщили о том, что я изнасиловал свиноматку.

– А где ваш муж, сеньора?

– Как, вы не помните? Он же арестован как коллаборационист и сторонник Лопеса!

– Не может быть… – Я поскреб в затылке. – Мы так мило сидели, выпивали…

– Ну да, – кивнула сеньора Морено, совершенно не заботясь о том, чтобы одеться. – Но так было до того момента, когда в комнату вошла я. А как только я пришла, ваш капитан или генерал, точно не помню его чина, объявил меня национализированной. Вы его, кажется, поддержали и требовали немедленно издать декрет о расторжении всех браков и полной национализации женщин. Фелипе это почему-то не понравилось, он сказал, что жена – это не частная, а личная собственность и об этом он даже что-то читал у Карла Маркса. А вы, если я не ошибаюсь, двинули его кулаком и крикнули, что он реакционер. Капитан объявил его арестованным, взял за шиворот и посадил в туалет. Фелипе кричал, что он не виноват, что его должны выпустить, что он сторонник демократического социализма, борец за свободу гомосексуализма, а ортодоксальные коммунисты – сволочи. Тогда вы, сеньор, открыли дверь, но не выпустили Фелипе, а обмакнули его головой в унитаз. При этом вы кричали здравицы в честь Брежнева и Фиделя. Ваш капитан заснул, несмотря на то, что Фелипе в туалете скандировал: «Свободу! Свободу! Свободу!» – а потом кричал,

что нельзя человека за политические убеждения сажать в карцер и поить водой из унитаза. Потом он начал блевать и заснул. А вы взяли меня на руки и отнесли сюда…

– Поверьте, сеньора, мне не хотелось этого! – Я подхватил автомат и как можно скорее покинул дом.

Выскочив на площадь перед мэрией, которую ночью как следует разглядеть не сумел, я завертел своей чугунной головой, будто надеялся увидеть кого-то из своих. Но площадь была пустынна.

Посередине ее стоял памятник какому-то испанцу, который в XVI веке открыл, на нашу голову, этот дурацкий остров. Первооткрыватель стоял, гордо держа в руке обнаженную шпагу, но повернута она была так, будто испанец, проголодавшись с дороги, собирался зажарить на ней курицу. Вероятнее всего, именно о курице и мечтал тот неизвестный мне скульптор, который отлил из бронзы это чудо. Помимо шпаги-вертела, которую конкистадор держал почему-то левой рукой, немаловажной деталью памятника был голубь Мира с оливковой ветвью в клюве. Голубь, рожденный фантазией, как мне казалось, очень голодного скульптора, напоминал перекормленного каплуна, а оливковая ветвь смахивала на связку лаврового листа для приправы. Наконец, правая рука испанца как-то уж очень хищно тянулась к шее голубя-каплуна, хотя по замыслу заказчика конкистадор должен был осенять себя крестным знамением. У подножия монумента были установлены четыре старинные мортиры, в которые местные жители плевали как в урны и кидали туда окурки сигар. Но самым любопытным было то, что лицо памятника было обращено не к церкви или мэрии, а в сторону пивной, или пулькерии, как ее здесь именовали.

Жарища стояла жуткая, и я сунулся в пулькерию. Как-никак, мне необходимо было промочить горло.

В пулькерии, расположенной ниже уровня почвы, оказалось вполне прохладно, работал кондиционер и не было ни одного посетителя. Хозяин открыл для меня банку «Карлсберга», я плеснул прохладную благодать в глотку и понял, что жизнь все еще прекрасна, даже если приходится устраивать коммунистическую революцию.

Я раздавил еще баночку и только тут вспомнил, что у меня нет ни сентаво местных денег, да и долларов тоже. Меня ничуть не удивило, что хозяин и бровью не повел относительно моего вооружения и одежды.

Когда банок из-под пива стало пять, в пулькерию заглянул Комиссар. Он был очень озабочен: Капитан приказал ему созвать митинг. Солнце немного сдвинулось в сторону от зенита, тень от монумента легла на площадь, и стало попрохладнее. На площади появился поначалу дед Вердуго в сопровождении Малыша и Киски. Потом притопал оркестр добровольных пожарных, заигравший «Марш 26 июля». Я подошел к нашим и узнал, что Капитан вчера ночью, оказывается, не только запер мэра в сортире, но и реквизировал пулькерию, объявил ее национальным достоянием и велел кабатчику поить всех желающих за деньги мирового капитала. Именно поэтому, ожидая, когда мировой капитал раскошелится, хозяин пулькерии и не взял с меня ни гроша.

Привлеченный музыкой пожарных, на площадь повыползал народ, и Комиссар объявил митинг открытым; Он трепался почти полчаса, объявил Лос-Панчос освобожденной территорией, призвал жителей записываться в национально-освободительную армию, создать в городе революционный комитет и неустанно бороться с врагами. После этого еще десять минут орал Капитан, сильно охрипший от вчерашнего. Капитан объявил об аресте мэра и смещении всех муниципальных советников, упразднении полиции и переименовании ее в народную гвардию. Начальником народной гвардии, председателем ревкома и командующим национально-освободительными силами города Лос-Панчоса Капитан приказал избрать деда Вердуго. Никто не воспротивился. Комиссар сбегал в ближайшее похоронное бюро и «именем революции» реквизировал там алую ленту с золотыми буквами; «Дорогому и незабвенному», – которая, очевидно, предназначалась для надгробного венка. Ленту повязали деду Вердуго через плечо, а также повесили ему на пояс кобуру из-под кольта, принадлежавшего местному полицейскому участку и попеременно носимого то Пересом, то Гомесом.

Вербовочный пункт для организации национально-освободительной армии мы открыли в школе. Туда сбежались все мальчишки и балбесы повзрослее, которые прослышали, что там будут раздавать оружие. Появилось и несколько весьма подозрительного вида парней-иностранцев. Их обнаружили в гостинице. По рожам они смахивали на англосаксов, но из какой Англии они прибыли, из Новой или из Доброй, Старой, – я, честно скажу, не разобрал. Они говорили на пиджине, причем очень старательно коверкали слова. Оружие у них было с собой: пять «магнумов» и два автомата «узи». Конечно, ребята сказали, что они всегда были политическими противниками Лопеса, но, по-моему, больше всего их беспокоило то, что мы до сих пор не экспроприировали местное отделение Хайдийского Национального банка. Капитан поблагодарил их за подсказку и велел им заняться этим делом.

– Наивные чудаки! – сказал Капитан. – Перес мне сообщил, что отделение банка уже месяц как закрыто.

Парни вернулись через час, злые и нервные, но ругаться с нами не стали, поскольку опасались за свое здоровье. Они записались в национально-освободительную армию в качестве добровольцев-интернационалистов. Кроме них, в армию вступило еще две сотни мальчишек и девчонок в возрасте от десяти до восемнадцати лет. Они вооружились реквизированными по домам дробовиками, мачете, кухонными ножами и прочим дрекольем. Киску назначили заместителем деда Вердуго по боевой подготовке, и она увела все это войско в горы, где решено было устроить тренировочный лагерь. Местная общественность вздохнула спокойно, так как все хулиганье ушло с Киской, и можно было не опасаться, что приличным детям поставят фонарь под глазом.

Нам же предстояло выполнить первую по-настоящему боевую операцию. С собой мы решили взять только троих местных парней, здоровых, малограмотных и молчаливых. Все они работали грузчиками на рыбном складе у бывшего мэра Фелипе Морено, которого к вечеру выпустили из сортира и предложили ему пройти курс трудового перевоспитания. Когда вечером мы выступали в поход, он уже мел центральную площадь под наблюдением председателя ревкома деда Вердуго.

Целью нашего похода была бензоколонка Китайца Чарли. Собственно, бензоколонка принадлежала компании «Тексако», а Чарли был там только арендатором, однако все местные жители называли его главным местным богачом. После того как Капитан окончательно оправился от похмелья, он как следует опросил всех обывателей и узнал много интересного. Выяснилось, в частности, что Китаец Чарли вовсе не китаец, а австралиец японского происхождения по фамилии Спенсер. Китайцем его звали исключительно из-за азиатского разреза глаз, а также потому, что для жителей Хайди не было никакой разницы не только между Китаем и Японией, но даже между Японией и Австралией. Чарли арендовал бензоколонку много лет и превратил ее в невероятно прибыльное дело. Он так отрегулировал оборудование фирмы «Тексако», что, когда счетчик показывал десять галлонов, можно было быть уверенным, что один-то галлон уж наверняка у вас в баке, а сумма оплаты, которую показывает счетчик, минимум втрое выше, чем положено. Поймать Чарли было невозможно, а бойкотировать его заведение – тем более. В этой части острова он был безусловным монополистом. Его бензоколонка находилась на пересечении шоссе, ведущего в Лос-Панчос, с кольцевой автодорогой, опоясывавшей весь остров.

Капитан решил, что бензоколонку следует взорвать, а Китайца судить показательным судом и расстрелять. Навьючив взрывчатку и боеприпасы на грузчиков Морено – им было все равно, что таскать, – в сумерках мы выступили в поход. Перед выходом мы явились на частную радиостанцию «Вос де Лос-Панчос» и оставили там магнитофонную кассету с речью, которую два часа наговаривал Комиссар. Она сводилась к призыву восстать против кровавого Лопеса и обещанию передавать сводки о ходе боевых действий… Боже, если б мы знали, к чему это приведет!

Битва на бензоколонке

Бензоколонку мы атаковали уже в темноте. Она стояла в уютной ложбинке и была ярко освещена. Мы буквально скатились на нее с соседнего холма и без единого выстрела объявили всех заложниками. Народу было немного. У бензоколонки стояло два небольших грузовичка и пять-шесть легковушек. Все машины были заправлены, и трое рабочих в комбинезонах с эмблемами «Тексако» скучали в ожидании новых. Транзисторный приемник был настроен на волну «Вое де Лос-Панчос», которая передавала – вероятно, уже во второй раз – речугу Комиссара.

– Это ж надо такое придумать! – хихикал коренастый коротышка. – Все только и слушают их. А за рекламу наверняка возьмут наценку!

– Это точно! – поддакнул толстяк с отвислыми усами, скромно перебиравший четки.

– Не знаю… Не знаю… – бормотал третий, с крысиной мордочкой. – Очень может быть, что это правда…

Тем временем речь Комиссара подошла к завершению:

– …Мировая антиимпериалистическая революция неизбежна! Мир еще услышит о процветающем и свободном Хайди, идущем по пути к светлому будущему всего человечества – коммунизму!

– Прекрасная перспектива! – дополнил речь Комиссара диктор радиостанции.

– Однако скажу вам, сеньоры, по секрету: «Пейте пиво „Карлсберг“! И пока империализм еще не побежден, требуйте пиво „Карлсберг“ – это доступно, это великолепно!»

– Руки вверх! – заорал разъяренный Комиссар, выскакивая из темноты прямо на бензоколонщиков.

– Я же говорил! – вскричал Крысиная Морда. – Вива Фидель!

Пинок в зад он получил так же, как и остальные. Комиссар загнал представителей рабочего класса в шиномонтажную мастерскую и там запер. Тем временем мы ворвались в бар, где сидело человек девять мужчин и женщин. Вот их-то мы и объявили заложниками. Нам поверили.

Китайца Чарли вытащили за штаны из сортира, где он пытался укрыться. Это был низенький, пузатенький и упитанный деляга, с опереточными усиками над верхней губой и щеками, напоминавшими ягодицы. Глаза у него были действительно узкие, и при большой доле воображения его можно было принять за китайца. Вообще-то рожа его могла бы послужить неплохой моделью для изображения буржуя, каких мы видели на советских плакатах во время подготовки. Заложников заперли в винном погребе под баром, а караулить двери оставили Малыша. Как видно, заложники быстро разобрались, где находятся, и из-под земли уже слышались здравицы в честь новой, истинно народной власти…

Капитан, Комиссар и я уселись в кабинете Чарли на втором этаже его двухэтажного офиса. Чарли сидел на стуле перед нами и громко стучал вставными зубами. Капитан вел себя как председатель трибунала.

– Ваша имя и фамилия?

– Чарльз Чаплин Спенсер.

– Возраст?

– Сорок семь лет, сеньор.

– Место рождения?

– Брисбен, Австралия.

– Подданство?

– Ее Величества Королевы Великобритании.

– Чем можете удостоверить?

– Вид на жительство в правом верхнем ящике моего стола.

Капитан слазил в стоя, раскрыл вид на жительство, хмыкнул и произнес:

– Сеньор Спенсер, мы партизаны, борющиеся против диктатуры Лопеса, иностранного империализма и его приспешников.

– Очень приятно, сеньоры! Я всегда любил коммунистов и готов сотрудничать с новой властью. А столица уже взята?

– Пока нет, – сердито признался Капитан. Его явно раздражало, что в этой дурацкой стране почти все объявляют себя сторонниками коммунистов.

– Вы, конечно, национализируете собственность этих капиталистических акул из «Тексако»? – с надеждой осведомился Чарли. – Эти проклятые эксплуататоры пили кровь из меня и других рабочих!

– Вот как? – выпучил глаза Комиссар, вмешиваясь в допрос. – А я был убежден, что вы неплохо себя чувствовали!

– Сеньор партизан, я несчастный, эксплуатируемый арендатор! Мне не давали жить, обирали с ног до головы, я едва зарабатывал на пропитание!

– …И на кольцо с брильянтом? – съехидничал Комиссар.

– О, это всего лишь подарок моего покойного дедушки, последнее, на черный день! – проникновенно вздохнул Чарли и смахнул слезу.

– В общем, все это хозяйство мы отдадим народу, – объявил Капитан. – Колонку национализируем, а бар – реквизируем.

– Совершенно верно! – зааплодировал Чарли. – И я, как патриотически настроенный элемент национальной буржуазии, готов оказать полное содействие. Можете назначить меня директором! Я не боюсь обвинений в сотрудничестве с коммунистами! Более того: я готов, пока борьба с Лопесом еще не кончилась, рассказать вам о военном гарнизоне, который находится в двадцати милях отсюда. Это город Санта-Исабель, в нем размещен пятый пехотный полк, которым командует полковник Феррера. В нем тысяча двести солдат и офицеров, десять танков М-48 и тридцать бронетранспортеров, шесть гаубиц, двенадцать 80-миллиметровых минометов и шестьдесят три пулемета.

– Откуда у вас такие точные сведения? – спросил Капитан. Как видно, его сведения об этой части были идентичны. – Вы что, специально их собирали?

– Эти сведения от солдат, – застенчиво улыбнулся Китаец. – Дело в том, что они каждый день ездят на стрельбище по дороге мимо бензоколонки. На обратном пути они всегда останавливаются здесь, чтобы немного размяться. Когда ими командует офицер, то они пьют только пиво, а если сержант – то позволяют себе пропустить по стаканчику вина. Поверьте, я не собирался передавать эти сведения иностранным шпионам! Но я знал, что они могут понадобиться для освобождения Хайди!

– Но вы ведь иностранный гражданин, – скромно напомнил Комиссар, – а почему-то называли себя прогрессивным национальным буржуа?

Чарли покраснел и тут же нашелся:

– Хайди моя вторая родина, и мне больно смотреть на страдания ее народа!

– Сегодня солдаты тоже ездили на стрельбище?

– Они должны вот-вот приехать, – поглядев на часы, заметил Чарли, – минут через десять-пятнадцать. Ночные стрельбы они проводят примерно до полуночи, а затем едут обратно…

– Сеньор Спенсер, – объявил Капитан, – ввиду особой ценности, мы вынуждены вас изолировать…

Китайца заперли обратно в сортир и принялись готовиться к бою. Из тюков, которые несли парник грузчики, мы разобрали дополнительное оружие и боеприпасы. Камикадзе и Пушка укрылись в кустах в полутораста ярдах от бензоколонки. Малыш с гранатометом залег у входа в винный погреб. Меня с ручным пулеметом отправили на крышу офиса, а Комиссар со вторым пулеметом пристроился под эстакадой для мойки машин. Капитан с носильщиками остался в кабинете Чарли. Всем нам Капитан велел держать рации на приеме.

Крыша после жаркого тропического дня прогрелась, как сковородка, и, несмотря на то, что давно уже стемнело, остывала слабо. Будь дело днем, я бы уже давно изжарился, как бифштекс. В инфракрасной оптике пулемета была недурно видна дорога. Кроме пулемета, у меня имелся еще небольшой автомат, компактная снайперская винтовка с миниатюрным инфракрасным прицелом, пистолет 45-го калибра и десять гранат. О кинжале, кастете, сюрикенах я уже не говорю. Было просто удивительно, как все это удалось втащить на крышу…

Чарли был точен. Через пятнадцать минут в дальнем конце дороги, огибавшей гору, появился свет фар. Я разглядел две машины: джип и грузовик. Пришлось доложить об этом по рации Капитану.

– Джип не трогать, – велел Капитан. – Бейте сразу по грузовику.

Джип миновал кусты, где прятались Камикадзе и Пушка, и покатил прямо к бензоколонке, точнее, к Дверям бара. А грузовик вдруг остановился прямо у кустов, и с него соскочило несколько солдат.

Разрешающая способность моего прибора не была столь велика, чтобы увидеть, как они расстегивают штаны, к тому же они стояли ко мне спиной. Солдаты приступили к поливу кустов. Радиус действия их естественных шлангов оказался настолько велик, что они оросили заодно и Пушку, и Камикадзе. Выдержать такого надругательства ни тот, ни другой не могли. Тишину разорвали несколько очередей, и бедняги, даже не успев опорожнить как следует мочевые пузыри, отбыли в лучший из миров. Грузовик газанул и помчался в сторону бензоколонки. Почти одновременно я и Комиссар открыли огонь. Две строчки зеленоватых трассеров впились в лобовое стекло кабины. В ту же секунду грохнуло совсем рядом, это Капитан швырнул гранату в джип, и осколки провизжали где-то неподалеку от меня, но не зацепили, слава Богу. Грузовик, в кабине которого уже не могло оставаться ничего живого, некоторое время катил по шоссе, вихляясь из стороны в сторону, но затем благополучно свалился в кювет и взорвался. Человек десять еще до этого выскочили из кузова с поднятыми руками, но Пушка и Камикадзе, с ног до головы облитые мочой, были беспощадны, и через две минуты стрелять было больше не в кого.

В свете горящих машин было хорошо видно, как ребята ходили вокруг дохляков и проверяли, не дышит ли кто-нибудь. Туда подбежал и Капитан с носильщиками. Сняв с горящего грузовика огнетушитель, они сбили с машины пламя, а затем вытащили из кузова ящики с боеприпасами, сняли с солдат оружие и снаряжение.

Я оставался по-прежнему на крыше, размышляя над тем, что все у нас получается уж слишком легко. Ничего хорошего, как подсказывал мне прежний опыт, это не предвещало. Действительно, отсутствие каких-либо иных машин на шоссе, кроме разбитого грузовика и джипа, вовсе не означало, что этих машин нет в кустах поблизости от шоссе. Однако, как я позже узнал из газет, некий дон Мигель де ла Фуэнте, а также сеньора НН, с которой он «находился на автомобильной прогулке», притушив фары, располагались всего в пятидесяти ярдах от засады. Услышав стрельбу, они прервали «дружескую беседу», потому что приняли трассирующие пули, часть из которых пронеслась над кустами, за фейерверк, и выглянули на дорогу. Увидя горящие машины, трупы и наших молодцов, собирающих трофеи, эта пара заподозрила неладное. Вернувшись в автомобиль, они помчались по шоссе в город Сан-Эстебан, находившийся отсюда в двадцати пяти милях. Дон Мигель тут же побежал в полицию и заявил, что на бензоколонку Китайца Чарли напали гангстеры. Начальник полиции сказал, что бензоколонка находится на территории другого округа и по поводу гангстеров надо обращаться в Санта-Исабель. Впрочем, он не преминул позвонить в Санта-Исабель своему коллеге и сообщить ему эту радостную новость.

Начальник полиции в Санта-Исабели решил, что коллега его разыгрывает, и послал начальника полиции Сан-Эстебана к черту. Об этом начальник полиции Сан-Эстебана сообщил дону Мигелю и велел ему, в свою очередь, убираться к дьяволу и не мешать людям работать.

Казалось, дело могло так ничем и не кончиться. Но дон Мигель был горячим и гордым человеком, в его жилах текла кровь испанских конкистадоров, лишь немного разбавленная индейской и негритянской. Он решил сам позвонить начальнику полиции Санта-Исабели и сказать ему все, что следует сказать кабальеро, которого оскорбили. Однако от волнения он набрал вместо последней цифры «3», цифру «4», а потому попал не в кабинет начальника полиции, а в штаб 5-го пехотного полка. Дежурный, скучавший у телефона, обрадовался возможности поговорить с интеллигентным человеком. Он услышал в трубке ливень ругательств в адрес начальника полиции, не прекращавшийся почти полчаса, и слушал их с большим интересом. Из потока ругани он как-то непроизвольно выхватил слова «горят джип и грузовик». Наслушавшись вдоволь дона Мигеля, этот славный лейтенант повесил трубку, но все-таки напоследок обрадовал собеседника сообщением, что тот полчаса изводил свой запас красноречия не по адресу. Лишь после этого лейтенант вспомнил, что третий взвод первой роты уехал на ночные стрельбы как раз на джипе и грузовике. На всякий случай он позвонил в роту и обнаружил, что взвода нет. До него начало что-то доходить. Он позвонил полковнику и доложил, что взвод до сих пор не прибыл с ночных стрельбищ, а дон Мигель видел горящие машины. Полковник в отличие от полицейских страдал манией преследования. Когда лейтенант сообщил ему, что машины горят, полковник решил, что началась война, которую он давно ждал, чтобы получить какой-нибудь орден. Он тут же связался со штабом дивизии и заявил, что на острове высажены крупные силы противника. Каково же было его удивление, когда в штабе этому не изумились, а напротив, обозвали его ослом, ибо уже весь остров знал, что на Хайди высадились крупные силы террористов.

Объяснялось это дело очень просто. Дон Мигель де ла Фуэнте решил после разговора с лейтенантом пустить в дело родственные связи. Он позвонил в столицу Хайди, Сан-Исидро, на квартиру своему двоюродному брату, работавшему в генеральном штабе. Это был уже немолодой холостяк, который имел привычку долго крутить верньер радиоприемника в ночное время. Его мучила бессонница. Совершенно неожиданно на волне «Вое де Лос-Панчос» он услышал уже в третий раз повторяемую запись выступления Комиссара. В тот же самый момент и раздался звонок дона Мигеля. Поскольку два события очень удачно совпали, генштабист тут же позвонил начальнику генштаба, тот тоже настроился на Лос-Панчос и услышал голос Комиссара. Наконец, все дошло до Лопеса, и в три часа десять минут диктатор объявил на острове чрезвычайное положение.

Командир 5-го полка получил приказ выслать разведку к бензоколонке Китайца Чарли.

Я уже говорил, что узнал об этом гораздо позже. Собрав оружие, наши ребята принялись разбрасывать повсюду листовки, которые были размножены на ксероксе в мэрии Лос-Панчоса с привезенного вместе с оружием образца. Потом Комиссар, выпустив из винного погреба всех, кто еще держался на ногах, провел митинг.

– Граждане Республики Хайди! Первое сражение национально-освободительной войны против диктатуры Лопеса выиграно силами революции! – орал Комиссар с эстакады для мойки машин. – Тридцать кровавых палачей народа уничтожены, захвачено оружие и патроны. Мы будем наносить хунте и не такие удары! Долой диктатуру Лопеса!

– Долой! – заорал Китаец Чарли, единственный трезвый из всех, если не считать не слишком пьяных рабочих. Прочие то ли ничего не поняли, то ли просто не расслышали.

– Долой! – еще раз (и намного громче) заорал Китаец, воздевая кверху свой пухленький кулачок, увешанный перстнями. Народ безмолвствовал.

– Ну, что же вы?! – покраснев от натуги, завопил Чарли. – Если сеньор… то есть, если компаньеро партизан велит кричать: «Долой!» – значит, нужно кричать: «Долой!» Только в этом случае нас не расстреляют! Давайте дружно крикнем, и тогда нас всех отпустят.

– Долой диктатуру Лопеса! – прокричал Комиссар.

– Долой! – заорали Чарли и его рабочие, которые были потрезвее, так как сидели не в винном погребе, а в шиномонтажной мастерской и смогли выпить там только одну припрятанную бутылку.

– Уже лучше, – сказал Чарли, – но надо попробовать еще раз. Ну-ка, три-четыре… До-лой! До-лой! До-лой!

Пьяницы вошли в раж и начали, поддавшись стадному чувству, орать так, что можно было подумать, будто их не полтора десятка, а по меньшей мере полсотни.

– Вот так, – просиял Китаец, – теперь вы знаете, как надо делать революции! Главное – кричать громче и дружнее!

Все участники митинга, однако, так разошлись, что, обнявшись и поддерживая друг друга, двинулись по шоссе в сторону Сан-Эстебана, скандируя без умолку: «Долой! До-лой!»

– Ну и слава Богу, – облегченно сказал Чарли. – Они наверняка поднимут в Сан-Эстебане народные массы.

Тут сомнений ни у кого не было: подобный крик мог разбудить даже мертвеца.

Капитан уже хотел было отдать приказ заминировать бензоколонку и уходить, когда воздух совершенно неожиданно прорезала длинная очередь из двадцатимиллиметрового пулемета. Здоровенные трассирующие пули засвистели выше голов ребят, которые тут же поспешили укрыться, и с мерзким мяуканьем стали отскакивать от бетонной стены офиса, на крыше которого я имел честь пребывать. К счастью для нас, пулеметчики 5-го полка, открывшие огонь с бронетранспортеров «М-114», были знакомы со своим оружием значительно хуже, чем с окрестными шлюхами. Жалобно звенели вышибаемые стекла, рикошеты мяукали один за другим, словно какой-то великан наступал на хвосты несметному количеству котов.

Я через свою инфракрасную оптику разглядел три утюгообразные машины, которые двигались по шоссе, молотя из пулеметов наугад. Недолго думая, я начал бить по головному трассирующими пулями. Тем самым я указал цель Малышу, который прицелился из гранатомета.

Бронетранспортеры начали расползаться: один остался на месте, по-прежнему строча по бензоколонке, второй сполз в кювет и начал ползти влево, а третий, брякая гусеницами, прибавил ходу и рванул по шоссе прямо к бензоколонке. Вот тут-то Малыш и долбанул его гранатой. Зашипев и оставляя огненный след, реактивная штуковина понеслась к цели. Малыш отлично умел брать упреждение, и на темном контуре машины сперва мигнула искорка, затем смачно грохнуло, и машина встала. Таких картинок я видел немало. Огонь и дым повалили столбом, стало светлее.

– Капрал, слезай! – велел Капитан по рации. – Надо уходить!

Я стал задом отползать к люку, через который забирался на крышу, но тут произошло что-то невообразимое. Скорее всего шальная зажигательная пуля, выпущенная с бронетранспортера, угодила в одну из больших емкостей с бензином, которые располагались в ста ярдах за бензоколонкой. Грохнуло так, что у меня посолонело во рту. Как я очутился в нужном мне люке – не помню. Бензин полыхал ярко, ночь превратилась в день. Собрав в охапку оружие, я стал спускаться по лестнице на второй этаж, но тут еще раз шандарахнуло, и я, уже стоя на нижних ступеньках лестницы, не удержался и кубарем слетел вниз. Это взлетела на воздух вторая емкость.

Жар стал ощущаться и в здании офиса.

– Капитан, ты где? – спросил я в рацию.

– Спускайся в винный погреб! Осторожнее. Через бар иди ползком!

В погребе собрались десять человек. Кроме нас шестерых, трех носильщиков из Лос-Панчоса, там же находился Китаец Чарли. Он тихо крестился и бормотал молитвы по-английски. Я появился тут последним, как видно, только меня и ждали.

– Из подвала есть выход через водосток, – кратко бросил Капитан. – Этот тип говорит, что можно выбраться за спину лопесовцам.

Сначала пришлось спускаться в колодец, потом, согнувшись в три погибели, топать по колено в воде по бетонной трубе диаметром в четыре фута. Вода, разумеется, была вонючая и смешанная с дерьмом, но это были еще цветочки по сравнению с тем, что мне пришлось испытать несколько позже.

Пока мы двигались по канализации, дыша дерьмом и бензином – вода после мойки машин тоже сливалась сюда, – наверху события разворачивались без нашего участия.

Оба уцелевших бронетранспортера, стараясь держаться подальше от места гибели первого, беспощадно поливали огнем все, что еще уцелело от бензоколонки. Их совершенно не заботило то, что ответного огня не было. Лейтенант, который командовал взводом, не нуждался в этом компоненте боя. Более того, он постарался доложить в полк, что ведет бой против пехотного батальона с танками и артиллерией. Полк начал разворачиваться и занимать позиции для наступления.

Однако в это же время со стороны Сан-Эстебана показалась колонна из трех десятков легких танков «шеридан». Дело в том, что кузен дона Мигеля, работавший в генштабе, так обеспокоился за судьбу своего родственника, что велел аэромобильному батальону «тигры» срочно высадиться с вертолетов в районе Сан-Эстебана и выдвинуться к бензоколонке Китайца Чарли. «Тигры» были ребята исполнительные и хорошо подготовленные. В результате они уже через час после объявления чрезвычайного положения оказались у бензоколонки со своими танками, минометами и базуками. Коммандос заняли господствующую высоту и открыли оттуда замечательный, вполне профессиональный огонь по двум бронетранспортерам разведки 5-го пехотного полка. Прежде чем оба «М-114» заполыхали, лейтенант успел передать полковнику Феррере, что погибает, но не сдается, а также о том, откуда на него нападают.