Текст книги "Атлантическая премьера"

Автор книги: Леонид Влодавец

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 43 страниц)

Часть вторая. ЧЕТЫРЕ ДАМЫ НА РУКАХ

Ночные похождения продолжаются

В общем и целом нам опять повезло. Во-первых, мы шлепнулись не отвесно, а как бы спланировали на все еще вращавшихся лопастях ротора, во-вторых, когда нос и шасси коснулись волн, нас не перевернуло и не шмякнуло мордами о приборную доску. В-третьих, вертолет тонул не сразу, а постепенно, в-четвертых, там, где он пытался затонуть, глубина оказалась не более четырех футов. Мы сели на отмель, как видно, служившую подводным продолжением песчаной косы, начинавшейся от мыса Педро Жестокого. Конечно, если бы волнение не было близким к нулю, нам навряд ли удалось бы так гладко сесть, да еще и встать, что называется, «на три точки». Даже трех-четырехбалльная волна вдоволь бы покувыркала вертолет и в конечном итоге сделала бы из него дюралевую отбивную. Но волны были такие, что даже не перехлестывали через кабину. Вода, однако, довольно быстро залила весь пол.

– Марсела! – Я дернул за рукав свою спутницу. Она по обыкновению слегка отключилась, и пришлось ее похлестать по щекам.

– Мы тонем?! – завизжала она, выйдя из шока, я пожалел, что вывел ее оттуда.

– Пока нет. – Я уже убедился, что вертолет стоит на дне, но стекла кабины и дверцы находятся над водой. – Мы сидим на мели.

– Ну и слава Богу, – закрестилась Марсела, и я тоже для страховки осенил себя крестным знамением.

Кое-как я открыл дверцу кабины и, стоя по колено в воде, высунулся наружу, чтобы поглядеть, куда же нас принесло. Уцепившись за скобы на борту, я вылез на «верхнюю палубу», к ротору. Луна сияла вовсю, и серебряная дорожка тянулась через океан. Она была дьявольски красива, но, к сожалению, пробежаться по ней было невозможно. Чуть ниже Луны очень хорошо рисовались у горизонта округлые вершины гор на острове Хайди. Мигали на берегу какие-то слабые огоньки. Из-за гор немного правее по горизонту в небе висело какое-то зарево. Кроме того, от острова довольно отчетливо долетали глухие, тяжелые удары. Похоже, что там кого-то обстреливали из пушек. Меня, конечно, это немного удивило. Я никак не мог взять в толк, против кого еще там можно воевать, если я нахожусь так далеко от места событий. По самым скромным прикидкам, от места нашей посадки до острова было миль десять. Уворачиваясь от атак истребителей, я так и не смог удалиться от Хайди достаточно далеко. Повернувшись спиной к острову Хайди, я осмотрел противоположный сектор горизонта. На расстоянии в две-три мили светились какие-то огоньки. По-видимому, там стояло на якоре небольшое судно, а левее огоньков смутно проглядывалось в лунном свете какое-то туманное пятно, вероятно, небольшой островок. По логике вещей надо было добраться до островка или дать сигнал на судно, если тамошние вахтенные не разглядели еще, что рядом с ними на отмель плюхнулся вертолет. Проще всего было пойти вторым путем: дать в воздух пару трассирующих очередей, дождаться, когда с судна спустят шлюпку или моторку, а потом посидеть несколько минут спокойно. Однако силуэт корабля был слишком неясен. Это могла быть безобидная частная яхта, которую нетрудно было бы использовать для бегства с этого дурацкого Хайди, но могло быть и судно, принадлежащее торговцам наркотиками. Это мог быть мирный сейнер, а возможно, и вполне солидный вооруженный катер лопесовских ВМС. Особенно неприятно было бы повстречаться с последним. В этом случае остаток ночи я, вне всякого сомнения, провел бы уже в тюрьме.

Сидеть верхом на вертолете перспективы не имело тоже. Во-первых, ночью или утром мог подняться ветер, и тогда расшибло бы либо нас вместе с вертолетом, либо – только вертолет, а нас унесло бы подальше и утопило.

Оставалось придумать, как добраться до островка. Рассчитывать на то, что отмель идет до самого берега, и мы по грудь в воде сможем дотуда дойти, не приходилось. Как плавает Марсела, я не знал, но зато прекрасно представлял себе, что у меня лично, после суточного голодания, сил хватит, дай Бог, на полмили, да и то без груза. Бросать оружие мне не хотелось, потому что и на островке нас могла поджидать какая-либо интересная встреча, для которой нужен по крайней мере пистолет.

Я влез обратно в залитую водой кабину, где увидел Марселу, восседающую на приборной доске, поджав ноги и упираясь спиной в полушарие огромного лобового стекла. И тут мне пришло в голову, что в эту плексигласовую чашку, пожалуй, можно без опаски погрузить оружие, боеприпасы и одежду, а самим плыть налегке, держась за ее края. Кроме того, можно было свинтить с кресел поролоновые сиденья и спинки, которые добавят плавучести всей системе – по крайней мере, пока не намокнут.

Набор инструментов лежал на своем месте, в ящичке, и я довольно быстро сумел снять с кресел спинки и сиденья. Они действительно неплохо плавали. С помощью проволоки и телефонных проводов, которые нашлись в хозяйстве у покойных пилотов, я соединил сиденья и спинки в своеобразный плот. Потом я примерно два часа выворачивал крепление лобового стекла и наконец, отвинтив последний болт, опустил стекло на воду. Когда я сложил в него все автоматы, пистолеты, патроны, стекло лишь немного погрузилось. Затем я с наслаждением выбрался из одежды, оставшись в одних плавках. После этого, стараясь не упустить груз, мы выбросили в оставшийся после снятия стекла проем свой плотик из кресел. Марсела улеглась животом на правую половину, я – на левую, руками уцепились за стекло и заболтали ногами.

Конечно, только сейчас я как-то осознал, насколько опасно и безрассудно было наше решение. Во-первых, даже небольшой ветер мог унести нас в открытый океан, где мы в конце концов утонули бы или были бы сожраны акулами. Во-вторых, акулы вполне могли бы нас сожрать и тут, если бы случились поблизости. Но, по-видимому, смывавшаяся с меня канализационная грязища сыграла роль репеллента. В-третьих, с воды мы почти не видели, куда плывем – это ведь не с крыши вертолета глядеть! – а потому ориентировались только на едва заметные огоньки судна. Стоило ему сняться с якоря или погасить огни – и мы начисто сбились бы с курса.

Все это, повторяю, я осознал уже много времени спустя. А тогда мы с Марселой были совершенно безмятежны. Чтобы не подвергать испытанию на прочность хлипкие связки из проволоки и телефонных проводов, я попросил Марселу обнять меня за талию и сам сделал то же самое. Свободными руками мы держали стекло, ноги играли роль движителя, а глаза напряженно глядели вперед, на расплывчатые контуры островка, а также на огоньки кораблика.

– Слушай, – неожиданно прошептала она мне в ухо, – никогда не думала, что придется плыть вот так, при луне, по океану… да еще и с мужчиной, которого едва знаю.

– Со знакомым было бы приятнее, – сказал я, – и я бы предпочел бассейн. Здесь слишком много воды…

Едва я это сказал, как зацепил ступней за дно.

– Да здесь всего по колено! – удивился я. – Давай-ка встанем и пойдем, плыть нам еще придется.

Мы встали и пошли, волоча за собой плотик и стекло с грузом. Шли молча, лишь изредка чертыхаясь, когда вода начинала вдруг подниматься. Впрочем, мы несколько раз сходили с отмели. Она шла не прямо, а извивалась змейкой. Первый раз, оказавшись на глубине, мы испугались, что опять придется плыть, но вовремя взяли правее и вновь ощутили под ногами песок. Вода была теплая и ласковая, но все-таки вытягивала тепло, и после первого получаса нашего хождения по морю, аки по суху, у меня уже постукивали зубы. С Марселой было то же самое. Она, пожалуй, мерзла больше, чем я, потому что была закутана в мокрые тряпки от чехла сидений «Тойоты».

– Интересно, там есть где согреться? – спросила она, указывая на заметно приблизившийся берег.

– У нас есть полицейские зажигалки, – выдавил я сквозь стук собственных зубов.

И тут всего в пятистах ярдах от островка наш пеший маршрут закончился. Всего три-четыре фута мы прошли, как окунулись с головой. В воде было теплее, но зато здесь нас сразу же понесло течением. Это был небольшой и узкий пролив, разрезавший подводную косу, но течение в нем было сильное. Мы едва не упустили наше стекло, но, упорно работая ногами, все-таки сумели наискось пересечь этот поток воды и очутиться совсем близко от берега. Здесь мы бросили плот, вцепились руками в края стекла и бегом побежали к берегу. Господи, как мы обрадовались, когда наконец очутились на ровном, песчаном, еще не совсем остывшем от дневной жары пляже!

– Надо же, добрались! – бормотала Марсела и, упав на колени, молитвенно сложила руки. Я больше думал о том, как согреться. Газовая зажигалка, обнаружившаяся среди наших трофеев, работала, но требовалось еще поискать, что ей разжечь. Островок был совсем маленький – примерно сто ярдов в поперечнике, и представлял собой всего лишь оторвавшийся, точнее отмытый, кусочек косы, начинавшейся от мыса Педро Жестокого, затем переходившей в подводную отмель. Лишь где-то в середине островка неведомо как образовалось три десятка квадратных ярдов почвы, на которой росли кустики и трава. Но зажигать их мне не хотелось, и вовсе не потому, что жалко было уничтожать природу. Просто я не хотел, чтобы костер заметили с корабля, от которого досюда было намного ближе, чем до вертолета. Огоньки его все так же мерцали в темноте.

– Снимай ты эту рвань, – сказал я Марселе, – без нее теплее будет, а в темноте я тебя все равно не разгляжу.

– А если и разглядишь, так я не обижусь, – хмыкнула Марсела.

Футах в пятидесяти от воды песок был совсем сухой на глубину в добрых два десятка дюймов. Мы выкопали себе по ямке и присыпались песком. Снаружи остались лишь головы.

– Тепло… – мурлыкнула Марсела, и спустя несколько минут я услышал ее ровное дыхание. Она спала. А я рядом с собой все-таки положил автомат. Впрочем, если бы нас кто-то собрался захватить, то мог бы сделать это легко и просто: от голода и усталости я был легкой добычей, к тому же заснул без задних ног.

Дурацкий сон N2 Ричарда Брауна

Этот сон я считаю дурацким прежде всего потому, что он был прямым продолжением дурацкого сна N1, увиденного мною после попойки в доме мэра Лос-Панчоса Фелипе Морено и национализации его супертолстухи-жены. Сами понимаете, что приключения, пережитые с момента атаки на бензоколонку Китайца Чарли, предрасполагали, как мне кажется, увидеть супербоевик с элементами фильма ужасов на тему перестрелки и рукопашной, которую мне удалось пережить на асиенде «Лопес-23». Ничего удивительного не было бы и в том, если бы мне приснилось плавание по канализации, автогонка по кольцевому шоссе, ночной кросс через шипящие от змей джунгли или, на худой конец, полет на вертолете с падением в океан. Но ничего такого я во сне не увидел. Вместо этого моя черепная коробка показала мне вторую серию «фильма» «Похищение младенца», где я исполнял заглавную роль.

На сей раз действие началось в поезде. Я увидел себя лежащим на руках сизоносой женщины, а над моим собственным носом висела ее огромная грудь. На соске груди сопливилась капля желтоватого молока. Я очень хотел есть, но это была НЕ ТА грудь, она противно пахла, и я запищал, протестуя: «Извините, мэм! Я отказываюсь принимать пищу в таких антисанитарных условиях! С чего вы взяли, что я собираюсь употреблять в пищу ваше молоко? У вас есть сертификат качества? Без предъявления его я не притронусь к молоку! Я обращусь в Общество потребителей, и вас привлекут к суду!» Сами понимаете, что мои вопли никто не понял, да и не собирался к ним прислушиваться. Мне запихнули в рот этот неизвестно когда мытый сосок, молоко капнуло мне на язык, и пришлось, подчиняясь грубой силе, сосать это самое НЕ ТО молоко. Впрочем, оно оказалось достаточно вкусным и пригодным в пищу. Я насосался его вдоволь и, кажется, опять заснул во сне. Взрослого Брауна удивило, что поезд выглядел совсем не так, как те поезда, которые он привык видеть. Ни трехъярусных полок, заваленных людьми, узлами, чемоданами и коробками, ни столь запыленных окон с двойными стеклами я не видывал. И уж, конечно, мне никогда не доводилось нюхать столь убийственного аромата из смеси перегара,

табака, пота и горелого угля. Вентиляция в этом вагоне, видимо, полностью отсутствовала. Судя по тьме за окнами, стояла глубокая ночь, но в вагоне то и дело хлопали двери, кто-то громко разговаривал и орал песни на непонятном языке.

Сколько времени я проспал во сне – неизвестно. Но сон не кончился. Когда во сне «я»-младенец – открыл глаза, то обнаружил, что меня перепеленывают, ибо я несколько замарал и подмочил свою репутацию (главным образом, пеленки). Поезд по-прежнему стучал колесами на стыках рельсов, а страшная обладательница царапины на носу наматывала мне какую-то сомнительной чистоты тряпку вместо подгузника. Причем она даже не удосужилась протереть все как следует. Поэтому у меня появился сильный зуд, все зачесалось и защекотало. Я хотел было заявить, что протестую против такого обращения, но мне вновь заткнули рот соском, и пришлось наполнять свой желудок единственным доступным мне деликатесом. Скорее всего я бы опять заснул, но тут что-то лязгнуло, и поезд остановился. Страшная тетка, подхватив одной рукой меня, а другой какую-то странную сумку или узел, стала, толкаясь, выбираться из вагона по невероятно узкому проходу вместе с толпой других людей. Я заметил в толпе и мужчину-бородача, и женщин, которые похитили мои прежние пеленки вместе с атласным ватным одеяльцем.

Выбравшись из душного вагона на перрон – впору было подумать, что из ада в рай, настолько свежим и приятным показался морозный воздух, – я получил возможность немного посмотреть на окружающий мир. Толпа людей с чемоданами и узлами шла куда-то к большому зданию, стоял неимоверный галдеж, что-то лязгало, гудело, тарахтело… То, что это был не американский вокзал – большой Браун мог сказать сразу и однозначно. Похожий вокзал он видел в Сайгоне, но там было тепло и не было людей в меховых шапках. Канада? Норвегия? Но тут младенец увидел человека в серой шинели и голубоватой шапке с большой красной звездой, на которой золотились серп и молот… Россия! USSR!

Скажите после этого, что сон не дурацкий? Мне, Ричарду Стенли Брауну, никогда и в мыслях не представлялось, что я – младенец, похищенный в России! Я прекрасно знал всех своих предков до четвертого колена – никто из них не касался Советов никаким боком. Но черепная коробка сама по себе разыграла этот сценарий. Самое удивительное, что я очень легко узнавал, где солдат, где матрос, а где милиционер (то есть, строго говоря, полицейский). Словно бы это уже когда-то было в моей памяти. Откуда? Если форму русских военных я еще мог видеть на каком-нибудь учебном плакате в Форт-Брэгге, то полицейских-милиционеров мы, по-моему, не проходили.

Меня внесли, по-видимому, в зал ожидания. Здесь я некоторое время лежал на руках у сизоносой женщины. Поблизости находились и ее спутницы, мужчина с бородой куда-то ушел.

Потом что-то произошло. Сизоносая положила меня прямо на жесткое деревянное сиденье, вскочила и куда-то побежала следом за остальными женщинами. В этот момент у меня в голове неизвестно откуда возникло сперва слово «джипси», а потом его русский перевод – «tsygane» (цыгане). Сто процентов – кроме слов: «Руки вверх! Сдавайся!» – я по-русски ничего не говорил. Однако именно тогда, когда я сумел каким-то образом определить национальность женщин по-английски, мне стало известно и их русское наименование.

«Я» – младенец – несколько минут лежал и орал дурным голосом. Наконец ко мне подошел огромный детина в темно-синей, почти черной шинели с блестящими пуговицами, в черной ушанке с овальной кокардой, перетянутый в талии широким ремнем с портупеей через плечо. Это и был милиционер. Он стал что-то спрашивать у тех, кто был рядом со мной, показывая на меня пальцем в черной кожаной перчатке. Поскольку, как я догадался, никто не мог сказать, чей я ребенок, он поднял меня на руки и куда-то понес. Я продолжал орать, но русский коп только грозил мне пальцем. А пустышку, которую я выплюнул на пол, он подбирать и совать мне в рот, конечно, не стал. Спасибо и на этом.

В конце концов меня принесли в комнату, где стояли шкафы, столы, стулья и висели какие-то картинки с детьми, одетыми в белые рубашки и красные галстуки, а также большой портрет Ленина. Именно тут мне показалось – разумеется, не младенцу, а настоящему Брауну, – что оба дурацких сна – и первый, и второй – есть следствие обучения коммунизму во время подготовки на секретной базе перед десантом на Хайди.

Последним, что я видел во втором дурацком сне, была женщина в темно-синем платье с погонами и черной ушанке с кокардой. Она была большая и толстая. Поговорив с тем полисменом, что притащил меня в ее заведение, она закурила какую-то странную сигарету, набитую табаком лишь на одну треть, пустила облако вонючего дыма прямо мне в нос и начала набирать номер на диске какого-то допотопного эбонитового телефона… И тут я, слава Богу, проснулся.

Новое знакомство

Проснулся я немного раньше, чем Марсела. Усталость ушла, но голод я ощущал очень сильный. К тому же я отчетливо услышал приближающееся гудение лодочного мотора. В плавках и с автоматом я выскочил из своего песчаного лежбища и, пригибаясь, а затем и ползком добрался до кустов. Отсюда, с наивысшей точки островка, я увидел, как к берегу быстро приближается небольшая надувная моторка. Лодка, видимо, отчалила от того самого судна, которое ночью стояло на якоре и светилось огоньками. Теперь, утром, на чуть рябистой, сверкающей под восходящим солнцем поверхности моря, оно было хорошо различимо. Это была прогулочная яхта. Белая, высокобортная, не менее ста тонн водоизмещением, с маленьким вертолетиком на корме. Такая яхта могла бы сделать честь даже самому здешнему диктатору.

Нашего вертолета я не углядел – то ли его накрыл прилив, то ли его просто отсюда не было видно.

Следом за мной, наскоро замотавшись в уже высохший чехол и вооружившись «узи», появилась и Марсела. Лодка между тем уже сбавила ход и вошла в небольшую песчаную бухточку.

Из лодки на мелководье, смеясь, выпрыгнули две девушки: ослепительная блондинка в темно-красном купальнике и крепко сбитая, очень коротко подстриженная шатенка в голубом. Они вытащили лодку на песок и начали выгружать из нее пакеты, надувные матрасы, походную газовую плитку. Обе деятельно принялись за работу: появился тент, раскладные стулья и столик, а затем мой обострившийся нюх уловил запах свежезаваренного кофе, а также тостов – таких ароматных и так нежно прожаренных… что у меня открылось неукротимое слюнотечение.

– Как есть хочется! – простонала Марсела шепотом. – Ей-Богу, я их убить готова, лишь бы поесть…

– Грех, грех великий, дочь моя, – пробормотал я тоном капеллана Смитсона, которого в свое время затащили в один из сайгонских борделей и, напоив, как свинью, подложили к одной общеизвестной красавице по кличке Бледная

Спирохета. Впрочем, речь шла не о грехе убийства или о грехе прелюбодеяния. Я имел в виду, что ей не пришлось голодать столько, сколько мне, а потому грех жаловаться на голод.

Тем не менее мы с Марселой скрытно переползли на новую позицию и оказались теперь практически над головами у состоятельных путешественниц. Теперь нам было прекрасно слышно все, о чем они говорили.

– Эта телеграмма тебя огорчила, Синди? – намазывая паштетом ломтик хлеба, произнесла стриженая.

– Да, конечно. Мне кажется, что он не вправе заявлять такое. Я не мешаю ему жить так, как вздумается, – ответила блондинка, прихлебывая кофе, – но это не значит, что он может требовать от меня невозможного и заставлять жить так, как хочет он.

– Попробуй паштет, это невероятно вкусно. И вообще, надо поменьше думать о неприятных вещах, Конечно, жаль, что нельзя оставаться здесь вечно, но неужели мало других островов? Уйдем отсюда на Гран-Кальмаро, там прекрасные пляжи и очень уютные отели, ты развеешься, там масса развлечений.

– Мне не нужны никакие развлечения, Мэри. Мне вполне хватает всего здесь: и пляжей, и моря, и развлечений…

Блондинка взяла свою подругу за руку и прижала ладонь к груди. Стриженая как-то уж очень не по-женски обняла Синди и страстно поцеловала в губы. Ни один мужчина-обольститель не сделал бы это лучше ее.

– Мэри… – расслабленно простонала Синди. – Ты чудо! Ты все понимаешь с полувзгляда… Ну разве этот козел может доставить такую радость?!

Марсела рядом со мной едва не прыснула в кулак:

– Это лесбиянки! – ухмыльнулась она. – Бесплатное секс-шоу!

– Спасибо, я догадался. Но держи язык за зубами. Тихо!

Это было сказано шепотом, но, как видно, какие-то отзвуки долетели до ушей этих извращенок.

– За нами никто не подсматривает? – встрепенулась Синди. – Я, кажется, слышала шепот. Мэри прислушалась и повертела головой.

– Нет, по-моему, тихо. Кому тут быть в такую рань?

Как видно, следом за поцелуем должно было последовать еще более интересное, но на свою беду девицы выдали одну очень важную тайну, которая резко изменила ход дальнейших событий.

– Но может быть, кто-то с моря подсматривает! – упорствовала стеснительная Синди.

– Кто? – с явным раздражением проговорила Мэри, указывая на океан. – Смотри: только наша яхта, а с нее подсматривать некому.

Вот это и была та самая тайна, узнав которую я понял, что сейчас любой ценой позавтракаю… Нет, завтракать с лесбиянками я не собирался – до этого еще не дошло, – но вот поживиться с их стола я был очень заинтересован.

– Руки вверх! – я спрыгнул с кучи песка и наставил на обеих свой грозный «Калашников». Следом за мной съехала замотанная в тряпки Марсела.

Визг был такой, что я едва удержался, чтобы не прекратить его автоматной очередью, но ограничился тем, что один раз выстрелил в воздух. Это была заодно и проверка, нет ли кого-нибудь поблизости, в частности, на яхте. Но там никаких движений не последовало, а девицы, убедившись, что автомат стреляет, визжать перестали. И руки подняли, не поленились. Оружия у них не было, и я не стал приказывать Марселе проверить, не спрятан ли пистолет у кого-нибудь в трусиках.

– А ты говорила… – тихо ахнула Синди. – Ну, вот – бандиты…

– Позвольте, – решительно сказала Мэри, держа, однако, руки над головой,

– по какому праву вы влетаете к нам и наставляете оружие? Мы американские граждане!

– Что она сказала? – спросила Марсела. – Я ни черта не поняла! У этих гринго не язык, а тарабарщина.

Надо заметить, что «руки вверх» я кричал по-английски, но с заметным испанским и даже хайдийским акцентом, однако акцент обеих красавиц у меня сомнений не вызвал. Передо мной стояли мои соотечественницы, к тому же уроженки того же штата, что и я.

– Вы хотя бы позаботились о приличных плавках, прежде чем идти на дело! – выкрикнула Мэри.

– Что ты мелешь, – в испуге пробормотала Синди. – Он же убьет тебя!

– Какая разница? Он все равно ни черта не понимает, этот цветной! Это дикарь, он позавчера спрыгнул с ветки, а вчера надел штаны. Правда, с дырками…

«Ба!» – когда я поглядел на свои плавки, то и впрямь устыдился. Они лопнули точно по шву и фактически ничего не скрывали. Срочно передвинув наперед пистолетную кобуру, я, старательно коверкая английский, произнес следующие слова:

– Дело в том, леди, что мы не бандиты. Мы партизаны, которые сражаются против диктатуры Лопеса, который довел страну до полной нищеты и упадка…

– Тем не менее большинство людей в вашей стране не разгуливают в дырявых плавках перед дамами! – нахально перебила Мэри. – А многие даже носят штаны!

– Дело не в штанах, – возразил я, – народ поднялся на борьбу с кровавой проимпериалистической диктатурой, и лучшие его представители ушли в леса, чтобы бороться с оружием в руках за построение нового, справедливого общества… и…

Тут я сбился, потому что до покойного Комиссара мне было все-таки очень далеко. Конечно, я кое-что усвоил из всего, чему нас обучали, но говорить речи и агитировать меня специально не готовили. Во всяком случае, это я умел значительно хуже, чем стрелять, но стрелять этих симпатичных и ни в чем не повинных лесбияночек, к тому же моих соотечественниц, я не хотел.

– Так вы еще и коммунист! – с презрительнейшей улыбочкой съязвила Мэри. – То-то я смотрю, что вы выглядите намного противнее обычного бандита!

– Мэри! – в испуге ахнула ее подружка. – Он же все понимает!

– Все равно убьют! – бесстрашно выкрикнула Мэри. – Так пусть знают, что мы свободные люди и умрем, но останемся свободными!

– Не убивайте нас, пожалуйста, а? – с трогательной наивностью в голоске произнесла Синди. – Возьмите нас лучше в заложники.

– Да мы не собираемся вас убивать! – проворчал я смущенно и даже позабыл исковеркать эту фразу хайдийским акцентом. – Мы просто очень хотим есть, нам нужно переодеться и, если можно, умыться… Точнее, вымыться с горячей водой. А если для Марселы у вас найдется фен и гребень, то это будет просто прекрасно.

– Господи, – раздраженно произнесла Мэри, – чтобы попросить такие простые вещи, надо наставлять на людей оружие! Помыться вам действительно не мешает, от вас за целую милю несет канализацией. Правда, горячую воду мы можем предложить вам только на яхте. Из одежды на вашу девочку мы что-нибудь подберем, но мужского у нас нет ничего. Покормить мы вас можем хоть сейчас, но делить с вами трапезу, извините, не будем. Во-первых, я терпеть не могу всех мужчин, вместе взятых, а бандитов и коммунистов – в особенности, а во-вторых, и от вас и от вашей подруги разит так, будто вы только что вынырнули из унитаза!

– Нет, – сказал я, хотя, честно говоря, есть хотел очень. – Здесь я буду себя чувствовать неловко. Надеюсь, мы не стесним вас на яхте?

– Конечно, стесните! Но куда денешься – вы же вооружены…

Примерно через четверть часа, собрав все свои манатки, мы погрузились вместе с девицами на резиновую моторку. Она вполне выдержала бы и еще четверых. Моторка летела со скоростью примерно в тридцать узлов, и вскоре мы уже поднимались на борт яхты, на носу которой сияли золотые буквы: «ДОРОТИ». Первым вылез на палубу я, потом обе хозяйки, а затем, наконец, Марсела. Марселу подняли вместе с лодкой и грузом с помощью небольшой погрузочной стрелы, которой ловко управляла Мэри посредством небольшого карманного пульта управления, немного похожего на тот, которым пользовался дон Паскуаль Лопес.

– Вот что, девочки, – сказал я Синди и Мэри. – Я не посягаю ни на вашу собственность, ни на вашу безопасность, но совершенно не хочу, чтобы вы посягали на мою. Я вижу, что яхта у вас напичкана электроникой и, вероятно, очень дорого стоит. Если вы захотите вызвать на помощь хайдийские сторожевики, береговую охрану США или 6-й флот – помните: яхту я обязательно утоплю и, возможно, вместе с вами. Если вы спокойно дадите нам приют и возможность доехать хотя бы до Гран-Кальмаро, ручаюсь, что я через год выплачу вам все расходы.

– Из кармана Кремля! – понимающе хмыкнула Мэри. – А потом будете шантажировать нас и завербуете в КГБ. У вас, кстати, очень неплохой язык. Вам, наверное, уже приходилось бывать в Штатах?

– Это неважно, – отмахнулся я, – гораздо важнее, особенно для вас, моя уверенность в том, что вы не сделаете нам пакости. Если я чего-нибудь испугаюсь, то могу нечаянно кого-нибудь застрелить. Если окажется, что я это сделал зря, мне будет очень обидно.

– Типичный коммунист! – проворчала Мэри. – Даю вам слово, что если вы не будете покушаться на честь Синди и ограничивать мою свободу сексуальных отношений, то вы можете чувствовать себя в безопасности.

– Очень приятно это слышать. Ни я, ни Марсела на вас покушаться не будем и ограничений на ваши взаимоотношения накладывать не будем. А сейчас мы осмотрим всю вашу яхту, чтобы быть в курсе дела.

– Очень хорошо, – хмыкнула Мэри, – а пока помогите мне снять с лодки мотор и установить его на место.

Мотор весил прилично, и с голодухи я управился с ним не без натуги. Затем приступили к осмотру яхты.

«Дороги» имела не сто, а целых двести тонн водоизмещения, и я, честно сказать, никак не мог поверить, что всего две девушки с ней управляются. Однако пришлось поверить.

На носу яхты располагался застекленный салон. Стекла были прочные и могли бы, наверно, устоять против пулеметного обстрела. Кроме того, они были широкие и давали возможность любоваться всеми морскими красотами и прямо по носу, и по бортам. Однако нажатием кнопки на переносном пульте окна можно было снабдить дымчатыми светофильтрами или вообще светонепроницаемыми щитками, которые позволяли смотреть кинофильмы хоть среди дня. В салоне с удобствами могли обедать, смотреть кино или видеофильмы, слушать музыку или танцевать человек двадцать. Над салоном, на верхней палубе, стояли шезлонги и можно было загорать, а под салоном, на нижней палубе, – практически уже в

трюме – продуктовый и бельевой склад, камбуз и прачечная.

В средней части корабля, непосредственно за салоном, располагались десять жилых кают, каждая на двух человек, небольших, но очень уютных. Над каютами находилась ходовая рубка, которую можно было считать одновременно и штурманской, и радиорубкой.

– В принципе яхта может сама выйти в море, пройти определенный запрограммированный путь и стать на рейде или ошвартоваться, – заявила Мэри с ехидством. – У вас такого, конечно, нет… Вы хорошо делаете ракеты, но в электронике ни черта не смыслите.

– Вы имеете в виду хайдийцев? – спросил я. – Мы даже ракеты делать не умеем. Но научимся, когда построим социализм.

– Я имею в виду русских, к которым вы принадлежите. Вы такой же хайдиец, как я японка.

Теперь я понял, что меня повысили в звании до агента КГБ. Я считал, что подтверждать это не стоит, но и разубеждать – тоже. Если даме хочется, чтоб я был агентом КГБ, – надо сделать ей приятное.

– Это очень хорошо, что вы не японка, – заметил я вслух, – потому что на многих приборах и компьютерах видны японские марки. Вы наверняка не представляете себе, как они устроены, и не сможете выдать никаких секретов.

Патриотическим чувствам этой янки-лесбиянки был нанесен сильный удар мягкой подушкой. Она тут же попыталась все опровергнуть и выложила мне столько, что будь я русский шпион, то записал бы на диктофон двадцать кассет ценнейшей информации. Впрочем, диктофон я не смог бы спрятать даже в плавках, там у меня была дыра. Даже то, чему там полагалось быть по штату, постоянно вылезало наружу, и я стыдливо прикрывал прореху прикладом автомата или кобурой пистолета.

Запомнил я из всей этой лекции немногое. Сложная, почти космическая система управления яхтой связывала в единый пучок данные о местонахождении корабля, полученные от навигационного спутника ВМС, информацию с метеоспутников, непосредственные данные датчиков о скорости ветра и течения, его направлении, силе волнения, данные эхолота и еще черт знает что. Сообразуясь со всей этой информационной стряпней, электронный штурман выбирал оптимальный курс к заданной точке. При этом с учетом возможных и реально меняющих ситуацию факторов в курс автоматически вносились коррективы.