Текст книги "Рыцарь Шато д’Ор"

Автор книги: Леонид Влодавец

сообщить о нарушении

Текущая страница: 24 (всего у книги 33 страниц)

– Ну и что, понял? – спросила Андреа, удивляясь, что она так терпеливо выслушала всю эту исповедь.

– Понял. Взял плетку, штаны снял и сам себя выпорол. Полегчало…

– Ты прямо святой, – усмехнулась Андреа, – с плотью борешься…

– Святой не святой, а веру берегу. Соблазн-то ведь не в деле, а в мысли. Вот тебя взять, к примеру. Разве ты не соблазн грешный? Еще какой соблазн. У меня вот, если хочешь знать, ни разу ничего не было с бабой-то.

– Врешь, – равнодушно сказала Андреа.

– Крест могу на том поцеловать! Так-то я знаю вроде бы, что к чему, зверей видал, как спариваются, да и мать с отцом, грешен, подглядывал не раз… А сам нет, не пробовал. Гулящие приставали, как в город ездил, так стыдно за деньги-то… Прогнал их. А соблазн велик!

– Чудной ты какой-то! – сказала Андреа, краснея.

Я вот и с господами могу разговаривать по-господски, и с тобой, мужиком, по-мужицки, а вот так душу наизнанку выворачивать даже на исповеди не стала бы.

– Ты в людях живешь, тебе проще… – сказал Клаус с легкой завистью. – Мне вон человеческого слова неделями да месяцами не доводится слышать. Я с быком, с коровами, даже со свиньями разговариваю. Рассказываю им, что в лесу делал, куда ходил, чего видал… Слушать они слушают, а вот ответить не могут.

– У нас в Шато-д’Оре был один такой, – презрительно поджав губы, припомнила Андреа, – тоже скотину любил да разговаривал с ней. А потом его поймали… Ну, короче, со свиньей он…

– Ох, грех! Вот уж грех! – сказал Клаус, не столько с отвращением, сколько с жалостью. – Не устоял он, значит, совратил его дьявол, совратил… Жаль его, жаль!

– Казнили его, – лениво произнесла Андреа, зевая. – Госпожа Клеменция велела ему все мужское клещами раскаленными выдернуть, а потом, чтобы не мучился, – голову отсечь… А свинью зарезали да съели.

– Господи, прости грех рабе твоей! – перекрестился Клаус, истово и троекратно.

– Это ты о свинье, что ли? – хихикнула Андреа.

– О госпоже твоей, девушка, об ней… О добре думает, а зло творит. Грех это, ой какой грех! Надо, чтоб и слово, и дело с добром были…

– Что же, думаешь, зря она его казнила?

– Казнь-то уж больно не христианская, злая очень…

– А какая казнь христианская? – равнодушно спросила Андреа.

– А никакая! – сказал Клаус сурово. – Какое бы грешное дело человек ни сделал, казнить его нельзя ни смертью, ни как иначе. В смысле, наказать надо, конечно, но так, чтоб душе его от казни облегчение было. А так казнить, чтобы одно мучение человеку делать, – грех и совращение для того, кто казнит. Хуже всякого скотоблудия.

– Шел бы ты спать, – сказала Андреа. – А то сидишь тут со мной, грех преодолеваешь…

– Преодолеваю, – смущенно пробормотал Клаус. – Ты, конечно, красивая…

– Ладно, – строго сказала Андреа, преувеличенно широко зевая, – спать иди.

– Спокойной ночи тебе! – Клаус встал со стула, на котором сидел у изголовья Андреа, и пошел в свой угол, на шкуру. Минут пять повозился, устраиваясь там поудобнее, а потом оттуда донесся легкий, даже несколько приятный для слуха храп.

Андреа спать не могла. Во-первых, она уже достаточно хорошо выспалась до этого, во-вторых, ей не давала покоя судьба Шато-д’Ора и, разумеется, всех его обитателей. В-третьих, ее разволновал и даже несколько расстроил разговор с Клаусом. Пожалуй, это была главная причина, по которой ей не спалось, – ее душеспасительная беседа с бортником.

«Неужели он действительно такой, как сам о себе говорит? – думала. Андреа. – Ведь если это так, то он настоящий святой или по крайней мере подвижник! Ведь все те монахи, предназначенные, казалось бы, самим своим назначением именно к той жизни, которую ведет Клаус, наверняка жили не так. Уж они-то не прогоняли от себя гулящих девок, это точно! Попадись я им в таком положении, в каком я попала к Клаусу, и довелись им узнать, что я девчонка, что бы они сделали? А он храпит себе… Даже как-то обидно! А может, я просто страшная была, когда он меня подобрал? Грязная, вся в крови, в глине… Да о чем это я думаю?! Как будто недовольна, что он ко мне не пристает. Может, у него не все в порядке? С головой там или еще с чем-нибудь… Да нет, вроде, глядя на него, не скажешь. Голова у него варит, мужик хозяйственный, силой не обижен. И красивый… Ой, какой красивый!»

Андреа припомнила все события этих суток, когда ей приходилось представать перед Клаусом в своем женском естестве, и она со стыдом зажмурила глаза. Правда, позавчера ночью ей довелось сидеть голой рядом с Франческо, но там такого стыда не было. Там она так убедила своего коллегу в чудесном превращении из юноши в девушку, что даже сама себя уверила в этом, и хоть и смущалась, но не так сильно. Да и Франческо был какой-то не такой. Не было в нем еще того, что было в Клаусе. Мальчишка он, этот Франческо, развращенный, нахальный и хвастливый, не более… А это настоящий мужчина, хоть и молодой, но зрелый, перед которым Андреа сама себе казалась маленькой девочкой.

«А может, он просто боится меня? – подумала Андреа. – Может, подумал, что я черт или ведьма какая-нибудь?» Тут совершенно некстати Андреа припомнила, что она видела у Франческо возбужденную плоть, которая ее так поразила… Она от стыда уткнула лицо в подушку и, все больше уверяя себя в том, что ей ничего этого не надо, что она никогда в жизни не выйдет замуж, что рожать детей больно, а лежать с мужчиной противно, постепенно привела себя в такое возбуждение, что вся загорелась огнем. Ей захотелось пить, во рту пересохло… Воды под рукой не было, вставать было больно, а кроме того, где искать воду в доме Клауса, она не знала. Будить Клауса? О нет! Только не это! Андреа еще раз испытала самый жгучий стыд. Если сейчас она позовет его, то… Нет, нет, нет и еще раз нет! Но пить хотелось, хотелось все больше, все сильнее, жажда росла во всем теле, во всей душе ее, и одной водой ее уже не утолишь. Нервы у Андреа натянулись, как струны, в ней боролись могучие силы – инстинктивный стыд и инстинктивное желание. Наконец язык ее помимо воли произнес:

– Клаус!!!

Ответа не было. Бортник спал крепко.

– Клаус! – позвала Андреа, но бортник и на сей раз не проснулся.

– Кла-у-ус! – крикнула она так громко, что бортник вскочил с пола, как наскипидаренный.

– Чего? – сонно спросил он, протирая глаза.

– Я пить хочу, – с трепетом в голосе, замирая от страха и ощущения собственного падения, произнесла Андреа.

– А-а! – успокоенно сказал Клаус. – Сейчас принесу!

Он сходил куда-то и принес большое дубовое ведерко, наполненное чистой и прохладной ключевой водой. Пока он ходил, решимость Андреа быстро терялась и улетучивалась. Поставив ведро у постели Андреа, Клаус пустил в него плавать маленький ковшик в виде лодочки, а затем прошаркал в свой угол, где опять плюхнулся на медвежью шкуру и тут же снова захрапел.

Андреа выпила воды и совсем остыла. «Придет же такое в голову! – подумала она с досадой. – Еще подумает, что я такая же шлюха, как те, которых он прогнал от себя в городе… Ну и дура же я!»

И уже полностью успокоившись, она подумала, засыпая: «А все-таки замуж за него я бы пошла!»

ШАТО-Д’ОР ПЕРЕД НОВОЙ БИТВОЙ

Вернемся в обгорелый, опустошенный, но победивший Шато-д’Ор, где продолжались работы по устранению повреждений и приведению в порядок территории. Всего было уничтожено восемьсот монахов. Сюда входили не только убитые наповал во время боя, но и раненые, истекшие кровью на поле боя, и те, кто умер от ран уже после того, как их подобрали, и те, кого добили, «чтоб не мучился». Сорок человек были взяты в плен относительно здоровыми, более полутораста – ранеными. Люди Шато-д’Ора потеряли девяносто человек убитыми и полтораста ранеными, у Вальдбурга двадцать человек погибли и тридцать пять получили ранения.

К стенам замка с разных сторон стекались повозки. Родственники раненых и убитых съезжались за своими близкими – за одними, чтобы выходить, за другими – чтобы предать земле. Гонцы разносили скорбные вести. Приехала родня Мессерберга, де Бриенна, других рыцарей, павших в битве. Мужчины клялись отомстить за убитых, хотя мстить уже было некому. Женщины просто плакали, и это было разумнее. Прибывали все новые силы к лагерю, раскинувшемуся вдоль дороги, ведущей к Шато-д’Ору, – он начинался сразу за мостом замка. К полудню подошло более двенадцати тысяч человек с обозами. На несколько миль вдоль дороги протянулись шатры и шалаши, тут же паслись табуны лошадей.

Ульрих и его помощники, которых набралось невесть откуда более полусотни, скакали в разных направлениях, распоряжались, орали – якобы наводили порядок. В подчинении Ульриха оказалось шесть графов из восьми, имевшихся в марке, два виконта, двенадцать баронов покрупнее и сорок поменьше. Все они составили его штаб и военный совет. Первое заседание происходило в полдень, когда прибыли первые сведения о начале переправы войск герцога. На всех дорогах, по которым можно было подойти к Шато-д’Ору, были выставлены заставы и высланы разъезды, чтобы предупредить о начале наступления неприятеля.

Второе заседание военного совета прошло уже тогда, когда переправа вражеских войск через реку была закончена…

– Лазутчики наши доносят, что число воинов его высочества герцога, перешедших реку, составляет примерно пятнадцать тысяч. Войска маркграфа не только не противятся им, но и встали в их ряды! – так объявил Ульрих своему военному совету. – Это значит, что маркграф предатель и изменник. Он предал, как Иуда Искариот, его величество короля и своих вассалов. Поэтому я, граф Ульрих де Шато-д’Ор, призываю вас, мессиры, решить судьбу маркграфа – за деяние, недостойное христианина, он заслуживает лишения своего поста. Предки его получили этот титул и пост за заслуги перед Карлом Великим. Ныне маркграф желает сменить присягу, не спрашивая на то согласия своих вассалов. Итак, я спрашиваю вас, мессиры, достоин ли маркграф оставаться во главе нашей марки?

– Не-е-ет! – заорали с мест разъяренные мессиры. Ульрих внимательно вглядывался в лица графов. Их было шесть. Один из них – Альберт де Шато-д’Ор, формально остававшийся вассалом маркграфа. Граф Иоахим фон Адлерсберг был самым старшим по возрасту – ему было где-то под шестьдесят. Имел он семь сыновей – от сорока до тридцати лет от роду, все славные вояки и выпивохи. Адлерсберга маркграф разбил еще в те времена, когда Ульрих только находился в «проекте», точнее, победителем был отец нынешнего маркграфа. Из всех здесь присутствовавших графов он единственный сам подписал с маркграфом договор о вассалитете, за всех остальных, не считая Альберта, это сделали предки.

Фон Аннемариенбург перестал быть вольным графом еще в прошлом веке, и во всех неприятностях своего графства, сильно сокращенного по территории в ходе двухлетней войны, винил прадеда нынешнего маркграфа.

Граф де ла Пелотон проиграл не одну, а целых две войны с маркграфами – одну в этом веке, а другую ста годами ранее. Граф де ля Фражор, точнее, его предки семь раз бились с маркграфами, и после каждого очередного сражения территория графства таяла, как масло на сковородке. Граф де Легран дю Буа Друа, родственник виконта де Леграна дю Буа Курбе, происходил из старого графского рода, владевшего землями по разным берегам реки. В ходе сложных феодальных междуусобиц виконты, жившие в замке у Кривого леса, тянувшегося вдоль реки напротив Визенфурта, утвердились как вассалы герцога, а графы, оставшиеся на стороне короля и державшие свое знамя в замке у Прямого леса, владели землями ниже Визенфурта – по течению реки. Теперь дю Буа Курбе высадился на берег всего в трехстах шагах от границ владений дю Буа Друа. Поэтому граф сидел мрачнее тучи. Ульрих понял, что на этого можно надеяться больше, чем на других. Дю Буа Друа подозревал, что поход его родственничка имеет прежде всего корыстную цель, а именно – воссоединение древнего владения своих предков. Интересы герцога стояли у него на втором плане.

Графы держались с большим достоинством – лишь слегка кивали головами. Зато бароны орали во всю глотку: чем меньше было баронство, тем больше шуму поднимал его владелец.

«Ох-хо-хо!» – думал Ульрих, с тревогой разглядывая командиров разношерстного войска. Когда-то, перед Оксенфуртом, он уже наблюдал нечто похожее, и это испугало его. Там, правда, было меньше народу. Но суть была та же: каждый считал себя союзником, а не подчиненным. В удачном бою все они, разумеется, будут верны и храбры, а после победы наперебой будут утверждать, что именно их отряд нанес решающий удар, но на войне, как известно, как на войне, и первое же поражение может резко изменить настроение «союзничков». Могут и нож в спину воткнуть, и отвести на веревке к маркграфу в надежде выторговать себе какое-нибудь снисхождение.

– Итак – продолжал Ульрих, – все вы за низложение маркграфа. Это хорошо. Тогда можем ли мы избрать себе нового маркграфа и послать королю прошение об утверждении в этом титуле нашего избранника?

– Сочтем наш сход за заседание ландтага, – проговорил фон Адлерсберг, – только надо пригласить сюда представителей городов и духовенства. Город у нас один – Визенфурт, и он пока в руках маркграфа.

– Может быть, еще пригласим представителей духовенства? – съехидничал Альберт де Шато-д’Ор. – За этими далеко ходить не надо – они у нас в подвале!

Это вызвало взрыв хохота, особенно у участников ночного боя с монахами – Иоганна фон Вальдбурга, Хлодвига фон Альтенбрюкке, Арнольда фон Гуммельсбаха и Бальдура фон Визенштайна цу Дункельзее. Пригласить на заседание пленных монахов – добрая будет потеха.

– Тащите их сюда! – воскликнул Гуммельсбах. – Пускай его преосвященство тоже подпишется!

Ульрих подумал вдруг, что в этом могут быть свои резоны, и сказал вполне серьезно:

– Что ж, я думаю, что пригласить сюда его преосвященство – здравая мысль. – И он жестом указал Марко, стоявшему у дверей, что сказанное надо выполнять. Марко ушел, и в зале воцарилась тишина, чреватая взрывом.

– Вы что, любезный дядюшка, серьезно решили пригласить сюда этого разбойника в рясе? – нервно вскинулся Альберт. – Его надо повесить на стене Шато-д’Ора, чтоб другим воронам неповадно было!

– Во всяком случае, это столь значительная персона, – заметил Ульрих, – что ее нельзя повесить без суда. Как человек духовный, он подлежит суду Церкви. Мы же люди светские, и судить его не можем. Взяв его в плен, мы обязаны пожаловаться на его поведение в церковные инстанции и предать его на их суд.

– Но все же епархия пользуется защитой марки, а не наоборот! – проворчал граф Симеон де Пелотон. – И он такой же вассал маркграфа, как и все мы!

– В военном отношении – да, – сказал Ульрих, – но в духовном – именно наоборот! Пред Господом епархия молится за марку…

– Я все же вас не понимаю, дядюшка! – наморщил лоб Альберт. – На кой черт нам нужен сейчас епископ? Войско его разбито, да и, кроме того, он утверждает, что я женщина, к тому же еще и ведьма!

– С монахами это бывает, – серьезно произнес фон Альтенбрюкке. – От долгого воздержания…

Рыцари заржали и долго держались за животики от хохота, хотя причина для смеха была пустячная. Когда смех иссяк, граф де Легран дю Буа Друа, единственный, кто все это время не смеялся, мрачно сказал:

– Пока мы тут веселимся, мой благородный кузен уже мог обложить мой замок…

Помрачнели бароны, чьи владения находились поблизости от графских; среди них и фон Альтенбрюкке.

– К черту всех монахов! – воскликнул он. – Я предлагаю: маркграфом пусть станет Ульрих де Шато-д’Ор. Пусть он ведет нас под Визенфурт и в открытом бою разобьет маркграфа. Клянусь честью, мы их одолеем!

– Верно! – вскричал Гуммельсбах. – Да здравствует Шато-д’Ор!

– Согласно старинному обычаю, – заскрипел дотошный фон Адлерсберг, – в тех случаях, когда маркграф избирался, а не назначался королем, его избирали из числа графов марки…

– Не было такого! – запальчиво выкрикнул граф де Пелотон. – Не было! Графства вообще в марку не входили, просто марка была ближе к границе!

– А откуда тогда взялся вассалитет графов? – прокричал де Легран дю Буа Друа.

– А кто первый подписал вассалитетный договор с маркграфами? – ехидно поинтересовался Альберт, твердо зная, что последним его подписал не он.

– Он взялся от старинных обычаев, – прокряхтел фон Адлерсберг, – только оттуда!

– Да бросьте вы! – примирительно сказал граф де ла Фражор. – Просто маркграфы расколотили нас всех поодиночке и навязали вассалитет! Почему мы все здесь? Да потому, что нам надоел вассалитет! Нечего ссылаться на какие-то обычаи! Поделить марку на шесть графств – и вся недолга!

«Так! – отметил про себя Ульрих, явно недовольный этими дебатами. – Уже делят шкуру неубитого медведя! Глядишь, захотят поделить и герцогство…»

– Мессиры! – сказал Ульрих, покрывая своим мужественным басом галдеж и ругань. – По-моему, вопрос о том, кому быть маркграфом, поставлен слишком рано! Пока надо решить, кто будет командовать объединенным войском. Если войско поведут все шестьдесят командиров, то можно сразу считать войну проигранной. Если кто-то из вас против моей персоны в качестве командующего – предлагайте кого-то другого!

– Зачем другого! Тебя! Вас, мессир! Ура Шато-д’Ору! – зашумели рыцари.

Под этот галдеж Марко буквально вытолкнул на середину залы перепачканного пеплом и землей, в разорванных одеждах с пятнами крови епископа, ростом едва доходившего Марко до плеча; вид у него был жалкий и потерянный. С этакой вершины – да на самое дно жизни.

– Мы рады вас приветствовать, ваше преосвященство, – церемонно сказал Ульрих, кланяясь епископу. – Как видите, здесь собралось почти все рыцарство марки, точнее, его лучшая часть… Вчера вы изволили вести себя несколько странно, внезапно, без объявления войны и предъявления каких-либо претензий, атаковав наш замок. В результате этого пред Господом уже предстало около тысячи христианских душ. И эта странность в вашем поведении, ваше преосвященство, согласитесь, заставляет меня задать вопрос: чем графство Шато-д’Ор провинилось перед епархией?

– Я уже говорил это вчера, – прогнусавил епископ. – Если у вас осталась хоть капля христианской совести, вы должны хотя бы проверить то, что я говорил вчера. Я требую, чтобы Альберт де Шато-д’Ор показал свое мужское естество… Только после этого я буду готов отвечать на любые вопросы!

– Д-да! – давясь от смеха, произнес Ульрих. – Первый раз слышу, чтобы кто-либо серьезно требовал этакого публичного освидетельствования.

– И тем не менее, – вспылил Альберт, – сей наглый клеветник хочет меня унизить! Он требует, чтобы я публично снял штаны!

– Ну и что? – спокойно сказал Ульрих. – Показал бы его преосвященству то, что он просит! Здесь все мужчины, а у тебя не убудет!

– Пусть снимет! – завопил епископ, обрадовавшись неожиданной поддержке. – И пусть сюда приведут девку, которая скрывается под именем оруженосца Андреаса!

– Его уже нет вторые сутки, – сказал Альберт, опуская глаза и явно волнуясь. – Он потерялся…

– Я все понял! – воскликнул Франческо, стоявший за спиной Ульриха. – Епископ – колдун!

– Что-о-о?! – взревели рыцари, вскакивая с мест. – Как – колдун?!

– В ту ночь, когда потерялась… когда потерялся Андреас… Мы переплывали реку, удирая от монахов, – запинаясь от волнения, проговорил Франческо. – Мы разделись и голые поплыли… Клянусь Святой Девой, Андреас был юношей! Не стала бы девка раздеваться при мне догола!

– Смотря какая девка… – съехидничал кто-то, но на него тут же цыкнули.

– Он был мужчина, я готов поклясться! Когда мы плыли, он сказал, что боится русалок… А я брызнул в него водой и сказал: «Чтоб тебе бабой из воды вылезти!» Ну, он и стал бабой!

– Так это, выходит, ты колдун?! – Ульрих даже выпучил глаза.

– Да нет же! Как бы епископ мог об этом знать? Наверняка он нарочно чего-нибудь набормотал там, на берегу!

– Ложь! – взвизгнул епископ. – Это ерунда и чушь собачья! Мой человек, который сейчас еще жив после пыток нечестивца Корнуайе, сам видел все! Позовите Корнуайе, он подтвердит это под присягой, пусть поцелует крест и скажет, что это правда!

– Корнуайе убит, – сказал Ульрих, – все палачи тоже погибли… Госпожа Клеменция… может, она что-нибудь знает?

– Это нечестивица! – прошипел епископ. – Неужели вы доверитесь слову женщины, которая сама столь развратна, что выдавала за сына свою беспутную дочь!

– Беспутную?! – Эти слова возмутили даже Ульриха. – Полегче, ваше преосвященство!

– Беспутную шлюху! – повторил епископ. – Она любовница фон Вальдбурга!

– Вот это да! – заржал Вальдбург. – Это, выходит, моя любовница чуть не снесла мне полчерепа! Здесь, – он показал на повязку, которой была обмотана его голова, – все доказательства мужского достоинства мессира Альберта. Его меч только чудом не рассек мне голову. Хорошо, что дело обошлось только ухом! Я женюсь на сестре мессира Альберта – это правда, но никогда бы…

– Да я же говорю, колдун он! – перебивая всех, заорал Франческо. – И он наверняка уже заколдовал мессира Альберта, наверно, еще во время боя! Он же наверняка хотел действовать! Ну, ты у меня поплатишься!

– Стой! – вскричал Ульрих, опасаясь, что Франческо тут же зарубит епископа. Но Франческо схватил не меч, а ковш воды, стоявший на столе, и, плеснув его прямо в обрюзглое старушечье лицо епископа, рявкнул:

– Чтоб тебе стать старухой, старый козел!

Епископ издал душераздирающий крик, будто его полили не водой, а серной кислотой.

– Ага! – торжествующе завопил Франческо, свято веря в то, что епископ действительно станет женщиной. – А теперь, мессиры, задерите-ка ему рясу и поглядите, что он такое!

Человек пять разом кинулись к епископу. Его преосвященство вырывался, кусался, царапался и выл на разные голоса. Но сила, известно, и солому ломит. Епископа повалили на пол, задрали на нем рясу и…

– Чудо!!! Чудо!!! – заголосили рыцари, в страхе отшатываясь от епископа, а наиболее суеверные – и от Франческо Епископ действительно был старухой!

Колдовство! – визжала старуха-епископ, брызгаясь слюной и лихорадочно натягивая на сизые, испещренные венами икры и тощие ляжки оборванную рясу.

– Ну и дела! – сказал Ульрих, теребя седую бороду. – Никогда не думал, что мой сын окажется колдуном!

– Я не колдун, мессир Ульрих! – испуганно вскричал Франческо. – Если бы я был колдуном, то знал бы, как превратить и его, и Андреаса обратно в мужчину. А я этого не знаю!

– Врет! – шипела с пола старуха-епископ. – Сжечь его, сжечь!

– Сама врешь, старая карга! – кричал Франческо. – Это ты заколдовала Альберта и Андреаса!

– Однако пока все колдовство исходило от тебя… – сказал Ульрих.

Стало тихо. Все обратили взоры на Франческо. Тот стоял, растерянно держа в руке ковш и переминаясь с ноги на ногу.

– По-моему, он тут ни при чем, – сказал Альберт, уже вполне пришедший в себя. – Колдовство, ясно, исходит от епископа.

– А доказательства? Доказательства где? – с трудом встав на ноги, возмущенно пыхтела епископша. – Все видели, что здесь свершилось колдовство! И все видели, что его сотворил не я!

– А кто только что утверждал, что все это ерунда и чушь собачья? – ехидно спросил Альберт. – По-моему, это были вы, ваше преосвященство!

– Я в это не верил! Это ли не доказательство!

– Это ты мог… могла сделать нарочно! – выкрикнул Франческо. – Так же, как в случае с Андреа! Специально, чтобы все подумали, будто колдун – я! Давайте проверим еще раз!

Мужчины торопливо подались к выходу… Ульрих почуял, что история с превращением епископа в старуху может иметь далеко идущие политические и военные последствия. Вряд ли кто-нибудь захочет оставаться при войске, где сын командующего пробавляется колдовством. Мужским полом господа рыцари весьма дорожили!

– Постойте! – громыхнул он. – И впрямь надо проверить! Давайте-ка уберем отсюда эту… даму. Пусть Франческо попробует превратить кого-нибудь без нее. Если это удастся, значит – он колдун. А если нет – тогда проверим епископа!

– Правильно! Молодец! Верно! – загалдели рыцари. Два дюжих барона выволокли за дверь епископа. Даму утащили от двери комнаты, где заседал совет, чтоб она не услышала, кого изберут объектом опыта.

– Мессиры! – торжественно объявил Ульрих. – Если кто-то желает подвергнуться испытанию, пусть скажет об этом!

– Дураков нет! – рявкнул кто-то из баронов.

– Я готов! – сказал Вальдбург, выйдя на середину комнаты.

– Мессир Вальдбург, подумайте хорошенько! – остерег де Легран дю Буа Друа. – Вы еще не женаты!

– Тем более это не страшно! – бесшабашно отмахнулся Иоганн. – Если не удастся жениться, выйду замуж!

Ульрих тем временем распоряжался подготовкой к эксперименту. Он велел налить в ковш воды из бочки, которой уже пользовался Франческо, «превращая» епископа в старуху. Ковш подали Франческо в ту же руку, какой он ранее держал его, а Вальдбурга поставили точно на место епископа.

– Не бойся, Вальдбург, с тобой ничего не будет, – произнес Альтенбрюкке. – А если и будет, можешь считать, что я уже сделал тебе предложение.

– Но тогда мне придется отказать Альбертине! – вздохнул Иоганн.

– Тогда мы будем с вами соперниками, мессир Хлодвиг! – усмехнулся Альберт. – Если он не женится на моей сестре, ему придется выйти за меня замуж!

– А как же баронесса? – спросил фон Альтенбрюкке. – Госпожа фон Майендорф этого не перенесет!

– Франческо, – строго сказал Ульрих, – ты должен делать все именно так и произносить те же слова, как и в тот раз…

– Да откуда же я знаю, мессир Ульрих, какие надо произносить слова? – чуть не плача, воскликнул Франческо. – Ей-богу, я знаю только, что надо полить водой и сказать: «Чтоб ты стал бабой!»

– Ты же кричал епископу: «Чтоб ты стал старухой, старый козел!» – напомнил Ульрих.

– Ну так то ему! А мессира Вальдбурга старым козлом не назовешь!

– Ладно, – снисходительно сказал Вальдбург, – называй как хочешь! Для проверки я могу и на козла не обидеться…

– Да ведь вы не старый, мессир Иоганн! – сказал Франческо. – Может, не надо вас, а?! Может, лучше из старичков кого? Их как раз старыми козлами назвать можно!

– Мальчишка! Негодяй! Высечь! – заорали старые вояки, а громче всех – Адлерсберг.

– Все споры потом! Все потом! – раздраженно проговорил Ульрих. – Ладно. Скажи все точно, как в первый раз.

– Это когда мы с Андреасом плыли? – переспросил Франческо. – Так-так… Тогда я говорил: «Чтоб тебе бабой из воды вылезти!» А здесь-то ведь сухо, лужица только вон…

– Значит, не от заклинания все, – глубокомысленно произнес фон Аннемариенбург, – может, все дело в воде?

– Там речная была, а здесь – колодезная, – сказал фон Гуммельсбах.

– А далеко от того берега вы находились? – спросил Ульрих, почесывая бороду. – Я имею в виду, когда Адреас превратился в девушку…

– Локтей так… – Франческо глянул в потолок, словно что-то подсчитывая на каменных сводах, – локтей этак сто, наверное.

– Сто локтей – это где-то… пятьдесят шагов, – перевел Ульрих на более понятные единицы измерения. – А далеко отвели епископа?

– Далеко, – сказали из толпы баронов, – шагов на двести…

– Лей! – приказал Ульрих.

Франческо зажмурился и, плеснув из ковша на Вальдбурга, крикнул:

– Чтоб тебе бабой стать!

Вальдбург от холодного душа ойкнул. Присутствующие в напряжении глядели на его побледневшее лицо, силясь угадать, кто же теперь перед ними – мужчина или уже женщина… Но Вальдбург, ощупав себя, облегченно вздохнул и сказал:

– Не вышло! Все как было, так и есть!

– Вот! – воскликнул Франческо. – Я же говорил!

– Не спеши радоваться, – предупредил Ульрих. – Проверим еще, что получится, когда тебя здесь не будет… Пойдите-ка приведите епископа, а Франческо пусть уйдет!

Франческо понуро вышел. Бароны придерживали его за локти, чтобы он, упаси Бог, не сбежал вместе со своими колдовскими чарами. Спускаясь по лестнице, конвой встретил Агнес фон Майендорф. Как мы помним, она так и не поняла, с кем именно проводила прошедшую ночь, а потому довольно равнодушно встретила жаркий взгляд, который подарил ей Франческо.

– Что натворил этот молодец? – полюбопытствовала она у баронов.

– Да так! – уклончиво отвечал один из баронов. – Пока еще не разобрались… Там кое-кто сомневается кое в чем…

– В чем? – не отставала Агнес.

– Сомневаются в том, что ваш жених – мужчина! – хихикнул Франческо с какой-то веселой злостью, хотя ему было вовсе не до смеха.

– Как это? Он же храбрец! – Агнес подумала, что речь идет о моральной стороне.

– Не в этом дело, сударыня, – разъяснил барон. – Там один человек утверждает, что он, простите, девушка!

И бароны повели Франческо дальше, а Агнес, с минуту постояв на ступенях, подобрала подол и бросилась вверх по лестнице. Она влетела в комнату, где заседал совет и, энергично распихав локтями рыцарей, прорвалась к Альберту.

– Что это?! – возмутился Ульрих. – Кто вас сюда пустил?! Здесь военный совет, а не пряльня! Немедленно покиньте помещение!

– Как бы не так! – вскричала возмущенная баронесса. – И не подумаю! Кто здесь позволил себе сомневаться, что ваш племянник и мой жених не мужчина?!

– Господи! – воскликнул Ульрих. – Да кто вам это сказал?

– Ваш оруженосец и те люди, которые вели его! Ну, так кто в этом сомневается?

– Среди нас, собственно, никто не сомневается… – протянул Вальдбург. – Но сейчас сюда притащат епископа, который заявил это со всей категоричностью!

– Видите ли, – осторожно начал Ульрих, – еще во время боя епископ, этот бесчестный и гадкий человек, ругал вашего жениха, оскорблял его, утверждая, да простите мне это мессир Альберт, что ваш жених – женщина, да к тому же еще любовница фон Вальдбурга!

– Ну не смешно ли, баронесса?! – ухмыльнулся Вальдбург. – Епископ еще соврет, что Альберт приревновал не меня к вам, а вас ко мне?

– От него можно и этого ждать! – усмехнулся Альберт. – Ступайте, сударыня, и ни о чем не беспокойтесь!

– Да, да! – подтвердил Ульрих. – Идите и предоставьте мужчинам возможность решать наши дела без женщин.

Их беседу прервали бароны, тащившие под бряцание кандалов старуху-епископа.

– Ах, это он?! – завопила Агнес. – Постойте же, я выцарапаю ему глаза!

– Осторожнее! – завопила епископша. – Я заразная!

– Тьфу! – сплюнули бароны, отпуская старуху.

– Так он еще и женщина? – спросила Агнес. – А клеветал на моего Альберта?

– Это колдовство! Колдовство! – Епископша затопала по полу деревянными башмаками. – Я был мужчиной, был! Меня заколдовали!

– Заколдовали его! – Агнес заливисто засмеялась. – Господи, да она же врет, старая карга! Она наверняка всю жизнь была бабой, спала с монахами и заполучила свою дурную болезнь… А теперь выкрутиться захотела! Что, боишься карга, сгореть на костре за святотатство?! Бесстыжая! Да еще валит с больной головы на здоровую! Ладно, пусть я буду плохая, но я скажу! Я все скажу!

– Не надо! – воскликнул Альберт, предостерегающе подняв палец.