Текст книги "Вист втемную"

Автор книги: Леонид Влодавец

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 30 страниц)

НОЧЕВКА

– Что-то мне здорово есть хочется! – неожиданно произнесла Лизка. – Надо хоть чаю нагреть, что ли…

– А из чего пить? – брезгливо спросила Полина, понюхав один из стаканчиков, валявшихся на столе. – Фу! Они из них водку пили… Миски тоже все грязные.

– Ополоснем сейчас все, – сказал Таран. – Чугун есть, накипятим снегу… И дров еще принести надо.

Он бросил в печь еще пару поленьев, а потом взял чугунок и вышел во двор. Когда дверь за Юркой закрылась, Полина спросила:

– Послушай, мы вот уже почти сутки вместе бегаем, а я не пойму толком, кто вы с Юркой такие? На настоящих бандитов не похожи, а вооружились до зубов и убиваете всех подряд. Опять же не знаю, кто ты ему? Сестра или любовница?

– А тебе не все равно? – буркнула Лизка. – Я тебя тоже ни о чем не спрашиваю, потому что мне все по фигу. Взял он тебя в машину – ну и ладно. Я Юрку тоже только сутки знаю. Он меня от смерти спас и из Москвы увез, где меня бы точно убили. Вот и все.

– Ну вы ж там, на даче, вместе спали?

– Где положили, там и спали, – проворчала Лизка. – Я вон несколько месяцев с отцом-пьяницей проспала – и ничего.

– С родным отцом?! – округлила глаза от любопытства Полина. – Ну и ну-у!

– Да не так спала, как ты думаешь! – озлилась Лизка. – Просто дрыхла, и все. Потому что другой кровати не было.

– А с Юркой?

– И с ним так же. А так, как ты подумала, я еще не умею…

Полина закатилась довольно звонким хохотом. Произошло это как раз в тот момент, когда вернулся Таран. Пожалуй, Полина за те сутки, что прошли с их первой встречи, первый раз смеялась так весело. Лизка, напротив, насупилась.

– Так, – объявил Юрка, ставя на шесток чугунок, набитый снегом. – Базар отставить! Пойдем по паре охапок дров натаскаем. Надо как следует накочегарить, чтоб до утра тепло было.

– Опять на холод идти! – поежилась Полина.

– Ничего, зато завтра к кровати не примерзнем.

– Там темно, не разглядишь ни фига, – заметила Лизка.

Таран вместо ответа вынул трофейную выкидуху, отколол ею от одного из лежавших у печки сухих поленьев толстую и длинную щепку, запалил ее от пламени и превратил в подобие факела.

С этим факелом он вышел в сени и, пока Лизка с Полиной нехотя выползали из комнаты, более-менее подробно рассмотрел, что же там в сенях находилось. Немалая часть и без того небольшой площади была завалена хламом – какими-то старыми лыжными палками, досками, поломанными граблями, лыжами, сломанными стульями. Кроме них, был еще пластмассовый ящик с тремя непочатыми бутылками водки и целых три таких же – с пустыми. Наконец, в углу обнаружился какой-то старый деревянный стенд с крупной надписью: «План кордона № 12 Васильевского лесничества». Таран сразу углядел, что на этом плане, вычерченном тушью на ватмане, обозначены озеро, дороги, просеки и даже сама избушка с забором.

Метель малость поутихла, но снег продолжал валить, и даже цепочку следов, которую оставил Таран, когда ходил с чугунком, уже здорово присыпало.

– Я тут все разведал, – деловито объявил Юрка. – Поленница – вот она. А сортир – чуток дальше к забору. Для информации. Вон, видите ямку? Там я снег брал. Чистый вроде.

Снег в чугунке довольно быстро растаял, а потом и вода закипела. Таран перво-наперво ополоснул чайник, в котором, как оказалось, братки чифирь заваривали, и там было дополна размокшей заварки. За это время Полина с Лизкой миски-ложки сполоснули и даже чем обтереть нашли – более-менее чистое вафельное полотенце. Стаканчики тоже ополоснули.

В общем, в конце концов сели пить чай. Полбуханки хлеба разделили, нарезали несколько ломтей сала из посылки от Лизкиного дедушки, открыли банку тушенки и все это слопали с превеликим усердием.

Потом Юрка накидал в печку еще поленьев, а когда прогорели – закрыл трубу. Печка теперь накалилась крепко – руку не приложишь. И температура в комнате явно подскочила за двадцать градусов. Еще во время ужина поснимали верхнюю одежду, а теперь и свитера снять захотелось.

– Уф-ф! – сказала Лизка. – У меня и дома так тепло не было.

– Вот в этом и преимущество сельской жизни, – заметила Полина. – Когда хочешь натопить, тогда и натопишь, а не ждешь, пока тебя РЭУ согреет.

– Одно плохо, – ехидно вздохнул Таран, – сортир на улице. И холодный – до ужаса. Не посидишь, не подумаешь от души… Пойду, опробую, что ли?

– Фу, – поджала губки Полина, – у тебя юмор, как у бравого солдата Швейка. Там на каждой странице все про сортир да про сортир…

– Увы, – вздохнул Таран, – это часть жизни. Куда от нее денешься?

Когда Юрка вышел, Лизка с явным подозрением спросила:

– А чего это ты интересовалась, кто мне Юрка? В смысле, сестра я ему или любовница? Сама, что ли, влюбилась?

Полина посмотрела на нее с усмешечкой и сказала:

– Отвечу так, как ты мне отвечала: а тебе не все равно? Раз ты говоришь, что он тебе никто, то какие проблемы? А может, я хочу, чтоб он был для меня «кто-то»?

– Ну и хоти сколько влезет, – проворчала Лизка. – Только он все равно в тебя не влюбится. Потому что он знает, что ты там, на даче, спала с теми мужиками, которых я застрелила. А они противные все, мохнатые и вонючие…

– А мне и не надо, чтоб он в меня влюбился, – ухмыльнулась Полина. – Мне просто интересно с ним трахнуться – и все. И если я захочу – он меня трахнет.

– А спорим – нет?! – ощущая уже явную неприязнь к этой очкастой, прошипела Лизка.

– Хочешь пари? – прищурилась Полина. – Пожалуйста! И на что спорим?

Лизка на некоторое время задумалась, придумывая, какую бы страшную ставку сделать, но что-то ничего в голову не лезло. Пистолет на кон поставить – жалко, да и Юрка не разрешит. Уж тем более, конечно, не разрешит застрелить эту нахалку Полину, если она обломится. Кошку в залог выставить? Ну, уж нет!

– Хочешь, я за тебя придумаю? – Полина игриво склонила голову набок. – Если я выиграю, то ты в присутствии Юрочки спустишь штанишки, и я тебе всыплю ремешком по голой попе. Десять горячих! Ну а если проиграю – тогда ты меня пороть будешь.

– Ты что, дура?! – вскинулась Лизка. – Вот еще!

– Боишься? – ухмыльнулась Полина. – Значит, ты уже веришь, что если я захочу, то он сегодня со мной будет…

– А где это ты с ним… ну, это самое… собралась? – вдруг сообразила Лизка. – Нары одни, лежанки на печке нет. На мороз, что ли, пойдете или меня выгоните? Так я не пойду ни хрена! Я лягу и тут спать буду.

– Пожалуйста, цыпочка! – насмешливо сказала Полина. – Думаешь, меня стеснительность замучит? Ничего подобного. Во-первых, если свечку задуть, тут будет темно и во всех подробностях ты, увы, ничего не увидишь. А во-вторых, даже если б тут люстра с пятью лампами горела, я бы все равно не постеснялась. И не только тебя, а даже пятерых мужиков. Понятно?

– Это я уж поняла, что ты бесстыжая… – пробормотала Лизка. – А может, зато он стеснительный?

– Он-то! – хохотнула Полина. – Думаешь, если он тебя там, на даче, когда вы на печке спали, не тронул, так это от стеснительности? Ты на себя посмотри! Я до утра понять не могла, мальчик ты или девочка! И пахнет от тебя, извиняюсь, кошкой… Да он тебя просто за бабу не принял, ясно?

Лизка аж скрипнула зубами. Был бы у нее сейчас пистолет под рукой – шарахнула бы эту стерву злоязыкую на месте! Но пистолет остался в кармане дубленки, а дубленка висела на гвозде у входа. А когда Лизка вскочила, чтоб кинуться за оружием, то в комнату вошел Таран, вернувшийся из своей секретной экспедиции.

– В чем дело?! – спросил он тоном строгого папаши, почуявшего, что дочки-шкодницы какую-то пакость затеяли или свару между собой устроили.

– Да ничего особенного! – хмыкнула Полина. – Так, поспорили немного.

Лизка хотела было выдать с налета с поворота, что, мол, Полинка эта, вредина, хвастается, будто может заставить тебя, Юрку, ее поиметь. Но нахальства не хватило. Однако прорезалась решимость в другом. Лизка схватила Полину за ладонь и обратилась к Юрке:

– Разбей нам руки! Мы это… пари заключили!

– На моих условиях? – осклабилась Полина.

– На твоих! – сердито согласилась Лизка.

– Что, блин, за пари такое? – подозрительно спросил Таран.

– Ну, это неважно. – Полина состроила Тарану глазки. – Разбей втемную, ничего страшного с тобой не произойдет.

– Хрен с вами! – пожал плечами Юрка и разбил руки спорщиц. – В туалет больше никто не пойдет? Я проверил – газеты там имеются. Ну, идете или я дверь на засов запираю?!

– Подожди, мы с ней вместе сходим! – заявила Полина.

– И кошку прогуляем, – добавила Лизка. Когда она снимала с гвоздя дубленку, из кармана выпал пистолет.

– Давай сюда, – строго сказал Таран. – Его протереть и смазать надо. А то заржавеет.

Когда девчонки ушли, Юрка разложил на столе все четыре «ствола»: «АКС-74у», два «ПМ» и «глок-17», разрядил магазины и провел «инвентаризацию» патронов. К автомату их осталось всего восемь, «пээмовских» 9x18 имелось четырнадцать, а «парабеллумовских» 9x19 – только четыре. И то удивительно, что Лизавета все не высадила…

Потом Таран взялся за чистку и смазку оружия, употребляя на это дело газетную бумагу, принесенную из туалета, и остатки жира из банки с тушенкой. При свете огарка, естественно.

Девицы вернулись быстро, и Таран, прервавши свое занятие, пошел в сени запирать входную дверь на прочный стальной засов. Когда вернулся, Полина и Лизка уже сняли сапоги и улеглись на нары. Полина подложила под спину куртку, а голову пристроила в капюшон, поверх подушки. Лизка о подушку испачкаться не боялась, но шапку со стриженой головы не сняла – наверно, опасалась, что к утру холодно будет.

Нары располагались в самом теплом закутке, между двумя глухими стенами и печкой. Лизка с Муськой устроились поближе к печке, а Полина – в средней части нар, оставив Тарану место у стенки. По идее – самое прохладное. Конечно, участницы пари повернулись спинами друг к дружке.

Таран уставшими от неверного света глазами закончил работу, собрал и зарядил оружие, а затем пристроил все четыре «ствола» под крайнюю подушку – чтоб были под рукой. Ну а потом, с удовольствием освободив ноги от ботинок, забрался под тонкое одеяло и, уронив голову на подушку, тут же захрапел.

– Ну что? – услышав, как Юрка похрапывает, с ехидцей прошептала Лизка. – Чтой-то он и тебя не заметил даже!

– Успокойся, детка! – самоуверенно заметила Полина. – Пусть подремлет малость, а ближе к утречку – посмотрим…

– Ага! Я засну, а ты потом скажешь, будто у вас все получилось. Фигушки!

– Не бойся, я тебя разбужу, чтоб ты убедилась…

Таран этих перешептываний, слава богу, не слышал. Он почти сразу утонул во сне, и его не разбудил бы даже орудийный залп.

Лизка все дожидалась, когда же Полина начнет приставать к Юрке. Ее раздирали очень противоречивые чувства. Нет, сказать, что она ревностью исходит, было бы неправильно. Просто Полина очень разозлила ее своими выступлениями и демонстрацией превосходства. Небось как стрельба была, так лежала и головы не поднимала. Даже тогда, когда Лизка с Муськой уже к джипу подбегали. А тут, в тепле, ишь ты поди ж ты – осмелела! И еще обзывается… Кошкой пахнет! Тьфу! И спор-то придумала такой, чтоб побольше Лизку унизить. Извращенка бесстыжая!

В общем, с одной стороны, Лизка была всецело за то, чтоб у этой самоуверенной стервы все обломилось. Чтоб завтра утром, уже при свете, Лизка с полным правом могла сказать ей: «Ну что, проспорила? Снимай штаны!» И врезать ей десять раз по толстой заднице, на виду у Юрки! При этой мысли Лизка даже ощущала какое-то темное, стыдное, но приятное волнение в душе.

Однако при всем этом, в глубине души у Лизки ворочалось совсем другое, затаенное, еще более стыдное и даже в чем-то противоестественное желание, диаметрально противоположное первому. То есть, как это ни странно, ей хотелось, чтоб у Полины с Тараном что-то получилось. И чтоб они, пусть даже в темноте, начали совсем рядом с ней заниматься… этим самым. Возможно, хотя Лизка себе признаться в этом ни за что бы не решилась, после такого ночного представления она и порку спокойно вынесла бы…

Впрочем, Лизка со всеми своими придурочными мыслями долго не промаялась и тоже заснула. Полина, решив, что утро вечера мудренее, тоже засопела, убежденная, что так или иначе растормошит этого Юрку. Импотентом он быть не может, а на «голубого» не похож совершенно. Значит, все будет нормально…

Спать они залегли в одиннадцать с небольшим, и спалось им в загородной тиши и печном тепле вполне приятно. Мозги с устатку поотключали все системы, кроме самых жизненно важных. А всяким там сознаниям-подсознаниям было приказано не рыпаться – и так натерпелись.

Но через три-четыре часа кое-что начало помаленьку включаться, и Юрке, Полине, Лизке и даже Муське начали сны сниться.

Муське, например, снилось, что ей насыпали огромное блюдо «Вискаса» – она его только один раз в жизни пробовала, когда Лизкин отец с пьяных глаз приобрел кошачий корм в качестве закуски к пиву. И во сне Муська все грызла и грызла эти вкусные гранулы, а они все не кончались и не кончались…

А Лизке, как это ни удивительно, снилось почти то же самое. То есть еда, хотя, в общем, она, в отличие от многих прошлых вечеров, легла спать на сытый желудок. Только ей снился не «Вискас», а шашлык, который они ели днем в придорожной забегаловке. Наяву она съела полторы порции, отстегнув половину второй порции Муське, а во сне уже пятую приканчивала и запивала все это пепси-колой, сладкой и ароматной…

Полина видела совсем иное. И отнюдь не такое приятное. Ей жуть всякая лезла в голову. Она то убегала со всех ног по каким-то совершенно незнакомым дворам, запутанным, как лабиринт Минотавра на Крите, а за ней гнался Варя со своими молодцами, чтобы, поймав, бросить в топку кочегарки. Когда ее уже совсем было настигли, оказалось, что это не Варя, а ее брат Костя, который стал предлагать ей выпить с ним водки. Но она-то знала, что там не водка, а метанол, и отказывалась наотрез. Тогда прибегали Паваротти и Форафон, голые и окровавленные, с выпученными мертвыми глазами, пытались силой залить ей отраву в рот. Она вырывалась, убегала, но вдруг проваливалась в полынью, а оттуда высовывались сразу восемь рук, вцеплялись в нее и волокли на дно…

Таран крутил во сне баранку. И гнал целую-невредимую «девятку» по широченному, даже больше МКАД, скоростному шоссе. Типа такого, как в штатовских фильмах показывают. Гнал, наверное, под сто двадцать, не меньше. А куда именно – понять не мог. То ли в Москву, то ли из Москвы, то ли вообще по кругу. Сначала мимо него пейзажи проскакивали, похожие на те, что он днем проезжал, а потом один сплошной город. Причем вроде бы все прямо ехал, не сворачивая и не разворачиваясь уж тем более, а эти дома вдруг повторяться стали. И Таран понял там, во сне, что надо куда-то выезжать с этого кольца, но, как назло, все развязки-«лепестки» куда-то испарились. И затормозить, как оказалось, нельзя – педаль исчезла, и ручник куда-то испарился. А скорость все росла и росла. Она уже, наверно, была больше, чем у тех реактивных автомобилей, которые на трассе в Солт-Лейк-Сити звуковой барьер преодолевают. Да еще и покрытие дороги стало гладкое, как стекло. У Тарана все больше страха в душе нарастало. Да такого мощного, которого он наяву никогда не испытывал, хотя уже не один раз по жизни стоял на краю могилы.

Этот самый страх как бы овеществился, когда где-то впереди, у горизонта, появилась сперва какая-то черточка, а потом стала расти с огромной скоростью, и стало ясно, что это какая-то мощная стена, невесть откуда возникшая поперек дороги. «Девятка» с Юркой за рулем неслась прямо на нее. Других машин на дороге уже не было (до этого Таран их видел). Наверно, свернули? И Юрка тоже хотел было свернуть и даже, кажется, мог это сделать – колеса поворачивались. Однако он откуда-то знал, что сворачивать никак нельзя, надо только прямо, и больше никуда. На таран!

Он как бы вонзился в эту черную стену, и сразу после этого видения дороги, машины и прочего исчезли. Появилась Надька Веретенникова, которая находилась вместе с ним в каком-то замкнутом пространстве с неясными очертаниями, гладила его по голове и бормотала:

– Все в порядке, не волнуйся, я с тобой…

После этого Таран проснулся. Как говорится, в холодном поту, хотя в избушке было очень даже тепло, и остыть она за несколько часов почти не успела.

МЕЛКОЕ ХУЛИГАНСТВО

Из сонного состояния Юрка вышел не сразу и какое-то время находился на грани, что называется, яви и грез. В том смысле, что в конце сна на смену жуткому страху пришла приятная расслабуха, и из этого сна ему попросту не хотелось вылезать в реальный мир.

Однако выяснилось, что в реальном мире Тарана тоже кто-то нежно поглаживает. Причем не только по стриженой башке, но и по груди под свитером. А также изредка прикасается к ногам, правда, не забираясь в штаны. И очень осторожно дышит в ухо.

Несколько секунд ему даже мерещилось, будто это Надька. Командировка в Москву и все последующие события представлялись приснившимися. Таран даже подумал, что Веретенникова вот-вот зальется своим звонким смешком и скажет: «Ну, просыпайся же ты, в казарму пора!»

Но вместо этого он услышал игривый шепоток Полины:

– Это я-a… Тебе не скучно?

После этого легкая лапка потерлась о его джинсы в опасной близости от ширинки. А там, между прочим, у вполне отоспавшегося Юрки нарастала некая напряженность. Само собой, что от прикосновения бесстыжей ручонки эта самая напряженность стала усиливаться. И вполне нормальное дыхание у Тарана несколько сбилось.

– Ты это… – пробормотал Юрка. – Поосторожней шути, ладно?

– А я не шучу, – шепнула Полина. – Ты мне жутко понравился… Ведь тебе тоже хочется, верно? Вон какая прелестная штучка…

И опять погладила через джинсы Таранову систему. «Штучка», конечно, до того окрепла, что ей тесно стало. Конечно, она не конкретно на Полину настроилась, а так, вообще. Может быть, скорее на Веретенникову, которая во сне приснилась. Более того, прибор до того обнаглел, что стал подавать команды Юркиной башке. Дескать, тут, рядом совсем, баба имеется. Надо употребить!

Конечно, башка тут же припомнила, что прошлым утром, когда на даче ночевали, Таран, вломившись в комнату, застал Полину в постели с мужиком. То есть с Паваротти липовым. И ясно, что ту ночку они вовсе не безгрешно проводили. Насчет Форафона Юрка точно не знал, но догадывался, что и он мог к этому телу руку приложить, и даже не только руку. Но какого-то отвращения особого не чувствовалось. Ну, была, ну, дала… В конце концов, Юрке она никто, в любви-верности не клялась. К тому же этих обоих, с дачи, уже на свете нет. А Таран есть, и Полина есть.

А когда рационально мыслящая голова, стремясь отвратить Юрку от низменных побуждений, решила смоделировать картинку, как Паваротти трахает Полину, то эти самые низменные побуждения еще усилились. В натуре, Юрка Полину, когда она там, на даче, из постели выскочила, пристально не рассматривал – не та обстановка была. А на «виртуальной модели», которую умная голова изобразила, увидел совсем голышом. К тому же с подсказки «прибора» – он все больше власть над Тараном захватывал – в эту самую «модель» на место Паваротти оказался встроен сам Юрка. И хотя рациональное мышление в компании с совестью пытались это видение куда-нибудь отодвинуть или вовсе убрать, ни шиша не получалось. Наоборот, чем больше Юрка упирался, цепляясь то за морально-нравственные, то за санитарно-гигиенические причины, тем больше его тянуло к этой вредной Полине. Тем более что она, пока суд да дело, очень уютно прилегла к Юрке и грудками, и животом, и ляжку ему на колено забросила. Правда, все это было покамест упрятано в одежду и отделено от Таранова тела несколькими слоями материи, но осязалось вполне ощутимо.

Соответственно, Юркин «прибор» превратился в нечто бронебойное, и власть его над всем остальным организмом приобрела характер абсолютной монархии. То есть он стал командовать и головой, и руками, ногами…

Голова, в общем и целом, потеряла свою руководящую и направляющую роль. Она, эта самая башка, учащенно сопя носом, потянулась к Полине губами, а руки ухватились за то мягкое и податливое, что пока еще было упаковано в одежду. Полина тихонько хихикнула и жадно обвила Юрку руками, а заодно плавно повалилась на спину.

Целовались они недолго, потому что на это было жалко времени. Юркины руки получили команду добраться до нижней части Полины и принялись эту команду выполнять. То есть доставать ее из джинсов, рейтуз, колготок и трусиков, что было проделано с максимальной быстротой.

– Да не спеши ты так, сумасшедший! – бормотала из темноты Полина, но скорее с восхищением, чем с недовольством.

Таран уже собирался и собственные штаны снимать, но тут произошло нечто неожиданное: он хотел подтянуть к себе одеяло, но случайно ухватил за хвост Муську, которая в отличие от своей хозяйки проснулась, услышав шорохи по соседству, и насторожилась.

Всем известно, что представители семейства кошачьих жутко не любят, когда их дергают за хвосты. Муська тоже не была исключением и, злобно мяукнув, крепко полоснула Тарана своими острыми, как рыболовные крючки, когтями.

– Бля-al – вырвалось у Юрки от режущей боли, и сразу все желания вмиг отпали.

Нет, конечно, сам «прибор» не отвалился, но тут же сник, и власть в Юркином организме перешла к сторонникам морали и рационального мышления.

Кошка, которая ожидала ответных санкций типа пинка под зад, предусмотрительно упрыгнула с постели. Таран тоже соскочил на пол. Он ощущал кровь на тыльной стороне ладони и хотел поглядеть при свете, какие повреждения причинила эта рыжая лахудра.

Конечно, при всем этом получилось много шума, и проснулась Лизка, которая тут же спросила:

– А где Муська?

– Хрен ее знает, – прорычал Таран, – ты б ей когти подстригла, что ли!

Кое-как ему удалось найти на печке коробок спичек и зажечь свечку. Муськины когти слегка распороли кожу, и оттуда довольно сильно сочилась кровь. Юрка поступил по-собачьи: слизал кровь, а потом, вспомнив про ящик с водкой в сенях, сходил за пузырем и продезинфицировал ранку, а затем обвязал платком.

Полина в это время лежала на животе, укрывшись одеялом и отвернувшись от Лизки, которая тоже слезла с нар и искала Муську. Кошка, как видно, чуяла, что ей может попасть, и заползла под нары. Но Лизка ее все-таки нашла, обняла, поцеловала в носик и вновь забралась на постель, невинно спросив:

– Ну, и как у вас дела? Любовь состоялась?

– Ой, молчи ты, дура! – проворчала Полина. – Малым детям спать пора!

– У меня с твоей кошкой роман, – сказал Юрка с иронией. – Влюбилась, зараза, к Полине приревновала. Видишь, как царапнула?

– Она такая! – хихикнула Лизка, довольная тем, что и Тарану попало, и эта самоуверенная Полина с носом осталась. – Между прочим, ты нам вчера руки разбивал, помнишь? Так вот, мы спорили с ней… Точнее, это она поспорила, что ты ее ночью трахнешь…

– Лизка! – завопила Полина. – Заткнись, гадина!

– Вот еще! Ты же сама хотела спорить! Она, представляешь, меня выпороть хотела, если я проиграю. А теперь-то наоборот вышло!

– Ты правда на это спорила?! – строго спросил Таран, ощущая глубокий стыд оттого, что едва-едва не согрешил перед Надькой. Все его поведение казалось ему таким мерзким, что хотелось под землю провалиться. Собрался какую-то заразу дрючить, да еще в присутствии малолетки… Тьфу!

– Ну, спорила, спорила… – сердито проворчала Полина. – А что, если б эта кошка не подвернулась, ты бы отказался?! Вон, смотри, Лизка (тут Полина откинула одеяло), он уже меня раздел! И вообще, еще ночь не кончилась, понятно?

– Кончилась! – убежденно произнес Таран. – Никаких мелких хулиганств больше не будет. Одевай штаны и не свети на меня своим хозяйством. Я на все эти дела уже вот так насмотрелся.

– Подожди! – настырно прошипела Лизка. – Я ей десять горячих должна влепить! Она проспорила!

– Это ваши проблемы, – прорычал Таран, – тоже мне, садомазохистки нашлись недоделанные! Идите вон в сени или во двор и развлекайтесь, а я спать хочу.

– Ни фига! – заорала Лизка. – Она продула! Сама говорила, что меня в твоем присутствии лупить собирается! А я чем ее хуже?! Ишь, заюлила!

– Между прочим, – неожиданно спокойным тоном произнесла Полина, – я не отказываюсь. Проиграла так проиграла – такова судьба, значит. Ну что ж, секите меня как Сидорову козу!

И перевернулась на живот, вытянув в струнку довольно ровные полненькие ножки. Попка у нее тоже была ничего, белая, симпатичная, гладенькая. Свет от огарка ее чуточку порозовил, еще приятней смотрелась. Даже боль от поцарапанной руки резко ослабела.

Таран сразу понял, что этот маневр есть не столько покорность условиям пари, сколько хитрость, рассчитанная на то, чтоб снова возбудить его, Юрку. А Лизка, жаждущая справедливости, конечно, этого дела не поняла. И уже начала вытаскивать из джинсов ремешок.

– Вот что, – сказал Таран, подавляя в себе похабненькое желание поглядеть на то, как Лизка будет пороть Полину, – на все эти ваши споры предлагаю наплевать и забыть. Иначе я вас просто повыкидываю отсюда в сени, чтоб вы там свои страсти остудили. Нам, между прочим, завтра двадцать верст пешком идти. По снегу и с грузом. Да еще какая погода установится… Так что давайте спать. Ни Полина не проиграла, ни Лизка. Победила дружба!

Поскольку Таран произнес свою речь тоном не мальчика, но мужа, а угроза вылететь из теплой комнаты в холодные сени показалась вполне реальной, Полина торопливо залезла под одеяло и уже там, чтоб лишний раз не отсвечивать, привела одежду в порядок. И Лизка послушно забралась на нары, нежно обняв Мусеньку. Юрка задул свечу и заполз в свой угол, постаравшись подальше отодвинуться от Полины.

Однако теперь уснуть оказалось нелегко. Рука почти не болела, но покоя в душе не было. Таран все-таки на подсознательном уровне очень жалел, что у него с Полиной обломилось. И хотя он мог себя успокоить тем, что не поступился принципами и не изменил Надьке Веретенниковой, не дал этой бесстыжей Полинке поторжествовать над очень несчастной по жизни Лизкой, все же чувствовал себя малость ущемленным. Даже чуточку униженным.

Полина тоже не могла заснуть. У нее обломное настроение еще пущий дискомфорт создавало. Тем более что у нее никаких сдерживающих факторов, аналогичных Тарановой Надьке, вовсе не было. И особенно обидно ей было, что вот уже в который раз у нее не получалось с мужиками, которых она сама хотела. Давать тем, которые ей были в принципе до лампочки, ей приходилось уже не раз. Особенно с тех пор, как братец Костик свел дружбу с командой Зуба.

Подлец он, конечно, а не брат. Знал ведь, зачем Зуб пожелал познакомиться с его сестренкой. Да, привез туда, где была веселая компания и очень простые, без условностей отношения. Как раз такие, о которых Полина мечтала, когда поступала в университет шесть лет назад. Однако там ей пришлось на всяких сейшенах и тусовках либо слушать сплетни о жизни рок-групп, либо общую пургу накурившихся однокашников, либо зануднейшие разговоры о политике, если доводилось попасть в компанию слишком умных. А ей очень хотелось побеситься от души. И вот когда оказалось, что диплом уже получен, а лучшие годы прошли впустую – Полина, идиотка, философский факультет окончила, после которого надо днем с огнем работу искать или сразу же свою идеологию обосновывать и партию создавать! – Костик пригласил ее как раз туда, куда ей так хотелось попасть. Ребята простые, здоровые и очень ловкие. О том, что они еще и бандиты, Полина догадалась немного позже. Когда ее уже и Зуб, и еще с десяток братков перепробовали, а Костик еще и сбытчицей наркотиков сделал. Ну а потом задолжал и довел Полину до того, что ей пришлось еще одно противозаконное дело проделать, чтоб пять тысяч баксов заработать. Но все равно он погиб. Хоть и подлец, но все-таки жалко.

И вдруг Таран подворачивается – крутой супермен, Микки Рурк прямо-таки! – хоть какая-то отдушина для чувств. Ведь уже еще чуть-чуть – и улегся бы! А тут эта вшивая кошка – и на тебе, замах пропал. Полина с досады аж взвыть захотела, когда все это по новой передумала и пережила.

Лизка, отвернувшись от Полины и нежно поглаживая кошку, свои переживания переваривала. У нее, конечно, была некоторая радость оттого, что Муська этой вредине Полинке насолила, но ведь не подвернись кошка Тарану под руку – все бы совсем не так вышло. Конечно, налупить себе задницу Лизка не позволила бы – это уж дудки! Она бы скорее пристрелила эту подлюку. Да и Юрка бы защитил, наверно. Но ведь все-таки он соблазнился на эту толстую! (Лизке все, кто чуток полнее ее, тростиночки, казались толстухами.) И не позволил Лизке ей всыпать – пожалел, значит…

Но была у Лизки и еще одна – сверхтайная, глубоко запрятанная, но очень сильно ощущавшаяся ею досада. Оттого, что тайное желание подсмотреть, как ЭТО бывает, не реализовалось. Даже то, как Таран с Полиной начали обниматься и как он ее раздевал, – проспала.

В общем, так они лежали рядком и переживали каждый свое. Только кошка Муська, пригревшись у Лизки под боком, спала без каких-либо душевных волнений и тревог, с чувством честно исполненного долга перед хозяйкой, если, разумеется, кошкам такое чувство присуще.