Текст книги "Какая она, победа?"

Автор книги: Леонид Дядюченко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 16 страниц)

восторг, зависть и не в меньшей мере чувство тревоги: как-то они

приземлятся, эти ребята, ведь, по отзывам самих парашютистов, площадка на

6100 куда меньше и неудобней, чем предвершинный гребень на 7100!

Самолет исчезает. Сейчас наконец-таки совершится самое главное. Но

пока ничего не происходит, а связи с самолетом нет. Группа Курочкина

выходит на вершину и чуть поодаль и ниже видит оранжевый посадочный

крест, у которого томится группа Валентина Божукова. Полная

неопределенность. Время к полудню, а самолета не слышно, неужели он

улетел в Фергану? Да и в самом деле, сколько же он может находиться в

воздухе?

Площадка выбрана большая – шестьсот метров в длину, триста в

поперечнике. Ближе к вершине ее ограничивает гряда заснеженных скалок,

но в общем места достаточно. Погода? Погода сносная, солнечно, хотя

первые облачка, столь обычные в горах во второй половине дня, уже

появились. Тем более надо бы поспешить!

А самолета нет. Посидели у вершинного тура, у скульптурных

изображений Ленина, занесенных сюда во время прошлых альпиниад,

обсудили создавшееся положение. Неужели прыжка на 7100 не будет? Но

если он не состоится сегодня, значит, его не будет вовсе, альпинисты тоже не

могут долго находиться на вершине, пора вниз! На исходе продукты,

148

кончается бензин, а без встречающих прыжок невозможен. Неужели вся

подготовка, все хлопоты и волнения впустую?

Часть группы Гены Курочкина пошла на соединение с основным

отрядом встречающих – группой Божукова. Остальные начали спуск в

сторону Запятой. Пошел вниз и Балинский. Когда вершина скрылась за

перегибом гребня, неожиданно возник гул самолета, промелькнули два

пристрелочных парашюта. Но за ними ничего не последовало, во всяком

случае, спускающимся по Запятой показалось именно так. Дошли до лагеря

6800, переночевали, утром возобновили спуск. Где-то между шестью и пятью

тысячами заметили показавшуюся в стороне фигурку слаломиста. Тут

вспомнили, что Валентин Сулоев брал с собой наверх лыжи, намереваясь

продемонстрировать эдакий сверхгигантский слалом прямо с пика Ленина.

Недоброе что-то было в той поспешности, с которой он промчался далеким

склоном. Но только в лагере 4200 Балинский узнал о том, с какой вестью

спешил в штаб экспедиции Валя Сулоев.

ГРУППА ЗАХАРОВА. ВЕРШИНА

В лыжных гонках на пятьдесят километров, в которых альпинисты

«Буревестника» оспаривали между собой право быть зачисленными в состав

Памирской экспедиции, Леша Шиндяйкин был третьим. И он надеялся, что

уж на этот раз будет выглядеть на пике Ленина не хуже других, а если

обстановка позволит, то побывает и на вершине. И поэтому, как только

экспедиция прибыла под пик Ленина, на поляну Ачик-Таш, как только

начались первые акклиматизационные выходы, «док» Шиндяйкин

отправился с одной из групп делать заброску. Далеко, однако, не ушли, их

догнал вертолет, из кабины сбросили вымпел. Даже без записки догадались

– это Галкин. Тимофеевич требовал немедленно вернуться в базовый

лагерь: в Ачик-Таш прибыли молодые армейские спортсмены-парашютисты,

и их надо было выводить на 6100.

149

Такого столпотворения в экспедициях «Буревестника», пожалуй, еще

никогда не было. Парашютисты и шоферы, повара и радисты, а какими

странными, «нетутошними» казались подтянутые по всем уставным статьям

фигуры офицеров, мелькавшие среди бородатого воинства альпинистов,

щеголявших кто в пуховках на голое тело, кто в шортах с войлочными

заплатами на «пятой точке» – теплей сидеть. Впрочем, это была внешняя

расхристанность. Над перенаселенной поляной Ачик-Таш дружно реяли

вымпелы армейских спортсменов и «Буревестника», объединенное

командование уточняло детали совместных акклиматизационных выходов, а

в докторской палатке Леша Шиндяйкин и его коллега Олег Сорокин

орудовали фонендоскопами, заглядывали в носоглотки, что по отношению к

молодому, отборному, тренированному народу, казалось совершенно

излишним и даже смешным делом. Но вот обнаружена у одного ангина, у

другого катар, а с ангиной наверх нельзя. Ребятам не верилось, они умоляли

со слезами на глазах. Так силен был общий порыв совершить прыжок на

Памир, что угроза отстать от своих из-за какой-то презренной простуды

казалась парашютистам непоправимым несчастьем. Конечно, едва ли кто до-

подлинно представлял, что ожидало их на горе. Но усомниться в

решительности этих людей было нельзя. Кстати, у доброй трети из них

подошло время демобилизации, долгожданной поры возвращения по домам.

И что же? Ребята подали командованию рапорт с просьбой продлить им для

участия в экспедиции срок службы. Это ли не стоит прыжка?

Шиндяйкин в восторге от знакомства с таким народом. Тем более что

приезд армейцев означал еще и появление мощного футбольного соперника.

Несколько вечеров поляна Ачик-Таш сотрясалась от жарких баталий на

первенство «Крыши мира», которые по своему темпераменту и

результативности вполне могли бы затмить иные матчи и команд класса «А».

Еще большей симпатией к парашютистам доктор Шиндяйкин проникается во

время происшествия на 5200, когда армеец Коля Матвеевич провалился в

трещину и простой тренировочный выход тотчас превратился в сложные

150

спасательные работы.

Ничего необычного в этих работах для альпинистов, конечно, не было,

но для людей, впервые оказавшихся в высоких горах, парашютисты

действовали совсем неплохо. Это-то и настраивало Шиндяйкина на

торжественный лад: отличный народ!

Прошло несколько дней, и «док» Шиндяйкин вновь шел наверх, в

третий раз за эту экспедицию. Он поднимался с группой Жени Захарова,

чтобы на плато 7100 присоединиться к отряду встречи парашютистов. Они

благополучно поднялись на Раздельную и ночь с 26 на 27 июля провели на

7000. Утром встали рано. Вершина казалась совсем близкой, но побывать на

ней хотелось прежде, чем начнется выброска. Как бы удачно ни прошел

прыжок, а хлопот прибавится, станет не до восхождений. Тем более врачу.

Это уж «док» Шиндяйкин знал точно.

Собственно, идти на вершину ему необязательно. Более того, он должен

быть на площадке, ибо самолет мог пожаловать в любое время. Но как

лишить себя возможности побывать на пике Ленина, если от вершины отде-

ляют буквально считанные метры! Очень близко! Как хочется испытать себя

на семи тысячах, знать не понаслышке, а самому преодолеть этот

психологический барьер, о котором так много говорят альпинисты, – рубеж

семи тысяч! Это важно для него как для врача. Но ведь он еще и альпинист.

И он прекрасно себя чувствует!

Шиндяйкин выходит вперед. Наст хорошо держит, ноги почти не

проваливаются, «док» сразу отрывается от группы и так резво, что Захаров

забеспокоился. Он кричит, требуя, чтобы Шиндяйкин немедленно вернулся.

Это приказ.

«Док» согласно машет рукой и. . усиливает темп. Потом он скажет, что

не понял Захарова, подумав, что тот просит поспешить с возвращением уже

после вершины. Но, конечно, он отлично понял Захарова. Наверное, со

стороны его рывок и в самом деле выглядел эдаким психозом, приступом

эйфории. Но у него нет никакого приступа. Все четко. Надо успеть побывать

151

на пике до выброски, успеть вернуться к площадке.

Буква Т выложена из ярких полотнищ парашютного шелка. Шелк

пламенеет на снегу, как праздничное украшение, и все немного возбуждены,

поглядывают наверх. Самолет уже здесь, он появляется и исчезает, но пока

занят выброской на 6100, так что время сходить к туру у Шиндяйкина еще

есть.

По высоте остается сделать не более трех десятков метров. Но как

обманчива эта близость, этот бесконечный гребень, каждый взлет которого

невольно принимаешь за вершину. А это не вершина. До нее еще целый деся-

ток таких же взлетов, и это может вывести из себя кого угодно. На вершину

Шиндяйкин врывается, как на вратарскую площадку, и, не отдышавшись,

тотчас принимается щелкать фотоаппаратом. Он спешит. Он снимает вер-

шинный тур. Ребята у тура. Снимает барельефы Ленина, снимает панорамы

на юг и север, запад и восток, сует аппарат ребятам, чтобы они сняли и его на

первом в жизни семитысячнике. Он счастлив! И эту радость не может

омрачить даже предстоящее объяснение с Захаровым. А ведь наверняка

попадет. И крепко!

Теперь вниз. Но это просто. На площадке Божуков, Путрин, Петрук,

другие ребята – весь спасотряд. По-прежнему солнечно, лишь кое-где на

фирновых полях стынут тени невидимых на фоне белизны облаков. С шур-

шанием ожил на снегу шелк креста. Он казался очень безобидным, этот

ветерок, но, когда появился самолет и бросил пристрелочные, их снесло за

площадку, за перевал, куда-то на южные склоны. Связи с Петриченко не

было, и о том, что намерены были делать там, на самолете, можно было

только гадать.

Самолет появился вновь над площадкой в 13.30 местного времени, когда

его уже почти не ждали. Как-то буднично, разом он высыпал в небо десять

цветных точек, и чем ниже они спускались, тем отчетливей становилось

видно, что десант уходит за крест. Парашютисты быстро скользили за

перевал, за гребень южного склона. Казалось, что они просто не видят ни

152

креста, ни встречающих и что, если окликнуть их, докричаться до них, они

тотчас повернут, исправят ошибку, и все будет хорошо и здорово, как тогда,

год назад, на фирновом плато. Но изменить, предпринять что-либо было уже

нельзя.

Доктор Шиндяйкин находился чуть поодаль от креста, у палаток

ночевки. Здесь лежал рюкзак с медикаментами, и это было первое, о чем он

подумал в ту минуту. С верхней кромки скал по склону катился человек чуть

ли не кубарем. Это был Прокопов.

– Кто-то разбился! – прокричал сверху Егор Кусов.

Шиндяйкин выволок из палатки свой рюкзак и двинулся вслед за

ребятами.

ГРУППА ЗЫКОВА – БОБРОВА. ПОЛКА 6100

Едва ли когда руководителю альпинистской экспедиции приходилось

решать столь сложные по организации задачи, нежели те, что взвалил на свои

плечи Виктор Галкин. Высотная экспедиция – дело само по себе чрезвы-

чайно хлопотное, здесь же действия альпинистов надо было тщательнейшим

образом увязать с выброской десанта на 7100, с десантом на 6100, с

действиями армейских альпинистов Рацека и Артюхина, которые должны

были встретить парашютистов на 6100, с экипажами самолетов и вертолетов,

с военным командованием, чьи подопечные принимали участие в памирском

эксперименте. Наверное, это было самым трудным – добиться полной

слаженности действий. Чего-то вовремя недовезли парашютистам – от-

срочка. Непогода сломала график альпинистских выходов – еще отсрочка.

А тут буквально за несколько дней до выброски где-то в горах пропал

самолет местной авиалинии, и все вертолеты были брошены на поиски.

Галкина ждали в базовом лагере, а он все эти дни «выбивал» вертолет и в

конце концов вынужден был добираться машиной вкруговую, через Ош,

потеряв еще целые сутки. Ему бы отлежаться денька два, отоспаться, но где

153

они, эти два дня? Сразу наверх!

С тех пор как число побывавших на пике Ленина стало выражаться

трехзначными цифрами, восхождения на эту гору стали восприниматься как

нечто обыденное и простое. И к самой вершине появилось несколько снисхо-

дительное отношение, тем более что о неудачах как-то не принято особенно

вспоминать. Да и не так уж было много этих неудач. На счету любого

городского перекрестка куда больше жертв, чем у этого семитысячника. И

все-таки главная вершина Заалая оставалась и остается достаточно трудным

испытанием для любой группы, а каждое восхождение может дать на этот

счет убедительные примеры.

Кандидат

в

мастера

спорта,

инженер-механик

научно-

исследовательского института Володя Бобров должен был вместе с Юрием

Зыковым, Виктором Горячем и Александром Александровичем Поздеевым,

проректором Пермского политехнического института, подняться на «полку»,

как называли альпинисты выбранный для приземления десанта пологий

уступ склона на 6100. Надо было затащить туда полотнища парашютного

шелка, выложить из них посадочный крест, затем идти на вершину. А

Галкина не было. Они ждали день, другой, третий, потому что выходили

первыми и надо было уточнить кое-какие вопросы. Понятно, что отсутствие

руководителя в канун решающих событий отнюдь не способствовало

хорошему настроению. А тут еще погода! На редкость капризная,

неустойчивая, то дождь, то снег, и так изо дня в день. И холод! Даже в

базовом лагере, на Луковой поляне!

А идти надо. Не без труда, медленно поднялись на полку, переночевали,

выложили крест. К вечеру 25-го числа были на 6800, встали на ночевку. В

сумерках неожиданно появился Борис Соустин. Его трудно было узнать. Он

ввалился в палатку, чуть не перевернув примус. На его лице белела корка

льда.

– Там... Виктор. Помогите ему.

Полнейшая неожиданность! Галкин? Здесь? Откуда? Бобров надел

154

кошки, взял еды, спустился к Галкину. Виктор не дошел до палаток метров

сто. Он сидел на рюкзаке, вымотанный до предела, но крепкий чай, горячая

еда помогли собраться с силами. Потихоньку уже в полной темноте

добрались до палатки. Но ведь палатка, даже высотная, это все-таки только

палатка. А отдых на 6800 – это относительный отдых, подчас он забирает

^ил больше, чем, казалось бы, дает. Утром не смог продолжать подъем

Виктор Горяч. У него странное сомнамбулическое состояние. Отказался от

подъема на вершину и Галкин. Что удивительного! За один день они с

Борисом Соустиным поднялись из базового лагеря сразу на 6100. Еще за день

– на 6800. И это после ферганской и ошской жары, после изнурительной

беготни, нервотрепки последних дней! Все имеет свой предел. Возможности

человеческого организма тоже. Тимофеич, однако, говорит, что вполне мог

бы продолжать восхождение, но на пике Ленина он бывал и прежде, а теперь

его больше волнует десант на полку 6100 и что он должен быть там.

Остальные пошли на вершину. В полдень сидели у тура и к вечеру

спустились к палатке. Намерзлись, да так, что временами ног не чувствовали,

особенно на Запятой, где был сильный ветер. У Володи Боброва шекльтоны

промокли, пришлось поднажать, хотя спешить было особенно некуда:

спускаться ниже 6800 в этот день не имело смысла.

В палатке было тихо. Горяч так и не просыпался. Галкин, вернувшись

после попытки все же подняться на вершину, тоже спал. Борис Соустин

занимался стряпней. Странное состояние у Вити Горяча. Аппетит, пульс,

температура – все в норме. И. . полное безразличие, апатия, нежелание

двигаться. . Утром 27 июля не знали, что и делать. Человек спит. В любом

положении. Пробовали вести, не получается. Потом упаковали в спальный

мешок, стали спускать. А Горяч спит.

Спустились на 6100. Там догорали дымовые шашки, стлался дым, на

жестком снегу ярко выделялись сине-красные купола парашютов. Армейцы

обнимались, размахивали шлемами: парни праздновали свою победу. Кто-то

из офицеров группы встречи приказал заняться укладкой парашютов, и

155

Галкину пришлось вмешаться, отменить под свою ответственность этот

приказ:

– Всем вниз. Немедленно. Не теряя ни минуты.

Да, поздравлять друг друга с победой можно только внизу. Хотя и было

с чем поздравить. Особенно Леонида Асаенка и Бориса Михеева. Во время

прыжка Леонид попал в стропы парашюта товарища, и оба купола стали гас-

нуть. Казалось, молодых десантников уже ничто не спасет. И вот тут в

отведенные ему судьбой доли секунды Асаенок проявляет редкое

самообладание. Он отцепляется от своего парашюта, камнем летит вниз,

обгоняет в воздухе Бориса Михеева и только тогда, уже у самого склона, рвет

кольцо запасного парашюта. Спасены!

Все-таки и на 6100 ветер был не из слабых, парашютистов разбросало.

Кого-то на склон, а кого и к самому краю полки, обрывающейся в пропасть.

Но все обошлось, если не считать того, что в момент приземления сержант

Виктор Датченко ушиб колено. Словом, капитан Георгий Таинас,

руководивший прыжком тридцати шести, мог быть доволен своими

питомцами. А теперь вступали в силу законы альпинизма. И им следовало

безоговорочно подчиняться.

–Вам что, жить надоело? Почему сели? Подъем! Вниз! Вниз!

Подтянись! Кто там ест снег?

ФЕРГАНА. НАКАНУНЕ

26 июля группа Петриченко должна была сбросить на вершину

грузовую платформу. С одной стороны, репетиция. С другой, баллоны с

кислородом и ферганские фрукты лишними на семи тысячах не будут.

Самолет круто полез вверх, вдавливая людей в ребристые, расположенные

вдоль бортов скамейки. Земля запрокинулась, словно кто-то переворачивал

пластинку, в мгновение ока меняя дымную мозаику Ферганы на студеную

дикость Памира, головокружительную до звона в ушах. Натянули кисло-

156

родные маски. Теперь о высоте напоминал разве что иней на стеклах

иллюминаторов. Парни переходят с места на место, насколько хватает

шланга, стараясь увидеть как можно больше. Вот он, Заалайский хребет!

Створки люка медленно поползли в стороны, обожгло холодом, ворвавшимся

в громадный, во все самолетное брюхо, проем, зрелищем подрагивающей,

испещренной облачными пятнами бездны, ослепительно ярким и резким, как

автогенное пламя. Парашютисты подтянулись к проему. Они расположились

над самым обрезом, чуть ли не свесив ноги. Самолет покачивает, рамка

проема скользит то вверх, то вниз, а в этой сумрачной раме с темными

силуэтами людских фигурок морскими волнами взлетает и опадает без-

молвный шквал фирновых волн, ледовых сбросов, черных скальных круч,

расчерченных вдоль и поперек мертвенно-белыми полосами снегов.

Немыслимо, что кто-то может по своей воле встать и шагнуть с

восьмикилометровой высоты в этот замерший в предельном напряжении

мир, в котором нет и не может быть места ничему живому.

–Где площадка? – спрашивает кто-то у Томаровича.

Кричать приходится изо всех сил, но Томарович понимает. Он

утвердительно тычет пальцем куда-то вниз, но там ничего нет, кроме

головоломных всплесков льда и скал, начисто исключающих саму мысль о

каких-либо экспериментах с парашютом.

–Нормально. Хорошая площадка!

Вот теперь ее видно. Белое плечо предвершинного гребня, помеченное

оранжевой точкой альпинистской палатки. Рядом два крошечных красных

восклицательных знака – это фигурки альпинистов. Они то ли стоят,

наблюдая за полетом, то ли идут – сверху не разглядеть.

Круг. Еще круг. Еще и еще круг. Гора Раздельная, пик Ленина, перевал

Крыленко. Гора Раздельная, пик Ленина, перевал Крыленко. . Еще заход.

Выпорхнул и унесся вдаль первый пристрелочный парашют. Ну что же,

пора?

Еще пристрелка. Дрогнула и пошла вниз тяжелая платформа. Она

157

удалялась по направлению к вершине с такой скоростью, словно ею

выстрелили из огромного орудия. Вот мелькнул вытяжной купол. Вот

вспыхнул основной. Но он тотчас опал, стал неразличим на фоне гор, а

темный прямоугольничек платформы с лета ударил в крутой склон ниже

вершинного карниза и словно взорвался, взбив к небу столб снежной пыли.

Что-то случилось. Да, это неудача. Петриченко у переговорного

устройства, о чем-то советуется с экипажем. Разворот, машина снова идет к

вершине.

Хорошо различимо место падения, след небольшой лавинки, вызванной

ударом платформы. Видны даже воронки от разлетевшихся в разные стороны

кислородных баллонов. Груз пропал. Альпинистам туда не подобраться.

Створки люка закрываются, самолет ложится на обратный курс. Все молчат.

Вечером ребята выбираются в город, неподалеку от гостиницы

встречают Томаровича.

–В аптеку ходил, – коротко пояснил Слава, показывая облатку с

анальгином, – вдруг на семи тысячах голова заболит...

«ДЕРЖАТЬ НЕРВИШКИ В РУКАХ»

27 июля 1968 года. Поднялись рано, еще затемно, даже дежурную

пришлось будить, чтобы она выпустила из гостиницы. У знакомой стоянки, у

готового к отлету Ан-12 людно и шумно. То и дело подкатывают машины.

Чуть поодаль в длинную шеренгу строятся участники прыжка на 6100 —

молодые армейские парашютисты.

Встает солнце. Руководитель парашютной части Памирской

комплексной экспедиции А.А. Петриченко вызывает на построение свою

команду. Мастера, заслуженные и почетные мастера международного класса,

неоднократные чемпионы и рекордсмены, воспитанники ДОСААФ, сборной

Союза, они стояли перед Сашей Петриченко и, щурясь от бившего прямо в

глаза солнца, слушали его минутную речь по поводу того, что им предстояло

158

осуществить.

– Что может быть? При подходе к земле резкий ветер. Ну держать

нервишки в руках. Одеваемся в самолете. Все, кажется?

Щелкают затворы фотоаппаратов, верещат кинокамеры. По трапу

поднимается Томарович, исчезает в проеме люка. В самолете тесно – одних

парашютистов сорок шесть человек. А еще вспомогательная группа, еще

журналисты и кинооператоры со своей техникой – под завязку! Последние

минуты перед отлетом. Кто сдержанно спокоен, кто весел и оживлен, кто

заметно взволнован предстоящим испытанием. Не находит себе места самый

младший из десятки – Валя Глагольев. По-прежнему улыбчив и невозмутим

Саша Сидоренко. Очень озабочен Слава Томарович. Да и вся пятерка

испытателей очень занята, ведь это их техника будет работать! Они цепляют

карабины вытяжных фалов парашютной системы, присоединяют

кислородное оборудование к бортовой сети, вновь и вновь проверяют

крепления контейнеров, с которыми совершат прыжок молодые

парашютисты, они переживают за каждого куда больше, чем те сами

переживают за себя. Нервничает экипаж. Кто-то рассказывает, что в

окнах квартиры командира корабля Владимира Денисова всю ночь горел

свет. Что ж, может, так и было. Ведь от того, с какой точностью нажмет на

кнопку штурман Дмитрий Розенко, во многом будет зависеть жизнь людей. .

Самолет ушел в небо, а те, кто провожал, поехали в опустевшую

гостиницу. Чем-то занимались. Куда-то ходили. На улицах Ферганы

плавился асфальт, и трудно было представить, что совсем рядом, в тридцати

минутах лету, под ногами альпинистов скрипит снег. Зашли на какой-то

кинофильм. Умышленно долго, не глядя на часы, сидели в чайхане.

Смотрели, как люди пьют чай. Безмятежно смеются. Вокруг ничем не

омраченное, мирное бытие, с которым так трудно увязывается волнение тех,

кто только что проводил в небо товарищей. Потом они возвращаются в

гостиницу. Там все без перемен, о самолете ничего не известно. Только к

вечеру, когда никто не знал, что и думать, в гостинице появились усталые

159

кинооператоры и все те, кто находился с парашютистами до самых

последних минут. Итак, выброска десанта на пик Ленина произведена. На

6100 все в порядке, с ними связались, но с самой вершиной связь наладить не

удалось. 7100 молчит. На вершине видны люди, но что там происходит, не

понять. Летали, пока не сожгли горючее, так что вернулись на нуле. Надо

ждать.

Так прошел день, второй, третий. Самые непонятные радиограммы.

Передали, что базовый лагерь просит семь пар чистого мужского белья —

вот и думай.

Но все верили, что все нормально, так надеялись на это!

Неожиданно в гостинице появились Саша Петриченко и Эрик

Севостьянов. Все бросились к ним в номер и видят их, почерневших от

солнечных ожогов, а больше от тяжести, которую они принесли в себе.

– Ребята погибли, – только и сказал Петриченко, – вот...

ПРЫЖОК НА 7100. ПЕТРИЧЕНКО

С 6100 была связь. Там сидел Галкин. Он подтвердил, что выброска

завершилась полным успехом и что теперь его беспокоит только скорейшая

эвакуация в базовый лагерь и, конечно, прыжок на 7100. Тут Галкин предло-

жил отказаться от прыжка. Он сказал, что был на 6800 и там, наверху,

сильный ветер. Петриченко опасений Галкина не поддержал. Возможно, на

6800 и есть сильный ветер, а вот на 7100 появился крест, его хорошо видно, и

у команды нет веских оснований так просто отказаться от задуманного. Он

подозвал к себе Томаровича, они перекинулись несколькими ^словами, и

Томарович утвердительно махнул рукой.

Самолет ушел вниз, в Алайскую долину. Здесь, на пяти тысячах,

парашютисты перешли в гермокабину и переоделись. Настал их черед.

Самолет вновь забрался на восемь тысяч, все заняли свои места. Вспыхнул

сигнальный плафон, раздвинулись створки люка, и они пошли. Бочком один

160

за другим, как и сидели на ленте десантирующего устройства, с интервалом в

ноль две десятые секунды. Кто обернулся, кто сделал жест, чтобы вот так, с

приветственно поднятой рукой, и остаться в тех немногих кинокадрах,

которые находящимся на борту кинооператорам удалось снять. Прокопов. .

Севостьянов... Юматов... Мекаев... Томарович... Глагольев... Морозов...

Чижик... Сидоренко... Петриченко...

Такая была спокойная уверенность в своих силах, в благополучном

исходе, что Эрик Севостьянов, оказавшись в воздухе, прежде всего вытащил

фотоаппарат и принялся фотографировать Прокопова, который шел чуть

впереди и ниже. Потом этот снимок обошел многие газеты и журналы —

темно-синее небо и желтый купол с темной человеческой фигуркой,

погружающейся в белую кипень рваных облаков и снежных вершин. . Где-то

там, впереди, должна быть площадка. Эрик глянул вниз и неожиданно увидел

площадку прямо под ногами, так что попасть на нее было уже невозможно.

Сильный боковой ветер, раскачивая купол, нес на скалы. . Прямо на скалы.

Теперь вся надежда была на белевшие кое-где снежные пятачки, но как на

них попасть?

«Уже приготовился к приземлению, – рассказывал в своих заметках

Эрнест Севостьянов, – но вдруг ветер, упираясь в гребень, бросил мой

купол почти под 90 градусов. Едва успел среагировать и вынести ноги

вперед, как налетела земля. Удар. Тут же перевернуло через голову, и я

покатился по склону, а надутый ветром купол тащил поперек гребня.

Пытался отцепить замки и отсоединить купол, но руки бились о камни, снег

залеплял глаза. . Трудно было что-то сообразить. Перед глазами мелькнула

пропасть. В какую-то долю секунды все же удалось отцепить замки. В этот

момент остановился, упершись о последний выступ склона...

Где мои товарищи? Что с ними?»

. .Капитан был тяжелей всех и потому прыгал последним. И едва

вылетел, едва «раскрылся», едва появилась возможность оглядеться вокруг,

сразу понял, что на площадку он не попадет. Первым шел Прокопов, но и тот

161

мог угадать лишь на самый краешек, впритирку, а всех остальных сносило

еще дальше, за гребень южного склона, на предвершинные скалы. Ребята

пытались тормозить, сбить скорость, еще не видя, что все эти попытки беспо-

лезны. Еще более безнадежным казалось положение у него самого, у

Петриченко.

– Ну, Сан Саныч, на этот раз тебе не выкрутиться, – сказал себе

капитан. Он привык вот так разговаривать с самим собой, когда больше не с

кем разговаривать и когда приходилось туго. А сейчас было именно так.

Было жутковато. Гора надвигалась с такой скоростью, будто он мчался на

мотоцикле, чтобы столкнуться с ней лоб в лоб.

Петриченко не тормозил. Осталось попытаться превратить ветер из

врага в союзника и перемахнуть через вершину. Правда, по ту сторону нет

альпинистов и, чтобы выйти к ним, придется тащиться через гору, но об этом

ли сейчас думать?

Теперь он ребят не видел, потому что шел к ним спиной. Боковым

зрением заметил, что неподалеку пристроился Сидоренко, еще ближе

оказался Морозов. Скалы проносились так близко, что хотелось поджать

ноги. Еще бы! Ветер до двадцати метров в секунду, откуда он взялся? Нет,

все это ничуть не походило на то прошлогоднее парение над Памирским

фирновым плато, когда впору было петь, дурачиться, до того они были

счастливы, до того были прекрасны, щедры и горы, и солнце, и весь мир, —

все не то!

Едва заметил, что пронесся над пиком. А ведь возвращаться пешком!

Внизу круто обрывающиеся волны снежных карнизов, снежных подушек –

надо приземляться. Лучшего может и не быть. Развернул купол, чтобы

встретить склон ногами, с лета пробил наст. В то же мгновение отстегнул

парашют, тот зашелестел, заструился в пропасть, исчез. Все. Живой!

162

Лагерь на Фортамбеке. Лавина с Трамплинного ледника

Сан Саныч

163

«Мы совершили прыжок на Памир!»

Памирское плато… Однако, можно и одеться!

164

Начальник экспедиции Галкин.

Командир корабля Казанков

Ребро «Буревестника». Спускают Бессонова

165

«Док» Шиндяйкин

166

Прыжок.

Полка 6100. Все в порядке

167

Большая Саук-Дара. «Спасаловка».

Заалай. На подходах к пику Ленина

168

Вот они, все вместе, и Саша Сидоренко с ними!..

169

Снежный купол на 6900. Впереди пик Коммунизма.

170

Лев Евгеньевич Опуховский.

171

Южный Иныльчек. Пик Хан-Тенгри.

172

Ак-Сай. Пик Свободной Кореи.

Анатолий Овчинников. Игорь цельман

173

Сквозь ледопад.

174

Победа. Северное ребро.

175

Женя Стрельцов. Володя Кочетов.

Лагерь на 7200. Завтра штурм

176

Последние метры.

Вершина! Содрать лед с ресниц да оглядеться!

177

До будущей горы!

178

Снял запасной парашют. Рассчитанный только на продолжительность

прыжка запас кислорода подходил к концу, и надо было попробовать

спуститься к контейнеру. Контейнер врубился в склон метрах в тридцати-

сорока, не больше. В контейнере жизнь. Там ледоруб, рюкзак и, главное,

двадцатикилограммовый баллон с кислородом, которого хватит на восемь

часов. Но как они тяжелы, эти тридцать метров! Он одолел их лишь с

несколькими привалами. А когда дополз до фала и подтянул контейнер к

себе, обнаружил, что без ножа открыть его не сможет. А нож в запасном

парашюте. Пришлось идти за ножом. И снова к контейнеру, превозмогая и

слабость, и шум в ушах, и апатию – ни о чем не думалось. Только и отпе-

чаталось в сознании – ракета! Кто-то садил в небо ракеты. Одну за другой.

Потом догадался – Сидоренко. Значит, судя по всему, тезка цел. Что с

другими?

Добравшись до кислорода, Петриченко почувствовал себя готовым к

действию. Пристроил баллон в рюкзак, Двинулся к вершине. Еще раз

подумал об альпинистах. Как они тут ходят? Без кислорода? Чем живы?

Казалось, он и двухсот метров не пролетел за гребень, все длилось считанные

секунды, а вот теперь, чтобы выбраться наверх, ему понадобится несколько

часов. Разболелась нога. Наверное, он все-таки повредил ее при

приземлении. Хорошо еще, что есть ледоруб, можно опираться.. Как у

Сидоренко? Все ли ладно? Где Морозов? Он ведь летел совсем рядом? Где

альпинисты? Почему его никто не встречает? Его же видят, вон они, ребята!

Они ходят чуть ниже вершины среди присыпанных снежком скалистых

гряд... Что они там делают?

Наконец кто-то направился к нему. Это Божуков и Петрук. Саша сказал,

что там, откуда он пришел, на юго-восточном склоне были видны ракеты. Не

Сидоренко ли? Божуков и Петрук тотчас же начали спускаться на юго-

восток. Но теперь Петриченко был не один. Его сопровождали Сулоев и

Захаров.

Пошли к вершине. Через нее надо было перевалить. Как ликовали год

179

назад, почувствовав под ногами хрустящую твердь фирнового плато, с каким

упоением переживали свою победу! Теперь только подумал: «Вот это и есть

вершина?» И пошел дальше. Ветер бил в лицо, маска обмерзла, и дышать

было трудно. Еще трудней было сжиться с тем, что произошло.

В час ночи спустились к палаткам на 6800. Саше ночной отдых сил не