Текст книги "Какая она, победа?"

Автор книги: Леонид Дядюченко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 16 страниц)

131

«МЫ СОВЕРШИЛИ ПРЫЖОК НА ПАМИР!»

Вечером накануне прыжка парашютисты сходили в кино. Как и было

обещано, им показали художественный фильм про альпинистов «Вертикаль».

Песни понравились, альпинистско-киношные страсти не очень. Но два часа

за этим занятием все же прошло. Ну а что делать дальше? Куда себя деть,

если все мысли только о прыжке, а думать о нем уже невмоготу?

Вечером приказали себе спать. Ведь неизвестно, когда теперь вернутся

они к нормальному человеческому бытию и как пройдет первая в их жизни

ночь на «Крыше мира».

Утром заставили себя плотно позавтракать. Опять-таки про запас, ведь

неизвестно, когда снова придется сесть за стол, а через час вылет. А еще

через полчаса они окажутся над плато, О, теперь у них есть опыт. Весь

костюм – плавки и. . подтриконенные ботинки. Все остальное будет надето

по мере набора высоты. Вид, конечно, дикий, тем более в кабине громадного

транспортного самолета. Бортмеханик ворчит. Трикони, вот с чего он не

сводит глаз. Имей он право, он запретил бы принимать на борт пассажиров в

такой обуви, эдак и от машины ничего не останется!

Одеваться начали на пяти тысячах, поостыв от свирепого аэродромного

пекла. И только облачились в свои комплексные альпинистско-парашютные

туалеты, как вспыхнул сигнальный плафон, поползли в стороны створки

люка, и в лица, слепя глаза, полыхнул неистовый свет сверкающих на солнце

поднебесных снегов. Но вот глаза привыкли, вот узнали заснеженную

черепицу пика Коммунизма, вот закачалось на гребнях гор белое блюдце

плато, помеченное оранжевой искоркой креста. Крест! Все в порядке, крест!

И рядом искорки поменьше, оранжевые, синие, желтые – это палатки,

альпинисты в пуховых костюмах, можно прыгать.

Первый пристрелочный улетел в пропасть к югу от площадки.

Второй, брошенный с поправкой, приземлился метрах в трехстах от

центра круга.

132

Третий заход. К пристрелочному парашюту цепляется аккуратный

тючок с фруктами. Точно в цель! Теперь очередь за испытателями.

Решающий заход!

«Площадки не видно, – вспоминал потом в своих записках Саша

Петриченко, – она далеко впереди, до нее еще девять километров. Из-под

обреза люка выплывают все новые пропасти...

–Пошел!

–Бессонов... Прокопов... Севостьянов... Чижик... Томарович... Я...

Удар!»

Этот контраст всегда ошеломлял: рев двигателей, раскрытая, гулко

резонирующая кабина, удар о встречный поток воздуха и... безмолвие.

Особое безмолвие высокого неба, в котором мгновенно гаснет гул только что

покинутого самолета. Но и эта особая тишина высотного прыжка была здесь

необычной. Внизу сияли горы. Высочайшие горы страны. Еще никто не

видел их вот так, у себя под ногами, покачиваясь над ними как на детских

качелях. Какая стеклянная и гулкая пустота! Какая чистота воздуха,

настоянного на фирновых полях и ультрафиолете совсем близкого солнца!

Какая белизна снегов, которую так ярко и весело подчеркивают шесть

шелковых сине-красных куполов, карнавальными фонариками опускающих-

ся навстречу спешащим к ним людям!

«Минута полета... Это глупо, но мне хочется крикнуть:

– Ну как там у вас, ребята? Взяла наша! – Жаль, что на лице

кислородная маска.

Но пора думать о земле, она приближается. Сбрасываю запасной

парашют, он больше не нужен. Отсоединяю контейнер... Земля!!!

Мы совершили прыжок на Памир!»

Это обилие в общем-то не свойственных для Петриченко

восклицательных знаков само по себе передает то состояние восторга,

которое нахлынуло на парашютистов, едва их ноги коснулись фирнового

плато. Строго говоря, приземление оказалось не из самых точных – метрах в

133

150 от центра круга. Для плато такая приблизительность сошла

благополучно, ну а если бы пришлось прыгать на вершину?. Впрочем, об

этом ли сейчас думать?

– Ого! Да здесь в футбол гонять можно!

– Давайте в футбол! – кричит Володя Бессонов, размахивая руками и

подпрыгивая.

Шум. Смех. Откуда-то появилось сухое вино.

–Мужики, это дело нужно вспрыснуть! Слушайте, а говорили —

кислородное голодание, психика подавленная... Давайте в футбол!

Минута, другая, третья. . И на авансцене событий среди обнимающихся,

целующихся, шумно фотографирующихся на фоне «побежденного Памира»

появляется озабоченный «док».

«ДОК» ШИНДЯЙКИН

Врач экспедиции Алексей Павлович Шиндяйкин, он же «док», он же

Шиндя, он же научный работник, занимающийся проблемой «местного

охлаждения желудка при остром панкреатите», поднялся на плато только что

в группе Иванова. Чувствовал себя Шиндяйкин неважно. В горы он смог

выехать с опозданием и попал на Памир прямиком из Москвы. Что и

говорить, такая резкая смена «среды обитания» не могла пройти бесследно, и

младший научный сотрудник Института скорой помощи имени

Склифосовского мог теперь получать фактический материал о горной

болезни из самых что ни на есть первых рук.

Правда, под пиком Ленина Шиндяйкин побывать успел. Даже была

попытка «сбегать» на вершину. Однако появились больные, их надо было

сопровождать вниз, так что все последующие дни, вплоть до перебазировки

на Фортамбек, Шиндяйкин провел на Луковой поляне, в Ачик-Таше, с

завистью выслушивая рассказы тех, кому посчастливилось быть на самом

верху.

134

Памир Шиндяйкин видел и раньше. В 1966 году, в экспедиции

Овчинникова. Он был на склонах пика Евгении Корженевской, установив

личный рекорд высоты – 6300 метров. Рекорд! Меньше всего он думал

тогда о рекорде. В двойке с альпинистом Димой Дубининым он «рванул»

туда за 17 часов прямо из лагеря на 4000, и иначе было нельзя. Они знали,

что где-то наверху, на сложном маршруте заболел и вот уже сутки лежал без

сознания товарищ по команде, кандидат в мастера спорта Юра Скурлатов.

Судя по всему, у него было воспаление легких. Он вышел на штурм с

легкой простудой и на 7000 почувствовал себя плохо. Пока была

возможность, команда спускала его своими силами, а с 6300 Кирилл Кузьмин

и Юра Бородкин вынуждены были отправиться за спасательным отрядом.

Успеет ли только этот спасательный отряд? Ведь высота расправляется с

больным человеком в считанные часы!

Едва ли кому из врачей приходилось спешить на такой вот вызов,

впервые в жизни оказавшись на пятисотметровой скальной стене. Тем не

менее врач Шиндяйкин марку своего знаменитого института не уронил. Он

оказал Скурлатову всю необходимую помощь и тут же слег сам, хотя,

собственно, лежать было негде, можно было только висеть. Резкие головные

боли, рвота, да и что иное можно было ожидать после столь стремительного

марш-броска на высоте свыше шести тысяч метров?

Но и тогда, год назад, Шиндяйкин отнюдь не был новичком в горах,

поскольку первое знакомство с ними состоялось еще в 1960 году. Будучи

студентом медицинского института, он увлекался лыжами и по совету

товарищей решил в качестве дополнительной тренировки съездить в

альпинистский лагерь «Домбай». Тут произошел небольшой курьез. Врач

лагеря обнаружил у Шиндяйкина повышенное давление, учащенный пульс и

на восхождение не пустил. Более верный способ заинтриговать Шиндяйкина

альпинизмом, наверное, трудно было бы и придумать. . Не пускают? Так вот

он будет ходить в горы! И каждое лето. И не только в качестве врача, но и

как равноправный член экспедиции, год за годом прибавляя в свою книжку

135

альпиниста кавказские, тянь-шаньские, памирские вершины, ни в чем,

кажется, не собираясь уступать тем, кого он должен был «обеспечивать

медицинским обслуживанием».

В базовых лагерях сидеть не любил. Если что и примиряло его с таким

времяпрепровождением, так это либо больные, либо футбол, в котором

альпинисты увидели один из способов активной акклиматизации. В футбол

Шиндяйкин играл свирепо, в духе канадского профессионального хоккея.

Среднего роста, самой, казалось бы, обыкновенной комплекции, он

преображался, едва на импровизированном футбольном поле появлялся

кожаный мяч. К воротам противника, обозначенным красными газовыми

баллонами, Шиндяйкин устремлялся с агрессивностью носорога, и те, кто

знал за ним эту «слабость», предпочитали сами уступить ему и мяч и поле, не

без оснований полагая, что ноги для альпиниста все-таки дороже. Даже если

тебя «подкует» сам врач.

На фирновое плато Шиндяйкин поднимался с группой Валентина

Иванова. Даже после того, как накануне здесь прошли четверки Юрия

Бородкина и Валентина Божукова, ребро «Буревестника» не стало простым

– очень сыпучие гребешки, где не вбить ни скального, ни ледового крюка,

очень крутые снежные и оледенелые взлеты, то и дело переходящие в

стенные участки. Расслабился Шиндяйкин уже на плато, когда все

технические трудности остались позади, а теперь надо было только топтать и

топтать снег. Да и не расслабился, просто развезло. Никогда не думал, что на

шести тысячах может быть такая жара, такая духота, это среди вечных-то

снегов! Ну и день! Ни ветерка. Ни облачка. Только темно-синее небо,

слепящий, жарко искрящийся снег и солнце, сфокусированное в вогнутых

зеркалах фирновых полей и оттого, кажется, прожигающее насквозь через

пуховку и все прочие одежды.

Но вот решающая минута. И все позабыто. Недомогание, жара – какое

это имеет значение! Самолет. Он подходит со стороны Гандо, из-за пика

Крошка. И шесть цветных куполов! Защелкали затворы фотоаппаратов. Еще

136

бы, разве можно упустить такую возможность – купола над Памиром!

Ребята спешат к парашютистам. Видно, как те избавляются от запасных

парашютов – это позволяло снизить скорость приземления. Объятия. Смех.

Но Шиндяйкин уже не просто один из встречающих, человек, которому

повезло стать свидетелем редкостного зрелища, теперь он прежде всего врач,

ему предстоит увидеть и проследить в чистом, классическом виде горную

болезнь от начала и до конца. Ему предстоит бороться с нею!

Типичная эйфория. Все возбуждены, у всех восторженно-приподнятое

настроение.

– Как себя чувствуете?

– Отлично!

Да и в самом деле давление у всех нормальное, только слегка частит

пульс. Особенно возбужден Володя Бессонов. Это подозрительно. Во время

акклиматизационных выходов он поднимался до 5500 и чувствовал себя

неважно... Хорошее самочувствие у самого старшего из шестерки,

тридцатичетырехлетнего Вячеслава Томаровича. Но ведь он вовсе не был на

акклиматизационных выходах, как это объяснить? Слава восхищен горами,

громадой пика Коммунизма, бесконечностью горных далей, открывающихся

взгляду с высоко вознесенного над миром трамплина фирнового плато. Мир

прекрасен! И непонятна та суровость, с которой Овчинников забросил

далеко в снег злополучную бутылку сухого вина: все так здорово!

Первым почувствовал недомогание Володя Прокопов. И очень скоро.

Ребята еще фотографировались, еще вертели во все стороны головами, а он

слег.

Сам собою отпал вопрос о футболе. Валяется в снегу забытая всеми

бутылка какого-то редкостного сухого вина. Альпинисты торопят. Так не

хочется уходить, совершенно непонятно, зачем надо куда-то спешить, когда

толком даже не успели сфотографироваться? Не хочется уходить? Да нет,

просто тяжело подняться. Откуда такая слабость, такая сонливость? Пока

идешь вниз, ноги еще несут, но чуть начинается очередной подъем, пусть са-

137

мый небольшой и пологий, ноги отказывают, воздуха нет, как их осилить,

бесконечные волны фирнового плато?

ПЛАТО В АЛЬПИНИСТСКОЙ ДОЗИРОВКЕ

Три альпиниста, один парашютист. Три альпиниста, один парашютист. .

Когда все поднялись и отправились в долгий путь через плато, поднялся и

Прокопов. И шел ничуть не хуже других, поскольку. . другие чувствовали

себя немногим лучше его. Полетели в стороны от тропы пустые кислородные

«книжки». «Книжка» – плоский футляр емкостью на десять минут дыхания.

Далеко ли уйдешь за десять минут? Много ли можно было взять с собой этих

кислородных «книжек»?

Нет, все-таки хорошо, что здесь, в горах, не бывает ни болельщиков, ни

зевак, ни просто прохожих. Уж больно непохожи сейчас ребята на

победителей, на тех счастливых, сильных и уверенных в себе людей,

которыми восхищаются, которым аплодируют и вручают награды. . То один,

то другой парашютист в изнеможении повисает на терпеливых

альпинистских плечах, набираясь сил для очередных пятнадцати шагов.

Всегда казалось, что они, парашютисты, накоротке с высотой, что это их

стихия, их родной дом и т. п. И вот оказывается, что одно дело – крылатое

мгновение прыжка, и совсем иначе выглядит высота, если хватить ее в такой

вот альпинистской дозировке. А ведь впереди еще спуск по стене к

Фортамбеку. Альпинисты обнадеживают, что потом будет легче. Потом —

это когда они начнут сбрасывать высоту. Жаль, что так второпях провели они

акклиматизационную подготовку в «Ала-Арче». Уж в следующий раз...

Неожиданно стало плохо Володе Бессонову. У него началась одышка,

нарушилась координация движений. Он шел какими-то странными

зигзагами, то и дело вылезая из тропы, пробитой альпинистами в глубоком

снегу. Ему мало помогал даже кислород. Бессонов начал терять сознание.

Первая ночевка была запланирована на самом краю плато, у спуска к

138

Фортамбеку. Там были приготовлены палатки, все необходимое для

парашютистов и групп сопровождения. До этой ночевки шли весь день.

Особенно тяжело дались склоны пика Парашютистов. Их преодолели уже в

сумерках, и в палатку Володю Бессонова втащили в бессознательном

состоянии. Диагноз был неутешительным. Двустороннее воспаление легких

плюс острая форма горной болезни. Легочная недостаточность! На высоте в

шесть тысяч метров опасность самая что ни на есть смертельная.

– Ну, док, все от тебя зависит, – сказал Шиндяйкину Валя Сулоев,

когда они стояли у палатки с Бессоновым и думали, что делать. . Сердечное?

Антибиотики? «Доц» взялся за шприц.

НЕУЖЕЛИ ВСЕ ЭТО БЫЛО!

Рано утром начали транспортировку Бессонова вниз. Конечно, в

альпинистской опеке нуждался каждый парашютист. Володю же надо было

спускать на руках. Это было нелегким делом даже на простых участках, где

бок о бок могли работать сразу несколько человек, на стенках же вся

нагрузка ложилась на плечи одного альпиниста.

Взяли рюкзак, вырезали боковины. В эти дыры просовывались ноги

больного, а сам больной сидел по шею в рюкзаке, который водружался на

спину очередному носильщику. Так Бессонов и ехал. Со стороны эта висящая

на веревках пара напоминала диковинного паука. Еще и шутили. Как,

дескать, удачно получилось. Ведь заболеть мог и не Бессонов, а, скажем,

Саша Петриченко. Каково было бы носильщику с Сан Санычем на спине? Да

и где было бы взять соответствующий рюкзак?

Чаще других тащить приходилось Юре Бородкину, поскольку Борода

был чуть ли не вдвое больше Бессонова. Кроме того, Юра был всегда

невозмутим, философичен и имел тяготение к производственно-

интеллектуальному юмору. И когда Борода начинал что-то «излагать», от его

обстоятельного баска становилось уютно на самых неуютных скалах. В

139

данной ситуации это имело немаловажное значение.

Бессонов очнулся и открыл глаза в довольно неподходящий момент —

на стене. Наверное, он не понял, что с ним происходит, он только увидел под

собой пропасть, почувствовал, что куда-то движется вместе с опорой, на-

прягшейся в чрезмерном усилии и казавшейся оттого особенно ненадежной.

Бессонов вцепился в нависавший над головой отвес с такой неожиданной для

больного силой, что накрепко припечатал Бородкина к скале. Уговоры были

безрезультатны, и Юре понадобилась помощь товарищей, чтобы он смог

возобновить движение.

Вечер застал спускающихся все еще на ребре «Буревестника». Внизу

были видны палатки базового лагеря, но какими недосягаемо далекими они

казались! Эта ночь тоже была нелегкой для Шиндяйкина. Бессонов стал

вдруг агрессивен: он то пытался выброситься из палатки, то вдруг принимал

Шиндяйкина за спарринг-партнера, с которым надо было отработать технику

ближнего боя. Это вновь дало повод «злым» языкам поздравить «дока» с тем

обстоятельством, что заболел все-таки самый легкий из шестерки, а, скажем,

не Петриченко: каково было бы сражаться с девяностокилограммовым

капитаном парашютистов! Шутки шутками, а Шиндяйкин с Егором Кусо-

вым не отходили от Володи всю ночь.

В себя Бессонов пришел лишь на 5200. С 4600 встал на ноги. В самом

низу, уже у подножия, откуда-то сверху сошел камнепад, зацепив, как назло,

впять-таки именно Бессонова. К счастью, задело лишь слегка и вме-

шательства Шиндяйкина на этот раз не потребовалось.

Теперь оставались сущие пустяки: пересечь ледник Фортамбек и по

сыпучему откосу подняться на высокую террасу древней морены к палаткам.

Дорога знакомая, не было только сил. «Такелажные» работы на стене измота-

ли всех, и счастье еще, что вовремя спустились, так как с верховьев, от

перевала Шини-Бини, на Фортамбек надвигался грозовой фронт.

Снег шел всю ночь. Но его мало кто слышал. В тепле, в безопасности

базового лагеря можно было спать смело, тем более что «взяла наша!». Но

140

выспаться не дали. Ни свет ни заря, а впрочем, в девятом часу утра

безжалостный Овчинников всех разбудил, всех вытащил из палаток,

предложил вооружиться шанцевым инструментом и немедля отправиться на

расчистку лагеря от снега, и прежде всего на расчистку «аэродрома». И едва

разгребли, растащили по сторонам вязкие комья, как раздался родной

рокоток, и на поляну уверенно плюхнулся вертолет, глубоко вдавливая в

мокрый дерн одутловатые колесики. Первым рейсом улетел Бессонов. А

второго рейса в этот день не было, потому что вновь испортилась погода, и

Панферов смог пробиться лишь через сутки. Покидая лагерь, парашютисты

то и дело оглядывались на выбеленное свежим снежком пройденное два дня

назад ребро: прощай, фирновое плато! Прощай, Фортамбек! Через сорок

минут они будут в Дараут-Кургане, через час-другой в Фергане, в своих

гостиничных номерах с распахнутыми настежь окнами и горячими от жары

простынями. До встречи, Памир! Еще через день они будут дома, в Москве, и

все то, что произошло с ними, будет казаться таким давним и нереальным,

что даже представить будет трудно, поверить самому себе.

Неужели все это было?

. .В тот день, когда ребята покидали Памир, они уже знали, что будут

делать на будущий год, к чему готовиться.

КРЕЩЕНИЕ НЕБОМ

Прошел год, и в альплагере «Ала-Арча» вновь появился Галкин. Вслед

за ним накатила вся команда «Буревестника», команда парашютистов во

главе с Петриченко, что само по себе могло свидетельствовать о характере

той программы, которую наметили для себя участники этой новой

экспедиции на Памир. Экспедиция 1967 года казалась теперь разведкой, не

более. В заявке – восхождение с разных сторон на пик Ленина. Массовый

десант парашютистов на отметки «6100» и «7100». Затем перебазировка на

Фортамбек. Десант группы парашютистов-альпинистов на Памирское плато с

141

последующим восхождением на пик Коммунизма.

Ребята понесут наверх титановую капсулу с посланием к молодежи

будущего. Эта капсула будет оставлена в вершинном туре на высочайшей

точке советской земли, на отметке 7495 метров. Там сказано:

«ЦК ВЛКСМ. Молодежи XXI века. Вскрыть в 2018 году.

Дорогие друзья!

Мы не знаем, кто вы – студенты или ученые, рабочие или хлеборобы,

– нам ясно одно: вы – представители советской молодежи, представители

Ленинского комсомола, который всегда в пути, всегда творит, дерзает, сози-

дая новое общество. Через время мы протягиваем вам руки.

Нас разделяют полвека. Наверное, вы сильнее нас, больше знаете,

обладаете более совершенной техникой. Но мы с вами из единой связки

поколений. Мы, альпинисты, любим горы, любим нашу великую Родину —

Союз Советских Социалистических Республик так же горячо, как вы. .

...Вам, поколению 100-летия комсомола, мы завещаем все свое духовное

и материальное богатство, вам передаем негасимую искорку революции,

несите ее дальше, в века...

Стоя здесь, на вершине, мы думаем о вас – о тех, кто продолжит наше

восхождение к вершинам коммунизма...»

Как и в прошлом, 1967 году, экспедицию проводит московский

«Буревестник» Но каждая горная республика может послать своих

полномочных представителей, лучших альпинистов-высотников. От

Киргизии приглашаются мастера спорта, лаборант политехнического ин-

ститута Анатолий Тустукбаев, столяр художественных мастерских Владимир

Кочетов, кандидат в мастера спорта, слесарь-монтажник строительства

Токтогульской ГЭС Анатолий Балинский и перворазрядник, инженер-гидро-

геолог Евгений Стрельцов. Работа найдется каждому. Будет испытываться

прочность купола новых альпинистских парашютов. Изучаться возможность

приземления с разных высот. Будет проведен ряд медико-биологических

исследований, что наряду с чисто спортивными задачами сделает

142

экспедицию мероприятием еще более увлекательным и полезным. Кстати, в

той семерке, что будет сброшена на Памирское плато, есть вакансия. Так что,

если кто...

Намека было достаточно. Еще бы, прыгать-то на Памирское плато! Этот

район для Толи Балинского обладал не меньшей притягательной силой, чем

когда-то Антарктида, с той разницей, что Памирское плато просто-напросто

ближе и, значит, реальней. А теперь оно и вовсе реально, надо лишь

поработать в группе парашютистов вначале на сборах в «Ала-Арче» в

качестве наставника-инструктора, а затем, сменив роль, стать учеником тех

же парашютистов.

Никогда не имел дела с парашютистами. Что за народ? Да еще

испытатели, «люди редких профессий», «разведчики пятого океана»,

«романтики с планеты Земля»... Какие они?

Сходил с ними на Корону. По «двойке». Они и теперь, после прыжка на

Памир и знакомства с фирновым плато, не проявляли особой любви к

альпинизму, а скорее терпели его, как терпят противочумные прививки, без

которых запрещен въезд в пограничную зону. Нужны уколы? Что ж, колите.

Нужен подъем на высоту? Что ж, пошли на Корону, раз уж без этого нельзя

на Памир. Терпеливо топтали глубокий снег, раскисший под полуденным

солнцем. Старательно ставили палатки для ночевки, запланированной

неподалеку от вершины с таким расчетом, чтобы утром по крепкому насту

спокойно выйти наверх, к туру с запиской.

Когда палатки были поставлены, Петриченко подошел к Балинскому.

– Слушай, Толя, раз уж так обязательно идти на самую макушку,

может, сегодня и сходим? Чего тянуть?

– Но ведь утром-то легче! По холодку, со свежими силами...

– С какими силами, откуда? Может, сейчас и сходим? Чего сидеть,

душу томить? Еще до темноты три часа, успеем!

Отпросились у руководителя сборов. Пошли. Странное дело, с этими

людьми, такими далекими от гор, Толе куда проще находить общий язык,

143

чем с иными товарищами-альпинистами, с кем, казалось бы, должны были

понимать друг друга с полуслова. Да и сам пришелся по душе

парашютистам, прижился у них, что опять-таки удавалось далеко не всем.

Особенно не терпели здесь людей суетливых, многословных, людей с

претензией, не привыкших к серьезной и будничной работе.

В Балинском парашютистам нравилось многое: его спокойная

обстоятельность, его стремление делать все основательно и наверняка, его

отзывчивость к любому, даже незнакомому ремеслу, суть которого он

схватывал с легкостью много повидавшего и поработавшего человека,

привыкшего во всем полагаться прежде всего на свои руки. Ребята шутили,

что Толя без ножа может вскрыть консервную банку, а что касается пивных

бутылок, так это для него еще проще: подденет ногтем большого пальца, и

пробки нет.

Наверное, он и в самом деле мог проделывать такие фокусы. Однако, как

истинно рабочий человек, к инструменту привык относиться уважительно,

будь то штопор, охотничий нож, перфоратор или набор титановых скальных

крючьев по рублю штука, запас которых он пополнял чуть ли не с каждой

получки. К альпинистскому снаряжению Балинский был особенно

неравнодушен, и у него всегда все было свое, начиная от спального мешка и

кончая блоком для подъема рюкзаков на стенных маршрутах. Об альпинисте

можно судить даже по тем шерстяным носкам, с которыми человек

отправляется в горы. У Балинского носки всегда были на зависть крепкие,

высокие, как пайпаки. И если Балинский вытаскивал из рюкзака куртку-

анарак, она оказывалась у него особенной. Надевал пуховку, она была раза в

полтора больше обыкновенной.

А главное, не работа находила Балинского, а он работу. И это не могло

быть не оценено по достоинству. Попав в команду Петриченко, в общем-то,

не очень раскрывающуюся перед человеком «со стороны», он и дня не

чувствовал себя гостем, тотчас, не ожидая приглашений, включившись в

сложную хлопотливую работу по подготовке к прыжкам. Отличала его от

144

парашютистов разве что рыжеватая мужичья борода, которую он отпустил

для памирских холодов и которая так не вязалась с парашютом, шлемом,

всем аэродромным антуражем. А если учесть, что брюки, выданные в

каптерке, оказались для Толи, мягко говоря, коротковаты, что из-под куцых

казенных штанин выглядывали подвернутые по щиколотку синие

тренировочные бриджи, а на ногах красовались альпинистские, на

толстенной рубчатой подошве «вибрамы», то нетрудно представить

оживление, возникавшее всякий раз при его появлении у самолета.

–Да сними ты эти брюки, – не выдержал однажды Петриченко, – ты

мне все дело сорвешь этим цирком. Людей отвлекаешь!

В свой первый прыжок Балинский так старался выполнить все то, чему

учили парашютисты, что, занятый этими мыслями, и волнения особенного не

испытал, а тем более такого, когда руководителю приходится повторять

команду или даже дружески помочь, если у новичка не хватает решимости

сделать этот единственный и такой невозможный шаг в пустоту. Он с трудом

дождался команды, а в люк ринулся с такой энергией, что многоопытнейший

Слава Томарович, наблюдавший за прыжком, сделал ему на земле

соответствующее внушение:

–Ты так на крыло запрыгнешь. Ты просто ложись на воздух. Ты ведь не

в речку прыгаешь, верно? С самолета!

Второе замечание Толя получил за выполнение затяжного прыжка. Да

еще и какое, ведь на земле о чем только не успели подумать! Прошли

положенные десять секунд задержки, а купол над Балинским все не

раскрывался. Парашют отказал? Тогда где же запасной? Или, может, парень

растерялся? Что удивительного? Всего лишь третий прыжок!

–Я что думал, – оправдывался Балинский после прыжка, – когда

человек волнуется, он хитрит, он будет считать быстрее. И я старался считать

медленно. А потом еще накинул для верности. До тринадцати...

Что такое настоящий прыжок, он понял в тот момент, когда вылетел из

громадного чрева Ан-12 и на скорости 400 километров в час шваркнулся о

145

воздух, плотный, как бетонная стена. Удар, рывок, отработанный газ турбин

– все это не очень способствовало сохранению нормального самочувствия.

Он даже испытал нечто вроде головокружения и, смущенный таким

проявлением слабости, при случае осторожно проконсультировался на этот

счет с каким-то, незнакомым парашютистом, надеясь, что о его сомнениях не

станет известно Петриченко.

– Так у тебя сколько прыжков? – спросил парень.

– Четыре. Это пятый.

– Чудак. У людей по двести и то же самое. Ты чего хотел?

На шестом прыжке скоростная программа подготовки альпиниста-

парашютиста была выполнена. Итак, он готов к десантированию на фирновое

плато. Но прежде пик Ленина. Надо было встречать тех, кто прыгнет на

7100...

ПИК ЛЕНИНА, ГРУППА КУРОЧКИНА

Меньше всего Балинский ожидал того, что пик Ленина, куда он

сравнительно легко поднялся еще в 1960 году, будучи молодым и не очень

опытным альпинистом, теперь, спустя восемь лет, после множества самых

разных по сложности восхождений, дастся ему ценой предельного

напряжения всех сил. К великому своему смущению, он почувствовал себя

неважно уже на шести тысячах и два оставшихся до вершины дня пути почти

ничего не ел. Слабость, тошнота, чего с ним в общем-то никогда не бывало.

–Вы меня не кормите, все равно зря, – говорил Толя, когда ребята

усаживались за еду, и поспешно вылезал из палатки.

Мутил один вид пищи. Но когда приступ тошноты проходил и можно

было возвращаться в палатку, когда, оттаяв в душном тепле спальных

мешков, ребята начинали перебирать неистощимые запасы альпинистского

песенного фольклора, в общем хоре можно было различить и голос

Балинского. На сольные выступления он не решался и в лучшие свои дни, но

146

отставать от товарищей не привык даже в песне. По той же причине упорно

тянулся наверх, хотя в случае чего помощи от него при встрече парашю-

тистов было бы, наверное, мало.

26 июля в полдень над вершиной пика Ленина появился самолет. Он

показался с запада, со стороны Раздельной, и долго, часа три, кружил над

вершиной, словно примериваясь к завтрашнему дню. От этого деловитого

гула, от этой размеренной уверенности, с которой тяжелая машина

проплывала в чернильно-синем зените, прибывало сил. Нет, надо вытерпеть.

Надо дойти до вершины. Как это так, побывать на пике Ленина и не увидеть

прыжка? Балинский шел в группе Геннадия Курочкина. Они должны были

выйти к вершинному куполу со стороны «Запятой» – крутого оледенелого

склона, куда при неблагоприятном ветре могло снести парашютистов. И еще

группе Курочкина предстояло вытащить наверх походную радиостанцию.

Радиостанция была громоздкой, ее аккумуляторы для таких высот оказались

явно не приспособлены, но выбора уже не было.

Ночевали на 6800, под самой Запятой. Самочувствие не улучшалось, но

от предложений идти вниз Балинский и здесь отказался. Утром 27 июля

вышли рано, налегке, радуясь солнцу, чистому небу, простору во всю даль

простирающихся хребтов – словом, такой погоде, которая, конечно уж, не

явится помехой для парашютистов. Шли и прислушивались, и поглядывали

наверх. Самолет показался, когда начали одолевать крутой подъем Запятой.

Он сделал несколько обстоятельных заходов, бросил пристрелочные

парашюты. Ждать стало вовсе невмоготу. А самолет, как нарочно, надолго

пропадал, разворачиваясь невесть где для все новых и новых заходов, а

потом вдруг, как большая рыба, разрешился дюжиной темных икринок,

различимых в густой синеве разве что по вспышкам стабилизирующих

парашютов. Тут же ярко запестрели и цветные купола основных...

– Смотрите, высыпал!

Где-то там, на высоте восьми тысяч метров, сработало десантирующее

устройство. Так сравнительно мала площадка приземления, так велика

147

скорость турбовинтового корабля, что десант должен покинуть борт почти

одновременно, с интервалом в десятые доли секунды. Иначе разброса не

избежать. И вот транспортер сработал. Первые двенадцать куполов согласно

скользнули за гребень, к невидимой с Запятой площадке 6100, где их уже

поджидали группы взаимодействия. Теперь надо спешить. Ведь через

несколько заходов придет черед и основной команды во главе с Петриченко!

Новый заход самолета. Сначала пристрелочные, потом еще круг —

высыпал!

Еще заход. Еще пристрелочный. Еще двенадцать человек плывут над

ледовыми волнами Заалая, вызывая у всех наблюдавших за прыжком