Текст книги "Какая она, победа?"

Автор книги: Леонид Дядюченко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 16 страниц)

дочки. . До ледника шестьсот-семьсот метров. Практически это стена. Каскад

стен...

Оглушенные случившимся, они все еще оставались на месте и смотрели

вниз. И вдруг увидели, как из-под стены в поле зрения медленно вышла

тройка альпинистов и тихо пошла вниз по Иныльчеку. Кто это? Неужели?

Божуков закричал, и снизу едва слышно ответили, помахав руками. Это были

Курочкин, Захаров и Соустин. Невероятно! Нет, все-таки есть чудеса на

свете!

Везет Курочкину на такие истории. Просто-таки любимец фортуны, не

иначе. Вот Божуков. Блестящая альпинистская карьера. Обладатель четырех

золотых медалей, один из первых «снежных барсов», как называют горовос-

ходителей, покоривших все четыре семитысячника страны. Чего только не

бывало на этих сложнейших восхождениях, но такого нет, не вспомнить, не

похвалиться... Ох Курочкин!

Когда их смахнуло с первого сброса и они оказались в воздухе, все

замерло в груди, как при болтанке на самолете. Удар пришелся на ноги, не

успел опомниться – второй сброс, второе приземление, теперь уж на голову.

Все померкло, подумал, что еще один такой удар, и спина не выдержит. Надо

бы собраться как-то, ведь если до сих пор живой, может, и новый сброс

перетерпит? То, что одним щелчком смахнуло их со склона, теперь и

спасало. Мокрая лавина! Она держала их в своей вязкой массе,

амортизировала удары. И когда скорость немного замедлилась, когда стало

возможным разобрать, где верх, где низ, Курочкин стал грести руками,

стараясь не остаться на глубине. Но тут они остановились. Их вынесло на

ледник, и дальше падать было некуда. Сколько это продолжалось? Минуту?

Десять минут? Ощупали руки-ноги, охая и морщась от боли, поднялись.

Побились немного. О склон, о скалы. Веревкой подергало. Но вот удивитель-

но – живы. Перегиб стены закрывал гребень, и тех, кто остался наверху, не

245

было видно. Надо показаться, успокоить ребят, переживают, наверное.

Распутали веревку, поплелись в зону видимости. А идти трудно, все болит,

прокричать бы что-нибудь бодрое, да как закричишь, если у одного рывком

веревки помяло грудь, а у другого ледорубом зацепило губу? Пусть Захаров

откликается. Он целый!

Гена Курочкин– инженер, работает в НИИ.

Летом 1965 года ходил на Алтае в ущелье Шавло. Во время ночевки на

стене пика Сказка на палатку рухнул гранитный блок, чего никак нельзя

было ожидать: площадка казалась совершенно безопасной. Погиб товарищ. У

Гены перебиты обе ноги. Палатка содрана, снесена вниз вместе с рюкзаками.

В группе было четверо. Один, едва рассвело, с трудом спустился за

спасателями, они подошли на третьи сутки. Другой все это время был с

Курочкиным и тем, четвертым, который лежал рядом. Курочкина спускали

на блоках, и в тот самый момент, когда наконец носилки опустились на

ледник, рядом, со свистом разрезая воздух, упал трос – где-то наверху

перетерлось сращение. Так повезло еще и еще раз. Очень везучий человек

Гена Курочкин!

Домой в Москву привезли по горло в гипсе. Только тут осознал, какой

жестокостью может обернуться альпинизм, любовь к горам. Но не по

отношению к самому себе, вот в чем дело. По отношению к близким. Даже

подумал: случись с ним еще раз такая история, дома не переживут. Но

пришло лето, и он снова был в экспедиции, в первый же выход убедившись в

том, что ломаютев не только кости, меняется и что-то в душе. И тут гипс не

помощник, трещина остается. Камешек сверху по осыпи пробренчал. . Ребята

и головы не подняли, а Курочкин вскочил, смотрит. Лед под ногами

треснул. . Все прошли, внимания не обратили, а Курочкин замешкался,

напрягся. Он сам замечает за собой эту скованность, но избавиться от нее

пока не может. Что ж, может быть, такая осторожность и не повредит.

Можно, конечно, посмеиваться над нею, но люди постарше, поопытнее с

шуточками не спешат – понимают. Как понимают и подчеркнутую храб-

246

рость иного смельчака, по молодости, по наивности своей бесконечно

убежденного в том, что скалы – это надежно, что горы – это незыблемо,

что сам он существо настолько исключительное, что уж с ним-то никогда и

ничего не случится..

7 августа прилетел Цельман, выгрузил загоревших и отъевшихся

«курортников». Тут же улетел в лагерь под Хан-Тенгри за пострадавшими,

хотя пошел снег, и было сомнительно, что Игорь сможет сесть в такую

непогодь. Но он смог. При зажженных фарах. Трудней было взлетать,

поскольку совсем стемнело. Однако Цельману удалось и это. Исполнители

трюкового номера – скоростного спуска на лавине – столь же

благополучно отбыли с Иныльчека на Большую землю, чтобы

незамедлительно заняться там мелким ремонтом своих редкостных персон,

рожденных, по всей видимости, не только в рубашке, но и под счастливой

звездой. Те, кому пришлось наблюдать этот взлет, не могут рассказывать о

нем без экзальтации, без всяческих гиперболических сравнений. В снег, с

фарами, по Иныльчеку?!

С Цельманом пришла почта. А в ней письмо от Эли. Письмо – значит,

жива, значит, можно распечатывать конверт спокойно, без особого страха.

Написала, что отдыхает с ребятами на Иссык-Куле, что все в порядке;

правда, немножко поморозились, но на чолпон-атинском песке теперь

отогреваются, так что он может о ней не беспокоиться. Потом она уедет в

«Ала-Арчу». Поработает инструктором до конца сезона. Там, когда вернется

с Победы, он ее и найдет...

. .Стену они не сделали. Не зря Толя не находил себе места – «Корея»

Эле запомнится надолго. Едва они вышли на маршрут, началась непогода, и

все пять дней, которые они провели в отчаянных попытках преодолеть

ключевой участок – «рыжие пятнав, со стены лило, им даже приходилось

выливать воду из рюкзаков. Три дня находились в районе первой ночевки. За

день работы Толя Тустукбаев и Женя Слепухин с трудом проходили одну

веревку. Они все больше отставали от графика красноярцев, что действовало

247

на настроение ничуть не меньше, чем льющийся на голову ледяной душ. 19

июля, день своего рождения, Эля просидела на вырубленной во льду полоч-

ке, глядя, как внизу, под стеной, наблюдатели вытаптывают в снегу всякие

шуточные поздравления, стараясь поддержать их хоть таким образом.

В лагере были обеспокоены, контрольно-спасательная служба

потребовала прекратить восхождение и начать спуск. А четверку спуск

беспокоил ничуть не меньше, чем подъем, и Тустукбаев запросил разрешения

вернуться в лагерь. . через вершину. Они опасались спуска. Опасались

зависания. Случилось то, о чем предупреждали красноярцы, не рекомендуя

отсиживаться на стене более двух суток. А они в ожидании погоды

мученически досиживали пятые и, конечно, уже не годились для столь

сложного лазания. Начались срывы. Ценой предельных усилий ночью 21

июля четверка спустилась со стены к палатке наблюдателей.

Утром обнаружили, что ледяные ванны так просто не прошли, что

пальцы прихвачены, что если Толе Тустукбаеву и надо куда-то спешить, то

отнюдь не на Победу. Ее придется отложить до следующего раза. А пока на

перевязку, на горячий иссык-кульский песочек, на разбор восхождения, где

придется молча выслушивать замечания даже тех, кто эти «рыжие пятна»

видел разве что на чужих фотографиях.

ВТОРОЕ РОЖДЕНИЕ ИГОРЯ ЦЕЛЬМАНА

Овчинников был выпускающим, и, едва он вместе с траверсантами

появился в лагере на Диком, Балинский и Кочетов принялись упорно его

обхаживать, выпрашивая разрешение выйти на северное ребро.

– Что вы, ребята, – посмеивался Овчинников, – я выпущу, а Галкин

появится, догонит на вертолете, и как миленькие пойдете вниз. Помните пик

Ленина?

Вскоре прилетел и Галкин. Он привез двух роскошных кур и

изготовленные из обрезков арматуры «кошки», наподобие тех, которыми в

248

деревнях извлекают упущенные в колодец ведра.

Одна курица была растерзана населением базового лагеря. Другую

подвесили к рюкзаку Эдика Мысловского, после чего траверсанты под

прощальное щелканье фотокамер двинулись в свой многотрудный и

неизвестно что приготовивший им путь... После проводов взялись за испы-

тание «кошек». Их привязали к длинной основной веревке, и, когда Игорь

Цельман поднял машину в воздух, группа Галкина – Балинского приступила

к тренировке, конечной целью которой являлось «проведение транспор-

тировочных работ на северном ребре пика Победы».

Над теоретической разработкой операции трудился и сам Игорь, и весь

имеющий отношение к науке и технике личный состав экспедиции. Суть

заключалась в следующем. На леднике лежит завернутый в спальный мешок

тяжеленный газовый баллон. Это учебный груз. Он обвязан веревкой, конец

веревки в виде петли укреплен над грузом с помощью двух стоек.

Проносится вертолет, с вертолета свисают «кошки», они цепляют петлю, и

груз взмывает в воздух. На бумаге все выглядело убедительно. Благополучно

прошла и тренировка. Теперь надо было повторить все это на высоте 6400, и

к утру 9 августа группа Галкина – Балинского была готова к вылету на

северное ребро.

Взлетели в полдень. День солнечный, грандиозное зрелище Победы

приковывает всех к прозрачному блюдечку иллюминатора. Игорь нацеливает

машину на 5300, бортрадист распахивает люк и со снайперской точностью

«укладывает» тяжеленную заброску почти у входа в пещеру. Балинский

поднял палец, на что бортрадист только снисходительно оттопырил губы,

дескать, а как же, фирма!

– Хотите, посажу на 5300? – закричал Цельман.

Все засмеялись, даже Галкин не выразил желания участвовать в этом

эксперименте при всей любви к авиатранспортным средствам перемещения

во времени и в пространстве. Сели на 4300. Под самый маршрут! Минут

через сорок Игорь прилетел снова, доставил тех, кого не смог поднять

249

первым рейсом, а также Опуховского. Лев Евгеньевич выглядит

именинником. Да он и так именинник. Завтра у него день рождения, и он

проведет его здесь на «эльчибековской» стоянке, в кругу прекраснейших

вершин Кок-Шаала и Тенгри-Тага, в кругу друзей. Всем бы такой старости.

Такой пронесенной сквозь жизнь способности радоваться красоте земли,

доброму товариществу, рюкзаку за спиной...

Десятый час утра. Собрались, простились с Опуховским, пошли на гору.

Был наст, он хорошо держал, а легкий ветерок освежал даже в глубоких

мульдах, где при столь ярком солнце, пожалуй, пришлось бы пропариться до

семи потов. Словом, к 5300 поднялись сравнительно легко, разобрали

сброшенный с вертолета ящик, устроили обильный ужин. В пещеру полезли

не сразу. Очень уж был красивый закат. Пожалуй, даже слишком красивый.

Не к ненастью ли?

Утром вышли около восьми. Опасались, что после столь затяжной

непогоды маршрут будет перегружен снегом, но нет, снега оказалось даже

меньше, чем во время акклиматизационного выхода. Прежние следы замело,

топтали заново, но проваливались лишь по колено – для Победы это совсем

пустяки. Облака беспокоили. Белесая мгла. Нет, не зря вчера выдался столь

роскошный закат. На 5500 ударил такой заряд снега и ветра, что, когда перед

выходом на гребень они уткнулись в бергшрунд, всем разом пришла идея

разведать трещину: нельзя ли в ней отсидеться?

Залезли, вырыли нишу, поставили чай. Сверху струились потоки снега,

приходилось отряхиваться. Когда белые ручьи поубавились, а небо

посветлело, пошли дальше, с облегчением обнаружив крепкий наст там, где

при заброске тонули по грудь. К пещере на 5900 подошли засветло. Пещера

просела, пришлось чистить, но, когда ночью поверху прошла лавина, они

даже не почувствовали ее. Озабочены были другим. Захандрил Галкин.

Шиндяйкин сунул градусник – 37,8! Решили, что, если к утру температура

не спадет, Галкин и «док» уйдут вниз.

Утром Галкину лучше. Высунулись из пещеры, ветер сносит с ног,

250

видимость неважная, но все в добром здравии, в настроении, решили идти.

К четырем дня были на 6300. Рыть пещеру негде, принялись искать

место для палатки. Пока все занимались «строительством» площадки,

Балинский и Кочетов подошли к вмерзшему в гребень занесенному снегом

телу, начали откапывать. Ветер достиг ураганной силы, работать стало

неимоверно трудно, однако дело сделали, умудрились даже подготовить груз

для пробного «захвата». Вечером взялись мерить себе температуру. И тут

обнаружили, что за тридцать семь не только у Галкина – у всех!

Пообсуждали открытие, посоветовали «доку» написать на эту тему ученый

труд, улеглись спать. О том, чем приходилось заниматься, чем придется

заниматься завтра, старались не говорить. В такой обстановке, какая бывает

на 6400, в пургу, на Победе тени погибших располагают к невеселым мыслям

вдвойне.

Немногим лучше выдалась погода и на утро 12 августа. Даже не

надеялись, что Игорь прилетит. Но он прилетел, принялся за работу, сделал

первый заход. Он шел довольно точно, но «кошка» зацепилась за карниз,

пришлось начать сначала. Не удалась и вторая попытка – «кошка»

подцепила петлю, но подцепила ненадежно, и пробный груз, сорвавшись,

проскользил метров на сто вниз по склону. Тут погода испортилась вконец, и

Цельман улетел в базовый лагерь. Все с облегчением перевели дух. Конечно,

Игорь летчик незаурядный, но смотреть на эту воздушную акробатику —

занятие не из легких. Балинский с Кочетовым спустились за грузом, с

большим трудом вытащили его к палатке, в то время как двойка Стрельцов

– Артюхин поднялась на 6500. Здесь, в скалах, они обнаружили обрывки

палатки, а в ней человече скую фигуру, превратившуюся в лед.

– Что у вас там, – закричал снизу Балинский, заинтригованный их

долгим молчанием, – нашли что-нибудь?!

Стрельцов сбросил вниз веревку, Кочетов и Шиндяйкин подошли на

помощь. С верхней страховкой они спустили эту трагическую глыбу льда на

6400, а Женя и Семен Игнатьевич остались на 6500, решив здесь, в пещере, и

251

заночевать. Из трещины сильно дуло, было очень холодно. Да, еще одна

палатка на группу явно не помешала бы... Но тащить...

Мглистое, туманное утро. Все, что выше, в шапке непогоды, собственно,

там, наверху, она и не прекращалась. Все очень сурово, но в том, что Игорь

прилетит, никто не сомневался. И он прилетел. Точно, рядом с палаткой

«положил» питание к рации, затем начал прицеливаться к захвату груза.

Долго не везло. Только подлетит к площадке, на 6400 наплывал туман, а едва

вертолет разворачивался вспять, ребро открывалось, и можно было видеть,

как Толя Балинский разочарованно опускал изготовленный к съемке

фотоаппарат.

Снизу, растянувшись по ребру, показались связки ленинградцев. Они

прошли мимо, стараясь не глядеть на то, что лежало в снегу неподалеку от

палатки. Не очень вдохновляющая встреча для того, кто идет на Победу. Тем

более тринадцатого числа. . Снова появляется Цельман. Грохочет гул

двигателя, стократ преображенный устрашающе близкими скалами и льдами

Победы. Наплывает туман. Вот-вот и «окно» закроется. Галкин у самого

груза. Он делает отмашку руками, невольно стараясь хоть как-то помочь

Игорю. . Успеет Цельман, не успеет? Схватил! Вертолет круто пошел вниз,

рывок, груз оторвался от фирна и, словно пущенный из рогатки камень,

нагнал вертолет. Удар! В лопасти! Страшный треск! И сразу туман, он

надвинулся как занавес, а они, ошеломленные неожиданной бедой, все

смотрели в мятущиеся клочья тумана, туда, где исчез вертолет. Бросились к

палатке. Настроили рацию. Надо связаться со Звездочкой, с базовым лагерем

ленинградского «Спартака», ведь если Игорю удастся сесть, он сядет только

на Звездочке!

– Алло, Звездочка, Звездочка, я Галкин, Игорь у вас? Звездочка!

Цельман был на Звездочке. Из четырех лопастей повреждены три, но

Игорь все-таки исхитрился машину посадить. Буданов выдал экипажу по

чарке спирта, и летчики отметили свое второе рождение. От сердца отлегло.

Все остальное казалось мелочью, главное, Игорь жив, экипаж жив, остальное

252

поправимо. Галкин собрал рюкзак. Он идет вниз. Необходимо выяснить, что

с вертолетом, и, если машина вышла из строя, надо выбираться на Большую

землю. Старшим группы остается Балинский. Задача прежняя – пик Победы

и, если останутся силы, спуск погибших. Галкин замолчал, оглядел

собравшихся. Кто-то должен идти с ним, и он подумал об Артюхине. Все-

таки тяжело Семену Игнатьевичу на Победе, а с другой стороны. . Нет, раз

хочет, пусть идет. Ребята молодые, у них еще будет возможность, а для

Артюхина, может быть, это последний шанс!

– Шиндяйкин! Собирай рюкзак!

– Ну почему каждый раз я? Виктор Тимофеевич! Ну почему я?

– А кто же еще? Не может же начальник экспедиции путешествовать

без персонального врача! Положено!

Галкин шутил, а настроение хуже некуда. Чего уж там, это ЧП. В самое

неподходящее время. И. . жаль Победу. Жаль, что ему не удастся на ней

побывать. Вот счастье, кому удалось, кому еще удастся это сделать!.

ЧЕЛЯБИНСКИЙ ДУБЛЬ. БОРИС ГАВРИЛОВ

Их было шестеро. Заведующий кафедрой химии Курганского

машиностроительного института, кандидат технических наук, мастер спорта

Александр Рябухин, научный сотрудник Института медико-биологических

проблем, кандидат технических наук, мастер международного класса Борис

Гаврилов, кандидаты в мастера аспирант Челябинского политехнического

института Владимир Художин, преподаватель Челябинского автомобильного

училища Геннадий Сидоров, преподаватель Челябинского политехнического

института

Станислав

Бедов

и

старший

научный

сотрудник

Уралниистромпроекта Валерий Мокшанцев. Как и в 1967 году, командой

руководил Рябухин, и он рассчитывал взять реванш за ту кончившуюся

лично для него неудачей первую попытку. И потом траверс 1967 года

челябинцы сделали «с натягом», через силу, а теперь хотелось доказать, что

253

Победу можно пройти легче, умелей. Что касается Гаврилова, то и у него был

свой интерес. Пройти траверс с запада на восток значило пройти по ветру. А

вот если против ветра? С востока на запад? Наверное, это будет потрудней, и,

стало быть, как не принять участия в столь заманчивом предприятии? Тем

более здесь, в родных краях...

Борис жил когда-то во Фрунзе, здесь, в Киргизии, начинал. Ему было

лет четырнадцать, когда отец, Аркадий Евдокимович Гаврилов, впервые взял

его с собой в Ала-Арчу, на альпиниаду, проводившуюся в районе ледника

Адыгене. Отец имел по альпинизму второй разряд, звание инструктора. А

еще будучи инженером-механиком, он работал в центральных мастерских

Киргизского геолого-управления и по долгу службы часто выезжал в

разведочные партии, разбросанные по всему Тянь-Шаню. Нередко с ним

ездил и Борис. Нет, он никак не походил на эдакого сынка обеспеченных

родителей, лелеющих своего вундеркинда под оранжерейным колпаком. . Да

и отец, всегда собранный и строгий, мог со стороны показаться скорее

педантом, сухарем, нежели чадолюбивым папашей; «патоки» в этом доме не

любили. И чуть ли не с восьмого класса у Бориса были и настоящие горные

ботинки, и штормкостюм, и рюкзак, и ледоруб, и спальный мешок, и лыжи, и

всяческая литература о горах, альпинизме – справочная, учебная,

географически», которую он постоянно штудировал, то заучивая наизусть

высоты Анд и Гималаев, то тренируясь с закрытыми глазами в завязывании

охватывающего узла. Комната Бориса в ту пору – мансарда деревянного

коттеджа с крутой скрипучей лестницей и почти всегда открытым окном. В

окно видны горы. Стол, кровать, самый спартанский интерьер. Всегда чисто,

убрано, всегда все на месте. Так воспитывался. Так привык. Подобная

организация жизни позволила и серьезно учиться, и всерьез заняться

альпинизмом.

Школу окончил с медалью, поступать в институт уехал в Москву, в

физико-технический. Теперь ближе стал Кавказ, зачастил туда, со временем

вписав в свою альпинистскую книжку все наиболее известные маршруты,

254

вплоть до траверса Безингийской стены. Но первую пятерку сделал опять-

таки в Киргизии, в Ала-Арче, осуществив мечту еще школьных лет,

представлявшуюся такой фантастически-дерзкой и невозможной, – траверс

башен Короны. Оказывается, и это по силам. Что дальше?

Известному высотнику Борису Романову обязан приобщением к

Памиру. Первый в жизни семитысячник – пик Евгении Корженевской с юга

принес и первую спортивную награду – серебряную медаль первенства

страны.

Затем экспедиция на Тянь-Шань. Руководил сам, задумав пройти один

из сложнейших и еще никем не хоженных высотных маршрутов – траверс

шеститысячников хребта Тенгри-Таг. Во время забросок поднялись на пик

Чапаева, на пик Горького, освоив таким образом самые значительные

вершины гребня. Однако при спуске с пика Горького поспешили, попали в

лавину, щедро предоставив начинающему врачу Шиндяйкину целый

комплект открытых и закрытых переломов, ушибов, колотых и резаных ран

– для практики.

Такие случаи разбираются в соответствующих комиссиях, и

руководителю группы обычно выдается по первое число. Получил свое и

Борис. Все же эта история его отношения к высоким горам не изменила, и

через два года он вновь был на Иныльчеке, поднявшись в составе команды

Бориса Романова на весьма и весьма уважаемые вершины – Шатер и Хан-

Тенгри. Так укрепился в амплуа высотника и, когда челябинские альпинисты,

только-только вступавшие на подвижническую стезю высотных

горовосхождений, пригласили к себе на пик Ленина в качестве консультанта,

не отказался, отправился с ними на Памир, а через год с ними же ушел на

траверс Победы. В 1969 году они были снова вместе, совершив сложнейшее

высотно-техническое восхождение на пик Коммунизма по стене с ледника

Гармо.

Так что к новому траверсу Победы подготовились основательно,

схоженности на всю жизнь хватит, не меньше. Удастся ли только этот дубль?

255

Повезет? Ну хотя бы с погодой?

Вначале все складывалось самым благоприятным образом. Был наст, и

траверсанты за один день от 4700 поднялись на Чон-Терен. Еще два дня, и

они на Восточной Победе. Во время акклиматизационного выхода команда

смогла пробиться от Иныльчека к Чон-Терену только за пять дней, а до цели

выхода – пика Военных Топографов так и не дошли, ограничившись

высотой 6700, хотя потратили тринадцать дней. А тут четыре дня, и

Восточная вершина! Что значит погода, разное состояние снега на одном и

том же маршруте, что значит с умом проведенная акклиматизация!

Отличная погода! Как жаль, что она начинает портиться. Буран настиг

на подъеме к пику Советская Армения, и они два дня отсиживались,

откапываясь через каждые два часа. Палатки были по конек в снегу, затем и

вовсе оказались в глубоких ямах, куда бесконечно струились сыпучие

снеговые волны. Пошли дальше, надеясь, что уж на крутом-то склоне вновь

появится наст. Но эта надежда не оправдалась. Каждая веревка давалась с

неимоверным трудом, они буквально плыли вверх по грудь в снегу. А ведь

было круто, во время траверса 1967 года они проходили здесь по льду, это

был

один

из

самых

технически

сложных

участков

всего

двадцатикилометрового пути..

За день пробились. С пика Советская Армения сквозь дымные

полотнища снежных флагов перед ними открылось грандиозное зрелище

Главной вершины, ее восточных склонов. Впечатление было такое, будто они

никуда еще не поднимались, будто они все еще находятся внизу, на леднике,

и что им еще только предстоит сделать первые шаги. Не было лишь прежних

сил. Они остались в оплывающих снегах только что преодоленной крутизны,

и чйля-бинцы снова шли на пределе, почти так же, как в 1967 году; впрочем,

сравнивать мог только один человек – Борис Гаврилов.

День поднимались на гребень Главной вершины, день тянулись по

гребню. Появился наст, но уже сказывалась и высота и усталость, так что

продвигались медленно, куда медленней, чем планировалось, даже со

256

скидкой на непогоду. А погода все не улучшалась, и на вершину взошли в

тумане. Видимость была скверной, и все же Борис узнал место, где в 1967

году отсиживались трое суток.. Неужели это вновь повторится? Хотелось

найти оставленную тогда записку, но тура обнаружить не удалось. Заноче-

вали.

Утром 9 августа Бедов и Гаврилов вновь отправились на поиски. Они

прошли две веревки и сразу же наткнулись на тур. Но это оказался тур с

запиской Люси Аграновской. . Тур 1967 года разыскать так и не удалось, а

ведь Борис сам оставлял записку на вершине Победы. Снесло бураном?

Замело снегом?

День ясный. Солнце. Как будто вполне хорошая погода. Но какой

сильный ветер! Какой дикий холод! Надо скорей уходить с вершины, но от

палатки зовет Рябухин. Саша говорит, что приболел Художин. В общем,

ничего страшного, все чувствуют себя не очень здорово, но посмотреть надо.

Потеплей укрыли. Напоили горячим чаем. Дали таблеток. Потом начали

собираться. Разгрузили рюкзак Художина. Володя стал возмущаться,

дескать, с какой стати, ни в коем случае; он продолжал ворчать и на спуске, и

эта воркотня выглядела вполне убедительно: он был в команде самым

сильным и лучше всех работал. Ему даже Борис Гаврилов завидовал. А уж

Гаврилову грех сетовать на свое здоровье – второй раз на Победе. Таких,

как он, всего три человека и есть на свете на всю альпинистскую братию.

Розин, Студенин да он, Гаврилов. Но у Гаврилйва оба раза траверс. Туда и

обратно. И тут уж он единственный.

К четырем часам спустились на 7300. Скальный гребень непрост, а

погода испортилась окончательно. Поставили палатку, заночевали. Володя

чувствовал себя нормально, и это как-то успокоило. А главное, вершина была

за плечами, теперь лишь небольшой подъем на Важа Пшавела и снова вниз,

вниз, до самого Дикого, до базовых лагерей и встреч с друзьями. Но утром 10

августа мела пурга, и она продолжалась весь день. Только веревочную

оттяжку и можно было разглядеть в вихре летящего над гребнем снега, и они

257

не рискнули свернуть палатку. Решили отсиживаться, и это казалось тогда

единственно возможным решением. Если б они знали, что Художин болен!

Если б люди умели отличать на семи тысячах больного человека от

здорового!

К вечеру у палатки раздались голоса, скрип шагов, и в палатку, раздирая

смерзшееся кольцо входа, просунулась чья-то заиндевевшая голова,

показалось чье-то лицо, покрытое коркой льда. Это был Студенин.

РАСЧЕТ ПО-СТУДЕНИНСКИ. КРАСНАЯ ПАЛАТКА

«Казахи», как и челябинцы, заявившие для участия в первенстве траверс

Победы, имели право выйти на маршрут лишь спустя пять дней после

соперников. Поэтому базовый лагерь на леднике Звездочка покинули только

2 августа в 3.30 ночи и налегке, минуя лагерь 4700, по крепкому фирну

поднялись к лагерю 5600, где были в 10 утра. Отдохнули, затем пошли на

Чон-Терен. Во время предварительных выходов здесь были натянуты перила,

и потому ни бергшрунд, ни заснеженные скалы при подъеме на седловину

особых трудностей не составили. Запуржило, повалил снег, но, прежде чем

обязательная для Победы буря успела развернуться во всю свою

впечатляющую мощь, «казахи» достигли пещеры, вырытой во время за-

бросок. Буря продолжалась и весь следующий день. Связывались по рации с

базой, с другими группами – везде одно и то же. Отсиживались.

Отсыпались. Пекли блинчики. На следующий день все то же, разве что

вместо блинчиков – суп с клецками и салом. Правда, к полудню небо

расчистилось, но снегу навалило столько, что тратить силы на барахтанье в

лавиноопасных сугробах не очень хотелось.

Выползли из пещеры 5 августа. Утро отличное, но снегу, снегу... С

облегчением встретили скалы, хотя и пришлось работать с крючьями, а

кончились скалы, снова снег, да такой, что зарылись в траншею, чувствуя,

как перегружен склон, как в любое мгновение может сойти лавина. . Погода

258

вновь стала стремительно портиться, и, когда опять вышли на скалы, когда

преодолевали ледовую стенку, ветер достиг ураганной силы, такой, что

буквально отрывал от стены. Приходилось пережидать его порывы – и все

же продолжать движение, потому что рыть пещеру было негде, а ставить

палатку представлялось чистейшим безумием. Так и шли, пронизываемые

насквозь, зная лишь одно, что останавливаться ни в коем случае нельзя, пока

на снежном взлете не наткнулись на пещеру челябинцев. Это был щедрый

подарок. Час работы по расширению – ночлег готов. Страшная погода за

стенами пещеры. Впрочем, как запишут «казахи» в своем отчете,

«характерная для района».

Имя начальника геологической партии из Чимкента, мастера спорта

международного класса по альпинизму Бориса Студенина получило

известность после того, как в 1966 году со своей командой он успешно

прошел вариант мышляевского маршрута по северной стене пика Свободная

Корея. Затем Студенин обращается к высотному альпинизму: он делает

восхождение на пик Ленина, поднимается на Хан-Тенгри, а вслед за этим

осуществляет сложнейший траверс шестой категории трудности Хан-Тенгри-

Шатер. Был он и на Победе, через пик Важа Пшавела. Поскольку своим

траверсом 1967 года челябинцы решили здесь последнюю, казалось бы,

альпинистскую проблему, Студенин задумал встречный траверс, с востока на

запад, то есть против ветра. Поговаривали еще и о том, что траверс на восток

– дело нехитрое в техническом отношении, что куда сложней спускаться с

Победы после траверса на ледник Дикий через скальные пояса пика Важа

Пшавела. Что ж, этот отрезок пути Студенину уже знаком, можно и

попробовать. .

Погоду утром 6 августа даже с большой оговоркой нельзя было назвать

сносной; но все же сквозь залпы снеговых зарядов подчас брезжили неясные

просветы, а виднеющиеся в эти просветы фирновые склоны давали надежду

на то, что в случае чего можно будет зарыться в фирн. Поэтому решили

выйти, и не пожалели об этом, потому что, прежде чем буран вновь набрал

259

силу, они успели подняться до 6800. Здесь вырыли пещеру, закопались,

истратив остатки муки на клецки. Клецки на 6800! Пожалуй, это было

осуществлено впервые в истории отечественной кулинарии.

Утром 7 августа поздравили Студенина с днем рождения. Победа по

этому случаю одарила хорошей погодой, но вскоре опять началось то, к чему

они как будто начали даже привыкать. Они продолжали подъем, то и дело

выходя на скалы, надеясь таким образом спастись от снега, в котором они

тонули чуть ли не по плечи. Потоки снега! Они струились по склону, заливая

ступеньки, засыпая очки. С неимоверным трудом пробились на вершину

Восточной Победы, сняли записку Рябухина, начали искать, куда бы

приткнуться. Буря осталась ниже, под вершиной, но здесь был сильный ветер

да еще с туманом, а впереди маячил острый карнизный гребень, где нужен

был глаз да глаз. Облюбовали мульду, зарылись в пещеру, позволили себе

всяческие гастрономические и кулинарные излишества в виде балыка, икры,

а главное, жиденькой манной кашки и десяти литров горячего киселя. Такой

тактики – отсиживаться лишь в самых крайних случаях – они старались

придерживаться и впредь, пока наконец не оказались на вершине. Вершина?

Да, это вершина, они извлекают из тура записку Рябухина. Что-то

непонятное с датами. Неужели они нагнали челябинцев? Достали

фотоаппарат для традиционного снимка, но шторки замерзли после первого