Текст книги "Какая она, победа?"

Автор книги: Леонид Дядюченко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 16 страниц)

Пришло время тренировочных сборов, пора было выезжать. На стену

собирались фрунзенские альпинисты Анатолий Тустукбаев, Евгений

Слепухин, Валерий Денисов. В списке значился и Кочетов, но Володя,

получив приглашение москвичей, избрал Победу. Кстати, Тустукбаев тоже

приглашен на Победу. И тоже дал согласие. Но он верил, что поспеет и там и

здесь и даже сдать экзамены за очередной курс своего вечернего

политехнического. . Балинский?. Нет, ему и думать нечего о стене. Высотное

восхождение куда ни шло, там главное – опыт, физическая выносливость, а

стена. . Стене нужен целый позвоночник. Тем более на «беззубкинском»

маршруте. Он, Балинский, и Элю не пустил бы, да и пытался не пустить, он

ведь переживает за нее!

–Балинский! Ты чего? Я ведь не мешаю тебе ходить в горы. Я тебе

даже на Победу идти не мешаю. И потом, кто ты мне?

Рассмеялись. И правда, кто он ей? Этот вопрос так тревожил товарищей

из жилищно-коммунального отдела, что действительно можно было бы их и

успокоить. И потом. . документы на «шестерки» не оформляются без гос-

страховских полисов; в полисе надо указать своего ближайшего

212

родственника. А кто для нее самый близкий родственник? Наверное,

Балинский...

– Ну что, Насонова, распишемся?

– Придется.

– Свадьбу сыграем...

– На черной «Волге» с лентами, с пузырями...

– С куклой, а я в фате...

– А все кричат «горько!». А потом свадебное путешествие...

– На Победу!

– Та-та-та. Галкин в экспедицию женщин не берет.

– Ну и не нужен мне ваш Галкин. Давай мне половину титана.

– Чай кипятить?

– Титановых крючьев. Очень остроумно.

– Ты что, половину! Это же с концом!

– Слушай, имей совесть! Что я, каждый день на «шестерки» хожу!

Так и уехала. И лишь когда она уехала, когда остался один на один с

опустевшей квартирой, осознал, насколько все это серьезно.

Пик Свободной Кореи. . По центру северной стены. . По ее «рыжим

пятнам». . Теперь, когда красноярцы промерили этот отвес своими

веревками, можно точно назвать протяженность маршрута – тысяча

четыреста четырнадцать метров. Или тысяча сто метров по вертикали. День

за днем первовосходители видели под ногами одно и то же – место первой

стоянки. Несколько дней ни разу не могли собраться вместе даже на ночь, не

отстегиваясь и ночью от страхующей веревки. Спали, подвешиваясь к

крючьям или сидя на полочке, накинув на себя палатку. Ботинок снял,

привяжи. Иначе улетит. Примус надо разжечь, поставь на колени, а под

примус сеточку, а сеточку привяжи. Кастрюльку поставил на примус,

кастрюлька тоже в сеточке, а сеточку опять-таки привяжи – улетит.

Команда у красноярцев была схоженной, сложилась еще в 1962 году. Они

213

были дружны, но главное, терпимы друг к другу, а это очень важно, когда

надо выстоять на рантах ботинок целый день.

Валерий Беззубкин, капитан красноярцев, с тридцать четвертого,

погодок. Седой ежик коротко стриженных волос. Улыбчив и деликатен,

молчалив. Инженер. Да и все его ребята имеют отношение к технике,

неравнодушны к «железу». Юрий Андреев – инженер. Владислав Лях —

механик. Виктор Пономарев – электрик. Владимир Ушаков – инженер.

Шестым шел Виктор Суханов – начальник учебной части альплагеря «Ала-

Арча». Все кандидаты в мастера, все имели опыт стенных восхождений, все

могли выходить вперед, работать первыми. Трудно соперничать с такой

командой. Но еще труднее с самой горой.

ЗНАЧИТ, ЖАЛОБ НЕТ!

С отъездом Эли сидеть дома стало и вовсе невмоготу. Хорошо, ребята

заходили. Без них совсем бы скис. Сам по гостям пошел. К Леше Каренкину.

К Бенику Майляну. К Бушману. Слабое утешение – по гостям ходить, если

из колеи выбит. Тем более что все разговоры в гостях о створе, о работе, к

кому ни придешь. Засел за письмо Галкину, руководителю экспедиции

москвичей. Так, мол, и так, Виктор Тимофеевич, на что теперь он,

Балинский, может рассчитывать? Есть какая-то возможность, нет?

Ответ пришел от Олега Сорокина, врача экспедиции. Письмо было

лаконичным по форме и весьма выразительным по содержанию. В

общедоступном переводе текст означал, чтобы Толя не волновался, не

выдумывал лишнего, а спокойно укладывал бы вещички да отправлялся на

Тянь-Шань. В списках экспедиции он значится, если понадобится

освобождение от работы, оно будет. Да и зачем теперь освобождение от

работы, его и так освободят. По инвалидности. Так что все проще пареной

репы, остальное на месте. Привет.

Толя позвонил в Таш-Кумыр. И вовремя. Очередная комиссия ВТЭК

214

назначена на 6 июля, а следующая будет не раньше, чем через неделю. Тут

же выехал и, пока ехал, пока стоял в очереди, предполагал разное, а такого не

ожидал. Вторая группа инвалидности! Даже растерялся, спорить стал,

доказывать, третью группу просить, ведь со второй какая там экспедиция, на

работу не пустят!

–А вам и нельзя работать, молодой человек. Вы инвалид. Вы идите и

отдыхайте. Здоровья набирайтесь. Другие, наоборот, вторую вымаливают,

чтоб не работать, а вы недовольны...

Вышел в коридор, вновь и вновь разглядывая тусклую четвертушку

бумаги. «Трудовая характеристика – нетрудоспособен». Вот номер! Ждать

автобус было невмоготу, остановил попутную и в Кара-Куль успел задолго

до шести.

Зашел в постройком. Показал бумаги.

–Что ж мне теперь? На пенсию?

– Наверно. Вы где получили травму? На производстве?

– На тренировке...

– Как нехорошо... Вот если б вы вели занятия...

– Я и вел...

– Вы почасовик?

– Что ж я, за альпинизм деньги буду получать? На общественных...

– Это зря. . Вот если б вы были платным тренером, вам бы теперь

начислили пенсию по среднему заработку. . А так вы проиграете. Бытовой

травматизм.

– Что-то я не пойму. Что же Яувиноват, что отказался от денег?

– Выходит, так. Вот если б вы были платным тренером, то

производство обязано...

Хлопнул дверью, выскочил на улицу.

–Чтоб я еще раз!.. Чтоб я еще раз...

Что именно, не ответил бы и самому себе. Не будет вести секцию?

Помогать тем, кто только начинает? Не придет в школу, чтобы рассказать

215

ребятишкам о пике Ленина? О парашютистах? Не покажет диапозитивы с

пика Коммунизма? Не пойдет с рабочей комиссией по столовым и торговым

базам? Не выйдет с дружинниками на улицы вечернего Кара-Куля?

Или не пойдет в горы? Пока не будут платить? Забавно. Как-то сидели в

палатке с Ольгердом Ленгником, рассуждали. Без этого Ольгерда и не

представить, ему нужно докопаться до корней, до истоков, а тут почему-то

понадобилось установить, ходили бы люди в горы за деньги или нет.

–За «единичку» – десятку.

–Да ты что! Много. Там же делать нечего. Так все полезут в горы!

Десятку за день!

–Погоди. За «двойку» – двадцатку.

–С ума сошел! Все будут ходить на «двойки»!

–За «тройку» – тридцатку. Нет, больше, тридцать пять!

–А за «четверку» – сорок пять?

–Нет. Семьдесят пять! Восемьдесят!

–Ну знаешь...

–А за «пятерку» – сто пятьдесят.

–Месячный оклад? А я ее сделаю за три дня...

–Сколько же ты дашь за «шестерку»?

–Вдвое больше. Нет, триста пятьдесят! Нет, шестьсот! Как, пойдет кто-

нибудь на «шестерку»?

Посидели, подумали, решили, что нет. Ни на «шестерку», ни на

«тройку», ни на «единичку» за деньги невыгодно. За деньги – это тяжело. В

горы можно ходить только за «спасибо», только за «здорово живешь». Вот

горы, они могут заломить цену. И тут уж надо быть готовым, успевай

платить..

Забежал в больницу. Главврача, на счастье, не было, прием вел какой-то

молоденький незнакомый врач.

– Кто еще на профкомиссию, – высунулся он в дверь, – вы?

– Я, – подскочил Балинский, – а что будете проверять? Сердце?

216

Давление?

– Да вас можно и не проверять. Видно же. Только время тратить

– Так и я о том же... Справочку только...

– Собираетесь куда?

– Да так, в культпоход...

– Ну что ж, дело полезное. Значит, жалоб нет?

Сразу домой. Снаряжение давно собрано, только уложить в рюкзак.

Закрыл окно, обвел взглядом стены, присел на минутку, что ж, пора. С

трудом протиснул рюкзак в дверь, под взглядами сидящих на скамейках

старушек вышел со двора. Через минуту был на дороге Фрунзе – Ош. До

Фрунзе – четыреста. До Оша – двести. Может, сегодня добраться до Оша, а

утром на самолет и во Фрунзе? Пятьдесят минут лету! Наверное, так будет

надежней всего. . А если загадать? Куда будет первая попутная, той и

голосовать?

На машину в сторону Фрунзе надежд было мало. Кто ж едет в такую

даль на ночь через три перевала? И вдруг машина. На Фрунзе!

– Возьмете?

– Да залезай! Остановились же!

Десятки рук. Хор голосов. Еще не успел сесть, оглянуться, пристроить

рюкзак, а перед ним уже стакан вина и что-то такое на закуску.

– Держи, земляк, за знакомство, ну!

– Что вы, ребята. Мне нельзя.

– Ты как не родной. . Надо, знаешь, если жить, так на всю катушку.

Понял?

– Давно. Вот стараюсь.

– Плохо, брат, стараешься.

–Что поделать, как получается.

–Что, баптист? Или что? Никто же не видит!

Усмехнулся. Победа увидит все. И позвонок двенадцатый тоже

разглядит, хотя он, Балинский, и обзавелся такой роскошной, такой

217

оптимистической справкой.. Стоит ли ехать в экспедицию? Стоит ли

рисковать? Ведь случись что, не только он пострадает, кто-то с маршрута

сойдет, и только из-за него!..

Правда, ребята знают, да и сам не мальчик, чтоб на рожон лезть. . Видно

будет. Что об этом гадать. Сейчас главное – до Фрунзе добраться да

приступить к делу. Поручений всегда хватает, и он надеется, что окажется

полезен и на этот раз. В конце концов это тоже радость немалая – быть

кому-то необходимым.

–Альпинист, что ли? Сколько вам платят за это?

–Десятку за «единичку». Триста пятьдесят, нет, шестьсот за

«шестерку». .

–А-а-а. Понятно. А говорили, не платят. . А я ж знаю, не может такого

быть... Кто ж тогда полезет?..

МАЙДА-АДЫР. ВСЕЛЕНСКИЙ СЪЕЗД

В пять утра въехали во Фрунзе. Никак Балинский не ожидал, не

надеялся, что доберется всего лишь за ночь. Так опасался, что его случайные

попутчики вдруг вспомнят об усталости и надумают где-нибудь заночевать...

Нет, обошлось. Очень уж, видно, рвались эти таш-кумырские парни на

Иссык-Куль Под конец начали и его уговаривать; поехали, дескать, с нами,

отдохнешь, покупаешься, это Алитет может уйти в горы, а горы, они никуда

не уйдут...

Толя спрыгнул с подножки, сбил с ботинок на чистый столичный

асфальт белую каменную пыль великого киргизского тракта, помахал

тронувшейся попутке.

–Ну, для начала сойдет. Не сглазить бы!

И, взвалив рюкзак, направился вверх по улице Советской, совсем еще

безлюдной и пустынной. К Стрельцову.

...Геолог-альпинист – сочетание редкое. А тем более геолог-полевик.

218

Таких в Киргизии только двое и есть: Паша Зайд в Оше да здесь, во Фрунзе,

Стрельцов. Что удивительного, гор геологам хватает и без альпинизма. И

человек, всеми правдами и неправдами выкраивающий из своего скудного

бюджета времени несколько недель для того, чтобы опять-таки забиться в

горы, разве что еще более высокие и нехоженые, может показаться и

странным, и чудаковатым, и уж в любом случае «не как все». А Стрельцов,

он и в Киргизии оказался ради гор. Учился в московском

геологоразведочном, однажды получил путевку в альпинистский лагерь

«Ала-Арча». Увидев Ала-Арчу, Тянь-Шань, ни о каком другом районе

страны для житья, для работы уже не думал. И хотя после защиты диплома

попал по распределению в Казахстан, решил там долго не задерживаться и

при первой же возможности перебрался в Киргизское геологоуправление.

Так стал фрунзенцем, познакомился с киргизскими альпинистами. Теперь

горы были под боком, но каждое восхождение, сборы, экспедиция – все это

оставалось для него проблемой, которую не так-то легко было всякий раз

решать. Ведь он геолог. Он съемщик. А для съемщика самая горячая пора —

лето, и если летом не успеть покрыть точками наблюдений свой лист —

значит, не составить карту, не написать отчета, и это за него никто не

сделает, какие бы авторитетные «освобождения» от работы ни выдавал ему

для участия в экспедициях Комитет по делам физкультуры и спорта.

И все-таки в экспедиции он ездил. А после восхождений, подчас даже не

заезжая домой, мчался в партию, чтобы без всякой передышки, даже не

подлечив прихваченных морозом пальцев, сбитых пяток и обожженных губ,

уйти в маршруты, просиживая ночи напролет над собранным материалом,

боясь запустить «камералку». Благо еще, что он гидрогеолог, что картирует

впадины, а здесь, в предгорьях, снег ложится поздней осенью. Так появляется

возможность наверстать то, на что не хватило лета. И в этом тоже была своя

прелесть, свое очарование – очутиться после снега и льда в прокаленных

солнцем пустынных предгорьях Прииссыккулья, среди багряных, малиновых

обрывов, на острых, сморщенных, как печеное яблоко, гребнях, в разрывах

219

которых ярко синеет драгоценная иссык-кульская лазурь. .

Застать Женю дома надежд было мало. Но он оказался-таки дома,

приехав из партии буквально накануне. Женя выскочил на стук как был, в

одних плавках, худой, нескладный, черный от загара, и его всклокоченная

борода жаждала ножниц. Приветственно сверкнул очками, захохотал.

–А кто это к нам пришел? А кто позвоночник свой ухайдокал?

Обнялись. Засели за чай. Начались вопросы и ответы, зиму не виделись,

а письма писать – нет, это занятие не для них. Как спина? Как это

случилось, чушь какая-то! Ладно об этом, как Эля, вышли они на маршрут,

что слышно?.

Стрельцов о Насоновой ничего не знал. Для него вообще новость, что

Тустукбаев ушел на «Корею», ведь Тук собирался на Победу вместе с ними!

Надеется успеть и там и здесь? Ну Тук!

В десять пошли звонить. Галкину: в это время, в семь по-московски,

Тимофеевича мвжно еще поймать. Поймали. Они догадались об этом,

поскольку телефон был без конца занят, и им понадобилось терпение, чтобы

дозвониться до Москвы, чтобы услышать этот напористый, охрипший голос:

–Вас слушают! Галкин. Здравствуй, мой хороший, здравствуй, дорогой!

Ты во Фрунзе? Бери карандаш, записывай.

Виктор щедро выдал целый реестр указаний, и они несколько дней

провели в бегах, доставая газовые баллоны, недостающие продукты, кое-что

из снаряжения. Затем сели в такси и уехали в Пржевальск. Начали прибывать

люди, экспедиция была громоздкой, она трогалась с места рывками, как

перегруженный состав, и даже такой самозабвенный толкач, как Тимофеич,

нет-нет да и пробуксовывал на месте.

Из Пржевальска выехали не сразу. Зато над Сары-джазом катили со

свистом, и щебень из-под колес летел прямо в реку, не касаясь стен пропасти.

Иногда хотелось постучать в кабину и в самой доступной форме дать во-

дителю понять, что они не так уж и спешат. В самом деле, стоит ли мчать

сломя голову, чтобы затем на поляне Майда-Адыр целую неделю слоняться

220

из палатки в палатку в ожидании вертолета и переброски на ледник Дикий?

Впрочем, занятие, конечно, находится каждому. Штурмовые группы уже

определены, так что можно готовиться. Кто колет орехи и смешивает их с

медом, кто гильотинирует воблу и перекладывает содержимое стеклянных

банок в надежный полиэтилен, кто режет и маркирует веревку, кто подбивает

триконями шекльтоны, кто малюет на ящиках фамилии руководителей групп

и места забросок: «Хан-Тенгри», «Базовый лагерь», «Перемычка пика 6744».

Не дает грустить и Николай Иванович Шалаев. Всех тоскующих он подводит

к высокому штабелю общественного груза, который тоже нужно привести в

более транспортабельный вид. Спорить с Шалаевым не осмеливается никто.

В лице этого человека, отнюдь не склонного так просто транжирить время,

слова и улыбки, экспедиция «Буревестника» имела не только одного из своих

ветеранов, не только начальника спасательной службы, но и главного

хозяйственника, а что еще более важно – кормильца. В свои сорок четыре

года этот суровый столяр Московского почтамта перевидал многое. В сорок

шестом демобилизовался из армии, в сорок восьмом местком выделил ему

месячную путевку на Кавказ, и он таким вот совершенно случайным образом

попал в альпинистский лагерь. С тех пор – и уже не случайно – каждое

лето проводил в горах. В пятьдесят четвертом, имея два призовых места за

траверс Домбая и траверс Коштан-Тау-Цурунгал, стал мастером спорта.

Ходил с Вано Галустовым, затем с группой Кузьмина – Овчинникова, с

Евгением Ивановым, с Евгением Таммом. В течение многих лет осваивал

районы пика Коммунизма, пика Ленина, пика Евгении Корженевской, Хан-

Тенгри. Работал в совместной советско-английской экспедиции, ходил на пик

Содружества с Джоном Хантом, ходил с чехословацкими альпинистами, был

заместителем начальника альпиниады на пик Ленина в 1967 году, где одних

иностранцев насчитывалось более семидесяти человек.. Шалаев в

выгоревшей рабочей спецовке, в таких же вытертых, с пузырями на коленях

штанах, он хмур; озабочен, тем неожиданней улыбка его краем солнышка из-

за туч,

221

– Николай Иванович, – кричат от палаток, – какие будут указания?

– Указания ледорубом, – отвечает Шалаев, – ну кто картошку

чистить?

Чуть ли не ежедневно на поляну Майда-Адыр, с давних пор

облюбованную альпинистами посреди пустынного раздолья Иныльчекской

долины, прибывают все новые и новые экспедиции. Казалось, все лучшие

команды страны решили засвидетельствовать свое почтение лагерю на

Иныльчеке, который тотчас же превратился в эдакую оживленную

привокзальную площадь. Вселенский съезд. Люди из Чимкента, из

Ленинграда и Петропавловска-на-Камчатке, из Днепропетровска и

Челябинска, из Москвы, из Кабардино-Балкарии, из Фрунзе... Да, такого в

районе грозной Победы еще никогда не было. Только на траверс претендуют

три команды, каждая заявив свой маршрут для участия в первенстве СССР.

Несколько групп поднимется на Победу со Звездочки. Несколько – с

ледника Дикий. Впервые пойдут на Победу женщины – Люся Аграновская

из Петропавловска-на-Камчатке и Галя Рожальская из Челябинска. .

– Парни, на Победе будет давка... – Да нет, на Победе давки не будет. .

ИГОРЬ ЦЕЛЬМАН. РЕЙС НА ЛЕДНИК ДИКИЙ

Работать с экспедицией «Буревестника» должен был экипаж Игоря

Цельмана из Алма-Аты; Альпинисты знали вертолетчика Панферова,

особенно после эпопеи 1968 года; знали душанбинских вертолетчиков.

Цельмана не знал никто. Говорили только, что он отличился на спасательных

работах во время прорыва озера Иссык, даже награжден орденом. Ждали его

с опаской. Так много в судьбе экспедиции зависит от командира экипажа, что

иные вертолетчики стали напоминать избалованных вниманием кинозвезд.

Выйдет иной из вертолета и даже по сторонам не смотрит. Знает: подбегут,

будут упрашивать, заискивающе глядеть в глаза, ублажать. Да и то сказать,

клиентов много, а он один. А уж площадки, куда альпинистам надо, это и

222

вовсе разговор особый. Если официально, так он и права не имеет лететь, вот

так. Площадки эти нигде не значатся, никто их не принимал, высоты

большие. И если он сядет, то только в порядке одолжения и под свою

ответственность. А зачем ему это надо?

Игорь начал работу 15 июля. С группой разведки проутюжил ледник

Дикий, выбрал площадку, сел, высадил ребят, делая все с завидной

невозмутимостью и по первой просьбе. «Звезду» он явно не напоминал. Это

был светловолосый, довольно-таки плотный парень в мешковато сидящих на

нем брюках и в летней рубашке с засученными рукавами. Его широкое лицо

выражало добродушие, лукавство, и если уж он кого-то напоминал, то скорей

всего деревенского задиру, деревенского балагура откуда-нибудь из

Прибалтики, который только и ждет, только и смотрит, что бы ему такое

вытворить. Работал, однако, просто. Без фокусов. Без всяких там «визитных

карточек». Он «таскал» буревестниковцев на ледник Дикий с прозаичностью

пригородной электрички, затрачивая тридцать три минуты на полет туда и

двадцать семь на полет обратно.

Балинский летел 19 июля. Был солнечный день, и все липли к

иллюминаторам, с такой жадностью разглядывая проносящиеся внизу и

мимо пространства, будто и в горах ни разу не были, будто все это впервые.

И это суровое плетенье иныльчекских протоков и галечниковых кос, и

редкий ельничек у лавинных конусов пика Нансена, и светлый камешек

громадной гранитной глыбы на поляне Чон-Таш с невидимыми сверху, но

памятными каждому альпинисту именами тех, кто навсегда остался в снегах

Победы, и безжизненный, весь в буграх и воронках охристый язык

погребенного под моренным чехлом ледника, из-под которого так

неожиданно, полноводно и сразу берет начало река Иныльчек. Затем хаос

морен расслоился, пролегли в горную даль полосы камня и грязно-белого

льда, промелькнуло зеленое пятнышко поляны, а по другую сторону ледника

– крошево айсбергов озера Мерцбахера, надвинулся ржавым утюгом

скальный мыс хребта Тенгри-Таг; за ним завьюженный купол пика

223

Петровского, снеговые всплески пиков Советская Киргизия, Максима

Горького и Чапаева, а там, дальше, чуть ли не в самых истоках полосатой

ледяной брони выступило мраморное ребро Хан-Тенгри и сам Хан-Тенгри,

торжественный аккорд горной стихии, выше и прекрасней которого, кажется,

уже ничего не может быть.

Но это слева и прямо по курсу, а сюда, правей, по южную сторону от

Иныльчека, в короткие раструбы боковых отрогов то открывалось, то

исчезало за кулисами ближних склонов ледовое тулово хребта Кок-Шаал-

Тоо, слепя своей мощью, своей грандиозностью, дразня близостью еще более

мощных и грандиозных видений. Вот проплыло устье ледника Пролетарский

Турист с вздымающимися над ним стенами еще не покоренного никем пика

6744, вот показалось широкое сопряжение Иныльчека и одной из главных его

ветвей – восемнадцатикилометрового ледника Звездочка, там, со Звездочки,

взгляду открылась бы вся Победа, от седловины Чон-Терен до пика Важа

Пшавела, но вертолет не долетает до Звездочки, он закладывает крутой

вираж вправо, сбрасывает высоту, потому что внизу ледник Дикий! Вон, под

склоном, площадка базового лагеря. Вон, впереди, размаркированная

группой разведки посадочная площадка. А прямо перед тобой, нос к носу,

главная вершина Победы, даже в ясный день овеваемая космами не то

поземки, не то рождающихся облаков.

Пошли на посадку. Цельман садился на ледник уверенно, но двигателя

не выключал – все-таки 4200! Невольно сгибаясь, бегали под звенящим

вихрем лопастей, громоздя на подтаявшем льду ящики, газовые баллоны,

палатки и рюкзаки. Хотелось обернуться, глянуть на Победу, она сияла,

казалось бы, на расстоянии вытянутой руки, но Игорь торопил. Работы

много, а что приготовит погода на завтра – неизвестно. Он улетел, а они

принялись перетаскивать грузы на ровную галечниковую площадку с

озерцом, обжитую еще грузинскими альпинистами в шестьдесят первом году

и теперь застолбленную разведочной группой. . Да и нет на Диком другой

такой удобной во всех отношениях поляны. Правда, до площадки далекова-

224

то, с километр, а груза столько, что каждому пришлось сделать по пять

ходок. Они разбивали лагерь, ставили палатки, задыхаясь от резкости и

чистоты воздуха, от радости и остроты первых минут долгожданного

возвращения к большим вершинам. Сначала воздвигли кухню, затем

огромную армейскую палатку – кают-компанию, а когда расставили жилые

палатки, разбросали поролон, спальные мешки и все то, что нужно для

отдыха, к тому времени подоспел и ужин. Дежурные забренчали посудой, все

потянулись в кают-компанию, зазвучали под брезентовыми сводами

прибаутки оттаявшего к вечеру Николая Ивановича, явно довольного тем,

что так ладно добрались, устроились, что все наконец-таки собрались одной

семьей и теперь сидят за его столом.

– А вот кашка манная, что ночь туманная...

– А вот шанежки, ребята! Шанежек, а?

Над столом блеснула бутылка шампанского.

–Символически, ребятки! С прибытием! За удачу! За гору!

Стало тесно от гула голосов, шуток и смеха, дружеского расположения

друг к другу давно не видавшихся и наконец встретившихся людей. Где-то

остались семьи, жены и дети, отчества, должности, профессии, здесь они

вновь становились людьми одного дела, одного ранга, как это бывает только

в молодости, у солдат-погодков да студентов. Здесь все они Коли, Левы,

Жени, хотя у Жени вовсю просвечивает лысина, а Толина шевелюра

основательно подбелена сединой – в этом ли дело?

Встает Шалаев. Теперь он отнюдь не повар, он грозный начспаса, и

всякая такая лирика его не занимает.

–Теперь так. Кто не оформит документы, пусть не надеется, на

маршрут не выйдет. Вопросы есть?

Приступили к своему делу врачи. Леша Шиндяйкин приволок целый

мешок витаминов и теперь потчует всю братию. Какие-то особые таблетки

он скармливает контрольной группе. Контрольная группа задирает нос и

начинает злоупотреблять своим положением.

225

–Эй, вы там, – командует Курочкин, – дайте печенье контрольной

группе!

Все впереди! Бураны, снег по плечи, мороз и скальные стены на семи

тысячах, а пока можно млеть над Ножкой горячего чая, что-то говорить,

кого-то слушать, до слез смеяться над шутками, которым внизу едва ли и

улыбнулся бы.

– Николай Иванович! У тебя бутыль спирта была, нельзя ли ее. .

символически. .

– А ничего кашка, естся!

– Где сахар? Сахар не просматривается!

– Ого, палтус-то о двух концах!

Расходились поздно. Снизу шли тучи, затягивали вершины; над темным

фронтом непогоды в разрывах облаков одиноко, прекрасно и жутковато

светила какая-то звезда.

–Вон покатилась, и я загадал.

Выйти живым из боя…

Тут только пришла минута в молчании подумать о том, что сегодня

девятнадцатое июля. День рождения Эли! Как-то они там, на «Корее»? Что у

них?

ТРЕНЕРСКИЙ СОВЕТ. ПОБЕДА

Снег зарядил еще ночью, и к утру навалило с полметра. Но Овчинников

поднял всех на разминку, на расчистку лагеря, а снег все продолжал идти,

гор не было видно, и Балинский все думал о том, что же делается там, на

«Корее»? Но у них своя погода, наверное, а здесь своя. Пошли на завтрак, да

так чуть ли не весь день в кают-компании и просидели, благо Николай

Иванович по случаю ненастья был щедр и на чай и на кофе, и только когда

палатка вконец проседала под тяжестью снега, выгонял всех на авральные

работы.

226

Планы у буревестниковцев, как всегда, намечались большие. Уже одно

то, что для участия в первенстве СССР заявлено две группы,

свидетельствовало о серьезности их намерений. Группа Валентина Иванова

должна была совершить первовосхождение на пик 6744, а затем пройти

траверс всего массива пика Победы с запада на восток. Не менее сложную

задачу предстояло решить группе Валентина Божукова – еще никем не

хоженный траверс пиков Сланцевый – Хан-Тенгри. В случае успеха оба

маршрута могли принести экспедиции медали всесоюзного чемпионата, и не

было ничего удивительного в том, что этим группам и уделялось основное

внимание.

Две другие группы принимали участие в первенстве «Буревестника».

Группа Юрия Скурлатова готовилась к восхождению на Хан-Тенгри с

ледника Семеновского по классическому маршруту, группа Володи Боброва

– на Победу через пик Важа Пшавела. О каждом из этих восхождений

можно было только мечтать, и, когда появилась возможность выбора, Толя

не знал, на что и решиться. Все-таки он побаивался за себя, за спину, боялся

подвести других. Кочетов был только за Победу. Стрельцов только за

Победу. Но ведь и группы, отправлявшиеся на Хан-Тенгри, тоже

рассчитывают подняться потом на Победу; заманчивый вариант – испытать

себя сначала на «Хане»!

И Балинский сказал:

– Методически правильней было бы сначала сходить на Хан-Тенгри.

– Видишь ли, видишь ли, видишь ли, – взволнованно зачастил Володя

Кочетов, – а ты уверен, а ты уверен, что Победа тебя будет ждать, ты

уверен?

Но слово было сказано, и на тренерском совете Овчинников включил

Балинского в группу идущих на Хан-Тенгри.

–К ханыгам, значит, – ревниво сказал Володя, – ну что ж, счастливо!

Балинский хмурился. Он уже жалел о своем решении. При чем тут Хан-

Тенгри? Конечно, ему всегда хотелось побывать на этой красивейшей

227

вершине Тянь-Шаня, но что Хан-Тенгри, если он весь этот год, сразу же

после осеннего письма Гены Курочкина думал только о Победе! Черт дернул

его за язык! Ему нужна Победа! И именно в этом году!

. .О Победе Балинский знал все. Все то, что можно выудить из

ежегодников и географической литературы. Так уж привык, если готовиться

к чему-нибудь, то готовиться основательно, с минимальным допуском, как

бы подчас ребята над такой старательностью ни посмеивались. Смотрел,

конечно, и отчеты. Те, что хранятся в Федерации альпинизма.

. .Самый северный семитысячник на земном шаре. Вторая по высоте

вершина советской земли. И. . наверное, первая по числу разыгравшихся на

ее склонах трагедий К лету 1967 года на ее вершине побывало всего лишь

двадцать пять человек, а рассчиталось жизнью за поединок с ней двадцать

девять. И поэтому к тому грозному арсеналу оружия, которым Победа

отстаивала свою неприкосновенность от посягательств человека, добавилось

еще одно, самое, пожалуй, неприятное, – психологический шок.

Хан-Тенгри – это пик. А Победа – это даже не вершина, не гора, это

целое горное поднятие, угрожающе-свирепое и могучее, как туша мамонта.

Вся в вихрях вздымаемых ветром снегов, в лавинных застругах, в

изорванных трещинами и сбросами ледовых наплывах, в припудренных

морозным инеем скальных поясах, Победа достойно венчала высочайший

хребет Центрального Тянь-Шаня, самый суровый и отдаленный от

человеческих поселений, – хребет Кок-Шаал-Тоо. Она вздымалась над ним,

как исполинский горб, и восходителям, поднявшимся на этот горб, всегда

стоило труда отыскать среди хаоса скал самую верхнюю точку, а вместе с

ней и вершинный тур. И потому у вершины было несколько туров, а

восходители не всегда снимали записки своих предшественников, и люди не

всегда верили друг другу, что те и другие были на вершине и именно на

одной и той же.

К Победе ведут два пути. По леднику Дикий – к Западной вершине. По

леднику Звездочка – к Главной и Восточной. Высота Главной 7439 метров;

228

Западной, названной грузинскими альпинистами пиком Важа Пшавела, —

6918 метров, Восточной – 7079 метров. Восточную вершину называют еще

пиком Достук, что в переводе с киргизского означает «дружба». Еще одно

характерное возвышение массива, расположенное между пиком Достук и

Главной вершиной, получило название пика Советской Армии. Весь этот

массив обрывается к Звездочке и к Дикому трехкилометровой по высоте

стеной, и единственным путем подъема на Главную вершину отсюда

является северный гребень. Да и тот как гребень отчетливо выражен лишь в

средней части. Ниже 5900 расходящиеся в стороны ветви гребня охватывают

обширный треугольник ледовой мульды, мощной ступенью вздымающейся

над Звездочкой. Ступень служит Победе могучим пьедесталом, а ее крутые

склоны дают человеку очень немного возможностей для выбора мало-

мальски безопасного пути: все перегружено снегом, все дышит

предчувствием лавин.

Таков самый прямой, самый, казалось бы, логичный маршрут на