Текст книги "Летние сумерки (сборник)"

Автор книги: Леонид Сергеев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 20 (всего у книги 25 страниц)

– Испугались?

– Мы уже давно ничего не пугаемся, – встряхнулся Игорь, намекая неизвестно на что.

– Группы здесь ночуют, а в том приюте живут два дня… Впереди вечер и ночь, отдохнете. А утром со всеми потопаете, они идут медленно. Смотришь, растянулись по тропе на километр, – парень решил нас приободрить. – Я прихожу туда за два часа. А одни здесь рекорд установили – до моря дошли за два дня. Разрядники. Пришли в приют, чай хлебнули и дальше… А вы тихо дойдете.

Он явно недооценивал наши возможности.

– Зато в том приюте удобства. Там дома деревянные… приют красивый. «Фишт» называется. Завтра увидите.

– Мы и сегодня увидим, – решительно заявил я, прикинув, что еще только миновал полдень и если не за два часа, то до захода солнца все равно туда попадем.

Меня заела снисходительность парня. Точно зарвавшийся подросток, я решил доказать ему, что мы еще способны на побитие кое-каких рекордов. И самого себя я решил проверить, а в Игоре сомневаться не приходилось – он ходок что надо!

– Мы сегодня там будем, – повторил я. – Сейчас передохнем, перекусим и двинем, верно, Игорь Григорьевич?

– Можно, – пожал плечами Игорь. – Только куда спешить, ведь за нами не гонятся! – потом, видимо вспомнив про наш престиж, добавил: – Конечно, расположиться с комфортом неплохо, да и времени еще полно. Доставай консервы, а там видно будет.

Через час мы уже снова были на маршруте.

Сразу же за приютом лес кончился, некоторое время тропа вилась меж цепких кустарников, но вскоре кончились и они, и дальше наш путь пролегал среди сплошных каменных гряд. Внезапно из-за одной гряды навстречу вышел путник с двумя рюкзаками за плечами – белокожий, в городской одежде, в очках, из-под панамы торчали седые волосы – этакий колоритный художник. Мы остановились и поприветствовали друг друга.

Мужчина оказался нашим земляком, научным работником.

– Вы, что же, один? – недоуменно спросил Игорь.

– Нет, конечно. Видите, второй рюкзак… Нас постигла неудача. Товарищ ногу вывихнул, приходиться возвращаться.

Показался его приятель, долговязый парень: он еле брел опираясь на палку. Подошел, поздоровался, смущенно пробормотал:

– Вот так получилось… Но мы все равно доберемся до моря. Кружным путем, на автобусе от Ходжоха.

– А до Ходжоха как?

– Доковыляю, – заверил бедолага.

Мы пожелали друг другу удачи и разошлись.

– Хилые интеллигенты, – сказал я. – Им бы лежать в гамаках на лужайке и болтать о Феллини, а они полезли в горы.

– Наоборот, замечательно, – Игорь поджал губы. – Закаляют дух. Я заметил – как раз в критических ситуациях интеллигенты оказываются более стойкими, чем сельские здоровяки. Крепкий дух, убежденность придают человеку невероятные силы. Все вот от чего, – Игорь постучал себя по голове согнутым пальцем.

– Пожалуй, – согласился я, вспомнив, что на море, в пустынях люди часто гибнут не от того, что их покинули силы, а от страха.

– И другая крайность – бесшабашная смелость, она тоже не от большого ума, скорее акт отчаяния, – продолжал рассуждать мой друг. – Другое дело – разумная смелость, осознанная храбрость. Она идет опять-таки от этого, – он снова постучал по голове.

– Ну что же, у тебя, Игорюня, есть блестящая возможность доказать это, – я кивнул на маячивший впереди неприступный склон.

Мы шли по склону долго. С одной стороны тропы зияла низина с лежалым снегом, с другой – возвышалась отвесная, голая стена. На склоне было много осыпей и скальных глыб. Теперь метки стояли на отдельно лежащих, белесых от времени, камнях.

Мы поднимались все выше и выше. Солнце палило нещадно, пот заливал лицо, от резкой нагрузки ноги стали побаливать, мучила жажда, но, проходя горные ручьи, мы только плескали воду на лицо, знали – пить в таком переходе, только ослаблять организм.

– Чем ближе к успеху, тем больше судьба подкидывает трудностей, – хрипел Игорь. – Справимся, победим… Ведь у сильных людей цели высокие. А и ты, и я силь…

Мы уже выдохлись окончательно, когда вдруг тропа выровнялась и перед нами открылось обширное, выжженное солнцем плато. Неожиданно чуть в стороне объявились… коровы.

– Ничего себе! На такой верхотуре! – прерывисто дыша, проговорил Игорь. – И как они… забрались сюда… И чьи они?..

– В самом деле… И пастуха не видно…

Отдохнув несколько минут, мы пересекли плато, преодолели еще один подъем и уткнулись в лист железа, обложенный камнями. На нем была надпись: «Гузерипльский перевал. Высота 1950 метров».

С перевала тропа сбежала в ложбину, потом снова поползла наверх, и по крутому склону мы подошли к знаку: «Армянский перевал. 1870 метров». И сразу в лицо ударил мощный порыв ветра, да такой силы, что мы легли на упругий поток, и он нас, расслабленных, удержал. Перед нами открылась невероятно масштабная панорама Главного Кавказа: четкие ближние горы и более расплывчатый следующий за ними каскад дальних, зыбких, теряющихся в дымке, цепляющих облака, и совсем невидимых, угадывающихся только по сверкавшим снежным вершинам. Чуть не завизжав от восторга, мы почувствовали беспредельное, всеохватное счастье, перед нами простирался мираж, не иначе. Цветовые эффекты не подчинялись никаким оптическим законам. Одна гора казалась декорацией, но вдруг на ней отчетливо появлялся бегущий ручей; на другой, казалось, пасется отара овец, а это проплывало облако. Солнце по-прежнему светило ярко, но воздух был холодным и необыкновенно чистым. Впервые за всю свою жизнь я по-настоящему почувствовал, что такое горный воздух. Ветер утих, и наступила пронзительная, чуткая тишина. Мы находились в мире безмолвия, и не знаю, как Игорь, а я испытывал смешанное чувство – какой-то подъем от гордого одиночества, но меня тянуло вниз, к людям, к жилью.

Присмотревшись, мы различили далеко внизу, у подножия гор, на ровном зеленом островке среди леса серебристую змейку речки, два крохотных домика, над одним из них завис столбик дыма.

– Это «Фишт»! – сияя, произнес Игорь.

Тропа с перевала была как на ладони: вначале тянулась по хребту, потом среди камней петляла по склону и, наконец, резко уходила в лес. Говорят, спуск труднее подъема, но мы спускались значительно резвее, чем поднимались. Может быть, появилось второе дыхание, а скорее всего нас подстегивал приют.

С перевала казалось, что до приюта можно добраться за полчаса, но оказалось, расстояние в горах обманчиво. Мы довольно долго шли по склонам, еще дольше брели в сыром редколесье, потом прыгали по скользким замшелым валунам, минуя бурный пенистый ручей, продирались сквозь частокол высохших лиственниц, среди зарослей высоких трав и только после всех этих преград вышли к речному перекату с деревянным мостком, за которым стояли дома. Кроме двух строений приют располагал времянкой без окон – контрольно-спасательной службой, где, как мы узнали позднее, обитали три альпиниста, и парусиновой палаткой – на случай непредвиденных гостей, внеплановых туристов. Конечно, были обеденные столы, волейбольная площадка, огромное кострище с арматурой для котлов и лавками для вечерних посиделок.

Как только мы вступили в приют, нас окружили туристы и, узнав, что еще утром мы были в Ходжохе и за день отмахали такое расстояние, чуть не зааплодировали. Представляю, какой у нас был вид: обросшие, мокрые от пота, ноги сбиты, руки в ссадинах, на лицах – жалкое подобие улыбок, но все-таки мы победили, доказали, что можем сделать то, что под силу не каждому спортсмену.

– Позовите начальника, – тревожно произнесла длинноволосая брюнетка, полагая, что мы вот-вот хлопнемся в обморок.

– Им надо подзаправиться, – профессионально сказал мускулистый парень. – Как раз к ужину поспели.

Подошел начальник приюта, затрапезного вида низкорослый толстяк с хитроватым взглядом.

– А ну, ребята, на ужин! Снимай котлы, рассаживайся, – отдал он команду строгим тоном, потом повернулся к нам, представился Аршотом и пригласил в радиорубку.

– Я о вас знаю, – сказал Аршот, когда мы сели в тесной комнатушке. – Мне Колотов сообщил по рации, но я думал, вы заночуете на Армянском… Молодцы, хорошо идете. Этак и до Турции дойдете через Батуми, – Аршот расплылся в улыбке, обнажая кривые желтые зубы. – Значит так. Щас группа сядет ужинать, и вы с ними.

– Да не беспокойтесь, – вставил я. – У нас есть консервы.

– Слушай меня, – Аршот выкинул вперед ладонь. – Поужинаете с ними, потом ложитесь. Хотите здесь со мной, – он кивнул на широкий лежак, – хотите в палатке. Одеяла дам.

– У нас есть спальники, – сказал Игорь.

– Слушай меня, – Аршот снова выбросил руку. – Здесь по ночам ноль градусов. Изморозь. Высота-то тысяча шестьсот, соображать надо. Так что одеяла не помешают.

За ужином мы уминали все подряд. Некоторые туристки отдавали нам свои блюда, а компота налили в такие огромные банки, что, если бы мы их опорожнили, нас могло бы разорвать.

– Мы все готовим сами, – похвалилась рыжая девушка, когда мы хорошо отозвались об ужине.

– А компот сварили из диких яблок, – сказала длинноволосая брюнетка, которая опасалась за наше состояние. – Вы, наверное, москвичи? Сразу видно. А мы из Горького, из Воронежа. Я из Пензы. Второй раз покупаю сюда путевку; некоторые наши девушки – третий. Правда, тут красиво?

После обильной трапезы мы еле вылезли из-за стола. И тут же к остаткам пищи налетели местные длиннохвостые воробьи. Парни отправились играть в волейбол, а девушки схватили котят, бегавших под столами, потащили их «греться» к костру. Позвали и нас, а заметив, что мы закурили, попросили:

– Угостите и нас сигаретами.

– Разве туристкам положено курить?

– Вот еще! Вы нас за школьниц принимаете, а у нас у многих дома мужья и дети, верно, девочки?!

Раздался смех.

– Почему же мужья не с вами? – поинтересовался Игорь.

– А у нас разные интересы. Им нужны женщины, умеющие печь пироги и немного шить, а мы и это умеем и еще любим горы…

Наше напряжение постепенно спадало, тело охватывала приятная усталость, тепло.

– Знаете, считается, горы не для женщин, – сказала рыжая девушка. – А по-моему, именно для женщин. Ну, не альпинизм, конечно, а вот такие походы. Женщины ведь более терпеливые, чем мужчины, не согласны?

Мы одновременно кивнули, давая понять, что в этом вопросе, бесспорно, первенство за женщинами.

– А я считаю, что женщинам нужно не только ходить по горам, но и занимать руководящие посты, – заявила брюнетка. – Женщины более прямые и честные, чем мужчины, тем более сейчас, когда мужчины изоврались и вообще стали слабаками.

– Вы нам нравитесь, мы хотим с вами познакомиться, – откровенно сказала девушка, этакая романтическая мечтательница: до этого она смотрела на нас робко и задумчиво.

Мы представились, девушки вразнобой назвали свои имена, и «мечтательница» продолжила:

– Вы настоящие мужчины, сейчас таких мало. Столько пройти вдвоем!.. А знаете, почему мы ходим в горы? Потому, что испытываем потребность в самоутверждении, подсознательно ищем свою «сцену», где могли бы себя проявить. Я живу в Чебоксарах. Что там у нас? Ресторан, пошлость. В театре идет одно и то же. А здесь природа, новые люди.

К костру подошел Аршот, некоторое время потоптался, как бы не решаясь нарушить субординацию между собой и туристами, потом все же подсел к нам.

– Вы это… небось думаете, здесь можно хорошо устроиться? Нет! Тут одни проблемы. Вот сегодня одна группа пошла на ледник Фишт, – он показал на островерхую гору, за которой скрылось солнце, – так одна девушка сломала ногу, а у парня – сотрясение, ударился. Вызвал на завтра вертолет… В костер дровишки надо? Готовить надо? А где взять дрова? У меня площадь вон от того камня до мостка. Дальше заповедник. Туда не сунься! Дров не дают, изворачивайся как хочешь. Говорят: «Браконьерствую, кабанов бью». А где кости? Да у меня даже ружья нет. Недавно наведались, приехали на лошадях, с милицией. Все выслеживали, вынюхивали, говорили: «Будем делать обыск». А я им: «Не имеете права»… Глупые люди. Не понимают, что ружье-то я мог спрятать в камнях, – он так долго оправдывался, что я заподозрил его в неискренности.

– Вот хотите, – он привстал, – покажу вам. Вон там отбросы, там каждую ночь медведь приходит, все переворачивает. Я его давно мог хлопнуть, будь у меня ружье. Я же его не трогаю…

Он явно хитрил, выворачивался; медведь был лишь своеобразной ширмой. Зачем убивать его, когда вокруг есть кабаны?

Туристки негромко затянули песню. Аршот снова сел и вновь нудливо забормотал:

– Они, заповедные, сами браконьерствуют. Почему они хотят закрыть маршрут? Отвечу: мы им как бельмо на глазу. Идет группа, может увидеть их делишки. А без нас они развернулись бы ого как!

– Хорошую аттестацию дал нам Колотов, если этот Аршот так оправдывается, – сказал я Игорю, когда мы укладывались в палатке. – Думает, мы нагрянули с инспекцией. И что они не могут все мирно уладить, соседствовать по-человечески, не понимаю. Это смахивает на склоки в коммунальной квартире.

– Копай глубже, – хмыкнул Игорь. – Здесь столкнулись ведомственные и личные интересы. Вообще-то не мешало б накатать статейку о здешней экологической проблеме.

Игорь уже и в самом деле почувствовал себя представителем всемогущей центральной прессы. «Надо же, как среда меняет людей», – подумал я, натягивая поверх спальника аршотовское одеяло.

Утром Фишт выглядел нереальной картиной: идеально ровная ложбина, обрамленная слоем тумана, за которой уходили ввысь лиловые от восходящего солнца и густо-синие в тени горы; прозрачная студеная река, округлые камни на ее дне, и воздух холодный, искрящийся. Кое-где на горах лежали ночные облака.

После завтрака одна группа отправлялась на ледник, другая – в двадцатикилометровый переход до турбазы «Бабук-Аул». Во время завтрака мы сказали Аршоту, что пойдем вслед за второй группой.

– Как, без отдыха? – удивился он, подозрительно посмотрел на нас и, помедлив, добавил:

– Ваше дело, конечно. Но идите с группой. Путь не близкий. Инструкторы и те тропу теряют. Хотя туман только здесь, а там, наверху, чисто. Дойдете. Если встретите заповедных, в пропуске на группу я укажу, что есть еще двое. Хотя вам это и не надо, – он многозначительно закатил глаза.

Мы вышли на тропу спустя полчаса после выхода группы, но догнали ее не скоро.

– С хорошей скоростью идут, – сказал Игорь, когда мы наконец увидели разноцветную цепочку на склоне. – Молодые, резво начали, но скоро выдохнутся.

Так оно и случилось на Белореченском перевале. Выйдя на него, мы увидели, что вся группа лежит пластом, положив ноги на рюкзаки.

– Привет запыленным путникам, – еле переводя дыхание, но не подавая виду, проговорил Игорь.

Туристы поприветствовали нас, предложили прилечь, но мы только присели на рюкзаки. С полчаса отдыхали с группой, молча разглядывали друг друга, перекидывались фразами, и на усталых лицах незнакомых молодых людей я видел проявление дружелюбия и понимания. Мы жили в разных городах, имели разный жизненный опыт, но были единомышленниками, нас объединяла любовь к походной жизни, страсть к странствиям. «А ведь если у людей общая увлеченность, им не трудно найти общее и во многом другом», – почему-то вдруг подумалось.

Вместе с группой мы прошли километра два по острию хребта до следующего, уже четвертого по счету, перевала – Черкесского. Затем группа спустилась в седловину и расположилась на дневку, а мы пошли дальше.

– Подождите нас на стоянке у водопада. Вместе идти веселее, – улыбнулся инструктор, который вел группу. Это был крепко сбитый парень в шортах и пробковом шлеме – точь-в-точь английский колонизатор, если бы в руках держал не стек, а ружье. Он прекрасно понимал, что мы обычные любители пеших походов и идем исключительно по собственному желанию, без всяких заданий.

– Там от стоянки, кстати, начинается веселый спуск, – пояснил парень. – Он длится четыре километра. Это на полпути до «Бабук-Аула». Там, под дубом, стол и лавки. Там по плану у нас обед.

– Обязательно подождите, – крикнули нам вслед туристки и проводили дружелюбными взглядами.

Хорошие, простые и мужественные девушки махали нам руками: некоторые совсем хрупкие горожанки, впервые оказавшиеся в горах с рюкзаками, но ни до этой встречи, ни после я не услышал от них жалоб на тяготы похода. Та мимолетная встреча на перевале осталась как самое светлое впечатление от перехода. Наверно, именно такие встречи делают людей добрей.

Спустившись с перевала, мы обогнули полуюрту-полушалаш – наблюдательный пункт горных спасателей – и прошли какое-то заброшенное стойбище, где паслось несколько одичавших, как нам показалось, коров. Еще ниже встретили отару овец и пастухов, которые показали, в каком месте срезать петляющую тропу, а потом вступили не в лес, а в настоящий парк.

Километров пять-семь шли среди роскошных прямоствольных деревьев, по широкой глинисто-песчаной тропе, почти незаметно сходящей вниз. Это уже был не переход, а прогулка. Солнце стояло в зените, но еле просеивалось сквозь густую листву. Дышалось легко. Нас сопровождал птичий гомон и острые запахи. В одном месте мы заметили притаившегося в прошлогодних листьях ежа, в другом – мелькнувшую в кустах косулю с детенышем. За нами перелетал с ветки на ветку любопытный ворон. Я шел и размышлял: «В сущности мир устроен очень просто: животные доверчивы и тянутся к людям, хотят мирно добрососедствовать с ними, не случайно ни один хищник первым не нападет на человека – это в природе священное табу. Сам человек, убивая животных, делает их пугливыми и озлобленными».

От этих мыслей меня отвлек Игорь.

– Надо же, – сказал он, – совершенно не ощущаю голода, хотя наш ничтожный завтрак состоял из бутерброда и чая. Что значит – южное солнце и целебный воздух! – У него было невероятно приподнятое настроение.

В хорошем темпе мы подошли к водопаду, который, оказалось, имеет чисто символическое название – в камнях еле сочился слабый ручей, в одном месте он звонко падал с небольшой высоты. Наверно, водопадом его можно было назвать только после затяжных ливневых дождей. Мы сели за длинный, тщательно выскобленный стол и прикинули, что, если ждать туристов и обедать с ними, на это уйдет не меньше трех часов, а за это время нам вполне по силам добраться и до турбазы.

Мы только перекурили, хлебнули по глотку чая из термоса – и снова в путь. Но если б знали, что такое «веселый спуск», так не спешили бы. Это было скольжение по осыпям, когда не успеваешь ухватиться за ветви, притормозить и натыкаешься на валуны и шершавые стволы. Мы катились на россыпях мелких камней, прыгали с обрывов и террас. Мышцы ног напряглись до предела. Спускались чуть больше часа, а устали как никогда. Несколько раз падали, и хорошо, что обошлось без растяжений и вывихов. Однажды я споткнулся, подкосил Игоря, который шел впереди, и мы, как мешки с мукой, понеслись вниз по корням, точно по стиральной доске, и ветки хлестали нас по лицу и рукам. Мы врезались в куст орешника, и нас осыпал град каменьев, летевших вслед. В результате этого падения порвали одежду и один из рюкзаков, разбили термос, но, к счастью, не головы. В другой раз рухнул Игорь, рюкзак перелетел через его голову и шмякнулся в глубокую яму. Пришлось из ветвей и веревки делать подъемное устройство.

Через каждые пять – десять минут мы останавливались и, обняв деревья, гасили инерцию спуска, но стоило снова ступить на тропу, как под тяжестью рюкзаков вновь набирали скорость. Это был бесконечный спуск в какую-то бездонность. По нашим подсчетам, мы спускались с Эвереста, не иначе, и уже давно миновали уровень моря. Казалось, мы побывали на невероятной высоте, а ведь начали спуск всего-навсего с двух километров.

Несколько раз внизу мы видели густое сине-зеленое марево и были уверены – перед нами открывается морское пространство, но через десяток метров убеждались – это только очередной склон… И все-таки приближение низины чувствовалось: наклон тропы стал менее крут, появились низкорослые сосны, скрюченные долинными ветрами, потом послышался шум воды, бегущей по перекату, и наконец мы вышли на равнину, по которой протекала река.

Дальше тропа шла по гальке у самой кромки воды. Мы миновали шаткий, рассохшийся мосток, пустынный загон для скота, дом лесника с висячим замком на двери и не заметили, как тропа перешла в дорогу со следами копыт и вмятинами от автомобильных покрышек. Брели как во сне. Головокружительный спуск доконал нас. Игоря пошатывало, а меня так просто тошнило. В какой-то момент я начал даже проклинать горы, но вдруг подумал: «Человек и проверяется подобными ситуациями. Вот я и проверяю запас своей прочности».

– А представляешь, – проговорил Игорь, – как местные берут эту веселую тропу снизу?! И наверняка на одном дыхании. Они привычные к горам… Но ведь если бы было надо, если бы критическая ситуация, мы бы и сейчас прошли ее второй раз, верно?

– Прошли, – твердо выдохнул я.

К «Бабук-Аулу» нас привела уже вполне наезженная дорога. Турбаза была прекрасным местом отдыха: двухэтажные дощатые дома с балконами, крытая столовая, душевые, спортивные площадки, авторемонтная мастерская. Одни туристы, разомлев на солнце, дремали на балконах, другие загорали на берегу реки, третьи нехотя перекидывали мяч через сетку, но чего-то не хватало в этой спокойной, размеренной жизни. Мы поняли чего, после плотного обеда, когда легли покурить в тени одного из корпусов, – не хватало движения, смены впечатлений, открытий, присутствия опасности. Казалось, проведи мы здесь сутки – и зачахнем от безделья.

Мы остановились всего на два часа, но уже восстановили силы и не знали, чем себя занять: привыкли к разнообразию, к определенному ритму, не могли не двигаться. Как штангисты, ушедшие из спорта, постепенно снимают нагрузки, так и мы должны были постепенно подходить к оседлой жизни.

– Как-то здесь не так, – сказал Игорь, и я понял, что он имеет в виду.

– Да и времени еще не так много. Всего три часа, – я развил его мысль. – А после обеда у меня прилив сил.

– Тогда двинули, но учти – до следующей турбазы «Солох-Аул» восемнадцать километров. Правда, дорога без подъемов и вдоль реки Шахе.

– До захода солнца дойдем, – поднимаясь бросил я. – А не дойдем, заночуем в лесу, это даже романтично.

Ночевать в лесу нам не пришлось. Через час пути дорога привела нас к поляне, на которой небольшая компания, четверо мужчин и две женщины, заканчивали пикник. Двое мужчин в форме лесничих зачехляли ружья, двое других, седовласых и тучных, надевали пиджаки, поправляли галстуки, женщины убирали бутылки, закуску. Все они были невероятно веселые, беспечные. Правда, при нашем появлении несколько сникли, но после того, как мы ради вежливой условности осведомились, правильно ли держим направление, утвердительно закивали и развеселились снова. Через несколько шагов нам попались стоящие на обочине «Нива» и полуторка, и мы поняли, что компания шикует с размахом.

– Похоже, что лесники подпаивают какое-то начальство, – сказал Игорь. – А может, и поохотились в заповеднике. В заповедниках такие штучки сплошь и рядом.

– Интересно, куда они поедут? – задался я вопросом. – В Бабук или в Солох? Вот бы подбросили.

Нам повезло. Они поехали в «Солох-Аул». Впереди на полуторке лесничие, за ними, в «Ниве», остальные. Поравнявшись с нами, грузовик встал и лесничие без лишних вопросов кивнули на кузов.

Грузовик катил медленно – слишком много было поворотов и обвалов, на которых нас так подбрасывало, что мы чуть не вылетали из кузова. Несколько раз ехали по руслу реки, в мелководье, под висячими мостами – настилами на стальных тросах, и тогда казалось, мотор вот-вот заглохнет, но полуторка только чихала и благополучно вылезала на берег. В конце пути внезапно потянул встречный ветер, в нем явно улавливался йодистый запах.

– Неужели уже с моря? – повернулся я к Игорю.

– Вполне возможно. В долинах всегда тянет. Потому здесь и создается микроклимат.

Я представил побережье, и мне вдруг впервые за все дни стало тесно в горах, захотелось вырваться на простор. А мы все тряслись в кузове, и по краям дороги тянулись лесистые склоны, отражающие гулкое эхо от рокота мотора. Но солнце опускалось за горы медленно, словно нехотя, как бы давая нам возможность попасть на турбазу до темноты.

«Солох-Аул» открылся неожиданно: за одним из поворотов у подножья горы мы увидели небольшое селение. Место было уютное, на берегу реки. Машина остановилась у крайнего дома, лесничие вышли из кабины. Один из них, более рослый, сказал:

– Турбаза с той стороны поселка.

Мы полезли за деньгами, но рослый замотал головой:

– У нас это не принято.

– А его напарник, рассмотрев нас в упор, спросил:

– Сами-то откуда будете?

– Из Москвы.

– О-о! – оживился рослый и протянул руку: – Дедков, старший лесничий. А вас как величать?

Мы представились.

– В общем на турбазе устраивайтесь, – на лице Дедкова появилась вымученная улыбка, – а я к вам зайду попозже. Побеседуем. Вы не очень утомились в дороге?

Мы безотчетно заявили, что «не очень».

Лесничие направились к дому, мы – к турбазе.

– И о чем нам беседовать с этим Дедковым? – недоуменно протянул я. – Хорошо бы он не пришел.

– Придет, – уверенно сказал Игорь. – Он прекрасно знает, что мы засекли все, и придет себя реабилитировать.

Турбаза занимала ровную часть селения и представляла собой классический лагерь для туристов. В ней удачно сочетались удобства предыдущих турбаз и простота и компактность приютов. В палатках стояли кровати и было электричество, которое вырабатывал дизельный движок, волейбольная площадка служила одновременно и танцплощадкой, столовая по вечерам превращалась в бар – все продумано, во всем какая-то чеканная завершенность.

Нам предоставили отдельную палатку, показали, где стоит оставленный специально для нас ужин. Было ясно: предостерегающий слух о странствующих журналистах катился по турбазам впереди нас и ширился в угрожающей пропорции.

Перед ужином мы освежились в душе, побрились, растерли одеколоном сожженную, задубевшую кожу с многочисленными отметинами от перехода. Я вдруг заметил, что мой живот втянулся, лицо осунулось, но в общем я выглядел неплохо. А Игорь, каким был, таким и остался – он всегда в отличной форме.

Наше путешествие подошло к концу. Назавтра автобус увозил туристов на берег моря, в Дагомыс, и нам в автобусе предоставили почетные передние места.

Сразу же после ужина решили лечь спать: мы еще надеялись, что Дедков не придет, но он явился, уже переодетый в домашнее, в сандалиях на босу ногу, красивый мужчина со шрамом на щеке. Присев на край кровати, он проницательно ощупал нас взглядом, покосился на рюкзаки, выискивая обличающую фотоаппаратуру, и начал:

– Значит, прошли по тридцатке? Хороший маршрут, ничего не скажешь. Должен вам сказать, я не против туризма. Люди должны видеть красоту… Но вы небось заметили, что эти туристы вырезают на деревьях разную ерунду. Для некоторых, бестолковых, лес – только стволы… А ведь лес – это сложный комплекс, и мы в нем не хозяева, а гости. Здесь сто пятьдесят редких пород… Здесь нельзя не то что вывозить сухостой, но и убирать гнилые деревья. Грибы нельзя собирать, чтоб не нарушать равновесия. Природа сама обо всем позаботится. А работники приютов берут без спроса. Мы и акты составляли, и грозили. А у них одно: хоть стреляй, а сушняк на дрова будем брать. Другое… – Дедков поднял палец и привел еще один довод: – Когда туристы идут, они ведь галдят, а серна, к примеру, пугливая. Уже никогда к этому месту не подойдет. Бывает, от страха у нее даже молоко пропадает. Вот такие дела, – он смолк и, видимо памятуя о пикнике, издал горький смешок.

– Вот сегодня к нам приезжало начальство из Сочи. Смотрело, как обстоят дела… Мои лесники, все как один, за закрытие маршрута. А я думаю так: пусть люди ходят, но ведут себя культурно. А в приюты пусть топливо завозят вертолетом. Возят ведь туда отдыхающих смотреть ледники, так неужели трудно забросить дрова?!

– Резонно, – согласился Игорь (он уже горел желанием продолжить разговор). – Слушай, давай на «ты», мы вроде одного возраста. Тебя как зовут? И пойдем в бар. У вас здесь как, нельзя ли выпить хорошего вина? Посидеть, выпить и поговорить?

Дедков с готовностью вскочил:

– Меня зовут Юрием… С вином здесь туго, – он еще раз недоверчиво взглянул на нас. Было видно – желание выпить, поговорить по душам в нем боролось с благоразумием: как-никак подобные выпивки могут скомпрометировать человека с положением. Чтобы ему помочь, я повторил слова Игоря:

– Хотелось бы спокойно посидеть, выпить, поговорить.

– Вообще-то можно, – сдался Дедков. – Давайте-ка, это, пошли ко мне. Тут рядом. Жена приготовит что-нибудь. У меня там под грушей столик, лампочка.

Жена Дедкова была под стать мужу, дородная, пышногрудая, с копной волос, перевязанных лентой. Она расставляла на столе тушеное мясо, жареную форель, темные наливки и непрерывно смеялась:

– Я люблю туристов, с ними веселее. Вот закончится сезон, и скукота настанет, хоть вой, – она явно одичала в этом Солохе и была несказанно рада нашему визиту. – Кушайте на здоровье. У нас подсобное хозяйство и две коровы… А на турбазах не очень-то балуют… Зато какие там туристочки! Загляденье!.. Мой Юрик за ними ухлестывает. В прошлом году ночью не пришел. Я обошла все палатки и в одной обнаружила его в постели с туристочкой. Хотела прибить, а оказалось, не он, – она звонко рассмеялась и ласково посмотрела на мужа.

– Ладно тебе говорить глупости-то, – отмахнулся Дедков, разливая наливку. – Сама моему начальству глазки строишь…

– Ну, у вас еще отношения молодоженов – развел руками Игорь. – Такие страсти. Понятно, южные люди.

– Какие южные! – захохотала жена Дедкова. – Мы из Харькова. Горожане. Юрик закончил институт, сказал: «Поедем сюда на два годика». А вот задержались на десять лет, стали сельскими жителями… Сын с нами жил, да завлекла его одна туристка. Уехал с ней в Воркуту. Женился. Я была у них. Хорошо живут, но холодно там и все какое-то чужое… И собачка наша ушла с туристами в Дагомыс и не вернулась. Скоро и кошки разбегутся, останемся одни.

За разговором мы пришли к выводу, что Дедков знающий, предприимчивый человек. Он сказал, что кордоны отжили свой век, что жены лесников не хотят быть «отшельницами», что лесники без семей становятся бирюками, обзаводятся скотиной и забрасывают свои прямые обязанности.

– Нередки стычки между лесниками за лучшие участки, – говорил Дедков. – Нажива губит людей. Они ведь только и думают, как бы побольше сдать мяса, сделать запасы на зиму. Кстати, коровы могут заразить туров болезнями. Я ликвидирую кордоны. Пусть работники заповедника живут в селениях по-человечески, как все люди, а на кордоны выезжают на неделю. Поочередно, по справедливости. Так будет лучше для пользы дела.