Текст книги "Летние сумерки (сборник)"

Автор книги: Леонид Сергеев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 25 страниц)

– Откуда это так замечательно пахнет?

Местные жители с гордостью поясняли:

– Наша оранжерея зацвела.

Из-за оранжереи местные жители не собирались покидать свой район, а кому и приходилось менять жилье, тот справедливо требовал компенсации за свой необыкновенный воздух.

Весной Ирина заново влюблялась в свою работу; в белом халате, точно фея в многоцветном царстве, ходила меж высоких стеблей, среди чашек и дудок растений, среди жужжащих пчел и ос, порхающих бабочек, и травяных лягушат, рассматривала покрытые пушком лепестки, обсыпанные пыльцой тычинки и поражалась великому таинству природы. «Говорят, человек может все, – рассуждала она, – а вот никто в мире не может повторить такое».

Однажды летом Антонина Ивановна собрала девушек и с ликованьем объявила:

– Недавно был звонок из Большого дома (так она называла Исполком) – в Обществе охраны природы готовится выставка цветов и мы обязаны представить десять коллективных букетов, показывающих все многообразие нашего хозяйства. Я уверена, наши работы будут лучшими в районе, и надеюсь на определенные поощрения. Это произведет хорошее впечатление на наших руководителей, которые нас недооценивают, и будет хорошей наглядной рекламой нашей деятельности, – дальше начальница огласила свою очередную идею. – Я решила развить в вас творческую инициативу и позволить каждой работнице выставить индивидуальный букет. У некоторых девушек, – она кивнула на Ирину с Галей, – есть возможность показать, чему их обучили в училище. Так что дерзайте. За советами, пожалуйста, обращайтесь ко мне.

– Красиво говорит, – подтолкнула Галя подругу. – Как по телевизору. Много из себя строит. Давай договоримся, выставимся как следует, утрем ей нос.

– Обязательно выставимся, – откликнулась Ирина. – Соберем букеты из двух-трех цветов, но подберем вазы, сделаем наклон стеблей… Здесь главное вкус. Важны не столько сами цветы, сколько композиция. Я, пожалуй, выставлю две белые розы и какие-нибудь желто-зеленые листья.

– А я розы «Глория» с комнатным папоротником, – Галя кивнула на цветник.

– Я назову букет «Нежность», – мечтательно произнесла Ирина.

– А я «Любовь» или «Ожидание».

В последующие дни под руководством Антонины Ивановны работницы оранжереи усердно составляли десять букетов под общим названием «Нет войне!».

– Это должны быть яркие, сочные букеты, с большой художественной выразительностью, – говорила начальница. – В них должны быть видны и наше мастерство как цветоводов, и наши таланты как составительниц.

С выставочными букетами Антонина Ивановна явно перемудрила, это заметили все, даже плотник. Он подмигнул Ирине:

– Это разве ж «Нет войне!». Это же Первомай. Я-то был на фронте. Там после боя все спаленным было. Вот и надобно выставлять сломанные, раздавленные цветы да обожженные ветки. Это было бы да!.. Ты это, может, у вас там какие лишние цветы окажутся, так ты дай мне парочку.

Кроме оранжереи в выставке участвовали два совхозных питомника, Мосцветторг, курсы цветоводов при клубах и несколько любителей; было представлено множество комнатных и срезных цветов и различных изысканных растений. Все букеты имели многообещающие названия: «Вдохновенье», «Сказание гор», «Верность».

Как и говорила Антонина Ивановна, комиссия из управления благоустройства и озеленения с безропотной покорностью (под давлением Исполкома) присудила первое место показной оранжерейной композиции, а второе и премию неожиданно дали Ирине. Все работницы бросились поздравлять победительницу, только мастер Ангелина Федоровна не подошла. С того дня она вообще стала избегать Ирину – была уверена, что теперь «образованную хромоножку» непременно переведут в мастера. Временами Ангелине Федоровне казалось, что Ирина явно подсиживает ее, на нервной почве у мастера появилась аллергия – она говорила «от цветов», но все знали истинную причину.

В конце концов опасения Ангелины Федоровны дошли до начальницы, и та, «ради справедливости», действительно предложила Ирине и мастеру поменяться местами, но Ирина отказалась. Аллергия у Ангелины Федоровны сразу прошла, и она стала относиться к недавней конкурентке с повышенной любезностью.

Когда Ирине исполнилось двадцать пять лет, их дом поставили на капитальный ремонт, и ей, как инвалиду, дали комнату. Дом был старый, фасадом выходил на проезжую часть улицы, квартира коммунальная, захламленная, с облупившейся, облезлой штукатуркой и на первом этаже – в окна заглядывали прохожие – зато теперь Ирина имела собственное жилье.

В соседней комнате проживала семья техника связи: грузный мужчина с выбритыми до синевы щеками и туповато спокойным взглядом, его жена Дора, которая каждый вечер с дурацкой серьезностью поучала мужа, как жить, и их сын, учащийся ПТУ, прыщавый парень с сонным видом. Дора подрабатывала мойщицей окон, но не у всех подряд, а только у «богатых», и других мойщиц к «своим объектам» не подпускала, и постоянно поносила «всяких посягательниц на чужое». Особенно доставалось соседке по лестничной клетке – пожилой женщине, у которой умерла дочь и которая воспитывала внука и еще поддерживала слабовольного зятя, «очень сердечного человека», – как она говорила. Женщина мыла то, от чего отказывалась Дора, и за работу брала дешевле.

Муж Доры постоянно находился в подавленном состоянии, от ворчаний жены раздраженно отмахивался и при каждом удобном случае уходил из дома «к приятелю». Ирина сразу заметила, что между супругами существует какая-то преграда, только какая именно, долго не могла понять, пока однажды Дора не призналась, что ее сын от другого мужчины, которого она любила и с которым не была расписана. «Тоже мне трагедия! – подумала Ирина. – Все их беды в сравнении с настоящими страданиями просто нытье. Они злятся, ругаются, снова приходят к согласию, снова любят, но это и есть жизнь. А у меня-то ничего нет».

Жильцы встретили Ирину приветливо, а узнав, что новая квартирантка работает в оранжерее, Дора оживилась и предложила свои услуги как мойщицы окон, на что Антонина Ивановна тут же согласилась, но к этому времени Ирина уже познакомилась и со второй мойщицей и, ради справедливости, уговорила начальницу брать мойщиц попеременно. Дора стала было ворчать, но Ирина спокойно напомнила соседке про любовь к ближнему и прочие христианские заповеди. Неожиданно слова больной девушки тронули черствое сердце Доры, она впервые задумалась о нелегкой жизни «посягательницы». Под конец разговора с Ириной Дора даже всплакнула и решила в дальнейшем «все делать по-другому». В тот же вечер она сказал мужу:

– Иришка бедняжка больная, а такая душевная… Вот мы все ругаемся, ссоримся, а у нас ведь и руки и ноги. И чего нам еще надо? Здоровье-то оно главное, остальное приложится… Она больная, а такая душевная, куда нам!

С того вечера Дора на самом деле изменилась, не только поделила «сферы обслуживания», но и стала тише «пилить» мужа.

Расставив в комнате привезенную со старой квартиры мебель, Ирина принесла из оранжереи многолетники и украсила ими подоконник, купила проигрыватель и чайную посуду; на новоселье родители подарили ей телевизор. Теперь с работы Ирина спешила домой, в свою комнату, и после ужина кропотливо, с любовью подшивала занавески, обвязывала покрывало, развешивала на стенах аппликации, все что-то подчищала и переставляла, для каждой вещи искала свое место. К ней часто приезжала Галя, и они вместе с невероятной серьезностью обсуждали «Иринин уют», а потом смотрели телевизор, слушали музыку, пили чай.

Как-то по телевизору они увидели новые дачные поселки, и Ирина сказала:

– Сейчас у некоторых дорогие дачи, большие участки, они приглашают дизайнеров разбивать клумбы, делать альпийские горки. Устроиться бы к ним, заработали бы кучу денег. Можно было бы съездить к морю. Или лучше купить туристические путевки в Европу, хочется посмотреть другие страны.

Галя покачала головой:

– Я знаю точно, богатые на свои участки таких, как мы, не приглашают. Их обслуживает одна и та же бригада дизайнеров. Там все свои, новых они и близко не подпустят, зачем им конкуренты?!

Первое время раз в неделю Ирину навещала мать, привозила продукты, объясняла, как лучше и экономней вести хозяйство, изредка Ирина сама ездила к родителям, но не надолго – спешила в свою обитель.

В одно из воскресений Ирина в Галей съездили в клуб собаководства и купили щенка-колли. Ирина давно хотела завести какое-нибудь живое существо, чтобы было о ком заботиться, с кем гулять, коротать вечера и делиться мечтами, которые не всегда выскажешь даже самой близкой подруге. Ирина любила всех животных, но особенно собак. Щенка она назвала Фейри – вычитала в книге, что Фейри – по-английски «волшебница», и решила, что лучшего имени для собаки не найти, ведь неизлечимо больным людям только и остается надеяться на волшебство, и Ирина с тайной надеждой думала, что собака своей любовью и преданностью не только скрасит ее изломанную жизнь, но и – кто знает – может, каким-то образом вылечит.

Фейри выросла в красивую, лохматую, ласковую собаку, ее полюбил даже муж Доры, который когда Фейри была щенком, часто высказывал недовольство. А Дора так просто души не чаяла в Фейри, называла ее «наша любимица»; когда Ирина была на работе, выгуливала собаку, отгоняла от нее мальчишек, а соседкам доверительно сообщала, что «Фейри умнее некоторых людей».

– Вообще-то я сглупила, что купила Фейри, – как-то пожаловалась Ирина Гале. – Представляешь, мы гуляем, она красавица, а я – Баба Яга с клюкой, я ее оттеняю в лучшую сторону, а надо наоборот. Знаешь, в Америке некоторые некрасивые женщины гуляют с еще более некрасивыми, чтобы на их фоне выглядеть получше.

– Мы с Рэськой одинаковые, – хмыкнула Галя.

– Фейри горластая, часто лает, – продолжала Ирина, – но это она так разговаривает. Она очень общительная.

– Так, может, она найдет нам поклонников? Познакомится с ними и приведет. Лучше вечером в кафе, когда погасят свет для танцев, чтобы нас толком не разглядели. Наше время только в темноте.

– Вот еще! – поджала губы Ирина. – Пусть нас видят такими, какие мы есть. Я теперь, когда гуляю, не сажусь на лавки и не прячусь. Пусть уж лучше сразу все будет видно.

Они сидели у Ирины, пили чай с ликером и, как обычно, говорили о том, что их волновало больше всего. Когда Галя ушла, Ирина заговорила с Фейри – с этой подружкой она была еще более откровенной.

– Конечно, хороший мужчина вряд ли обратит на меня внимание. Если только пьяница какой-нибудь. Ну и пусть. Мало ли почему человек выпивает. Я бы его отучила. Стала бы заботиться о нем, все бы делала для него, ходила бы с ним в театр…

Фейри, до этого лежавшая на полу и внимательно слушавшая хозяйку вскочила и залаяла.

– Вот только я не пережила бы, если бы он изменял мне, – вздохнула Ирина и обняла собаку. – Хотя изменяют всяким женщинам: и красивым, и умным, и талантливым. Даже любимым. Но я думаю, трудно изменить женщине, которая тебя любит. А ведь я буду его любить. Сильно, сильно, как тебя, Фейри.

Однажды вечером, когда Ирина смотрела телевизор, раздался телефонный звонок. Телефон стоял в коридоре напротив Ирининой комнаты, и обычно она первая выходила на звонки. В тот вечер в трубке нетрезвый мужской голос попросил Ирину.

– Это я, – растерянно проговорила Ирина.

– А-а, Ира! Это я, Володя, – послышалось в ответ. – Ты что молчишь, не узнаешь?

– Вы, наверно, не туда попали, – сказала Ирина.

– А это какой номер?

Ирина назвала цифры.

– А-а! Я ошибся. Извините… Но, может, это и к лучшему… У вас такой красивый голос… Знаете что, может, мы встретимся, познакомимся… Эта Ира, которой я звонил, обманщица. Все время меня обманывает. А мне сегодня что-то тоскливо, хочется поговорить с кем-то.

– Можно поговорить по телефону, – тихо предложила Ирина.

– По телефону… А встретиться не можете? Вы замужем?

– Нет, – поспешно выдохнула Ирина.

– Тогда зачем все усложнять? Давайте просто вот так, встретимся, познакомимся, посидим, поговорим. Что здесь плохого?

– Плохого, конечно, ничего нет, но спасибо, я не могу.

Послышался вздох, чирканье спички, глубокая затяжка.

– Я, знаете, сижу в кафе «Крымское». Вокруг парочки, всем весело. А мне что-то так тоскливо. Может быть, все же приедете?

– Нет, нет, – решительно сказала Ирина. – Если хотите, мы поговорим по телефону, только я сейчас возьму его в свою комнату, – она перенесла аппарат, забралась на тахту и услышала:

– Вы что, живете не одна?

– С соседями и с собакой.

– С собакой! У меня тоже есть пес. А у вас какая порода?

Ирина начала рассказывать о Фейри, но он перебил ее:

– Ира, знаете, у автомата собралась очередь. Хотите, я сейчас подъеду и мы погуляем с вашей Фейри?

– Мне хотелось бы, – почти сдалась Ирина, но пересилила себя. – Но я не могу, вы не сердитесь.

– Ну ладно, бог с вами. Я позвоню вам завтра в это же время, хорошо?

Положив трубку, Ирина закрыла глаза и долго сидела неподвижно, встревоженная, смущенно-радостная.

Весь следующий день Ирина была необычно возбуждена, несколько раз про себя проговаривала телефонный разговор, вспоминала не совсем твердый, но приятный и спокойный голос, пыталась представить этого, так неожиданно появившегося мужчину. Галя заметила состояние подруги, а узнав в чем дело, потребовала подробно пересказать разговор.

– Навряд ли он позвонит, – охладила она Ирину. – Налил глаза, и ему все равно, с кем встречаться. А на утро все позабыл.

Но он позвонил.

– Ира. Это Володя. Я звоню вам с работы. У меня ночное дежурство, так что сегодня не буду уговаривать вас встретиться.

Ирина облегченно вздохнула.

– Давайте просто поболтаем, если не возражаете, – продолжал он. – Сейчас только закурю.

– А что за дежурство? – поинтересовалась Ирина.

Он рассказал, что работал шофером на бензовозе, но на кольцевой дороге попал в аварию, потерял сознание, горел, на руках остались следы ожога, от того сотрясения иногда побаливает голова; врачи не разрешили сидеть за баранкой, с тех пор работает сторожем на автобазе.

Ирина искренне пожалела о случившемся, но втайне подумала, что это судьба посылает их друг другу и что теперь ему, не совсем здоровому, будет легче понять ее, ущербную.

– Вот сижу здесь в сторожке, собираю один приемничек, – продолжал он. – Вон мой пес Тарзан на полу похрапывает… Ну что еще сказать о себе, чтобы вы уж все знали? Мне тридцать лет. Внешне я ничего особенного. Характер, говорят, покладистый… Живу один. Женат не был. Так все сложилось. Весь мой скарб: стол, тахта да шкаф… Увлекаюсь радиоприемниками. Собираю разные схемы, так что если вам что нужно починить, пожалуйста… А вы, вы какая?

– Внешне?

– И внешне, и вообще…

– Мы как в бюро знакомств, – проговорила Ирина. – Внешне я не очень, даже хуже… А как человек… находят милой, впечатлительной… А вот работа у меня замечательная.

Ирина рассказала про оранжерею, про Галю, про выставку. Они проговорили до полуночи. Прощаясь, он сказала:

– Ира! Ничего, если я вам и завтра позвоню! Я всю эту неделю заступаю в ночь.

– Конечно, Володя, звоните, – с радостной готовностью отозвалась Ирина. – С вами интересно разговаривать. Мы оба собачники, и вообще оба… – она чуть на сказала «неудачники», но вовремя осеклась.

Он звонил каждый вечер. У них оказалось много общего: им нравились одни и те же фильмы и телевизионная передача «В мире животных», одно и то же время года – осень, оба давно мечтали съездить в Крым, оба собирали пластинки, обоим нравился стиль ретро. За неделю Ирина настолько привыкла к его голосу, что для нее стали необходимостью эти вечерние разговоры.

Теперь с работы она спешила домой; меньше, чем раньше, выгуливала Фейри, поминутно посматривала на будильник, дожидаясь девяти часов, когда он заступал на работу, вскакивала на каждый телефонный звонок и огорчалась, если звонили соседям. Теперь и с Галей по телефону они только перекидывалась несколькими словами:

– Звонил?

– Нет, еще.

– Если назначит свидание, пойдешь?

– Ни за что!

– Ну и дура! Иди, не бойся! Может, он вообще дефективный.

– Нет, что ты! Он умный, скромный и, я уверена, симпатичный.

– Тогда все поймет, роман с тобой закрутит. Может недолгий, но все же.

– А если повернется и уйдет? Или останется из жалости? А мне жалость не нужна.

– Чего гадать! Иди, и все. Как будет, так и будет.

– Нет, не пойду. Так лучше. Так у меня хоть есть поклонник. Хоть невидимый, ну и пусть… Представляешь, он, как и я, хранит старые пластинки. И любит цветы. Комнатные. У него есть кактус, а ведь кактус, сама знаешь, это цветок холостяков. Смешно, да?.. Конечно, рано или поздно он перестанет звонить. Ну и пусть. Ладно, Галь, пока, он уже должен звонить. Я тебе потом перезвоню.

Теперь, засыпая, Ирина уже не представляла себя фигуристкой и лыжницей, она оставалась цветочницей, и ее окружали не киногерои – с ней был только один человек – Володя; они жили в ее комнате, по вечерам вместе гуляли с Фейри, смотрели телевизор или Володя собирал радиоприемник, а она, Ирина, вязала ему свитер; а летом они отправлялись в Крым, к морю.

В конце недели он сообщил, что у него будет два выходных и что они должны наконец повидаться. У Ирины похолодело в горле, торжество и страх охватили ее; много часов она пребывала в тревожной растерянности, провела бессонную ночь и была готова отдать всю оставшуюся жизнь, чтобы только несколько деньков быть здоровой чтобы Володя влюбился в нее…

Субботу и воскресенье Ирина провела у родителей, один раз не вытерпела, позвонила соседям узнать, кто ее спрашивал. Дора сообщила, что несколько раз звонил «какой-то очень вежливый мужчина», но скрыла, что сказала ему то, чего не решалась сказать сама Ирина.

В понедельник в оранжерею пришло указание: «срочно восстановить газон на таком-то объекте» – оказалось, к школе подводили новые коммуникации и строители, как это обычно бывает, перепахали не только газон, но и подпортили кустарник и деревья: вдоль наспех засыпанной траншеи валялись раздавленные бульдозером кирпичи, обрезки труб, куски битума. До обеда девушки за рабочих убирали территорию, после обеда за группу озеленения подправляли кустарник, обвязывали и ставили в распорки изуродованные деревья и только к вечеру занялись газоном. Домой Ирина приехала поздно; только вошла, раздался звонок.

– Ира, куда же вы пропали? Были у родителей?! И даже ничего не сказали, не предупредили. А я скучал… Эту неделю я работаю с утра, так что все вечера свободен. Назначайте любой день, и мы наконец повидаемся. Мы уже столько времени перезваниваемся… Это, конечно, романтично, но…

– Нет, нет, – испуганно проговорила Ирина, и слезы навернулись на ее глаза. – Простите меня, Володя, но я не смогу. Давайте все оставим как есть. Так лучше, поверьте… Останемся просто друзьями… по телефону… Позвоните мне, пожалуйста, завтра, я вам все объясню.

Ирина решила все рассказать, во всем признаться; усталая, расстроенная, она легла на тахту и долго беззвучно плакала. Ей приснился страшный сон – ее цветы в оранжерее завяли и лежат, словно скошенные, на земле, а домашние, комнатные, поникли и с них один за другим опадают лепестки; впервые во сне она не улыбалась.

И все-таки признаться у нее не хватило духа. Когда на следующий день он позвонил, она долго молчала.

– В чем дело, Ира? – растерянно спрашивал он. – Почему вы молчите?

– Я плачу… разве вы не слышите?.. Не нужно было всего этого начинать. Я гадкая. Я должна была вам сразу сказать, что мы никогда не встретимся.

– Но почему, Ира? По-моему, вы очень хорошая… Знаете, я все время о вас думаю, мне все время вас не хватает.

– Прошу вас… не нужно… пожалуйста, – сбивчиво взмолилась сквозь плач Ирина и положила трубку.

Но он позвонил снова.

– Ира, я все решил. Я сейчас к вам приеду!

– Нет! – чуть не крикнула Ирина и в смятении бросила трубку.

Но тут же опять раздался звонок.

– Ира! Я все равно сейчас приеду, так и знайте! Я человек отчаянный!

– Подождите! – Ирина уже хотела все сказать, но в трубке послышались короткие гудки.

«Как он узнает адрес? А если уже узнал в оранжерее или через милицию?» – с паническим ужасом Ирина беспомощно металась по комнате.

…Ему открыла Дора и расплывшись в улыбке, заговорщически проговорила: «Дома, дома», – и кивнула на дверь, из-за которой доносилась музыка.

Он постучал, но никто не отозвался; приоткрыв дверь, заглянул во внутрь – к нему подбежала Фейри, отчаянно завиляла хвостом, заскулила и бросилась к тахте, на которой лежала ее хозяйка – лежала на спине, вытянувшись, в легком платье, с обнаженными ногами, ее глаза были закрыты, она улыбалась; на столе стоял включенный проигрыватель, звучала мелодия в стиле ретро.

– Здравствуйте, Ира! – сказал он, но она не ответила.

Он подошел ближе и увидел на полу рассыпанные таблетки и записку: «Дорогой Володя! Спасибо Вам за все. За то немногое счастье, которое Вы мне дали».

Он бросился к Ирине, стал ее тормошить.

«Скорая помощь» приехала через пятнадцать минут. Врачи поставили диагноз «острое отравление».

…Ирину выписали через неделю. Он приехал за ней на такси с букетом ее любимых белых роз. Ирина увидела его еще издали сквозь стекло вестибюля – он был именно таким, каким ей и представлялся – светловолосым, крепким, чуть сутуловатым молодым мужчиной в кожаной куртке. Разволновавшись, Ирина решила пойти без палки и, собрав все силы, стараясь скрыть хромоту, направилась к выходу. Она вышла и тревожно заглянула ему в глаза, а он улыбнулся, протянул цветы и просто сказал:

– Здравствуй, Иришка!

Они сели на заднее сиденье такси, он обнял ее и шепнул:

– Давай вначале заедем к тебе, погуляем с Фейри, а потом съездим ко мне, посмотришь как я живу.

Ирина ничего не ответила, только прильнула к нему и уткнулась лицом в его плечо. «Даже если больше никогда ничего не будет, я уже сейчас самая счастливая женщина в мире», – подумала она, и слезы радости брызнули из ее глаз.