Текст книги "Летние сумерки (сборник)"

Автор книги: Леонид Сергеев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 25 страниц)

«А медсестра вряд ли способна на такое, – подумал он. – Она живет для себя, а жена в любую минуту могла все забросить, сорваться и побежать ко мне. Умение любить, наверно, и есть самый ценный талант женщины. А такие, как медсестра, любят только себя». Он испытывал сложное переплетение чувств: с одной стороны, воспоминания о жене, точно старые выцветшие акварели, согревали его душу, с другой – его тянуло к яркой своевольной новой знакомой; с женой связывали годы спокойствия и благополучия, с новой знакомой – всего несколько искрометных недель.

На четвертый день она привела компанию на пляж под тент и там, в тени, пляж превратился в шумный табор. И опять она была главной заводилой, а он угрюмо сидел в стороне. Ему уже всерьез надоели ее знакомые, среди них он чувствовал себя слишком взрослым, человеком, у которого за плечами целая жизнь. «Их интересы поверхностные, проходящие, а в моей семье есть истинное, настоящее, есть глубокий смысл в ответственности за судьбу жены и дочери, – рассуждал он. – И пусть я не стал крупной личностью, но стал добросовестным исполнителем, мастером своего дела, а в жизни все и держится на мастерах».

Несколько раз она подходила к нему и спрашивала с гримасой изумления:

– Почему вы сидите как отшельник? Пойдемте, там так весело, и потом, это просто глупо – быть необщительным, скрытным.

– Мне с ними не весело, а скучно, – откровенно сказал он.

– Вы зануда! – насмешливо съязвила она и направилась к своим. – Подходите, не валяйте дурака.

Он вышел на набережную, сел на скамью и закурил. Несмотря на полдень, городок заполнял светлый свежий воздух, море в бухте было спокойным, на воде покачивались чайки, в соседнем парке цветы источали терпкий аромат. Вокруг было редкостное благолепие, а он испытывал тягостное, удушливое состояние – даже не мог вздохнуть полной грудью.

«Непонятно, во имя чего я здесь нахожусь? Во что она вовлекает меня? – рассуждал он. – Выбрал себе какую-то постыдную роль – только и потакаю ее причудам… С ней я все время в напряжении, надо быть интересным, придумывать какие-то развлечения. С женой-то я всегда остаюсь самим собой, с ней никогда не чувствую себя посредственностью».

Он вспомнил, как приходил домой после свиданий и, считая жену легковерной, плел разные небылицы, а она, как всякая разумная женщина, ни разу не показала, что обо всем догадывается. Только теперь он понял, какой выдержкой наделена его жена. Он вспомнил ее простые, чуть старомодные платья, и в сравнении с броскими нарядами новой знакомой увидел несравненные преимущества жены, ее красоту зрелой женщины.

«Хватит с меня!» Он встал и быстрым шагом отправился на почту к телефонным автоматам. Он сам не понимал, что говорил жене в телефонную трубку, называл себя «полным болваном», «законченным кретином», чуть ли не кричал, что «соскучился по ней» и «немедленно едет назад». И ее слов не мог разобрать, только слышал приглушенные всхлипывания.

Он гнал машину весь вечер и всю ночь, и все это время его не покидало жгучее раскаяние. Только наутро, в двухстах километрах от города, он немного успокоился и впал в забытье.

Усталый, с онемевшими ногами, он мчал по раскаленному, неостывшему за ночь шоссе и, борясь со сном, курил одну сигарету за другой. А прямая дорога и уютно рокочущий двигатель неумолимо укачивали, усыпляли.

Местами вдоль шоссе появлялись деревья, и ветровое стекло рябило от светлых и темных пятен. Эти меняющиеся пятна мешали рассматривать дорогу и навязчиво напоминали что-то из его юности. Несколько раз он закрывал глаза, и тогда неясные очертания превращались в реальный, залитый солнцем сквер. Он видел свой институт и перед входом на ступенях тонкую робкую девушку абитуриентку, свою будущую жену. Он вспоминал, как заговорил с ней и как она смущенно отвечала…

Улыбка появлялась на его осунувшемся лице. Открывая глаза, он встряхивался и, отчаянно сопротивляясь наваждению, из последних усилий считал километровые столбы, а потом снова терял контроль над собой. Так продолжалось до тех пор, пока под натиском наваждений его глаза не слиплись окончательно.

Об этом можно только мечтать

Стоит утомленное лето, время течет лениво. Да и во всем ощущается какая-то великолепная лень: в застывших в небе облаках, в полупустынных раскаленных улицах, в неторопливых движениях редких прохожих, в притихших дворах с дремлющими на скамьях стариками, в поникшей от жары листве.

С утра комнаты наполняет горячий воздух, из сквера тянет сложным ароматом цветов, таким сложным, что Юлию во сне то затягивает в глубину какой-то водоворот и она попадает в безрадостную тьму, в мрачное помещение-аквариум, вроде лаборатории, где она работает; перед ней даже появляются рыбьи лица, до ужаса похожие на сослуживцев, то, наоборот, – некий вихрь переносит ее куда-то на юг Франции, в слепящие белизной курортные города, где вечный карнавал и люди радуются жизни – встречаются, влюбляются, женятся, гуляют с детьми, ходят друг к другу на воскресные обеды…

Этот второй светлый сон хочется удержать подольше. Юлия потягивается в кровати, жмурится от солнца и… мчится в открытом «мерседесе» по роскошной головокружительной автостраде, подставляя встречному ветру разгоряченное от счастья лицо. Именно от счастья, ведь за рулем «мерседеса» сидит ее муж, знаменитый ученый или руководитель крупной фирмы – конечно, она должна быть женой выдающегося человека. Без сомнения. Как же иначе?! Она достойна такого мужчины. Ведь она молодая, красивая, умная и не какая-нибудь белоручка – все умеет делать, не то что некоторые. Ее муж выдержанный мужчина, немногословный, со скупыми манерами, на его лице – прекрасная усталость. И это понятно – он много работает. На Западе мужчины много работают, не то что у нас. В лаборатории, например, мужчины только просиживают часы, создают видимость работы да занимаются словоблудием. Начальник – тюфяк, панически боится всего нового и своей жены. Не мужчина, а размазня. Его заместитель разведенный, но страшный бабник, совершенно помешался на женщинах – такого можно только презирать. Есть еще один – биолог, толстяк обаяшка, но он не от мира сего, этакий зачитавшийся чудак, его никто и не принимает всерьез, он и не мужчина вовсе… А ее муж будет мужчина без недостатков. Твердый, решительный, но немного сентиментальный. Ведь сентиментальность – это доброта и человечность. Он будет любить цветы и детей, но больше всего – ее, Юлию. И не какой-то дикой, ревнивой любовью, но достаточно сильной, в основе которой – родство душ, общность взглядов и интересов, и, бесспорно, физиологическое влечение. Их отношения будут отличать уважение друг к другу, забота и нежность…

Вот и сейчас муж одной рукой ведет машину, другой обнимает ее, Юлию. Перед ними захватывающий вид: просторные луга, острова редких деревьев, среди которых аккуратные изысканные коттеджи… Чувство безраздельной свободы наполняет Юлию. С обочины улыбаются и машут руками многочисленные свидетели их счастья.

Юлия с мужем подъезжает к двухэтажному особняку, навстречу бегут их дети… Дом у них будет большой, но без всяких архитектурных излишеств. К чему они? В доме должно быть чисто, красиво и уютно. А вокруг дома она разобьет цветники. Хочется, чтобы было множество всевозможных цветов и среди них – спортивная площадка, где они будут играть с детьми. Скорее всего – теннисные корты. Теннис – прекрасный вид спорта. И будет бассейн. Почему бы и нет? Ведь жизнь дается один раз, и почему не пожить ни в чем не нуждаясь?! Конечно, у них будет домработница. В большом хозяйстве просто необходима помощница. К тому же она, Юлия, не такая идиотка, чтобы не работать по своей специальности – не зря же она получала высшее образование? Но, естественно, работать она будет не больше трех-четырех часов и в интересном, творческом коллективе – полной противоположности их чертовой лаборатории. Такая работа ей необходима, чтобы развиваться как личности. Еще она непременно будет состоять в каком-нибудь благотворительном обществе и вступит в партию «зеленых». Конечно, все это совмещать трудно, но как прекрасно! Какая насыщенная жизнь!

В солнечный выходной день Юлия особенно долго нежится в постели. А когда открывает глаза, шепчет: «Об этом можно только мечтать!».

Предстоит уборка квартиры, большая стирка, но так не хочется из прекрасной мечты возвращаться в серую обыденность. «Хватит, дорогая, кататься в „мерседесе“ и плавать в бассейне, хватит транжирить деньги направо и налево, пора приниматься за будничные дела», – усмехается Юлия, направляясь в ванную.

А за окном – настоящее пекло, жестокий полуденный зной. Все горожане у водоемов, те, у кого есть дачи, с утра за городом, в тени деревьев.

«Забросить все домашние дела и укатить на пляж? – думает Юлия за завтраком. – Но ехать одной скучно, у ближайшей подруги недавно появился поклонник. Неженатый, всем обеспеченный, остроумный. Повезло же кукле! И где его подцепила?! Умеют ведь устраиваться некоторые! И главное – сама из себя ничего особенного не представляет. Как личность – ноль!».

Юлия набирает телефон подруги, в трубке долгие гудки. «Ну конечно, укатили куда-то, голубки. Теперь им никто не нужен».

Юлия листает записную книжку, на последней странице номер телефона какого-то Володи. «Кто такой? Странно, совершенно вылетело из головы!».

– Алло! – Юлия нарочно придает своему голосу сонный оттенок. – Это Володя?

– Да, здравствуйте! – голос интеллигентный, приятный.

– Угадайте, кто с вами говорит? – растягивая слова, произносит Юлия и после замешательства на другом конце провода игриво сообщает: – Юлия!

Редкое имя должно произвести должный эффект, но мужчина молчит, то ли копается в памяти, то ли ошарашен неожиданным явление феи.

– Не узнаете?

– Простите, что-то… – слышится растерянное бормотание.

– Вот просто интересно, чем вы занимаетесь? В такой жаркий денек?

– Работаю.

– Над собой или над вечным двигателем?

– Пишу.

– Роман или письмо любимой женщине?

– Как вам сказать… Пишу книжку для детей…

– Как интересно. Так вы писатель? – Юлия моментально меняет тон.

– Нет, – слышится легкий смешок. – Но одну книжку уже издал.

«Кто такой? Надо же, начисто отбило память. Но голос явно знакомый. В нем и вежливые и мужественные нотки. Мужчина явно держится непринужденно, с достоинством». Юлия закуривает сигарету и искренне недоумевает:

– Но как можно работать в такую погоду? Я прямо изнываю от жары. Вот собралась на пляж…

Она хотела добавить: «Не хотите присоединиться, составить компанию?», но осеклась – наверняка с этим незнакомцем уже была встреча – иначе откуда телефон? Но, видимо, эта встреча не оставила никакого впечатления. Настоящего мужчину она запомнила бы. Наверняка какой-нибудь случайный уличный приставала. И телефон записала, чтобы отстал. Но почему он не помнит? Как можно забыть ее, такую красивую женщину?! И почему не берет инициативу в свои руки?! Ведь она далеко не прозрачно намекает про свое одиночество?

После долгой паузы мужчина наконец выдавливает из себя:

– Завидую вам. А мне нужно в понедельник сдать рукопись.

– Хм! – самолюбие Юлии задето, но в то же время она оценила твердость собеседника – жалок мужчина, который забрасывает работу, как только его поманит женщина.

– Вы будете работать до глубокой ночи? – Юлия уже почти навязывается.

– До вечера уж точно, – вздыхает мужчина. – Иначе не успею.

– Так, может быть, вечером куда-нибудь сходим? – Юлия чувствует, что краска заливает ее лицо, – только этого не хватало! До чего доводит одиночество!

– Было бы замечательно! – откликается мужчина – и опять долго молчит.

«Какой-то странный тип: то ли робкий, то ли никак не очухается от работы».

– Так где мы встретимся? – уже прямолинейно спрашивает Юлия.

– Давайте у кафе «Аист». Вы знаете это кафе? Часов в семь вас устроит?

– Хорошо! – Юлия уже готова положить трубку, как вдруг слышит:

– Да, а как мы узнаем друг друга?

– Я буду в… впрочем, вы сразу меня узнаете – я очень красивая.

Вот так ему! Юлия резко бросает трубку. «Все-таки настоящий мужчина должен завоевывать женщину, а не ждать, когда она бросится ему на шею».

К вечеру жара спадает, но от домов и деревьев еще бьют горячие испарения. Высокая, стройная, покачиваясь на каблуках, Юлия подходит к кафе и внезапно видит – с букетом цветов кого-то поджидает толстяк биолог, сотрудник их лаборатории. Смутная тревога охватывает Юлию: «Господи! Его ведь и зовут Володя! Неужели? Только этого еще не хватало!».

– Добрый вечер! – толстяк подходит, протягивает цветы, и Юлия заливается в хохоте:

– Володька, так это у меня с тобой свидание?!

– Я долго не мог поверить… что это ты звонила… Думал, разыгрывает кто-то, – толстяк смешно теребит носовой платок, вытирает взмокшее лицо.

– Умора! – Юлия закатывает глаза к небу, но не решается объявить о своей жестокой ошибке. «Придется часик с ним провести, все равно вечер потерян».

Обычно нерасторопный, толстяк преображается: галантно открывает перед Юлией двери кафе, поддерживая за локоть подводит к столу, предусмотрительно пододвигает стул, протирает его платком – то ли дурачится, то ли обалдел от неожиданно свалившегося свидания – он весь в этом, чудак, который вечно несет какую-то чепуху. Ходит по лаборатории, машет руками, задевая все подряд, и подробно рассказывает что-нибудь вроде того, как размножаются всякие земноводные – правда, рассказывает без пошлости, со святой наивностью. Он забавен и трогателен в своей неуклюжести и бесхитростности.

– Так о чем ты пишешь? Чем забиваешь светлые детские головы? Вот никогда бы не подумала…

– О животных. Ты любишь животных? Я люблю их беспредельно… Но человек теснит их среду обитания…

Он рассказывает об еще уцелевших клочках земли, где в гармонии и равновесии соседствуют различные виды флоры и фауны.

Юлия слушает, потягивает вино, кивает:

– Я давно хочу вступить в партию «зеленых». Жаль, ее у нас нет. Почему бы тебе не организовать?

«У всех собственнические интересы, а он… Неужели не задумывается о своей личной жизни?». Легко, в обычной женской манере, Юлия переводит разговор:

– А ты уже нашел себе единомышленницу? У тебя вообще есть любимая?

– Нет, – качает головой. – Был один роман, но закончился неудачно… Ко мне почему-то женщины относятся как к приятелю, ты же знаешь… А я, между прочим… спортом занимаюсь… имею разряд по лыжам. Не хвалюсь, в самом деле…

«И не такой уж он полный, не рохля, во всяком случае, скорее плотного телосложения». Неожиданно для самой себя Юлия чувствует в его словах определенное сексуальное давление, хотя он говорил без всякой задней мысли. Вторжение этого ощущения странным образом меняет Юлию. Она пристальней вглядывается в собеседника и замечает в его лице черточки, которые никогда не замечала раньше за целый год совместной работы. Такое впечатление, что перед ней – другой человек, совершенно незнакомый, со своим неповторимым миром. «Надо же, никто никого не знает! Люди встречаются и расходятся, работают рядом, даже живут вместе и не заглядывают в души друг друга. Все сумасшедшая гонка, бешеный городской ритм». Это запоздалое открытие привело Юлию в некоторое волнение:

– Из какой ты семьи, где прошло твое детство?

Ничего нет прекрасней встреч двух людей, соприкосновение разных миров, постепенное познавание друг друга, когда общие взгляды и интересы намного превышают всякие мелкие различия.

– …Детство прошло на окраине… там росли подсолнухи – простые цветы, но красивые и гордые… и в поле, словно желтые мячи, лежали тыквы… А в ложбине текла река…

Река сверкала, лениво катила воды и… медленно, но неумолимо размывала особняк из песка где-то на юге Франции.

Две встречи

Сам удивляюсь, как дожил до шестидесяти лет; много раз по линиям руки мне предсказывали раннюю смерть и моя наследственность в этом вопросе вроде бы должна подтверждать предсказания, и жил-то я на износ – долго не имел своего угла, питался кое-как, курил и выпивал без меры, и без оглядки бросался в разные авантюры, и не раз попадал в ситуации, когда только случай спасал от плачевного исхода.

Ясное дело, нервишки уже не те, язва желудка мучает, печень пошаливает, покалывает сердце – на левом боку уж давно не сплю, – и порой от давления раскалывается голова и радикулит скручивает, и старые травмы ноют, но… я живу, живу более-менее полноценной жизнью, ничего не меняя, не отказываясь от привычек. Я лысею, толстею – ползу во все стороны, но все равно не считаю себя старым и называю «не совсем пожилым человеком», и, признаюсь, не хочу стареть, хотя, видимо, придется.

Теперь передо мной как бы три двери: одна – в прошлое, вторая – в настоящее, третья – на небеса. Третья дверь представляется полуоткрытой в темную холодную пустоту – посмотришь на нее и понимаешь – дни летят со страшной скоростью, что каждый проходящий день – золотое время, на которое уменьшается наша жизнь. Хочется верить – входить в эту дверь мне еще рановато. А вот дверь в прошлое я частенько непроизвольно открываю и вижу – в моей жизни много, очень много пробелов: в детстве я не имел возможности учиться живописи и музыке, хотя тянуло к искусству безмерно; в юности не поступил в институт, в который хотел поступить; и в дальнейшем сделал гораздо меньше, чем мог бы сделать – слишком много времени ухлопал на борьбу за выживание. И не встретил женщину, которую хотел встретить, не имел семью, которую планировал иметь, не был ни в Исландии, ни в Новой Зеландии, ни в Австралии – странах, в которых с юности мечтал побывать. И не видел многих прекрасных фильмов, не попал на многие прекрасные выставки, не плавал под парусом…

Заглядывая в прошлое, я думаю: «Как жаль, что есть невозможные вещи – нельзя вернуться в юность, встретиться с умершим другом, зачеркнуть необдуманный поступок, взять назад слова, вылетевшие в пылу».

Ну да ладно… К чему я все это говорю и сам не знаю; выступаю в какой-то слезливой роли. Такая роль не для меня, да и всякая другая тоже. Это до пятидесяти лет многие мужчины кого-то изображают, выдумывают себе образы, а мне теперь это ни к чему. Открою лучше дверь в настоящее.

Давно известно: под старость надо скопить все хорошее, что было в жизни – тогда будешь добрей и мудрей. Думается, я кое-что скопил, поскольку теперь, имея все необходимое для спокойной счастливой жизни, никак не могу быть счастливым – слишком много вокруг несчастных.

Недавно у меня были две необычные встречи. Первая – с другом режиссером Володей, с которым не виделся лет двадцать.

Когда-то мы встречались чуть ли не ежедневно. Он был страстно увлечен театром – прямо горел на работе; красивый, всегда безупречно одетый, он предъявлял беспощадные требования ко всем, кто его окружал и больше всего – к самому себе. Не раз он говорил мне:

– Ни черта не получается. Задумаю постановку – все вижу прекрасно, целостно, законченно, как картину великого живописца. Даже боюсь браться за работу. Но говорю себе: «Представь, в стране миллионы людей, а ты один до этого додумался, один можешь это сделать». Начинаю ставить – все разваливается. И чем дальше продвигаюсь в работе, тем больше проблем. Говорят, мастера отличает легкость в работе, а мне все дается с неимоверным трудом. Видно, я не мастер, только вбил себе это в башку.

Понятно, талантливому человеку всегда трудно с самим собой, но еще труднее тем, кто с ним общается. Его боялись; своими завышенными требованиями он доводил актеров до нервного срыва; некоторые актрисы прижимались к стене, когда он просто вышагивал по коридору театра; за его спиной шептались: «тяжелый характер», «злодей», но ему все прощали – его талант был слишком очевиден, а, как известно, талантливому человеку, личности, простительно многое: не только требования, невыдержанность и отвратительный характер, но и пьянство, чрезмерное увлечение женщинами – все то, чего нельзя простить посредственности.

Как ни странно, мне Володя не сделал ни одного замечания – может быть потому, что мы работали в смежных, но все-таки разных областях (я иллюстрировал книги) и наши встречи за рюмкой водки для него были некой разгрузкой. Нам было интересно друг с другом: он рассказывал о своей работе, я о своей – мне нравились его задумки, видение того или иного произведения, ему – мои иллюстрации, в которых он понимал толк. Володя уже тогда был легендой в театральных кругах, а я только начинал иллюстрировать книги и в художественных кругах был совсем не известен. Я гордился дружбой с ним и по-хорошему завидовал ему, и все хотел достичь хотя бы малой доли того, чего он достиг.

Но и кроме искусства нам было о чем поговорить – мы были одного возраста и оба сполна хлебнули всего, что выпало нашему поколению. Помнится, сколько бы я ни общался с Володей, мне все казалось мало, и никогда не хотелось расставаться с ним. Я и в кафе-то (мы выпивали в «Артистическом») приходил ради него и сколько бы ни окружало меня собеседников, ждал, когда придет он. Теперь я могу сказать точно – Володя был самым лучшим собеседником в моей жизни.

Случалось, мы засиживались в кафе до закрытия, а когда прощались и он направлялся к дому (недалеко от кафе), я ждал – обернется или нет? И он оборачивался и махал мне рукой, и я понимал, что нас связывает нечто большее, чем только разговоры за рюмкой водки, что мы родственные души и нуждаемся в поддержке друг другом.

Часто Володя приглашал меня к себе. Его квартира напоминала музей: на стенах висели фотографии артистов, фрагменты из спектаклей, на комоде красовались прекрасные небольшие фигурки из гипса, которые Володя делал в свободное время, просто так, чтобы занять себя.

Несмотря на музейно-строгую атмосферу в квартире, отношения между Володей и его женой – танцовщицей театра имени Немировича-Данченко, напоминали дворовые склоки. Жена называла его «неврастеником», «не мужчиной, а истеричной девкой». Он ее – «негодяйкой». Каждый из них по-своему был замечательным человеком, но уживались они с трудом. Дело доходило до драк, зато после них сразу же случались приступы страстной любви. Возможно, таким образом они разогревали сексуальность друг друга. И все же в конце концов разругались окончательно.

– Жена меня предала, – сказал Володя. – Завела любовника и перебралась к нему.

Он сильно переживал разрыв, а тут еще запретили его постановку и сразу некоторые театральные друзья отвернулись от «режиссера диктатора».

Но Володя продолжал работать в обычном бешеном ритме и вскоре на периферии поставил прекрасный спектакль. В те дни он пребывал в радостном возбуждении.

– Понимаешь, – делился со мной, – там замечательные зрители, искренние, восприимчивые, не то что избалованные московские театралы. Там я понял, что душа страны в глубинке, вдали от всякого блеска.

Бесспорно, у него была внутренняя опора – его творческие силы, которые помогали не расклеиваться от неприятностей. Правда, однажды и они не помогли – он шел в кафе поужинать, но вдруг увидел в отъезжавшем троллейбусе жену с мужчиной и две остановки бежал следом, задыхаясь от ревности.

Так случилось, что вскоре мой друг вообще уехал из столицы и несколько лет ставил спектакли в провинциальных театрах. Я за прошедшие годы три раза менял местожительства. Короче, судьба на целых двадцать лет разлучила нас с Володей, и вот недавно он позвонил.

Я с трудом узнал его голос – когда-то высокий, энергичный, теперь он стал тихим, невыразительным – я услышал какое-то вялое бормотанье, еле разобрал слова. Он объяснил, что разыскал мой телефон через знакомых и сообщил – умер наш общий приятель и назавтра состоятся похороны.

Мы договорились встретиться в десять утра на станции метро Беляево у первого вагона.

Я приехал немного раньше времени, сел на лавку рядом с молодой женщиной и стариком, стал ждать Володю – совсем как когда-то в кафе.

Прошло минут десять-двадцать, старик оперся на палку и задремал, к молодой женщине подъехал мужчина, они радостно встретились и, обнявшись, направились к вестибюлю, а Володя все не появлялся. «Что такое, – думаю. – Может, перепутал и ждет у последнего вагона?» Я прошел в конец платформы, но и там его не было. Вернулся к первому вагону, смотрю – дремавший старик открыл глаза и смотрит на меня с недоумением. И внезапно я заметил… знакомые черты.

– Володя?

– Ну да, – угрюмо буркнул старик, тяжело поднялся, протянул руку.

Мой друг настолько изменился, что некоторое время я открыто разглядывал его. Он весь высох, ссутулился, на изможденном, в сетке морщин, лице зиял перекошенный беззубый рот, но больше всего поражал его отсутствующий остекленелый взгляд.

– Пойдем, опаздываем, – запинаясь произнес Володя, повернулся и, стуча палкой, еле переставляя ноги, двинул к выходу. Я пошел за ним.

– А я перенес два инсульта, – бурчал Володя полуобернувшись. – Уже приготовился к худшему. Завещание написал, привел в порядок архив, записал свой голос на магнитофон…

Вторая встреча произошла не наяву, а во сне. Ни с того ни с сего мне приснилась приятельница, с которой я встречался лет двадцать пять-тридцать назад.

Ее звали Анна. У нас были чистые, ничем не замутненные, товарищеские отношения, которые никогда не отклонялись в романтическую сторону и потому мы долго оставались хорошими друзьями. Я звал ее «моя подружка».

Мы познакомились в археологической экспедиции под Анапой, куда я поехал по совету приятелей «чтобы совместить отдых у моря с полезным трудом». Мы жили в финских домиках, днем занимались раскопками древнегреческого города, купались, готовили обед на таганке, по вечерам пели под гитару – у нас была крепко спаянная компания, где открытость и искренность считались нормой…

Позднее мы часто встречались в Москве, ходили в творческие дома на просмотры фильмов, вместе отмечали праздники, а если и не виделись какое-то время, то перезванивались, передавали друг другу приветы через общих знакомых.

Надо сказать, Анна обладала огромным природным талантом: была честной, порядочной, отзывчивой – короче, хорошим человеком во всех отношениях. Но, как это бывает, ей не везло в личной жизни.

– Для удачной семейной жизни надо, чтобы у людей был одинаковый уровень развития, одинаковые взгляды и интересы, совместимые характеры, а это встречается редко, – говорила она.

За время пока мы общались с Анной, у нее все же было два романа, но оба проистекали и закончились как-то по-дурацки. И вдруг ее влюбил в себя мой знакомый, гуляка и бабник. Он зашел слишком далеко – говорил ей о свадьбе, обсуждал, где они будут жить. Я твердо знал, что он проведет с ней от силы месяц и бросит. Он сам мне это говорил, нахально и цинично:

– Покручу с ней немного, потом придумаю вескую причину и отвалю.

А Анна совсем потеряла голову и прямо-таки порхала, светилась счастьем.

– Кажется, мы очень подходим друг другу, – радостно сообщала мне.

Но все-таки однажды спросила:

– Скажи честно, он любит меня или нет? Вы друзья, ты знаешь его давно!

Я очутился в сложном положении: предавать его или нанести ей душевную травму?! Я начал что-то мямлить, в том смысле, что он не друг, а просто давний знакомый… Потом все же собрался с духом и сказал что «не любит». А через неделю они поженились и оба возненавидели меня.

Больше мы не встречались и не перезванивались и наши общие знакомые ничего не говорили об Анне. И вдруг этот сон.

Я увидел нас с Анной молодыми, как в прежние времена… На каком-то сборище изрядно выпили и я неожиданно, на удивление самому себе, разглядел в Анне не только хорошую приятельницу, но и прекрасную женщину, с длинными распущенными волосами, красивой грудью и красивыми ногами, и красивым голосом – мягким, плывучим, немного вибрирующим – в нем слышалась душевная теплота, чистосердечие; ее голос нельзя было спутать ни с каким другим. Я прямо обалдел от необыкновенности моей давней «подружки» и злился на себя за это запоздалое открытие ее как женщины. И Анна вдруг дала понять, что я не безразличен ей как мужчина. Больше того, она пригласила меня танцевать и в танце прижалась ко мне всем телом, и жарким шепотом проговорила:

– Ты меня совсем не знаешь. Я создана не для дружбы, а для любви… Я смертельно люблю секс и хочу тебя прямо сейчас…

В общем, мы страшно возбудились и решили уединиться. Вначале забежали в какую-то темную комнату, уставленную цветами в горшках и вазах, только начали жадно целоваться, влетает какая-то развеселая компания – зажигают свет, увидев нас хихикают, прыскают, заливаются смехом… Мы ринулись в соседнюю полутемную комнату, спрятались за какой-то ширмой, но тут же развеселая компания вновь разыскала нас – их смех переходит в надрывный хохот. Смотрю на Анну – на ее лице слезы, смущенная улыбка. Наконец, мы закрылись в ванной, стали сбрасывать одежду – вдруг стук в дверь. Я не выдержал, вышел – с хохочущей компанией уже истерика. Каким-то непонятным образом мне удалось разогнать ораву, но вернувшись к Анне, я увидел – она неподвижно лежит на дне переполненной ванны, а ее длинные волосы, как водоросли, развеваются на поверхности воды.

«С чего бы этот абсурдный сон?» – подумал я проснувшись, и вдруг почувствовал – мне сильно хочется встретиться с Анной; встретиться, чтобы просто поговорить, узнать, как сложилась ее жизнь. «Ну не глупо ли столько лет не видеться, ведь мы были друзьями, разве можно то хорошее зачеркнуть навсегда, – размышлял я. – Неужели за давностью лет нельзя забыть все обиды? Что теперь-то нам делить, считаться, кто прав кто виноват?!» Два дня я пытался найти ее телефон через общих знакомых, а когда нашел и позвонил, услышал хриплый мужской голос:

– У нас несчастье. Анна два дня как умерла.