Текст книги "Летние сумерки (сборник)"

Автор книги: Леонид Сергеев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 25 страниц)

Блондинка

– Судьба красавицы незавидна, природа просто так ничего не дает, – говорила Ане соседка. – Красавица чуть ли не с детства знает, что отличается от подруг и слишком много вертится перед зеркалом. Ну, а потом парни балуют ее вниманием. Устоять от соблазнов трудно, вот и получается, что жизнь красавицы – сплошные увлечения, и семья не складывается. Бог наградил ее внешностью, но заставил потратить всю жизнь на увлечения, нагуляться всласть и остаться ни с чем… А парни глупые. Сколько хороших девушек, а они бегают за этими пустышками. Гоняются за красотой, а красивая жена – всегда чужая. Эта твоя манекенка Рита – распутница и барахольщица, вот кто. Ей все равно кого обнимать, были б у мужчины деньги. Она еще в школе была ветреная, ее и звали «капризная очаровашка»… Но, скажу тебе, семейная жизнь у обыкновенных девушек более удачлива. У девушек обычной, не броской внешности, но добрых, порядочных… У тебя все будет хорошо, вот увидишь. Ты девушка приличная, работящая, не то, что твоя беспутная Рита…

– Не знаю, – пожимала плечами Аня, а про себя думала: «Все равно лучше быть красивой, чем такой, как я – ни то ни се. Кому нужна моя порядочность? Парни прежде всего смотрят на внешность, а уж потом в душу… Да и можно быть и красивой, и порядочной. Ерунда все это!».

Глядя на Риту, Аня открыто завидовала подруге; завидовала ее прямо-таки точеной фигуре и желто-белым волосам, и овалу лица, и тонкому носу с резкими, подрагивающими крыльями, и миндалевидным глазам; завидовала модным одеждам Риты и ее умению их носить – бедра вперед, как и подобает манекенщице. Завидовала тому, как Рита со всеми держится, свободно, легко, уверенно, точно давно имеет пропуск в счастливое будущее.

Рита действительно была необыкновенной девушкой, в том смысле, что жила среди бесполезной красоты, рассчитанной только на внешний эффект, без высокой морали, с одной потребительской психологией – что можно взять от мужчины? Она как бы торговала собой и с откровенным цинизмом заявляла Ане:

– Мне легче переспать с мужчиной, чем его поцеловать. Чтоб целовать, надо любить.

Ее заветной целью было выйти замуж за иностранца, «желательно за миллионера-штатника», вот только английский язык никак не могла осилить, хотя и принималась за него не раз.

Комната Риты представляла собой музей косметики на фоне фотографий суперменов, все ее разговоры сводились к одежде, вещам, «перспективным» молодым людям, мужчинам «с положением», анекдотам с сексуальным уклоном. Она носила слишком короткие юбки и полупрозрачные кофты – только и думала, как бы поменьше на себя надеть, при каждом удобном случае оголялась и вообще надевала одежду только для приличия, а так с удовольствием ходила бы по улицам голой. И с не меньшим удовольствием жила бы в стеклянном доме, вся на виду.

– Мне есть, что показать, – говорила.

Эта грешница носила крестик – ради моды, хотя и понятия не имела о религии, закончила среднюю школу, но за все время учебы прочитала не больше трех книг, и те про эротику. Она неестественно сидела, показывая себя – принимала «благородные позы», чтобы привлечь внимание, не говорила, а произносила слова, и со стороны производила впечатление живой куклы, искусственно красивой до неприличия, подавляющей своей красотой, но кто бы на нее ни смотрел, непременно вздыхал:

– Красотка!

Отец Риты был поглощен работой и воспитанием дочери не занимался, а мать готовила ее только для замужества. Уже в шестнадцать лет Рита имела такой созревший вид, что на нее засматривались все мужчины; в этом возрасте и состоялся ее сексуальный дебют. Она быстро поняла, что против ее красоты устоять трудно, и началась неуемная погоня за удовольствиями. Она с легкостью одерживала победы, одну за другой. Когда ее осуждали за легкомыслие, она поджимала губы с недовольной гримасой:

– Я не виновата, что такой родилась.

Она работала манекенщицей в ателье; каждое утро подолгу, тщательно продумывала свой наряд (считала, что у нее бездна вкуса), бегала от шкафа к зеркалу (оно для нее было чем-то вроде священной коровы) и бормотала:

– Что надеть, прям не знаю! Уморительно! Сейчас у всех полно модных шмоток. Никого ничем не удивишь!

– Зачем удивлять? – недоумевала Аня. – Мода это жесткие рамки, она ограничивает фантазию. Надо взять за основу направление моды, а искать свой стиль, то, что тебе больше подходит.

– Нет, ты не понимаешь, – возражала Рита. – Мы, манекенщицы, должны следовать моде, идти впереди, делать женщин неповторимыми.

Нарядившись, Рита отправлялась на работу – манерной, изломанной походкой, с победоносной улыбкой, вышагивала по улицам в полной уверенности, что все не спускают с нее глаз.

– Если по пути на работу ко мне никто не подойдет, я весь день чувствую себя как-то не так, – говорила она Ане.

В ателье Рита подолгу стояла в примерке, потом, исколотая булавками, спешила в демонстрационный зал. Аня не раз бывала на показах и каждый раз ее поражало это праздничное зрелище, когда по «языку», точно инопланетянки, порхали манекенщицы в роскошных одеждах, слышалась музыка, дикторша объясняла конструкции моделей, расхваливала их, но умалчивала о цене.

Как-то состоялся городской показ мод; его разрекламировали заранее: отпечатали афиши, завезли и установили в холле заграничные пластмассовые манекены. Рита показывала пляжный ансамбль – была в купальнике «бикини», широкополой шляпе, темных очках – Аня прямо-таки пожирала глазами подругу, а после того, как Рита покидала помост, гордо осматривала зал, давая понять, что именно она дружит с такой необыкновенной женщиной.

Показ закончился плачевно: в ожидании автобуса, пластмассовые манекены сложили во дворе, но забыли поставить сторожа. Этим воспользовались мужчины; подогретые увиденным в зале, они бросились подбирать голых истуканш: один взял голову с париком, другой – бюст, третий – ноги. Молодой кавказец, в отупелом половом возбуждении, сумел схватить целую красотку и, запихнув ее в машину, покатил – в заднем стекле только мелькнул круглый женский зад. Наблюдая эту сцену, Аня усмехнулась: «Как же мужчины балдеют от женской красоты!»

В этот момент появилась Рита в облаке французских духов, кивнула на оставшиеся идеальные пластмассовые формы и фыркнула:

– Уморительно! Лучше меня не бывает! Я молчу!

И Аня без колебаний согласилась с подругой.

Аня приехала из Тулы с отцом, воспитывалась у приемной матери; после окончания школы пошла в строительное управление, чтобы заиметь собственную жилплощадь; работала маляром и обойщицей. Через два года стройуправление выдало Ане ордер на комнату в коммуналке, в доме, где этажом выше жила Рита.

Аня смотрела на Риту, как на кинозвезду, как на представительницу клана избранных; выслушивала бесконечные рассказы Риты о поклонниках, показах, одеждах. Как всякая самовлюбленная женщина, Рита нуждалась в постоянном восхищении, испытывала потребность поделиться своей насыщенной жизнью. По вечерам Рита часто приглашала Аню к себе и, не щадя бедную маляршу, демонстрировала дорогие платья и украшения – вальсировала по комнате, то и дело посматривая на себя в зеркало. Потом, закурив и закинув ногу на ногу, перемывала косточки подругам манекенщицам, безжалостно поносила мужчин, которые «только красиво говорят», но не отвечают ее требованиям.

– Мужчина должен быть конструктивным, – изрекала Рита. – Чего-то представлять из себя, добиваться положения… Да и ухаживать наши мужчины не умеют. Кадрят, волочатся как барбосы. От таких разворачиваюсь и ухожу. Вот за мной ухаживал один итальянец. Наши на работе звали его «макаронник» – он макароны любил. Он был такой обходительный, внимательный… И тачку имел иномарку, – дальше Рита смаковала сексуальные моменты интимной жизни с «макаронником».

Выслушивая эту болтовню, Аня чувствовала, что в жизни Риты много наносного, бесцельного, но красота подруги, недосягаемый, загадочный мир манекенщиц и модельеров завораживали ее.

– Может тебе стать актрисой? – как-то сказала Рите.

– Вот еще! Это не престижно. Лучше быть проституткой, чем актрисой, – Рита презрительно усмехнулась и подернула плечом. – Развлекать кого-то, скажешь тоже! Это унизительно! Дурдом! Моя красота стоит дороже.

Кроме многочисленных явных, постоянных и случайных поклонников у Риты был еще один безропотный воздыхатель. Каждый вечер, возвращаясь с работы и проходя мимо углового дома, Рита чуть замедляла шаг и возносила глаза на второй этаж, где у окна стоял высокий худой парень с горящими глазами. Иногда этого парня Рита видела в кафе на соседней улице – он пил кофе и что-то читал. Однажды, заметив его в кафе, Рита решила дать парню возможность заговорить с ней и заодно продемонстрировать публике свой наряд – она была в узкой облегающей юбке и кофте крупной вязки, которая точно кольчуга, и показывала ее тело, и не подпускала к нему. Войдя в кафе, она взяла чашку кофе и села за стол в середине зала на самом видном месте.

Увидев Риту, парень покраснел, занервничал, но все же переборол трусость и подошел.

– Ах, это вы! – Рита удивленно вскинула глаза. – Все же у меня такая интуиция! Уморительно! Только сейчас подумала – встречу вас, и вот…

– Позволите? – он присел. – Меня зовут Виктор.

– Маргарита, – она откинулась на стуле.

– Я давно заметил вас, Рита.

– Пожалуйста, зовите меня не Рита, а Маргарита.

– Маргарита, – повторил он и уставился на ее брошь – блестящего паука.

Этот паук на ее кофте, точно сверкающая приманка, так и зазывал в свои сети.

– Вас интересует эта брошь? Я молчу! – Рита закинула ногу на ногу и закурила. – Это скорпион, мой знак. Я родилась в ноябре. Вы верите в астрологию?

– Да, так.

– О-о! Там все правильно. Я много раз проверяла, – с придыханием она повела над столом рукой. – А вы когда родились?

– В конце декабря.

– О-о, вы козерог! У нас с вами полная сексуальная совместимость… Я люблю целоваться под дождем, а вы?

Он покраснел и начал разглаживать скатерть – не знал, куда деть руки.

– А вы где работаете? – вырвалось у него.

– Я делаю женщин красивыми, – стараясь оставаться загадочной, произнесла Рита.

– Вы модельерша?

– Вы хотите знать все сразу. Я молчу! Не нужно так наступать, вы можете меня отпугнуть.

Опытная соблазнительница, она не спешила, старалась меньше о себе говорить, чтобы о ней хотелось больше узнать.

– Обо мне потом, – она вздохнула и закатила глаза к потолку, давая понять, что ее мир недоступен простым смертным. – А вы, Алик, чем занимаетесь?

– Виктор, – поправил он.

– Ах, да, Виктор. У меня плохая память на имена.

– Я учусь. Заканчиваю строительный институт, буду строить мосты – «застывшую музыку».

– Как интересно! – она наигранно подалась вперед и приготовилась слушать. – Вы необыкновенный человек. Уморительно! Я таких никогда не встречала. Вами надо восхищаться.

Он проводил ее до дома; по пути рассказал об институте, о проектах мостов. Рита делала вид, что внимательно слушает, но думала о другом – как она смотрится со стороны? Около подъезда она остановилась, порывисто схватила его руку и прошептала:

– Я такая непредсказуемая. Поцелуйте меня.

Он замолк, покраснел; потом наклонился к ней, а когда выпрямился, она притворно стояла с закрытыми глазами и улыбалась.

– Давайте еще погуляем, – задыхаясь, проговорил он.

– Вы так считаете? Я колеблюсь. Вообще-то сегодня я занята.

– Тогда давайте встретимся завтра.

– Не знаю, очень может быть. Но у меня много работы, я все время занята – искусственная улыбка не сходила с ее лица; ей было приятно продлевать его мученья; как сытая кошка, перед тем, как съесть мышь, забавляется ею, так и она заигрывала с ним. – Ну, хорошо, уговорили. Я без предрассудков. Я ведь так просто и приду к вам… Завтра. Я молчу! До свиданья, Володя, – вильнув бедрами, она зашагала в сторону дома.

В течение лета она время от времени заходила к нему, когда ей надоедал кто-нибудь из чересчур настойчивых поклонников; заходила «по пути» и с порога говорила что-нибудь вычурное:

– Сегодня в твоей комнате красивые тени.

Или:

– Сегодня в моей душе высокие чувства.

А в постели изображала ложную стыдливость.

После каждой такой встречи Виктор делал Рите предложение, но она с неизменной улыбкой говорила «стоит подумать» и исчезала на несколько дней; однажды сказала:

– У меня к тебе нет трепета, нам нельзя вступать в брак.

– Он замечательный парень, – сказала Аня Рите. – И любит тебя. Он был бы хорошим мужем.

– Ты это серьезно?! – Рита скривилась и насмешливо посмотрела на подругу. – Неужели ты представляешь его моим мужем? Я молчу! Он же мне не пара. Скажешь тоже! Уморительно!.. Твои дурацкие советы надоели. Что ты внедряешься в мою жизнь?!

Аня обиделась, вышла из комнаты и больше к манекенщице не заходила.

Осенью Виктор защитил диплом и его распределили работать на стройку в Сибири. Спустя несколько месяцев, Рита зашла в ресторан пообедать. Не успела она заказать обед, как официант поставил на стол бутылку шампанского и коробку конфет.

– Просили передать самой красивой женщине, – он кивнул в угол, где гоготала мужская компания.

Рита улыбнулась мужчинам. Один из них, тучный здоровяк стриженый «бобриком», поднялся с бокалом.

– За прекрасных дам! – тяжеловесно гаркнул на весь зал и выпил.

Когда она пообедала, он подошел и протянул огромную руку:

– Аркадий.

Ему было лет сорок, на нем трещал по швам новый темно-синий костюм с ярким широченным галстуком.

– Аркадий! – повторил увалень, и добавил: – А тебя как зовут девонька?

«Девонька! Дурдом!» – Риту немного покоробило, но она улыбнулась и назвалась. Ей понравился этот великан. «У него добрые глаза, – подумала она. – Ему можно довериться».

– Откуда вы такой смешной? Уморительно!

– С Лены я, с леспромхоза. Вкалываю на валке леса. Вот с корешами зашли в кабак. Здесь одно дельце обтяпали.

– Вы лесоруб? Я молчу!

– Ну-да, вроде. Пильщик. В вашей Москве проездом. У меня отпуск, качу в Крым. Хочешь махнем вместе. Ты замужняя?

– Нет.

– Тогда о чем разговор?! Пожаримся на солнце. На твоей работе я все улажу. Пошли, представлю корешам. Ребята с леспромхоза, хозяйственные, вон будки какие! Я с ними на драге золотишко мыл, потом шкурки сдавал.

– Шкурки, это что?

– Ну, пушнина по-вашему… Я смотрю, красивая девонька сидит, дай, думаю, подвалю.

«О, господи! Подвалю! Он мне это говорит. Дубина! Ему бы молочницу с грудью как у коровы, а он ко мне. Уморительно!». Рита подняла глаза, чтобы осадить «дровосека», но встретила дружелюбный бесхитростный взгляд и промолчала.

– Ну, пошли в мою компашку! Расположимся поинтересней!

– Мне нужно на работу.

– Не печет, подождет. Работа не медведь, в лес не убежит.

Он приподнял ее за локти, взял со стола бутылку с коробкой, и они направились к его друзьям. Она шла точно под гипнозом. От него исходила такая властная сила, что она невольно подчинилась. Обычно мужчины боялись ее, а этот сразу дал понять, что никого и ничего не боится, что является лидером не только в своей «компашке», но и в отношениях с женщинами, и что в его руках ей не надо опасаться ни неприятностей на работе, ни всяких других – он все берет на себя.

Как только она села, он заказал коньяк, дичь, фрукты, и все басил без умолку:

– Маргаритка, глянь, какие у нас парни. Это тебе не московские пижоны, дрянные мужики… Ну, и шуму у вас тут, в Москве. Свистопляска! И каждый думает, как бы обмишурить нашего брата. А мы не лыком шиты! У нас там на Лене, тишина, раздолье и народ не мелкий. Поехали к нам, не пожалеешь! Шкурок тебе накуплю, сколько пожелаешь. Снимешь всю эту мишуру… А здесь у вас что? Все нищие какие-то, на бутылку скидываются. Смехотура!

Когда они вышли из ресторана, хлынул ливень: не мешкая ни секунды, «дровосек» укрыл Риту пиджаком, подхватил на руки и, на глазах у множества горожан, дотащил до работы.

– Вечерком объявлюсь, жди, покуролесим по Москве, – подмигнул, прощаясь. – Поможешь мне кое-что подкупить, да кабаки ваши покажешь.

Он приехал на такси с огромным букетом роз и весь вечер гусарил: накупил Рите кучу подарков, в одном ресторане завалил весь стол блюдами, в другом дал музыкантам тридцать рублей, чтобы не играли «муру». Поздно вечером повез ее в номер гостиницы. И Рита во всем повиновалась ему – не могла понять, что с ней происходит. До него она встречала сплошное раболепие, а этот «дровосек» за один день укротил ее, сделал послушной, податливой.

На следующий день они совершили вояж по магазинам, а закончили вечер в ресторане с его дружками. За столом он снова безостановочно хрипел Рите в ухо:

– …Москва – муравейник, мешанина какая-то и народ – серятина… На Лене живут без суеты. И народ не мелкий… Поехали к нам, не пожалеешь! Шкурок тебе накуплю, сколько пожелаешь! А пока махнем в Крым. Еще пару деньков покантуемся в вашей Москве и махнем!

Рите нравилось его могучее телосложение, внушительная сила, широкая, размашистая душа, расточительство, но она была только украшением в его гульбе, его собственностью: прекрасной вещью, игрушкой, а она привыкла быть всем смыслом жизни мужчины. Ее остро задевало самоуверенное, собственническое отношение к ней. Он ни о чем ее не просил – только приказывал, ничего не обсуждал с ней – просто ставил в известность. Часто за разговорами с друзьями он вообще забывал о ней и она кусала губы от злости: «Сама виновата, впуталась в историю». Ей уже надоела орава его собутыльников, их необузданное веселье. Она не ревновала к ним, но считала оскорбительным, что он тратит на них время, которое должно принадлежать ей. Но даже в эти минуты у нее не хватало духа осадить «дровосека», она только щипала его за руку:

– Поговори со мной. Это унизительно.

В постели она уже давно ни с кем не испытывала страсти, но «дровосек» все же ее завел своей агрессивной сексуальностью – в нем было что-то экзотическое, звериное.

– Я сразу усек, на что ты способна, – дышал он ей в лицо водкой и табаком. – В каждой бабе сидит развратница. А в красивых особенно. Я вообще-то люблю простых баб со стройки, но интеллигенток тоже, ежели они с порочностью.

«Дурдом! Растоптал меня всю мужлан, дровосек, дровокол несчастный. Это унизительно. В нем, наверно, черт сидит», – думала Рита, но продолжала ему во всем уступать; такого раньше никогда не случалось. Она чувствовала, что он не дорожит ею и догадывалась – если выскажет недовольство, он бросит ее, а это уже было бы невыносимым поражением. Она привыкла только к победам и никогда не была покинутой. Случалось, мужчинам не нравилось ее поведение и они намеревались порвать с ней, но она успевала уйти раньше и заранее находила замену. Но и те, недовольные ее поведением, были слабаками, она знала – стоило ей поманить их пальцем, как они вернулись бы, да еще валялись бы у ее ног, каялись, просили прощенья. А этот бесчувственный «дровосек» просто раздавил ее своим напором, закабалил неуемным темпераментом.

Прошла неделя и каждый последующий день был похож на предыдущий, с той разницей, что «дровосек» все реже приходит с цветами и подарками, перестал говорить о Крыме, но по-прежнему тискал ее на улице, в такси, в ресторане. Однажды Рита услышала, как он бросил дружкам:

– …Она, конечно, с блядинкой, но хороша! И, это самое, где прижмешь, там и твоя!

«Негодяй! – чуть не вырвалось у Риты. – Ведь мизинца моего не стоит! Уморительно и унизительно! Дурдом!». Внезапно она вспомнила Виктора и подумала, что он «был безвластный, но зато внимательный, вежливый…».

Промотав все деньги, «дровосек» распрощался с Ритой и «дал тягу» – улетел к себе на Лену.

С полгода Рита ни с кем не встречалась – срок немыслимый для нее прежде. Как всегда, к ней приставали мужчины, но она их старалась не замечать, и все чаще вспоминала дни, проведенные с Виктором – они остались в памяти как светлый романтический фильм с грустным концом. Она видела восхищенный взгляд Виктора, слышала его взволнованный голос, даже представляла мосты – «застывшую музыку», которые он строит в Сибири.

В летнем парке у фонтана

Гладкие обкатанные водой камни-сердолики пахли морем, сосновые шишки – солнцем, ливнями, травой, открытки кинозвезд – всего лишь типографской краской, но этот запах уводил Лену в мир кино, самый захватывающий мир, который только может существовать для семиклассницы. Рассмотрев свои сокровища, Лена обходит домашний «зверинец»: морской свинке дает молодые початки кукурузы, кролику – морковь и капусту; поглаживает бархатистую шерстку животных, разговаривает с ними. Затем из шкафа достает бинокль отца – капитана теплохода, выходит на террасу и смотрит в прибор на улицу.

С террасы сквозь ветви чинары хорошо просматривается вся улица: одно– и двухэтажные дома из белого туфа, увитые плющем балконы, зеленые свечи кипарисов, открытое кафе, где загорелые отдыхающие пьют прохладительные напитки, газетный киоск и киоскерша Ангелина Петровна, белокожая женщина, совершенно не похожая на южанку; Лена покупает у нее открытки кинозвезд. Ангелина Петровна ходит по улице под розовым зонтом и на все смотрит тусклым, безучастным взглядом. Издали, в бинокль киоскерша напоминает жемчужину, покрытую слоем тины – потускневшую жемчужину.

Дальше по дороге к пляжу видны приезжие горцы за прилавками с виноградом, инжиром, айвой, и виден лоток «даров моря» – в нем, кроме обычных сувениров каждого крымского городка, имеются цветные мячи на резинках и надувные пищащие шары. Возле лотка на табурете сидит трясущийся человек с ножницами; он вырезает из черной бумаги профили клиентов, капает на силуэты клеем и приклеивает к картонкам.

Лена бегло просматривает такую знакомую улицу и направляет бинокль на соседский двор, где недавно поселились студенты москвичи, два светловолосых парня, которые раньше всех отдыхающих уходят к морю, в полдень возвращаются, чтобы переодеться и снова исчезают, на этот раз допоздна. Вот и сейчас, тот, что повыше ростом, вышел из душа и, стоя посреди двора, растирается полотенцем и улыбается, и жмурится от солнца.

Лена смотрит на его скульптурные, прямо-таки вылепленные мышцы, он представляется ей героем ковбойских фильмов, спортсменом, солистом рок-ансамбля, кумиром столичных девчонок. Конечно, там, в столице, насыщенная бурлящая жизнь, там столько интересного! А здесь… Сейчас еще ничего, но закончится курортный сезон, городок опустеет, и от скуки не знаешь куда себя деть. После школы одно развлечение – кинозал в летнем парке.

Внезапно блик от бинокля ослепляет парня москвича, Лена торопливо прячет прибор за спину.

– Эй! – кричит ей москвич. – Как отдыхается? Ты приезжая или местная? Местная?! О-о! У вас отличный дом. Особенно изгиб крыши. В нем все дело! Крыша – основное во внешнем виде дома. Ведь так? – он смеется, подмигивает Лене.

– Главное – дым из трубы! – откликается Лена и сама удивляется своей смелости и находчивости.

– Достойный ответ! – парень перекидывает полотенце через плечо и исчезает на веранде.

Накануне москвичи вернулись раньше обычного, когда на городок только надвигались сумерки. Некоторое время с веранды, где они обитали, доносилась мощная волна музыки – парни слушали магнитофон-кассетник. Потом рослый вышел на крыльцо, потянулся, как бы обнимая вечерний воздух, сделал легкую пробежку по двору.

Появился его приятель с гитарой; они сели на скамью, попеременно играли на гитаре, причем когда один играл, другой отстукивал на скамье ритмы. В вечерней тишине Лена отчетливо слышала голос высокого парня:

– Давай эту вещь, – он брал аккорды и запевал новую мелодию.

Лене снился сон: она получила из Москвы письмо. Конечно, он заметил замечательную девушку. Раньше, чем изгиб крыши. И ждет не дождется ее. Он встречает ее на вокзале с букетом цветов, обрушивает на нее море любви, она тонет в счастье…

Парень закончил растирание и, поигрывая мускулатурой, направляется к веранде. Занавески застекленной веранды мешают разглядеть, как он одевается; Лена только улавливает обрывки его шуток, которыми он то и дело перебрасывается с приятелем. Они выходят в светлых спортивных костюмах, с включенным магнитофоном, пересекают двор, открывают калитку и выходят на улицу. Лена приникает к биноклю. Они идут по затопленной солнцем улице мимо открытого кафе, газетного киоска, прилавков с фруктами, лотка… Идут медленно, раскачиваясь в такт мелодии, красивые, сильные, счастливые…

Парни исчезают. Лена подходит к зверюшкам, поглаживает их, «мог бы и меня пригласить погулять, – говорит шепотом. – Я показала бы им причал, где снимался фильм „Алые паруса“, бухту, где самые лучшие сердолики».

За Леной заходит ее одноклассница Ирка, предлагает сходить в летний парк – «сегодня в кинозале заграничный фильм».

После кинофильма девушки направляются в сторону набережной, но вдруг Лена видит москвичей – они стоят у фонтана, вернее питьевого фонтанчика, который иногда извергает высоченную струю и потому получил название большого собрата. В этот момент из фонтана еле струится вода. Парни стоят и о чем-то оживленно беседуют; их магнитофон по-прежнему включен – громко звучит зажигательная мелодия.

– Лучше погуляем здесь, – говорит Лена. – Вокруг фонтана.

Ирка останавливается, недоуменно пожимает плечами.

Два раза девушки обходят фонтан, но парни их не замечают. Высокий оказывается не таким уж высоким, но, главное… рябым; все его лицо в мелких точках.

«И все же он красивый, – думает Лена. – Но почему не обращает на меня никакого внимания? Как будто не он днем разговаривал со мной?! Может, считает меня малолеткой? А я уже взрослая».

Лена подходит к фонтану; ее не мучает жажда, и после нескольких глотков, она только делает вид, что пьет воду. Высокий по-прежнему на нее – ноль внимания. Лена долго стоит склоненная над струей, но сколько можно пить?

– Ты, Ирка, иди на набережную, я приду… Мне надо сходить домой, – как только девушки выходят из парка, Лена бежит домой. Перед зеркалом развязывает ленту, распускает косу, расчесывает волосы, надевает бусы матери и снова спешит к фонтану.

Они все стоят, разглядывают прохожих, слушают магнитофон. Наконец он замечает ее; отдает магнитофон приятелю, направляется к ней. Лена замирает.

– Привет, соседка! Почему ты так смотришь на меня? – спрашивает просто так, из любопытства.

«Бесчувственный, деревянный, – Лена прекрасно понимает, что она для него – всего лишь соседка, обычная местная девчонка. – Ну, и пусть! Пусть все знает!».

– Вы нравитесь мне, – само собой вырывается у Лены, она даже не успевает покраснеть от столь мужественного признания.

– Отличное объяснение в любви, – парень напускает нарочитую серьезность. – Ты тоже мне нравишься. Будешь моей женой. Готовься! Годика через два-три снова приеду сюда и мы с тобой… сходим в кино, – говорит с усмешкой, со слепым безразличием, словно о чем-то обыденном.

Его ирония на поверхности, Лена это чувствует и хотела бы сказать что-нибудь резкое, чтобы он не считал ее глупой малолеткой, но не может подобрать слова.

Откуда ни возьмись, появляется Ирка – прямо следила за ней, что ли?

– Куда это ты нарисовалась? – удивленно восклицает, оглядывая Лену с головы до ног.

– Не мешай подруге любить меня, – с самодовольной улыбкой парень поворачивается к Ирке. – А тебе, кстати, не нужен жених? Вон мой друг. Он может тебя заинтересовать, влюбить в себя.

– Пусть попробует. Вряд ли у него получится, – Ирка поджимает губы.

– Получится, если ты не дурочка. Он лучше всех твоих знакомых, которые были и будут, – парень возвращается к приятелю, что-то сообщает ему со смешком, тот небрежно кивает девчонкам, хлопает друга по плечу и они уходят в сторону моря.

Лена чувствует себя осмеянной, опозоренной, убитой.

Ночью от обиды Лена долго не может уснуть. Как на зло – еще сухой душный воздух.

Утром ее будят звуки магнитофона; она выбегает на террасу. Он делает зарядку под музыку кассетника, лежащего на ступенях веранды; широко взмахивает руками, поворачивается из стороны в сторону… Неожиданно нагибается, что-то разглядывает и… достает из травы садового лягушонка, швыряет его к веранде, берет палку и начинает бить желтое пучеглазое существо. Раскачивается в такт мелодии и бьет, с брезгливой гримасой, пока лягушонок не превращается в бесформенное кровавое месиво.

– Придурок! – говорит Лена и бессознательно вынимает из клетки морскую свинку, прижимает к себе, поглаживает.