Текст книги "Летние сумерки (сборник)"

Автор книги: Леонид Сергеев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 25 страниц)

Зима на станции займище

Зимой станция Займище становится невидимкой: поезд пронесется, пассажиры ее и не заметят, разве только два-три окна, еле выглядывающие из-за сугробов. Без лыж в Займищах и шага не ступишь – сразу утонешь по пояс. На лыжах мужчины ходят в Юдино на работу, женщины – в васильевский сельмаг, ученики старших классов – в юдинскую школу (в Займищах только начальная). И почтальон, и врач приходят в Займище на лыжах.

Первое время для Кати ходьба на лыжах была сплошным мученьем – ее обгоняли даже шкеты, которые и ходить-то недавно научились, но к середине зимы она освоилась на лыжне и местные присвоили ей звание «лыжницы юношеского разряда».

Учительствовать в займищевскую школу Катю направили после окончания Казанского пединститута. Школа представляет собой большую избу с двумя трубами – в классах стоят печки; их топит дед Архип, он же дает звонок на урок и с урока. Около печек в классах находятся раздевалки и лыжные стойки для ребят из Васильево, которые приходят в школу на лыжах. Что Катю больше всего удивляет – васильевские ребята никогда на занятия не опаздывают, а свои, которые живут под боком, частенько приходят в класс после звонка. Особенно сорванец Коля Попов; этот четвероклассник не только постоянно опаздывает на занятия, но и во время уроков выкидывает разные номера. Как-то явился в класс, весь увешенный маленькими лампочками: одну повесил за ухо, другую на руку, третью на шею и, когда Катя вызвала его к доске, замкнул в кармане батарейку и весь зажегся, как новогодняя елка. Ребята ценят таланты Попова, и на переменах за ним таскается ватага почитателей. Учится Попов неплохо, но своими проделками доставляет Кате немало хлопот – ведь на уроке ребята постоянно ждут его выходок.

Однажды с Поповым случилась неприятная история: из школы он направился к приятелю в Васильево, но внезапно поднялась метель, мальчишка сбился с дороги, стал блуждать, а когда выбился из сил, сел под елку и заснул. Его обнаружил какой-то смышленый васильевский пес, стал покусывать, тянуть за воротник – Попов очнулся – пес и привел его в деревню. После того случая районные власти в непогоду выделяют для школьников розвальни и кобылу. Услышат ребята колокольчик кобылы, выскакивают на улицу и бегут к саням, спешат занять передние места. К концу занятий розвальни подают к школе снова.

Катя снимает комнату у Терентия и Клавдии Егоровых; Терентий работает путевым обходчиком, Клавдия – стрелочницей; детей у них нет и они с первых дней привязались к молодой учительнице и искренне радуются, когда к ней заходят ученики, а они заходят к ней чуть ли не ежедневно – за книгами.

Большую часть зимы в Займищах стоит величественно-торжественная тишина. Утром Катя просыпается и некоторое время нежится в постели – в избе светло, тихо, на окнах морозные затейливые узоры, в сенях колготится Клавдия, что-то покрикивает во двор Терентию. В двух часах езды на пригородном – Казань, родные, подруги, но Катю совершенно не тянет в город; она радуется, что наконец живет самостоятельно, имеет свою комнату, любимые книги, интересную работу и что посельчане называют ее уважительно-ласково «наша учителка».

Вскочив с кровати, Катя надевает халат и валенки и бежит в сени к рукомойнику; плещет на лицо холодную, стянутую хрупким ледком воду, обжигается, поеживается, вытирает лицо полотенцем и выходит на обледенелое скрипучее крыльцо. Утро яркое, звонкое; на сугробах качается пухлый ночной снег, меж домов, как гирлянды, провисают провода, покрытые мохнатым инеем. Катя рассматривает цепочки птичьих следов на снегу, слушает шорох падающих, точно перья, хлопьев, потом бежит к сараю снимать выстиранное накануне белье; снег скрипит под ногами, Клавдины валенки тонкие – чувствуется каждая выемка на дороге – и надела на босу ногу, а жарко. Белье на морозе твердое, как жесть – еле снимается с веревки; Катя приносит белье в избу, оно оттаивает – по полу текут ручейки.

В избу входит Терентий, весь в снегу и клубах пара, складывает у печки мерзлую охапку дров; поленья пахучие, тяжелые, налиты льдом. Терентий разгибается, протирает запотевшие очки.

– О, барышня наша проснулась! – говорит и строгает лучины «елкой», затапливая печь; вначале дым стелется к потолку, ест глаза, потом печь растапливается, гудит, в избе становится тепло.

Катя одевается, завтракает и спешит в школу.

По вечерам у Егоровых уютно: потрескивают дрова в печи, шипит самовар, тикают ходики. Пронесется товарняк – стекла задребезжат, промчится скорый – за окном мелькнет цепочка огней. По вечерам Катя проверяет тетрадки учеников, читает книги, слушает радиоприемник. Бывает, Терентий с Клавдией приглашают ее выпить медовухи. Клавдия выпьет, раскраснеется, начнет рассказывать Кате о своем житье-бытье, о том, как до замужества жила в Юдино, как работала на кожевенной фабрике, ходила в кино, на танцы…

– А здесь только обметаю стрелки да поднимаю шлагбаум, – вздыхает Клавдия. – Я и забыла, когда в городе была, наряжалась. Хожу вон в дохе латаной-перелатаной, даже собаки на меня лают – принимают незнамо за кого…

Терентий пьет молча, сосредоточенно, смакуя каждый глоток, медленно закусывает, время от времени поправляет очки и шмыгает носом – явно чувствует себя неловко – получается, он испортил жизнь жене, перетащив ее сюда, в захолустье. Только когда Катя похвалит медовуху, морщины на его лице разглаживаются.

– Пчелы это работяги, – говорит Терентий. – У меня, барышня, всего три улья, ты видела, а сколько я в прошлом году меда собрал?! Два ведра. Если б не мои пчелы, урожай в садах был бы в два раза меньше. Мои пчелки вкалывают… Ты давай, пей медовуху-то, не стесняйся. Это ж лучше всякого лекарства. Можно всю жизнь одну медовуху пить и не брать в рот никакой другой пищи, все одно будешь здоров.

В прошлом году в декабре два дня кружила метель: всю станцию завалила снегом, засыпала тропы, занесла калитки, залепила окна, замуровала двери. Потом пурга стихла, появилось солнце, оттаяли стволы сосен, по макушкам елей, осыпая снег, запрыгали белки. Целый день посельчане откапывали проходы к калиткам, сараям, колодцам; железнодорожники расчищали линию.

После той метели Катя предложила ученикам устроить лыжный поход в Юдино; в воскресенье утром уложила в рюкзак бутерброды и термос с горячим чаем, натерла лыжи стеариновой свечкой, чтобы не было подлипа – так ее научили ребята, и подошла к школе – месту сбора лыжников. Признанный школьный лидер Коля Попов уж выстроил ребят в цепочку, сам встал во главе группы, а Кате отвел важную роль замыкающей.

Лыжня петляла в лесу, среди деревьев и кустов с огромными рыхлыми наносами, среди глубоких скрипучих сугробов с отпечатками лап лесных обитателей. День был солнечный, от деревьев падали длинные тени; то тут, то там рушились отяжелевшие снежные шапки, поднимая дымные облака, и по всему лесу прокатывалось: «П-ффф!» А когда лыжники задевали кусты, заснеженные ветки пружинили, и с них текли водопады холодных искрящихся иголок.

– Зимний лес – самое красивое на свете! – восклицала Катя и юные лыжники отвечали ей бурным ликованием.

В Юдино остановились в клубе кожевенной фабрики, отдохнули, съели Катины припасы, сходили в районный музей и к вечеру на пригородном вернулись в Займище.

Перед прошлым Новым годом Терентий сообщил Кате, что скоро в Займище прибудет строительный отряд прокладывать вторую колею из Юдино. Через несколько дней по дороге в школу Катя увидела на запасном пути вагоны с окнами и железными трубами, из которых курчавился дым. Вокруг вагонов мужчины пилили дрова, сколачивали ступени, женщины развешивали белье, ребята расчищали снег.

Строители начали валить лес: первая бригада пилила деревья, обдирала стволы и грузила на двухосную платформу, потом дрезина увозила их в Юдино. Из ветвей и щепы жгли костры. За пильщиками шла вторая бригада, которая возводила насыпь, укладывала шпалы, прибивала костылями рельсы.

В школе появились новички – дети строителей; местные ребята встретили их настороженно, а Коля Попов и вовсе грубо: девчонок обозвал «воображалами», а мальчишек «болванчиками на колесах». Кате пришлось их примирять: после занятий пригласила к себе, разговорила, нашла общие увлечения и под конец сказала:

– … Есть поверье: если перед Новым годом выкинешь из дома старую вещь, какую-нибудь рухлядь, то в Новом году приобретешь новую. Давайте сейчас, перед праздником, выбросим все свои обиды, чтобы в Новом году приобрести дружбу. И вообще, на такой маленькой станции люди не должны ссориться или завидовать друг другу. Давайте лучше что-нибудь вместе споем.

В Новый год дед Архип принес в школу промерзшую, съежившуюся елку, и классы наполнились запахом хвои. Елка отогрелась, распушилась, ее нарядили самодельными игрушками. Катя поздравила ребят с праздником и каждому подарила по коробке цветных карандашей, которые заранее купила в Юдино.

Кате двадцать два года и ученики считают ее взрослой, многознающей, они и не догадываются, что по сути она еще совсем девчонка, что она, как и они, каждый Новый год ждет волшебства, надеется, что праздник принесет ей что-то необыкновенное, что-то такое, что изменит ее жизнь. Но праздник приходит и уходит, а ничего в ее судьбе не меняется.

Только прошлый Новый год отличался от предыдущих. Вечером в школе собрались взрослые: и посельчане, и строители; кто-то принес проигрыватель с пластинками, и в разгар застолья устроили танцы. Среди строителей был парень, машинист дрезины, высокий, светловолосый, он все время улыбался и что-то напевал. Его звали Геннадий. Он тепло и просто заговорил с Катей:

– А вы, Катя, как я понял, здесь учительствуете? Не возьмете к себе еще одного, довольно способного ученика, а то у меня математика того, хромает? Я машинист дрезины и мне, понимаете, без математики никак нельзя.

– Возьму с удовольствием, – улыбнулась Катя. – Только вы не уместитесь за партой.

– Я буду сидеть на полу, а ребятам скажем, что я второгодник.

– Хорошо, – кивнула Катя.

– А я слышал, Катя, в какой-то стране есть клубы, где людей подбирают друг другу по наклонностям. Ну, к примеру, я хочу подучить математику, но умею играть на гитаре, а кто-то знает математику, но хочет выучиться игре на гитаре. Понимаете, такое сотрудничество дает отличные результаты.

– Наверное, – согласилась Катя. – Значит, вы научите меня играть на гитаре?

– Да нет, – засмеялся Геннадий. – Я ее только осваиваю.

– Тогда научите меня водить дрезину.

– Это пожалуйста. А пока поучите меня танцевать, а то я и танцую неважно. – Он дружески обнял Катю, и они вышли на середину класса.

Расходились под утро, когда уже начало светать. Выйдя из школы, Геннадий взял Катю под руку, и они направились в сторону ее дома. Было тихо, в неподвижном морозном воздухе плавали снежинки, под ногами поскрипывала свежая пороша. Катя улыбалась, все еще ощущая приятное праздничное волнение; после танцев ей стало жарко, она расстегнула пальто и, запрокинув голову, глубоко вдыхала холодный воздух. Геннадий что-то рассказывал, но Катя с трудом вникала в его слова, только слышала его голос и радостно улыбалась – ей было необыкновенно хорошо оттого, что рядом с ней шел этот большой и веселый мужчина.

Они подошли к ее дому и некоторое время молча постояли у изгороди. Потом Геннадий сказал:

– До свиданья, Катя! Еще раз с Новым годом! – и, поцеловав ее в щеку, направился в сторону своего вагона.

Катя долго не могла уснуть – вспоминала каждую подробность вечера и торопила время, чтобы поскорее наступил новый день, когда сможет увидеть Геннадия.

Но на следующий день они не встретились, и еще несколько дней Геннадий не появлялся на станции.

Школьники заметили – с их «учителкой» что-то происходит: она рассеянно слушала, сбивчиво рассказывала, то и дело посматривала в окно на вагоны строителей, а заслышав рокот дрезины, выбегала на улицу. Катя видела – ребята обо всем догадываются: на переменах девчонки косились на нее, хитро улыбались, шушукались, а Попов прямо ей в лицо усмехался. Катя краснела, опускала голову и спешила скрыться за дверью учительской.

Они встретились случайно, когда Катя возвращалась из школы, а Геннадий сошел с пригородного. Как и в новогоднюю ночь, Геннадий весело поздоровался, сказал, что ездил в город за инструментом и шутливо спросил:

– Ну, когда мы займемся математикой?

Катя была не в силах что-либо ответить, только улыбнулась и пожала плечами. Геннадий понял ее состояние.

– Понимаете, Катя, – серьезно начал он, – нас ведь все время посылают то на одну стройку, то на другую, все время новые места, новые впечатления. Я непоседа… Года два назад попробовал осесть на одной станции, обзавестись семьей… Не по мне это… А на дрезине мы обязательно прокатимся, как только закончим ветку…

Горький комок подступил к горлу Кати, она повернулась и побежала домой.

Через месяц строители все чаще стали поговаривать о предстоящем отъезде; разбирали террасы, сжигали всякий хлам, и однажды утром Катя увидела, что вагоны с полотна исчезли. В тот день в классе было тихо, даже Коля Попов ничем не развлекал ребят и, как казалось Кате, смотрел на нее с жалостью. Впервые за всю зиму Кате стало тоскливо в Займищах, ее потянуло в город, к родным и подругам. Кто-то из учеников поднял руку, о чем-то спросил, но Катя ничего не слышала, смотрела на пустынную запасную колею, и ее глаза наполнялись слезами.

В конце февраля в воздухе почувствовалось приближение весны: в тени снег темнел и оседал, а на солнцепеке уже во всю плавились дырявые снежные корки. Иногда по вечерам налетала пурга и крутила снеговороты по закостенелому насту, но днем уже по стеклам ползла слепящая рябь, и пол становился желтым от солнца.

В марте с крыш закапало и в лужах появились льдинки, как битое стекло. Коля Попов притащил в школу маленького снеговика и предложил запихнуть его в школьный погреб.

– Простоит до следующей зимы или не простоит? – спросил он Катю.

Катя только улыбнулась.

А потом наступило лето и на Займище со всех сторон стал наседать лес, и снова станция превратилась в невидимку: поезд проносился, пассажиры ее и не замечали, разве только два-три окна, мелькнувшие в листве.

Такой вот я парень

Биография моя самая обычная. Мало того, что никак не могу найти себя – перебрал кучу профессий и ни в одной ничего толком не достиг, еще и с женщинами все получается шиворот-навыворот. Все оттого, что для меня главное – независимость. Я не выношу давления со стороны кого бы то ни было, и не могу делать то, к чему не лежит душа. К тому же, я долгое время хотел встретить красивую женщину, хотел собрать воедино лицо Элизабет Тейлор, грудь – Софи Лорен, а ноги – Брижжит Бордо, и добавить к этому характер моей матери. Понятно, такую женщину трудно найти, но я не терял надежду.

В прошлом году я чуть не женился на более-менее красивой, неглупой женщине – личности в полном смысле слова. Мы познакомились на выставке «Франция сегодня». Чего меня туда понесло, и сам не знаю. Вроде, решил взглянуть на западные автомашины, всякие бытовые штучки – пошел просто убить время, благо было воскресенье.

Выставка располагалась в Сокольниках, а там, как известно, полно торговых точек и столиков под тентами, можно перекусить, затянуться дымком сигареты – сиди себе, разглядывай отдыхающую публику или заведи беседу с какими-нибудь парнями, вроде тебя, или с пьяницей философом – с кем очутился за одним столом, – лучше с симпатичной одинокой посетительницей выставки. Там, в Сокольниках, всегда интересно, но французы сделали еще интересней: девицы с национальными флажками ходили меж столиков, бесплатно раздавали красочные каталоги и буклеты, а за небольшую плату предлагали хорошее французское пиво.

Там, за столиком я и разговорился с Татьяной – после осмотра выставки и ей, и мне хотелось поделиться впечатлениями. Потом мы прогулялись по улицам, в каком-то кафе распили бутылку вина, обменялись телефонами. Некоторое время встречались, она водила меня в свои компании (возможно, на смотрины), затем просто предложила перебраться к ней:

– Поиграем в семью, а там видно будет, – сказала.

Татьяна работала в проектном институте, имела хорошую квартиру, отлично выглядела; правда, на мой взгляд, носила чересчур замысловатые одежды (порой одевалась крикливо, даже как-то истерично). Ее окружали подруги и поклонники; она любила разнообразие, «увеселительные компании», как она выражалась, где находилась в центре внимания, болтала на любые темы, своим острым язычком над всеми подтрунивала – короче, у нее было все, ей не хватало только постоянного (ежедневного) восхищения и аплодисментов.

До меня у нее жил один воздыхатель, какой-то технарь; я раза два его видел – скучный тип с вытянутой мордой и ледяной улыбочкой, ходил крадучись, как леопард, в каждом моем слове видел подвох – я ему сразу не понравился (как и он мне). Этот умник то всем дурил голову техническими словечками, то изводил своими воспоминаниями – подростком он жил с родителями где-то за границей, и хвастался, как там, в колледже, был членом закрытого клуба, первым игроком в баскетбольной команде. Меня-то не интересовали его подвиги, но Татьяна от души смеялась, называла его «первым саморекламщиком», но втайне (я знаю это точно) считала, что мужчина и должен быть уверенным в себе, преуспевающим.

И потом, чего ей было не смеяться? С ней он швырял деньги направо-налево: притаскивал коньяк, сумки с фруктами, и называл ее «божественным созданием», а выпив – «моя куколка», или покровительственно: «моя милая глупышка», и клялся, что сходит от нее с ума. Она, довольная, хохотала. И попробуй разглядеть за всем этим наворотом суть отношений! В мою сторону технарь метал грозные взгляды (не понял, что у нас с Татьяной все серьезно), он прямо жаждал моей крови, но Татьяне каким-то образом удалось предотвратить стычку.

Почему она увлеклась мной? Этот вопрос помучил меня. Еще бы! Ведь я, как обычно, пребывал в «зоне неопределенности», как выразилась Татьяна – имел полуработу, полужилье: работал по договорам оформителем витрин, комнату снимал. Но, в отличие от технаря, я относился к Татьяне спокойно, не отпускал ей комплиментов, себя не навязывал. Это и заело ее, так я думаю. Тем более, что увидев ее воздыхателя, понял – с ним не потягаешься (в смысле материальном), и как бы отошел в сторону. Так что Татьяне понадобилось все ее колдовство, чтобы охмурить меня, при этом она откровенно говорила, что подхожу ей как мужчина. Разумеется, я поставил ей условие: с технарем полностью порвать, в компании его не приглашать, по телефону не говорить. Пообещала, правда хмыкнула:

– Ты чрезмерно чувствителен к симпатиям и антипатиям. Относись к этому проще.

Вначале у нас все шло неплохо: Татьяна с некоторой наигранностью то и дело обнимала и целовала меня, и называла игриво-ласково «мой болванчик». Она довольно весело выполняла работу по дому, при этом хвасталась, что умеет «абсолютно все». Она могла сколько угодно говорить о своих «бытовых» талантах, но я их не видел – обычные способности, как у большинства женщин. Наоборот, приглядевшись, я заметил ее немалые недостатки. Во-первых, она стыдилась своих родителей (полуобразованных работяг) и почти не встречалась с ними (обрывала кровные связи). Во-вторых, считала себя «знатоком мужчин» и как-то поделилась со мной идиотским планом: открыть институт по подготовке к замужеству, где читала бы лекции: «как влюбить в себя мужчину и удержать его», «как его развести с женой».

Все это она поведала мне в шутливой форме, но кому понравятся такие дикие, циничные мысли?

Татьяна постоянно делала какие-то дурацкие открытия, вроде секрета вечной молодости – почаще держать ноги в холодильнике. В общем, на меня сыпалась дребедень. И это от неглупой, в общем-то, женщины.

А как она развлекалась?! Ночью наберет телефонный номер наобум, услышит мужской голос, расспрашивает обо всем, плачется о своем одиночестве (подмигивая мне), приглашает к себе и… дает неверный адрес, «наказывает легкомысленных мужчин». Такая была стервочка.

Но это еще не все. Она могла среди ночи позвонить подруге, у который был счастливый брак. Позвонит и спрашивает:

– Как ты считаешь, черные брюки сочетаются с малиновой кофтой?

Ее совершенно не интересовало мнение подруги (у нее на все было непоколебимое собственное мнение), она звонила, «чтоб отвлечь голубков от любовных игр». С этой же целью иногда просто набирала номер этой подруги, дожидалась, когда та снимет трубку, и нажимала на рычаг. А мне объясняла:

– Противные эгоисты. В компании не ходят, к себе не приглашают, только и воркуют друг с другом.

Такая была завистливая язвочка.

Спустя пару месяцев Татьяна все чаще стала заговаривать о том, что в моей голове «спутаны все понятия», что я должен «поставить перед собой цели и добиваться их, а не плыть по течению, в надежде, что выкинет на солнечный берег». Так поэтично и громила меня, призывала к непонятным действиям. Какие цели я мог ставить, если еще не нашел себя?! Приходилось оправдываться. А она все наседала:

– Одни слова, а где поступки?!

Вскоре она заявила, что у меня «вообще нет разума». После этого у нас все пошло туговато.

А потом вдруг Татьяна стала какой-то вялой, у нее появилась деланно усталая походка, на лице – утомленность жизнью; она посматривала на меня с сонным, скучающим видом – явно давала понять, что наше сожительство для нее сплошная мука. Я же говорю, она любила разнообразие, «увеселительные компании» – все то, что трудно совместить с семейной жизнью. Ну и ясное дело, когда человек живет не для других, а для себя, он заходит в тупик.

Именно в тот момент, когда у Татьяны появилась «хроническая усталость», мне и надо было уходить, но я уже привязался к ней и еще протянул несколько месяцев.

Через полгода нашей совместной жизни Татьяна из веселой насмешницы окончательно превратилась в придирчивую грубиянку, злопыхательницу: заводилась от пустяка, швыряла в меня подушки и, наконец, однажды, как конечное решение наших «несложившихся отношений», предложила разойтись.

Меня так и подмывало взорваться, выложить все, что о ней думаю, но я сдержался, собрал вещички и сказал:

– Чао!

Такая получилась раскрутка, так мы «поиграли в семью».

А буквально через неделю я встретил Лену, симпатичную простушку, лаборантку из химической лаборатории. Вот уж у кого веселье искреннее, без всякой наигранности! Мы ехали в троллейбусе и она рассказывала:

– …Мы в лаборатории только отмечаем присутствие. Девчонки склоняются над бумажками, начальство войдет и думает – работаем, а мы разгадываем кроссворды…

Лена жила за городом, с родителями, а моя хозяйка никого приводить не разрешала, так что встречаться нам было негде. В первый же вечер мы поплатились за свою бесприютность.

Мы забрели на Ленинские горы; в лесном массиве оказались около какой-то заброшенной дачи; решили уединиться, перелезли через забор, и только направились к строению, как стали спотыкаться о какие-то натянутые проволочки. Я сразу подумал: «Это неспроста, это похоже на сигнализацию. Наверняка дача – закрытый объект».

Но повернуть назад мы не успели – нас окружила милиция. Привезли в участок, заставили писать «объяснительные записки», содрали штраф. Оказалось, мы влезли на правительственную дачу.

Приключение получилось не из приятных, и представляю, как повела бы себя Татьяна – в меня полетели бы ругательства, обвинения в «отсутствии разума». А Лена – молодец! Еще в милиции рассмеялась:

– Ну разве мы похожи на грабителей?! – и дальше совсем по-детски: – Отпустите нас, пожалуйста, мы больше не будем.

Через несколько дней я снял на окраине недорогую однокомнатную квартиру и предложил Лене «поиграть в семью». Она с радостью согласилась и бросилась обустраивать наше жилье: привезла от родителей свою одежду, посуду и вызвалась купить «собственные постельные принадлежности», которые у них за городом «дешевые и красивые – в розовый цветочек». Для этой цели мы наскребли последние деньги и она поехала. Через час звонит с вокзала:

– Приезжай, у меня нет пятака на метро.

Оказалось, в электричке встретила цыганку, и та обобрала ее. Такая доверчивая лаборанточка.

С Леной мне хорошо и спокойно, нервы себе не треплю и рядом с ней, дурочкой, чувствую себя умным и значительным. Она ухаживает за мной, как заботливая мамаша: готовит вкусные супчики, стрижет, бреет и моет меня, и ублажает простенькими рассказами о своей лаборатории. Когда же я что-нибудь рассказываю, слушает, как примерная ученица.

И весь наш быт она расцвечивает незатейливыми веселыми песенками – поет даже в постели. Что и говорить, у нее легкий характер, и главное – она ничего не требует от меня, не то что взбалмошная Татьяна.

Лена одевается скромно, у нее нет воздыхателей, ее не тянет ни в какие компании; после работы она всегда находит себе занятие: что-нибудь вяжет или шьет, или разгадывает кроссворды, то и дело выспрашивая у меня слова и, если я угадываю, ликует:

– Ты такой умный, прямо не знаю!

Как-то я засиделся в баре с друзьями, потом один из дружков затащил к себе. В общем, ночь провел в бурном застолье – не очень-то и хотел, так получилось. Вернулся домой, сообщил Лене что загремел в милицию – разнимал одних дерущихся, ну и продержали всю ночь в камере с уголовниками.

– О, господи! – ужаснулась моя «супружница». – Ведь уголовники могли тебя убить!

Она сделала мне примочки на лоб и, поглаживая, приговаривала:

– Бедненький ты мой!

Как-то я сделал ей легкое замечание по поводу ничтожного прегрешения – как-то вылетело само собой. Лена забеспокоилась, зашмыгала носом и плаксиво, робко протянула:

– Я постараюсь… Больше не буду, – и тут же миролюбиво заключила: – Но ведь ты выбрал меня из многих женщин, значит я тебе понравилась. А разонравлюсь, брось и найди другую.

На нее нельзя злиться – она наивная, добросердечная. Так что, теперь я почти счастлив.

С работой пока не очень везет – в смысле, она бывает от случая к случаю, но я хотя бы делаю то, к чему лежит душа, и никто на меня не давит; сделал работу, получил денежку и пока! Не всегда хорошо получается; часто даже плоховато, и заказчики бурчат:

– Можно сделать лучше.

Скажу честно: оформление витрин не моя сильная сторона, но надеюсь, года через два наберусь опыта, стану делать лучше.

А вообще-то моя сильная сторона – макеты разных зданий, дворцов – здесь я мастак (когда-то был подмастерьем у столяра макетчика, аса в своем деле), – такую работку трудновато найти, но я думаю, найду. И тогда буду счастлив полностью, ведь собирательный образ женщины уже вылетел из моей головы.

А пока днем тружусь над витринами, по вечерам смотрю «телек» и тискаю свою симпатичную дурочку. И если что не так сказал, простите меня. Ну таким я родился. Как ни крути, а хорошо, что все мы разные.

Самое смешное, здесь снова всплыла Татьяна. Как узнала про мою лаборанточку, позвонила (и как разыскала телефон?!) и захныкала:

– Надо встретиться, очень надо, – и уже называла меня «порядочным, умным».

Я слушал и усмехался, ведь до этого был «без мозгов, без цели», «болванчиком» одним словом, и вдруг так поумнел, возвысился. Я мягко дал ей понять, что между нами все кончено и у меня любовь. Повесил трубку и спокойно плюнул в сторону.

Но она позвонила еще раз. Тогда я обрезал ее:

– Перестань названивать! Я ведь не твоя подружка, над которой ты издеваешься по ночам! – сказал твердо, проявляя осведомленность в этой области.

И она оставила меня в покое.