Текст книги "Роман… С Ольгой (СИ)"

Автор книги: Леля Иголкина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 38 страниц)

Глава 2

Двадцать лет назад

Тишина угнетает. Безмолвно убивает. Пронизывает насквозь. Искрит и зажигает. Душит безжалостно и невообразимо, забирая необходимый мне для жизни воздух.

У него её глаза… Это очень страшно! Осознание жутко напрягает и лишает начисто контроля – я полностью теряю с трудом подобранное c пола хлипенькое самообладание. По всей видимости, сейчас я демонстрирую строгой даме очевидный тремор рук, а нижними конечностями отбиваю бешеную чечётку, глупость вытанцовывая. Похлопываю носками дешёвых балеток, надетых на босые стопы, и без конца одёргиваю подол узкой, не короткой юбки из стрейчевого материала, натягивая её кустарно подшитый край на лысые коленки, которыми сильно упираюсь в заднюю стенку письменного стола женщины-беспощадного инквизитора, уничтожающей меня. По-моему, она немного похожа на французскую королеву. Бургундская, Наваррская, Австрийская? Марго де Валуа, Маго де Артуа, возможно, Жанна Пуатье? А если его мать – потомок итальянских дожей? Она, что, Екатерина Медичи? Если да, то вынужденный визит сюда для кого-то закончится недоказуемым впоследствии, наверняка смертельным отравлением.

Холодные серые. Благородные зелёные. Чересчур опасные. Исповедующие и проклинающие одновременно. Испепеляющие и не оставляющие жертве жалких шансов на спасение. Женщина проводит осмотр внутреннего содержимого, сканируя и размечая контрольные точки; а нанося персональный штрихкод на лоб избранника, клеймит, а после в пух и прах разносит, не касаясь объекта, приговоренного к аутодафе или карательному расстрелу без права переноса.

Тонкая тёмная окантовка коротких и жёстких ресниц делает взгляд ещё более ужасным. Она не так проста, как хотела бы казаться доверчивым окружающим. Эта тётенька жестока и коварна. Маргарита, как мне кажется, сильна физически, психологически непредсказуема и весьма злопамятна…

– Фамилия? – не спуская с меня глаз, произносит сухо сидящая напротив женщина в белоснежной медицинской форме.

– Куколка, – еле слышно, как будто хрипло, отвечаю, при этом опускаю голову и, по-моему, впадаю в очевидный ступор.

– Повторите, – замечаю мельком, как она сжимает между пальцев дешёвую шариковую ручку, подушечкой указательного проводит по вытянутому носику, задевая кончик стержня тёмно-серого цвета.

– Куколка, – прячусь, скукоживаясь, плечами обреченно пожимаю. – Оля Куколка, – и шёпотом куда-то в сторону зачем-то добавляю. – Там же всё написано. Зачем спрашивать?

– Что? – змея вытягивает тело и, совершив стремительный бросок через весь рабочий стол, застывает с раскрытым капюшоном в точности передо мной.

– Ольга Алексеевна Куколка, – вскидываюсь и устремляю на неё открытый взгляд, – студентка инженерно-строительного института, второй курс, обязательный медицинский осмотр для оформления разрешения на проживание в общежитии.

– Вот так, – возвращается на своё место и, перебирая ступнями по полу, вплотную подбирается к столу, а уткнувшись в поверхность крупной грудью, зачем-то то, что ей уже и так известно, наждачным тоном уточняет. – Сколько полных лет?

– Восемнадцать, – тяжело вздыхаю.

Так мало или слишком много? Какой ответ эту мерзкую женщину устроит?

– Половую жизнь ведёте?

– Нет. То есть…

– Когда?

– Что когда? – еле двигаю губами.

– Когда начали жить половой жизнью, Ольга Алексеевна?

– Я ещё не начинала, – скривившись, недовольно хмыкаю.

– Не смешите меня, пожалуйста, – отвернувшись, цедит через зубы.

– Я Вас не обманываю, – будто бы стыдясь чего-то, ниже опускаю голову.

– Когда начались регулярные менструации?

– С четырнадцати лет.

– Очень раннее развитие. Это многое объясняет, – качает головой. – Цикл постоянный, без сбоев? Жалобы? Спазмы, боль, головокружение, перемены настроения?

Как у всех! Что она хочет услышать? Что я смеюсь, когда в ледяной воде застирываю случайные кровяные пятнышки на мягких ластовицах? Или что… В конце концов, какого чёрта?

– Да, как часы. Жалоб нет, – для пущей убедительности головой мотаю.

– Беременности, выкидыши, аборты? Сколько и когда? Нужно вспомнить все, – склонившись над амбарной книгой, не слушая меня, мамашка что-то слишком рьяно пишет.

– Нет. Ничего не было.

– Значит, отрицательно, – выставив кончик языка, игриво наклоняет голову. – Хорошо. Какие контрацептивы используете? Барьерные способы, возможно, или предпочитаете таблетированный режим? Я Вас слушаю…

Она ведь мне не верит. Усмехнувшись, опускает подбородок, проводит острой частью по своей грудине; сощурившись, рассматривает то, что написала, как будто даже сплевывает и, глубоко вздохнув, продолжает непростой для меня, как в чем-то обвиняемой, допрос.

– Советую отвечать спокойно и правдиво. Я ведь всё увижу.

Что такого есть во мне, что она до сих пор, за годы своей адской практики, не видела? Я знаю, чувствую и предполагаю, что моё присутствие в этом кабинете так же нежелательно для матери Ромы, как и для меня чрезвычайно унизительно. Что, в конце концов, ей очевидно? Вероятно, то, что для других, простых смертных, просто-напросто непостижимо? И в чем я должна здесь признаваться, на коленях каяться? Что она может узнать, заглянув ко мне в трусы? А главное, что после этого она намерена рассказать своему единственному сыну?

– Мне нечего скрывать. Но я, пожалуй, пойду, – пытаюсь встать, хромаю, мешаюсь и камнем опадаю. – Извините, что отняла Ваше драгоценное время.

Увы, загробный женский голос тут же тормозит мое намерение.

– Первая и очень грубая ошибка, Ольга! – отложив в сторону ручку, вцепившись пальцами в подлокотники своего кресла, внешне похожего на трон, откидывается госпожой на кожаную спинку. – Я могу обращаться к Вам по имени?

– Что Вы имеете в виду? – обреченно плюхаюсь назад, а грубую просьбу об обращении ко мне по имени специально игнорирую.

Пристроив на довольно жёстком сидении посетительского места свою задницу, ёрзаю, неспешно двигаясь, пока не упираюсь ягодицами и узкой поясницей в прохладную решётку как будто каменного кресла.

– Не стоит портить отношения с матерью мужчины, с которым Вы встречаетесь, юная леди. Это не угроза, это простой совет. Роман Юрьев – мой сын, а для Вас, Ольга, это и не секрет. Зачем же Вы настраиваете меня против себя?

– Я этого не делаю. Я…

– Вы встречаетесь с Ромой? – добавляет, как будто в сторону. – Господи, зачем спросила?

– Простите… – тяжело понять, что ей надо от меня, поэтому о чем-то предупреждающим шепотом спокойно начинаю. – Я не настраиваю и…

– Мы ведь хорошо знакомы, Ольга Алексеевна. Смешно это отрицать. К тому же неоднократно встречались на нейтральной территории, если можно так сказать. А сегодня, видимо, по досадной неосторожности, невниманию или незнанию, Вы забрели в мои владения. Ну, не специально же Вы решили заглянуть в амбулаторию?

– Мне очень жаль, – скулю и корчу жалостливую рожу.

Она никак не реагирует и ей, по всей видимости, всё равно.

– Я могу на пальцах одной руки, никуда не торопясь, с чувством, с толком, с расстановкой пересчитать все наши с Вами неожиданные столкновения. Первый раз – счастливый выпуск сына. Второй…

Мне нечего на это всё сказать, разве что заметить, что склерозом эта дама совершенно не страдает.

– Я не знала, что попаду к Вам на приём, – а вот теперь прекрасно понимаю, какую глупость отвечаю.

– Во второй, кажется, вы, обнявшись и переплетя пальцы на руках, гуляли с Ромой по центральной набережной. Был ли третий раз, Куколка Ольга Алексеевна, студентка архитектурного факультета, восемнадцати лет отроду?

– Да. Ещё в кино ходили, – при этом гордо задираю подбородок, безобразно выставив нижнюю челюсть вперёд, скрежещу зубами. – Целовались в люльке на колесе обозрения, когда аттракцион из-за отключения электроэнергии остановился. Мы оказались заблокированы с Вашим сыном на высоте, на крайней точке, обозначив максимум, а там, к сожалению, нечем было заняться, пока мы ждали аварийного переподключения. Рома смеялся, развлекал меня, рассказывал анекдоты, а потом предложил провести время с большей пользой, а я не отказала, но…

– И всё?

– Всё.

– Сексуальные отношения по-прежнему отрицаете?

– Да! – довольно грубо отвечаю.

– Пожалуйста, проходите, – выставив в сторону руку, туда не глядя указывает направление.

Там смотровая. Я вижу то, от чего становится не по себе в мозгах, а на сердце – омерзительно, гадко, гнусно и паскудно.

Что она хочет? Что не так? Должна ли я признаться в нечто большем? Да, так уж вышло, я никак не предполагала, что мать моего Юрьева – светило местного разлива в провинциальной гинекологии. Ни разу при каждой нашей встрече разговор не касался рода занятий наших с ним родителей. С моими-то всё ясно – откровенно, хвастать нечем.

Мама, профессионально расстриженный главный бухгалтер частного завода по изготовлению хлебобулочных изделий, случайно получившая семилетний срок по так называемой экономической статье, которую в качестве выгодной – как тогда нам всем казалось – сделки ей областные воротилы и пришили. Лиза Куколка – почти как Сонька-Золотая ручка – отбывает суровое и справедливое наказание в колонии очень строгого режима; а папа… Мой отец откровенный пьяница. Алексей Петрович сильно пьёт. Мы не общаемся уже, в общей сложности, два года. Вероятно, это мой косяк, но разрыв состоялся и в настоящее время гордо носит статус необратимого. В этом городе я живу одна, вернее, одна среди сборища разношёрстного народа. А мой сегодняшний визит сюда вынужденный и такой же неожиданный, как и для этой «королевы» медицинской прерии.

Я необдуманно и неосторожно затянула с этим. Наивно полагала, что смогу получить медицинскую справку, щедро проплатив услуги специалистов, так сказать, негласно, например, через старшую медицинскую сестру в этом богоугодном заведении. По крайней мере, до настоящего дня мне кое-что из подобного успешно удавалось. Так, например, я сделала флюорографию, беспрепятственно сняла кардиограмму, получила удовлетворительные результаты аж целых трёх анализов. В каком-то – я этого, конечно же, не помню – кабинете моё зрение признали стопроцентным без каких-либо отклонений, к тому же венеролог подтвердил отрицательный ВИЧ-статус и пробу Вассермана. Но вот какая незадача: сумма, которую я предложила за положительную медицину, почему-то получила отметку «чрезвычайно недостаточно» для прохождения осмотра у женского специалиста. Я не придала этому значения. Теперь вот понимаю, что очень даже зря. Эта железная дама считает такой вариант решения проблем просто неприемлемым, помимо того, что отвратительным.

– Ширма, банкетка, кресло, Ольга Алексеевна, – кивает за моё плечо.

– Я девственница, – шиплю в её отчего-то сильно покрасневшее лицо.

Неужели я тому причина?

– Это моя работа, Оля. Вам нужна справка, а я не подписываю липовые бумажки. Неужели Рома не говорил, насколько принципиальна его мама? Я возьму мазок и проверю…

– Я не хочу.

– Ваше право. Не стану переубеждать.

– Я хочу другого врача, – осмеливаюсь что-то даже буркнуть.

– Повторю – это Ваше право, девочка, но…

– Я Вам не нравлюсь.

– Я врач, Вы пациентка. Мы не должны испытывать друг к другу какое-либо эмоциональное влечение. В Ваших же интересах будет, если мои заключения получат статус «беспристрастно» или «объективно».

– Вы мне не верите?

– Словам – нет! У меня большой опыт. Эти глаза, – прикасается указательным пальцем к закрывающимся по очереди, как по команде, верхним векам, – и эти руки, – выставляет их вперед, – много повидали.

Корчит мудрого специалиста?

С пренебрежением фыркнув, всё же поднимаюсь:

– Что я Вам сделала? – зажав пальцами переносицу, следую туда, куда меня профессионально и без оскорблений направляют.

Мерзкий запах, впрочем, как и обстановка в целом: допотопные, почти пыточные, инструменты и посеревшие от постоянной стирки медицинские простыни, которыми укрыто «рабочее место» Маргариты Юрьевой, не способствуют, должна сказать, какому-либо расслаблению.

– Юбочку нужно снять, – она рассматривает мой полуобнаженный зад, который я необдуманно открыла, задрав почти под плечи эластичную резиновую ткань. – Нижнее белье можно оставить там.

Господи! Я невольница, попавшая на осмотр к евнуху огромного гарема?

– Давно были у гинеколога?

Соврать?

– Посещаю дважды в год, – не задумываясь, отвечаю.

– Оленька…

Оленька? Да чтоб тебя!

– Простите, но…

– Отлично. Достаточно. Ложитесь, – до моих ушей доносится звук шлепающего по женской коже тянущегося латекса.

Эта женщина, задрав по-кукольному руки, приближается к моей промежности, которую я для неё сейчас приветливо открыла.

– Не надо инструментов. Пожалуйста. Я Вас не обманываю. Я не сплю с Вашим сыном, между нами ничего не было, – скулю побитой сукой и о чём-то эту тетку заклинаю? – У меня не было сексуальных отношений. Так уж вышло.

Жалкое зрелище, ей-богу – взрослая девица, дергающаяся на приёме у врача. Зажмурившись и вцепившись пальцами в укрытые края гинекологического кресла, вжимаюсь в холодную поверхность и закусываю нижнюю губу. Почему она ничего не делает? Издевается? Смешно ей, да? А мне вот, черт возьми, не очень.

Я, наверное, закончу, как моя мать. Дам очередную взятку и попадусь на этом. Меня осудят по ужасающей статье, определят в соседнюю «квартиру» с родительницей, а наша детская, чего уж тут, фамилия войдет в историю криминалистики, как обозначение незадачливого воришки или жалкого коррупционера…

Она пальпирует мои молочные железы. Её лицо сосредоточено, напряженно и не демонстрирует какую-либо мимику, а вот явная пренебрежительность исчезла сразу же после того, как Юрьева поняла, что с первым выводом действительно ошиблась.

– Можете одеваться, Ольга Алексеевна, – спокойно убирает руки и отходит на несколько шагов назад. – Мы закончили.

– Я здорова? – прикрыв ладонями похолодевшие, наверное, от ужаса, средние по размеру полушария, выказываю озабоченность предварительными результатами.

Что я зря, в конце концов, терпела? Мучилась и извивалась, пока она делала свои дела у меня в промежности?

– По осмотру – да. Патологий я не наблюдаю. Ответы будут готовы в понедельник, но, если что-то обнаружат, то Вам обязательно позвонят и назначат встречу. Студенческая поликлиника не имеет узких специалистов, поэтому учебное заведение вынужденно заключило контракт с районной амбулаторией. Так что, если, не дай Бог, – по-моему, она через плечо плюет, – то Вашим лечащим врачом буду я. Это не чья-то прихоть. Таковы условия.

– Ага, – бухчу под нос, пока вслепую разбираюсь с трусами, назло скрутившимися в жёсткий валик.

У неё мягкие и теплые руки, спокойное, чересчур размеренное дыхание и внимательный взгляд, когда она занята любимым делом и не раскрывает рта, понося на чём свет стоит девчонок, случайно загремевших к ней в «темницу».

– У Вас маленький вес, Ольга Алексеевна, – из той части кабинета, в котором Юрьева проводит предварительный осмотр, доносится негромкий голос. – Для Вашего роста… Метр семьдесят два?

– Угу.

– Не мешало бы набрать три-четыре, а то и пять килограмм.

– Хорошо, – не спеша застёгиваю каждую маленькую пуговицу на шёлковой безрукавной блузке.

– Витамины принимаете?

– Нет.

Я не сторонница самолечения, да и денег на такую роскошь иногда банально не хватает.

– Я напишу назначения и… – Маргарита странно замолкает. Похоже, ждёт, что я задам вопрос, продолжу разговор, наконец оттаю или от облегчения, как идиотка, похихикаю? – Вы всё, Оля? – тихий голос дрожит, звучит довольно-таки неуверенно. Совершенно не согласуется с цельнометаллической женщиной, которую она тут из себя изображала.

– Да.

Маргарита сидит в своём здоровом кресле и, судя по выражению лица, бешено волнуется.

– Присаживайтесь, – указывает на то же место, в котором я предварительно прошла словесную экзекуцию перед не менее унизительным осмотром.

– Спасибо, – поправив сползший с бортика ремешок дешёвой сумки, усаживаюсь в кресло.

– Оля… – похоже, кто-то заикается? – Оля… Э-э-э… Можно по имени? Вы не возражаете?

Если честно, то не испытываю жажду, чтобы раскрывать свой рот. Кроме того, у меня болит, вернее, сильно тянет низ живота, который она несколько минут назад не стесняясь разминала, словно вымешивала застоявшееся дрожжевое тесто, а ещё скулит, наверное, от обиды и стыда, анальное отверстие, через которое Юрьева пыталась доказать мою скрываемую женственность.

– У вас с ним серьёзно? – уложив под подбородок стопкой собранные ладони, подключает сладость, льет елей и ласково заглядывает мне в глаза.

– Можно я пойду? – робко прячусь, из-под бровей рассматривая чему-то улыбающееся женское лицо.

– С Ромкой всё серьезно? Ответьте, прошу. Я…

– Я здорова?

– Да.

– Спасибо. Подпишите, пожалуйста. У меня дела и…

Её сын ждёт меня в кафе. Уже трижды присылал определенное по смыслу сообщение. Юрьев слишком пунктуален, а я опаздываю на полтора часа:

«Лёль, это совершенно никуда не годится! Я куплю тебе наручные куранты, если ты будешь так халатно относиться ко времени!».

– Он долго был один. Понимаете? Вернее, с девочками у него не ладилось. Вероятно, виновата его серьёзность или моя гиперопека – я ведь всё о себе знаю – сыграла с сыном злую шутку. Мы никогда не возражали и даже настаивали на его общении с лицами противоположного пола, но у Ромы… Это что-то старомодное?

– Не знаю.

– Я много говорю?

– Да.

Она добродушно улыбается и продолжает:

– Сын думает, что родители об этом ничего не знают. Ещё бы! Конфликт интересов отцов и детей. Вечная тема русской классики. Кто мы, в сущности, такие? Старики сорока семи лет, ничего непонимающие в этой жизни. Чем можем помочь, например? Каким советом, делом или приворотом? А он… Считаете, что я лезу не в своё дело? Не отвечайте, пожалуйста. И это понимаю. Но…

– Рома пишет, что бросит меня, если я не приеду в кафе «Улыбка» через пятнадцать минут. Наверное, у нас наметился разрыв, Маргарита Львовна? Скоро всё закончится, и Вы сможете спать спокойно. Кстати, я не ошиблась с отчеством? – намеренно ехидничаю.

– Нет, не ошиблись, – странно кривит губы. – Вы слишком колкая, Оля. Не допускаете мысли, что люди могут ошибаться в первом приближении? Я сделала Вам больно?

– Допускаю. Нет, не сделали.

– Вы женщина, а значит…

– Предлагаете дружбу?

– Предлагаю быть друг к другу терпимее, – мягко исправляет.

– Я согласна, – дёргаю плечами, словно сбрасываю что-то случайно навалившееся или чересчур тяжёлое.

– Врачебный цинизм – неотъемлемая черта, вернее, элемент профессиональной деформации практикующего медика. Я не доверяю словам пациента, но слушаю их тела, присматриваюсь к тому, что колосится в чашке Петри. С некоторых пор перестала ошибаться, но сегодня… – я прислушиваюсь, а мать спокойно продолжает, – рада, что оказалась не права.

– Спасибо.

– Без обид, Ольга?

– Без обид.

Я отходчива. По крайней мере, так говорят сокурсницы или случайные однодневные подруги, попавшие каким-то образом в круг моих хороших знакомых. Однако не выношу, когда особо любопытные лезут не в свои ворота. Ненавижу выслушивать непрошенные советы. Категорически не приемлю науку жизни от посторонних, кем бы они ни были для нас, как для случайных слушателей.

– Это Вам… – елозит чем-то по стерильной поверхности своего рабочего стола.

Небольшой фольгированный квадратик с очевидным содержимым находится под указательным пальцем Маргариты Юрьевой, которая глаз с меня не сводит.

– Мужчина должен об этом беспокоиться, – демонстративно убираю руки, согнув в локтях и перекрутив жгутом, прячу их за спину. – Мне это не нужно. Это лишнее, – уверена, что покрываюсь пятнами, дрожу щекой и дёргаю губами.

– Не думаю.

– Вы…

– Берите, Оля.

– Распространяете продукцию двойного назначения на рабочем месте? – не скрывая пренебрежения, хмыкаю.

– Я многое повидала. А Вы, к сожалению, путаете понятия. Если бы презервативы были под рукой у некоторых пар, то мои обязанности свелись бы исключительно к положительным эмоциям, которыми я бы вознаграждала каждую будущую мамочку, узнавшую о своем интересном положении. Но, увы! А здесь, – осматривается в обстановке собственного кабинета, – в этом месте всякое бывало. Не отказывайтесь от защиты и берегите женское здоровье смолоду, – пружиня подушечку, убирает руку. – Ничего такого. Рано или поздно это произойдет. Мой мальчик не отступится, – последнее, что слышу перед тем, как подняться со своего места…

Между прочим, с этим выражением трудно не согласиться. Я ведь чуть не предала нас, не выдала и не рассказала кое-что: её Рома сделал «этой Оле» предложение. Давно! Ещё на первом свидании, после скоропалительного знакомства на выпуске курсантов института, Юрьев по-щенячьи ткнулся носом в мою щёку и, лениво двигая губами, водил словами по коже, вырисовывая простые сочетания. Он ждёт моего ответа тридцать полных и три жалких дня и, кажется, не собирается сдаваться. И с этим Маргарита тоже не ошиблась…

– Привет! – наклоняюсь над молодым мужчиной, одетым в полицейскую форму и медитирующим над чашкой с чёрным кофе, на дне которой он ищет скрытые от глаз общественности мудрые ответы.

– Ты опоздала, – бухтит как будто недовольно.

– Извини, – зарываюсь лицом в его быстро отрастающие волосы. – Были неотложные дела. М-м-м, очень ароматно пахнешь.

– Садись на место, деловая девушка, – подскакивает, чтобы отодвинуть и предложить мне стул напротив. – Блин, замедленная реакция. Вот я дубина стоеросовая. Давай-давай.

– После суточного дежурства, Рома, нужно отдыхать, а не выгуливать опаздывающих на свидания девчонок.

– Ты последняя, Лёлик. Мой смотр уже закончен.

– Каковы результаты? – помогаю, пока он подсаживает. – Спасибо.

– Э-э-эх, не очень, – ну, очень тяжело вздыхает.

– Всё так плачевно?

– Это мягко говоря. Что будешь есть? Голодная?

– А ты? – глазами указываю на его заказ. – Считаешь, что это сытный ужин?

– Не люблю сидеть в одиночестве, Оленька. И вообще, – Юрьев некультурно потягивается за столом, поднимает и расставляет руки, усиленно прокручивает кисти, сжатые в большие кулаки, – хочу пройтись. Давай, наверное, накормим тебя, а потом на пляж смотаемся.

– Я не одета, – украдкой рассматриваю Ромку. – Песок и камни отменяются.

– Посидим на берегу, через противный песок я тебя перенесу. Ты ничего не хочешь мне сказать?

– Нет…

Пока я ем, Юрьев внимательно наблюдает, медленно поводит плечами, как кокетка, поправляет поникшие погоны, одним глазком заглядывает в свой телефон, обреченно выдыхает, когда я заказываю обязательный для меня и лишний для него десерт, по-детски открывает рот и терпеливо ждёт, пока я не торопясь отправлю «самолётик» с шоколадным содержимым в его полость.

– Вкусно? – собираю кромкой десертной ложки остатки потекшего мороженого с его губ.

– Очень. А из твоих рук, – подкатив глаза, мурлычет, – вдвойне! Лёлик, хватит мучить. Принимай решение и закончим игры в прятки. Я хочу спать с тобой, – это добавляет шёпотом, упёршись локтями в столешницу и отодрав свою задницу от стула.

– Нет.

– Это ответ? – его глаза стремительно ползут наверх.

– Нет.

– Чёрт! – плюхается на свое место. – Отец уверял, что метод действенный.

– Что-что?

– Так и говорил: «Рома, сразу предлагай. Не рассусоливай, иначе дама склеится». Не работает. Вот ни хрена! – надувает губы и, перекрестив на груди руки, откидывается на спинку стула. – Я тебе разонравился?

– Нет, – запускаю ложку в рот, в блаженной неге прикрываю глаза и знаю, что при этом трепещу ресницами. – Сладко-о-о-о!

– Это сладкая форма садизма, Куколка! Заканчивай соблазнять, мелкое динамо.

– Я этого не люблю, – распахиваюсь и таращусь выпученным взглядом. – Не называй меня по фамилии, Юрьев. Ни-ког-да!

– И ты меня не называй! В чём дело? – делает вид, что сильно злится.

– Мы очень молоды, Рома. Голодранцы, не устроившиеся в жизни. Без перспектив и собственной жилплощади.

– Самое время, Оль. На хрена ходить вокруг да около? Я хочу быть с тобой. Жить, спать, просыпаться рядом. Тебя волнует личный угол? Значит, что-нибудь подберем и снимем по средствам квартиру.

– Любишь? – не глядя на него, отламываю кусочек с пика сливочной горки. – Иначе, чего тебе приспичило жениться на мне, Роман Игоревич?

– Люблю! – незамедлительно отвечает.

– А меня об ответном чувстве спросить не хочешь?

– Ты издеваешься? – прищуривается и, сильно выгнув шею, ко мне снова направляется.

– Честно? – подмигиваю.

– Честно!

– Немного, Ромочка. Совсем, – свожу два пальца вместе, прижав подушечки, демонстрируя объем издёвки, – чуть-чуть, самую малость. Юрьев, Юрьев… – головой качаю. – Лейтенант полиции, мальчик молодой, активный, борзый, рьяный. Подгорает?

– А ну-ка, поднимайся! – с очевидным смешком в голосе приказывает…

Он очень сильный! Мне с ним тяжело бодаться. О таких, по-моему, говорят:

«Бешеный, стремительный, неукротимый!».

Юрьев прёт, как вездеходный танк. Лезет напролом. Он меня несёт уже, наверное, пятый километр. Останавливается, чтобы отдышаться, подбросить моё тело, через силу улыбнуться и посмотреть на линию горизонта, которая с каждым его шагом непрерывно удаляется.

– Ты гонишься за солнцем? – прикасаюсь к его коже на парусящей от сбитого дыхания скуле. – Дыши носом, мальчик.

– Мальчик? – обращается ко мне лицом, запуская бег желвака на одной щеке.

– А кто? – развожу руками. – Тесно на тебе, Юрьев. Очень неудобно. Ты какой-то чересчур компактный. Ты не мог бы…

– Я сейчас тебя брошу, Куколка!

Хорошо прикладываю кулаком в грудь нахала.

– Приехали, – по-воровски оглядывается. – Никого! Отлично.

– Что? – я открываю рот, а Ромка ставит меня на землю.

– Посидим здесь. Мне нужно перевести дыхание, Лёлик.

– У-у-у, мой зверь! – коверкаю слова и двумя руками дергаю Ромкины подрагивающие щёки.

Помимо колоссальной силы, он обладает несдержанным характером. Вернее, энергичным, вероятно, импульсивным. Пока я медленно прихожу в себя и спокойно разминаю ноги, Юрьев мостится за моей спиной, прижимается к пояснице чем-то твердым, пристраивается, крепко обнимая мой живот.

– Оль, я хочу, чтобы мы стали мужем и женой, – говорит в висок, обдавая жаром кожу. – Слышишь?

– Да.

– Не тяни с ответом. Черт! Ни хрена себе, как штормит, да?

– Да.

– Можно сто лет ходить, взявшись за ручки, изображая при этом как будто крепкую, стабильную, уверенную пару, и не являться ею на самом деле, а можно чувствовать… Я чувствую! Болит в груди, когда ты не рядом. Околдовала, бестия?

– Да.

– Да – это твой ответ или…

– Я согласна с твоим утверждением. И да, Ромочка, я околдовала. Ты упал мне в глаз на том шуточном параде, когда пыжился, героя изображая.

– Шуточном? Пыжился?

– Маленькие солдатики в криво, косо скроенной форме. Но сейчас…

– Сейчас? – Юрьев настораживается.

– Тебе идёт этот цвет! Красиво сидит и ты, как мне кажется, возмужал.

– За один месяц? – не верит, не понимает, не осознает, к чему идём.

– Я была у твоей матери, – неожиданно мычу, опустив голову.

– Зачем? То есть…

– Стандартный осмотр. Справка нужна была, а специальность твоей матери такова, что…

– Ты здорова, моя Лёля?

Я здорова, и я, как это ни странно, хочу стать его женой. Но, похоже, соответствующий момент только что упущен.

– Юрьев! – горланит какой-то парень, размахивая руками.

– Это Красов? Костя? Блин, Оль, это Костя, о котором я говорил. Сейчас и познакомимся.