Текст книги "Роман… С Ольгой (СИ)"

Автор книги: Леля Иголкина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 38 страниц)

Глава 4

Двадцать лет назад. Молодая жена

– Привет! – подруга быстро смахивает блестящую слезу. – Круто, Лёлик. Глаз не оторвать. Строго, но со вкусом.

– Привет, – еле слышно отвечаю. – Спасибо, что пришла.

– Не могла пропустить такое событие, – перед носом вертит пригласительным конвертом. – Однако, если позволишь сказать, то мне, например, очень жаль, что от праздничного платья невеста отказалась наотрез. Это глупо! Одно-единственное замечание, а так всё очень даже великолепно. Кольца есть? – прыгает, тасуя как попало все слова, бездумно рыская по разбегающимся мыслям.

– Спасибо. Но ты чем-то недовольна? Вернее, только этим? Да, конечно. Всё, как положено: и кольца, и лентами украшенная машина, и государственный регистратор с грандиозным коком на балде, и дорогущий ресторан на набережной.

– Кафе?

– Ресторан «У Альфредо», – спокойно исправляю. – Ты ведь останешься?

– А-а-а! – это, что ли, удручение? – Останусь-останусь, я для этого и приехала. Колечко-то хоть с камнем?

Вообще-то без, но должна ли я об этом говорить со Стефой?

– Обручальное, – поэтому спокойно отвечаю.

– Понятно, – рассматривает с интересом содержимое моей однокомнатной «квартиры». – Кто с тобой живёт?

– Сейчас одна. После тебя никто так и не осмелился здесь обосноваться. Видимо, какая-то молва идёт. Но это даже на руку. Живу царицей в собственном «красном уголке».

– Да уж, характер у Лёлика, скажем так, не сахар. Но ты не спорь со мной, пожалуйста. Помни, что я болтливая и глупенькая гостья.

И даже в мыслях не было. Предпочитаю помолчать и дать ей выговориться. Про платье я уже всё поняла, однако, что же будет дальше?

– Подвенечный наряд для нас, девочек, очень важен, подруга.

Собственно говоря, я не возражаю. С некоторых пор, я перестала что-либо кому-нибудь доказывать, тем более шустрой Стефке. Себе дороже выйдет. Её не переговорить, не переубедить и не затащить в окоп, в котором будет не красиво, зато выгодно, уютно и комфортно.

– Блин, тебе всего лишь восемнадцать лет, Лёлечка. О чём ещё, кроме собственной свадьбы, можно в этой жизни помечтать? О настоящей любви, о женском счастье, что в принципе одно и то же, о надёжном муже, который бы тебя на руках носил, сдувая с носика пылинки, при этом украшая ювелиркой. И не надо заливать мне про стремительную успешную карьеру, про выдающиеся архитектурные проекты, про отличные оценки, про похвалу от старпёров со степенью и педагогическим званием во внутреннем кармане, но вот такенной фигой в мотающейся туда-сюда мошне, и про вялотекущую научную работу тоже не стоит вспоминать, – она мотает головой и ладонью крутит у меня под носом, – про выстраданный бессонными ночами красный диплом и про наполненный устрицами желудок говорить вообще не будем. Там светит гарантированное несварение и неконтролируемый выброс желчи. Спазмы, почти как родовые схватки, по ночам замучают. А тошнота необходима только в одном индивидуальном случае. Ты, видимо, беременна? Иначе, к чему такая спешка?

– Нет. Ты считаешь, что мы торопимся?

Ах, как грубо и весьма бестактно, но я всё-таки креплюсь и не парирую.

– Ну, мало ли. Ничего такого. Дело, как говорят, молодое. Не удержались и-и-и-и…

– И-и-и-и? Второпях, по неумению сделали ребёнка? – смотрю из-под насупленных бровей.

– Не хмурься, а то морщины будут. Вон, – тычет пальцем, – уже заломы появились между бровей, а на лбу параллельные, хоть и идеальные, линии. Улыбнись, подруга. И потом, быстро, долго, какая, в сущности, разница? Кстати, довольно-таки неплохой повод связать себя узами брака. Ромка – папа, а Лёлик – мама. Если будет мальчик, как назовёте? А девочку? Надеюсь, что Стефанией?

– Обойдешься! Прекрати, – громко хрюкнув, прыскаю в кулак, – я не в положении.

– А жаль! Было бы прикольно. Родители-малыши, тыкающиеся мордочками, как слепыши, и пробивающиеся в тесный вагон взрослых дядечек и тётечек, уставших от задравшего и опостылевшего им до почечных колик супружеского быта.

Нет! Я не жду ребёнка, тем более что на всякий случай у меня в кармане валяется бесценный презерватив, любезно предложенный железной матерью Романа.

– Хм! Ну, тебе лучше знать, конечно. Однако и я, между прочим, неплохо осведомлена о повадках своей институтской подруги. Ты успеешь всё! Хваткая и деловая девушка. Лёлька, это конец? Ты ведь покидаешь стан девиц на выданье и переходишь на новый уровень. Будешь играть в премьер-лиге. А ты с ним… Уже? Ой, случайно вырвалось. Не обращай внимания. И всё же, ты с ним была? Вы с Ромкой трахались?

На последнее не обращаю внимания, поэтому спокойно, как бы между прочим, уточняющим вопросом отвечаю:

– Трахались? Это как?

– Ну, – потирает друг о друга выставленные указательные пальцы, – вот так. Сексом занимались? Он был у тебя внутри? Бёдрами галопировал?

– Внутри? – игриво корчу идиотку. – Что означает галопировал?

– Таранил?

– Я не бетонная стена, Стеша, чтобы забираться и брать мою промежность приступом.

– Издеваешься?

Да! Естественно! Но говорю серьезно, не подавая вида, что хочу её ударить. И даже слишком.

– Ты странно выражаешься, подруга. «Внутри», «трахались», «мужские бёдра», какие-то непонятные «галоп» и ещё «таран». У меня складывается впечатление, что мы с тобой листаем книгу будущих командиров, водим пальцами по непонятным абзацам, перепрыгиваем с параграфа на пункты, пропуская многочисленные подпункты с важной информацией. Нам нужен словарь военных терминов?

– Чего?

Я рада, что наконец-таки удалось её обескуражить, поэтому настырно продолжаю:

– Изучаем тактику и разрабатываем стратегию, как уложить в кровать девицу, чтобы тонкий внутренний мир малышки случайно во время близости не расплескать. Затем рисуем на коленке план, как беспрепятственно проникнуть внутрь и подрыгать нижней частью тела с одной лишь целью – достучаться до сердца уже не чистой леди, излиться, а после заверить в искренности глубокого, хоть и низменного чувства.

А Стефа неожиданно переходит на дружелюбный, мягкий шёпот, меняя тон и грубые формулировки:

– Он тебя любил? Занимались с Юрьевым любовью? Мне можно рассказать. Ты же знаешь, я могила!

Она, что, крестится? По-видимому, я начинаю жалеть, что пригласила эту даму на событие. Тяжело вздохнув, приподнимаю брюки. Переступаю с ноги на ногу, зачем-то втягиваю живот, при этом выставляю грудь вперед и по-кошачьи фыркаю.

– Обиделась? Лёль?

Наверное, нет, но подобной глупости от подруги, тем не менее, не ожидала. Когда-то же ей это надоест, и она, а я надеюсь, снова примет нормальное, сосредоточенное на чём-нибудь другом, обличье. Поймает дзен и успокоится, раскинет руки, клювиком сведет маленькие пальцы и помедитирует.

– Нет.

– Обиделась?

– Нет, говорю.

– Он трогал тебя? Сжимал грудь, соски теребил? А там… Там гладил? Интересно-о-о.

– Трогал! – зачем сказала, задрав повыше нос?

– Это приятно?

– Пусть Андрей тебя погладит между ног, тогда из первых рук лично всё узнаешь. Сменим тему, Стеш?

– Считаешь меня нахалкой и…

– Любопытной считаю, а наглости у тебя, как и у всех в наши восемнадцать. Там, – показываю взглядом, где именно, – ничего не изменилось. Скажем так, я не покинула наше сестринство, подруга.

– Фух!

Не поняла? Это облегчение или нескрываемый укор? Она завидует?

– А вдруг мы с этим затянули? – подмигивает, направляясь верхней половиной тела на меня вперед. – Строим светских недотрог, а надо проще быть. Сначала кое-кто понравился, потом с ним повстречались, свидания там и все дела, а напоследок, – подруга замолкает, чтобы потом выплеснуть со смехом очередную глупость, – полежать обнявшись. А? Что скажешь? Доктрина изменилась, а правила на то и существуют, чтобы их нарушать. Хотя какие тут нарушения. Это, – мечтательно подкатывает глаза, – зов матушки-природы и закономерный процесс. У них есть член, а у нас – вагина. Их вздыбленная дубина идеально проникает в наше лоно, а там творит, что хозяин палки пожелает.

– Ты сравнила мужское хозяйство с деревянной палкой?

В своем ли Стефочка уме? Возможно, детских сказок на ночь перечитала, забив огромный болт на анатомию скучной жизни.

– Почему с деревянной? Тут у кого как, Лёля. К тому же это я брякнула для так называемого красного словца. Фамилию, кстати, менять будешь?

Конечно! Тем более что мой Юрьев весьма категорично на этот счёт настроен.

– И всё же… – по её глазам вижу, что Стеша не желает отступать.

– Желаешь о чести поговорить или, может быть, поможешь с этим? – засунув руки в карманы своих воздушных, широких белоснежных брюк, прокручиваюсь вокруг своей оси. – Что с причёской? Мне кажется, ничего лишнего. Сзади не выбились прядки?

– Всё в порядке. У тебя густые волосы, Лёлечка.

А это истина! Толстые, густые и очень непослушные. Песочные, медовые, словно выгоревшие на солнце, а под настроение – пепельные, холодные и светло-русые. «Жжённый сахар» – называет ласково их Юрьев, когда накручивает локоны себе на палец. Но сегодня все собраны в крепкую косу, обернутую вокруг головы золотым кольцом, формирующим природную корону. Редкие шпильки с декоративными пуговками, заполненными жемчужной эссенцией, на выступающих краях поддерживают с большим трудом наведенный порядок и служат скромным украшением невесты.

– Мы ведь… – подруга нервно пропускает через пальцы широкую нить дешёвой бижутерии, как тяжёлый якорь, раскачивающейся у неё на небольшой, но выпуклой груди.

– Будем видеться и дружить. Стешка, помоги, пожалуйста. Не могу справиться с этой цепочкой, – поворачиваюсь к ней спиной, спереди придерживая тяжёлый кулон, норовящий завалиться в мое опрометчиво открытое декольте.

– Неужели моя подруга не фантазировала бессонными ночами о том, как выйдет замуж, что на ней будет надето в тот знаменательный день, как будет выглядеть суженый-ряженый, например? Зачем костюм? Красиво, конечно, но с кринолином было бы лучше, – она подхватывает концы золотого украшения и начинает разбираться с неразработанной, оттого тугой застёжкой. – Ох, Ромка, как же ты сумел? Ты себе так это представляла?

– Да.

– М-м-м… А вдруг он окажется чересчур высоким, суперкрасивым, очень сильным, вдобавок к тому, что молодым, конечно? Такое в планах было? Отвлечемся от отсутствующего здесь Юрьева. Абстрагируемся и пофантазируем. Итак? Кого-то в этом роде представляла?

– Да.

– А что по поводу изюминок во внешнем виде? С окладистой бородой или без, гладковыбритый брюнет, слегка заросший шатен или отвратительный блондин, а есть ли у него машина, квартира, загородный домик, скажем, где-нибудь под пальмами на тихоокеанском берегу? А вдруг он будет постоянно веселить тебя? Неожиданно предстанет перед тобой смешной и невысокий карлик…

– Карлики невелики ростом по определению, Стешка.

– Да какая разница. Щупать-то тебя начнет, например, старый дед, у которого, естественно, тут без вариантов, денег куры не клюют, а в дряхлеющей на твоих глазах груди обрастает вонючим мясом всё время запинающийся кардиостимулятор? А если он умрет, когда будет находиться на тебе?

– Мечтала, конечно.

– О старике? – по-моему, у неё на лоб глаза ползут.

Да чтоб ей пусто было. Нет, конечно. Мечтала точно не о таком, да и без ужасающих моё сознание подробностей.

– Нет.

– И?

– И? – встречаюсь взглядом с ней в высоком, узком зеркале, в которое с утра неотрывно гляжусь, пока собираюсь на собственное торжество.

Осталось жалких полчаса. А потом за мной в эту мрачную общагу приедет Ромка. Нас ждут с ним в ЗАГСе: его родители, друзья, немногочисленные верные сокурсники и сослуживцы по работе.

– Решила, что роскоши недостойна? А фотографироваться будете?

– Да.

– В брюках?

– В них удобно и…

– Да-да, тебе идёт.

– Не в этом дело. Зачем бравурная пышность, если ношу дорогое платье два жалких дня?

– Можно напрокат взять.

– Зачем?

– Так принято, Оля. Невеста должна быть в белом платье.

– Должна?

– Проехали! – выдыхает обреченно.

– Мне нравится, как я выгляжу в этом наряде. По-моему, всё к месту, а отсутствие лишних деталей не делает образ повседневным. Искусственный жемчуг, дребезжащие бирюльки и огромные юбки, через которые все с особой осторожностью переступают, будут только раздражать.

– Говори исключительно о себе. Да-а-а, – подкатив глаза, сильно сокрушается. – Дело твоё, конечно, но такое событие бывает один раз.

– Скажи об этом тем, кто будто бы по расписанию дважды, а то и трижды, выходит замуж или женится. Это праздник, но не мирового значения.

– Так у вас с Юрьевым несерьезно, что ли?

Моментально вскидываюсь и отхожу от Стефы, обреченно опускающей руки.

– Просто…

– С чего ты взяла? Откуда такие мысли?

– Ты хочешь замуж или вынужденно идешь на это?

– На это? – с нетерпением жду её ответа. – Принуждение предполагаешь? Полагаешь, Ромка меня заставил, шантажом уговорил расписаться? Странные дела творятся в этом мире. Жить вне брака с мужчиной – смех и грех, а также сплетни болтливых кумушек. А выйти замуж означает залететь, нащупать золотоносную жилу в кармане смешного или недалёкого жениха, жестоко насолить обидчику, который своё возможное счастье в чужой счастливой новобрачной не разглядел. Мы хотим быть вместе. Если пойти на этот шаг в восемнадцать, в тридцать или шестьдесят, суть события не изменится. Я согласна с Юрьевым: «Зачем оттягивать то, что неизбежно?». Лучше вместе жить и друг друга дальше-больше узнавать. Законно и по правилам. По моральным догмам. Или так, как того требуют законы образованного общества.

– Ты чего?

– Ты сомневаешься в добровольности моего решения? – сощуриваю взгляд. – Ищешь умысел, как Ромка говорит. Комбинируешь, расследуешь, подключая дедуктивный метод, Шерлок?

– Ничего такого. Просто…

Снова это «просто». Как ей донести сухую мысль, что на самом деле мой поступок не простой, но всё же добровольный и тщательно обдуманный.

– Так, что ли, без свадебной роскоши хотела войти в новую взрослую жизнь? В широких брюках и шёлковом топе? Боди, конечно, великолепно на тебе смотрится, но оно ведь не для любопытных глаз?

Ещё бы! Что за провокационные вопросы? Новое нижнее бельё исключительно для молодого мужа.

– Переключимся на что-то более существенное? – подмигнув ей, предлагаю.

– Лёля-Лёлька, то восхитительное в форме элегантной рюмочки было очень даже ничего.

– Бокал для текилы, да?

Не обращая внимания на мои слова, воодушевленно продолжает:

– У тебя великолепная фигура, на тебе оно смотрелось умопомрачительно. Ошеломиссимо!

– Что? – разглаживаю ткань на топе.

– Это значит, что всё было супер. Короче, клёво. Спасибо, кстати, что на бесконечные примерки брала. Но… Увы! – Стеша плечами пожимает, разглядывая мой образ будто бы издалека. – Покрутись-ка, девица-красавица. Вот так, вот так, – размахивая руками, меня подстёгивает, как глупую кобылку. – Украдут, как пить дать, украдут! Если Юрьев будет клювом щёлкать, тебя похитят, Куколка. И тогда молодому лейтенанту придётся тебя из плена вызволять. Как думаешь, справится или сдрейфит?

– Справится, конечно, – не скрывая удивления, на неё смотрю. – Андрей ему поможет?

– Поможет, куда он денется. Ты крутится-то будешь? Что там с вырезом на спине? О, мама дорогая, – она почти визжит. – Позвоночник, глубокая выемка, косточки-косточки и милые веснушки, – она рисует пальцем в воздухе, прикрыв глаза. – Крутись, кому говорю!

И я, чего уж там, кручусь. Белоснежный брючный костюм, сейчас сидящий на мне, конечно, ни в какое сравнение не идёт с тем, о чём пространно рассуждает Стефа, но фасон, как мне кажется, ничем не хуже. Диковинный образ, исключительный выбор одежды и маленьких аксессуаров, высокая причёска и, конечно, неброский, но парадный макияж – всё вместе составляют единое целое, определенно необыкновенное по исполнению. Силуэт как будто аномально истончился, а ноги вытянулись и превратились в длиннющие ходули, на которых я уверенно стою. Невесомые бретели, удерживающие на плечах слишком нежный топ, приятно гладят, чуть-чуть щекочут кожу, ластятся ко мне и совсем не раздражают. Я их вообще не ощущаю, поэтому боюсь, что интимными прелестями буду восхищать не только Юрьева, но и хоровод друзей-подруг.

Нижнее бельё, красотой которого умиляется Стефания, село по фигуре, как влитое. Надеюсь, Ромочка оценит то, что предназначено исключительно для его глаз. Для нас…

– А какие будут цветы? – она обходит меня, рассматривая со всех сторон. – Нет слов, ты обворожительна. Святая дева!

– Не знаю. Не имею представления, – слежу за ней.

– Вы и это не обговорили? – Стеша недовольно щёлкает языком.

Нет! А должны были? Моё, по-видимому, досадное упущение. Убеждена, что буду рада любому букету, который вручит муж, когда приедет. Скорее бы уже, потому как задушевный разговор с подругой становится поистине невыносимым.

Муж? Да, мой муж! Жених, любимый, обожаемый. Ромка, Ромочка, мой Юрьев. Всё-таки добился своего. Как же это было смешно, а словами непередаваемо, когда на дне рождения его матери, мы, как бы между прочим, сообщили веселящимся родителям, что подали заявление и выбрали свободную ближайшую для регистрации брака дату. Маргарита Львовна звонко пискнула, то ли от неожиданности, то ли от злости, то ли ещё по какой причине, а потом быстро-быстро захлопала в ладоши и защебетала о том, как давно и продолжительно о таком событии мечтала. Её реакция вызвала весьма неоднозначное впечатление и у Ромки, и у его отца, а мне же оставалось только улыбаться и кивать, соглашаясь с каждым материнским предложением.

После сладкого стола эта женщина крепко обнимала меня на кухне, встав за спиной, ерошила острым длинным, везде снующим носом затылочные волосы, принюхивалась по-собачьи, сжимала талию, а на финал подняла руки и стянула почти огненным кольцом на уровне плечей и моей груди. Марго действительно чему-то радовалась. Изображать искреннее счастье или радость по поводу успешности другого человека не каждому дано, а Юрьева всё же по профессии женский врач, жёсткий специалист и хороший, чего уж там, гинеколог, а не бездарная актриса, выживающая за счет антреприз, на которых выставляет отсутствие таланта на суд общественности. За то время, что мы с ней знакомы, я отметила одну хорошую черту характера у этой сложной женщины: Маргарита Львовна чересчур правдива и там, где с большей долей вероятности необходимо промолчать, чтобы не сеять в землю зёрна недоверия, она обязательно выскажет своё исключительное мнение, которое в большинстве случаев выглядит, скажем так, не очень, скорее, слишком неприглядно. Ромка уважает маму, всегда прислушивается к отцу, но делает всё по-своему, опираясь на мудрый опыт предков. При этом Юрьев, как старик, бухтит, потом ворчит, что-то нечленораздельное бормочет, сильно ёрничает и негромко возмущается, а после идеально кривится, но всё же сдерживается и стойко переносит непрошенные советы доброжелательно настроенных к нам родителей. Думаю, что со свекром и свекровью мне стопроцентно повезло. Юрьевы – не плохие люди…

– Готова? – шепчет в ухо, кончиком носа забираясь глубже. – Лёлик, мы следующие. Вот и подошла наша очередь.

– Угу, – покрываюсь шустрыми мурашками. – Ром, перестань, – я грубо дёргаю плечом.

– Нервничаешь, малышка? Думаешь, что клятвенную речь в нужный момент забудешь? Ты продекламируй сейчас, а там, по факту, если что, я подскажу.

– Речь? – мгновенно настораживаюсь, как юркий бигль, задираю лапку, демонстрируя хозяину серьезную охотничью стойку.

– Обеты, клятвы. Я вот присягу даже давал, зачитывал с листа. Ну же, Ольга Алексеевна, приди в себя, – задушенно хохочет. – Ты бы видела сейчас своё лицо. Нечего сказать будущему супругу? Не знаешь, что пообещать? Или планируешь уничтожение моей нервной системы? Вдрызг и напрочь. Растерялась, Лёлик, и клепаешь на ходу? А ну-ка, быстро отомри!

Я совсем забыла. Замоталась, видимо, а важное вылетело вон из головы.

– Не подготовила-а-а, – медленно поворачиваюсь, обращаясь к Юрьеву искореженным волнением лицом. Ромка стоит рядом со мной и подпирает своим плечом моё. – Блин! – корчу очень жалостливую рожу. – Подкинь каких-нибудь идей. Хоть пару слов. А как ты начнёшь?

В голове гуляет ветер, зато, как на виниловом повторе, хороводы кружат фразочки, которыми мы обменивались с лучшей подругой, когда ждали, сидя на раздолбанной юными шалопаями лавочке перед общагой, почему-то опаздывающий на несколько долгих, лично по моим подсчётам, минут свадебный кортеж. Юрьев пулей вылетел из высокой чёрной машины, вылизанной до блеска и невычурно украшенной белыми мелкими цветами, а затем пару раз споткнувшись на разбитой погодными условиями дорожке, подбежал к нам, чтобы нагло заграбастать и покружить меня.

«Какие же вы красивые, ребята! Не могу-у-у» – пищала мелкой мышью Стефа, двумя руками неумело и коряво обнимая нас. – «А где Андрюша?» – «Я здесь. Стеш, не возникай, малыш!».

– Моей хватит, – смотрит на меня, а лукаво подмигнув, многозначительно кивает, изображая гуру по вопросам семейной жизни. – Не переживайте, пока ещё гражданка Куколка, внутренние органы уже выехали, они здесь, рядом с Вами. Хочу напомнить, что Вы оставляли заявку с просьбой о помиловании. Вы совершили преступление с отягчающими обстоятельствами, не придумав важные слова для лейтенанта полиции, который с ума сходил, пока добивался Вашего расположения, так вот…

– Ты написал? – перебиваю, дёргая Юрьева за рукав. – Написал? Ответь!

– Всю ночь накануне сидел. Так точно, мой генерал!

– Ром… – скулю, подпрыгивая упругим мелким мячиком.

– Я буду любить тебя всегда, Ольга. Моя Лёлечка. Моя, моя, моя! Э-э-э… Теперь вступает государственный регистратор – её мудрые торжественные слова. Она берёт слово и несёт какую-то пургу о важности уважения, внимания, сострадания, любви и верности в паре двух молодых людей, брачующихся сегодня в этом зале. Мы, конечно, слушаем. Вернее, ты внимательно слушаешь, а я глажу твои пальцы, рисуя подпись на тыльной стороне маленькой ладони.

– Зачем? Издеваешься? Специально щекочешь?

– Тренируюсь.

– А-а-а-а! А дальше?

– Потом мы обмениваемся кольцами, целуемся, я беру тебя на руки и… Занавес! Все выметаются к чёрту, на хрен. У нас первая брачная ночь, детка! – а это снова шепчет в ухо. – Лёлька, я тебя люблю.

– А дальше, Рома? Продолжай! – похоже, я заслушалась, но не поддавшись сладкому гипнозу, отмираю и отстраняюсь, убирая от его снующих всюду губ левое плечо.

– Это всё.

Отталкиваю кулачком, прикладывая мягкой силой грудь, а он всем телом нагло напирает:

– На нас люди смотрят.

– Какие люди? Здесь же никого.

И правда. Это комната жениха и невесты. Тайное место, в котором они могут побыть вдвоем перед торжественным представлением, разыгрывающимся на глазах умиляющихся этим действом ротозеев.

– А что ещё?

– Оль, я что-то не пойму. Ты вообще ничего не приготовила, а от меня требуешь почти церковную десятину. Какие-то неравнозначные поощрения. Ты не находишь?

– Зачем соврал? – становлюсь перед ним, осторожно поднимаюсь на носки, укладываю руки на мужские каменные плечи, укрытые тёмно-серым строгим пиджаком и, раскрыв глаза пошире, пристально вглядываюсь его лицо. – У тебя идеальные губы, Ромка, а ямочки на щеках сводят дам с ума.

– Означает ли это, что ты сумасшедшая, моя Лёля?

– Скажи ещё что-нибудь. Пообещай мне вечное счастье, – приближаюсь мелкими шажками, как балерина, семеню ногами, подползаю ближе, почти вплотную располагаюсь, чтобы уткнуться носом в грудь мужчины, которого с недавних пор почти боготворю.

– Обещаю!

Он пообещал… Боже, как же это мило…

Да, именно о таком дне я грезила долгими ночами, когда почему-то не спалось, зато самозабвенно мечталось. Всё скромно, быстро, согласно правилам и протоколу. Нас не задерживают и быстро регистрируют. Я волнуюсь, а Ромка, кажется, спокоен. Представительная дама с яркой краской на башке и бешеной обводкой на лице штудирует заученную речь, которую мы слушаем. Молчим, как два немых барана, и только головой мотаем. Но не потому, что нечего сказать друг другу, или потому, что через слово понимаем, что нам говорят, а потому, что не можем личным счастьем надышаться. Вот поэтому, не раскрывая праздно рты, экономим драгоценный, жизненно необходимый нам ресурс и ждём момента с нашим поцелуем.

Теперь мы Юрьевы – Ольга и Роман. Я молодая жена, а он мой муж. Мы счастливая семья, очень крепкий брак, раскочегаренный до жарких углей супружеский очаг, уют и долгожданное продолжение – вот наше с Ромой будущее.

– Горько! – вопит толпа, скандирует, как ватага футбольных болельщиков на гогочущей трибуне огромного стадиона. – Горько! Целуй, целуй, целуй!

– Готова? – прищурив правый глаз, муж смотрит на меня, раскачивая на руках.

– Целуй уже. Кто спрашивает разрешения, то никогда не получит.

– Неправда! – не отводя глаз от моего рта, приближается лицом. – Юрьева?

– Угу?

– Сегодня ведь не будем спать, – он запечатывает мой рот жадным поцелуем, а я мычу и обнимаю, вцепившись в его волосы.

Согласна. С ним на всё согласна, ведь я его жена…