Текст книги "Роман… С Ольгой (СИ)"
Автор книги: Леля Иголкина
сообщить о нарушении
Текущая страница: 36 (всего у книги 38 страниц)
– Роман, – протягиваю руку ослепительной красотке.
– Ольга, можно Лёля, – несмело пожимает.
«Кокетливое сокращение учту» – склонив голову на бок, рассматриваю определенно нервничающую даму.
– Вы замёрзли? – провожу ладонью по её плечу.
– Волнуюсь.
– Не надо. Это лишнее. Как дела? – я подмечаю каждую ужимку, фиксирую мелкую деталь, определяю наугад изогнутую плавно линию.
– Хорошо. Я не решалась первой подойти. Мне нравятся мужчины, которые идут наперехват. Зачем кривить душой? Я ведь без ума от подобной наглости, из разряда пограничной храбрости. Слежу за Вами весь вечер. Расслабленная улыбка и гордая посадка. Вы сильный человек?
Нет! Досадная ошибка, милая красавица.
– Спасибо, – но для подтверждения улыбаюсь. – Не хотите к нам присоединиться?
– Я не прочь, но разве это удобно? Там шумная компания. Думаю, что Вам не скучно без меня.
Опять ошибка! Я ждал её и изнывал от тягостного ожидания. Стандартные тридцать с небольшим минут растянулись на небольшую четверть, в течение которой я передумал черт знает что: она, возможно, улетела на Луну, покинула страну, воспользовавшись инопланетным видом транспорта. А на самом деле всё оказалось на порядок проще.
– Давно сидите?
– Сорок пять минут.
– Я мог бы подойти гораздо раньше, – неприкрыто огорчаюсь.
– Что мне нужно было сделать? Я чересчур стеснительна, – поджимает нижнюю губу и, скосив немного взгляд, шаловливо прикрывает веки.
– Взмахнуть рукой, окликнуть, например. Есть много способов. Я не мастер флирта и не профессиональный съёмщик, кадрящий неприступных женщин, но стесняться не надо, если Вам понравился мужчина, об этом нужно прямо заявлять. Намеков мы не понимаем. А так рискуете просидеть весь вечер и всю ночь одна, – присаживаюсь, чтобы заглянуть в её лицо, а встретившись с ней взглядом, как будто виновато улыбаюсь. – Какие планы на вечер, Лёля?
Ольга вздрагивает, отводя кокетливо глаза:
– Еще не решила, но…
– Я приглашаю. Там все свои. Хорошая компания.
– Немного позже, – поводит плечами, затем цепляет швы на рукавах воздушной блузки, игриво поправляя свой наряд. – Что скажете?
Красавица. Всё очень вкусно, определенно к месту: блузка, юбка, макияж и дорогие украшения. Исключительно. Безукоризненно. Согласно данным обстоятельствам и теме нашей встречи.
– Превосходно, – осматриваю с головы до ног. – Высокий каблук? – на этой фразе приподнимаю удивленно бровь.
Прекрасно помню, сколько раз жена чертыхалась и сокрушалась о том, что модельная обувь ей совершенно не подходит; такая роскошь вроде бы не для неё, а на её высокий рост с учётом сантиметров кавалера целесообразно надевать пятисантиметровый минимум, а здесь, по-моему, определенно десять полных сантиметров и как будто ничего… Не вижу в этом ничего такого!
– Можно сесть? – кивком указываю на свободный барный стул, стоящий справа от неё.
– Да, конечно.
– Что Вы пьёте? – смотрю на полупустой бокал и небольшую вазу с экзотическими фруктами, нарезанными одинаковыми по размеру кубиками.
– Это сок и бесплатное угощение от бармена, – взяв за ножку, вращает свой стакан, как будто восхищаясь насыщенной оранжевой палитрой. – Он предложил ПП-десерт, а я не отказалась.
– Перейдём за наш столик?
– Не так быстро, – застенчиво вдруг улыбается.
– Почему? – зато я, как жертвенный баран, глупею просто на глазах.
– А вдруг я несвободна?
– Нес-с-с-свободна?
Опять я заикаюсь. Это очень плохо. С таким дефектом я вряд ли произведу на неприступную красотку незабываемое впечатление.
– Вы не спросили, есть ли у меня мужчина, возможно, муж или…
– Неважно, – мотаю головой, отбрасывая статусные версии.
– Нев-в-в-важно? – теперь она хрипит и запинается.
– Я ведь тоже могу быть в отношениях или вообще женат. Не вижу проблем.
– Ты издеваешься? – шипит опешившая от подобной информации. – Ты или тупой, Юрьев, или намеренно третируешь меня этой глупостью?
– Мы оба с недостатками. Спокойно. С роли не сползай. Играем?
– Что-то стало не до игр. Тебя послушать…
– Ну-ну? – теперь я нагло скалюсь, выпячиваю подбородок и задираю нос.
– С каких это пор любимый брак покинул рейтинговую таблицу, столкнувшись нос к носу с недостатком?
Сейчас не понял! Она считает, что…
– Помеха, да и только. А что такого?
– Ромка! – жена выставляет кулаки себе на пояс и, как лошадь, активно раздувает ноздри.
Ещё немного – моя Юрьева заржёт, а потом взбрыкнёт и зарядит мне между глаз итальянским кожаным «копытом».
– Флирт не удался? – подмигиваю ей. – Злишься, бестия? – шепчу на ухо, подхватывая мелкий жемчуг на серёжке влажным языком. – Обидно?
– Если ты не успокоишься, то я за себя не ручаюсь.
А вдруг я этого и добиваюсь?
– Идём за стол. Ребята нас уже заждались, – выставив себе за спину руку, указываю на сидящих за столом Ростовых.
– Ты поговорил с ним? – вытянув шею, жена заглядывает через моё плечо.
– Послезавтра.
– Так быстро? – плавно переводит на меня глаза.
– Поедем вместе, – я спрыгиваю на пол и тесно прижимаюсь пахом к выставленным коленкам, затянутым в бликующий капрон, – но свидание будет исключительно с тобой. Палачу не разрешили.
– Вот и славно! – забросив мне за шею руки, смешно нахмурившись, ведет глазами по лицу, а я слежу за ней, чту тишину, специально затаив дыхание. – Не порть свой лоб, сдвигая к центру брови, – проглаживает пальцами морщинистую кожу. – Идеальные черты лица. М-м-м-м, красивый муж – всегда чужой. Так ты говоришь, что на какой-то бестии женат? А дети есть?
Этеншн – её вопрос с очередным подвохом!
– Есть грех, Лёля.
– Это как понимать? – прикладывает указательный палец к своим губам и дважды хлопает по пухлым алым створкам.
– У меня счастливая семья. Забей и не зацикливайся, – отмахиваюсь, призывая Лёлика к неблагоразумию.
– Ей, наверное, повезло? – теперь обводит контур моих губ. – Чувственный рот. Хочу поцеловать. Возражения имеются?
– То есть мой статус больше не смущает?
– Ромка, я тебя сейчас при всех ударю.
А вдруг я этого и добиваюсь. Тем более есть за что. Жена не знает о моей проблеме, а я не тороплюсь с её прозрением. Хожу на процедуры третий месяц, принимаю назначения, сдаю анализы, а по ночам… Молюсь! Странным образом уверовал. А к кому мне обратиться, если больше ничего не помогает.
– Сначала поцелуй, а потом распускай ручонки. Оль, ребята ждут.
– Таечка такая большая, – покачивает головой. – Сильно разнесло. Наверное, двойня.
– Один.
– А ты откуда знаешь? – смотрит на меня.
– Спросил Андрея. Уже седьмой месяц. Я, конечно, не специалист, но было бы странно, если бы она не потолстела.
– Женщины не толстеют, Юрьев. Провал за провалом.
А я хожу взбесившимся слоном по минному полю.
– А что с ними происходит?
– Они мило поправля-я-я-я-ются, – скулит, а на предпоследнем гласном звуке вытягивает губы дурацкой уткой.
– Как скажешь, но жир там тоже есть, иначе маленькому не протянуть девятимесячное заключение. Питательная среда, тепло и тишина. Это ж инкубатор!
Заклинило меня. Поэтому перевожу любую фразу на тюремную волну. По-видимому, на встречу с мразью невесело настраиваюсь.
– Юрьев! – Оля хлопает ладонью по моей груди. – Откуда ты такой?
– Какой?
– Всезнающий герой.
Я предлагаю руку, согнутую в локте, а Оля принимает, пропуская узкую ладонь через обтянутый костюмной тканью острый угол.
– Веди, мужчина…
Этот вечер однозначно удался. Отличное меню, простые разговоры, смешные шутки, превосходный юмор – так было до того, так будет, мысленно надеюсь, после.
Я несколько раз пытался раскрутить жену на откровенность и узнать настоящие причины её рвения по поводу предстоящей встречи со Стефанией, обвиненной по не одной статье и отбывающей наказание в женской исправительной колонии, но ни разу не достиг желаемого, зато уверенно откатывался назад и получал словесные затрещины. Попробовать ещё разок? Уж больно настроение у Лёлика для светского общения подходящее.
– Оль? – сжимаю затянутую в тонкую перчатку руку.
– Угу, – убирает тонкий локон, ветром выброшенный на её высокий лоб.
– Зачем тебе… – пытаюсь что-то там начать.
Но!
– Юрьев, чёрт возьми, не начинай, – заводится почти с пол-оборота. – Я не буду ничего объяснять. Прекращай настаивать.
– Мне не будешь объяснять?
По-видимому, я недостоин колких фраз.
– Причем тут ты?
– Кому не будешь объяснять? – перехватываю удобнее, обняв за талию, спрятанную под бесформенным пальто, притягиваю к себе, располагая тело Лёльки на себе. – Не брыкайся, солнышко, – стреноживаю чётко.
– Я хочу посмотреть ей в глаза. Ромка, правда, не смей меня пытать. Ты опоздал изрядно с воспитанием. Не превращайся в беспокойную Марго. Мне не нужен поводырь по жизни.
А муж? Муж, в моем лице, конечно, Лёльке нужен?
– Зачем?
К чему? И для чего? Теперь я… Маргарита?
– Мне надо.
– Очередное задание от мозгоправа?
– Нет.
– Полагаешь, не пойму?
– Рома, это личное.
Личное?
– Она завидовала мне.
Пиздец! Какие форменные глупости!
– То ли ревновала к тебе, то ли от природы недалёкая, хотя, ты знаешь, я не замечала за ней до нашей встречи каких-либо мерзких отклонений. Всё началось в день нашей свадьбы…
Я этого не знал. Жена со мною слишком личным не делилась. Сейчас прислушиваюсь ко всем словам, запоминаю интонации, с которыми она их произносит, отмечаю небольшую эмоциональность голоса, смотрю в её глаза, которые моментально наполняются мерзкой влагой, смачивающей розовую слизистую.
– А если она была влюблена в тебя, Юрьев?
Не помню, чтобы давал какой-то повод для возможных близких отношений.
– Она встречалась с Ростовым, – поэтому уверенно отвечаю. – С тобой я познакомился в день выпуска, а с ними не гулял. Где двое, там третий однозначно лишний. Никогда не вмешивался и не приставал. Ты на голубом глазу буровишь?
– Ром?
– Да?
– Ты с ней спал? Целовался? Что-то обещал? – глядя исподлобья, задает вопросы.
– Нет, – исчерпывающе и довольно грубо отвечаю. – Ты ведь в курсе.
– Ничего не пойму, – Лёлька тяжело вздыхает.
Не стоит, по всей видимости, на таком зацикливаться. Её лучшая подруга оказалась сволочью, не сумевшей обуздать свои желания, умерить пыл, удовлетворив имперские амбиции.
– Наркотики всему виной и бешеная тяга к лёгкой жизни.
– Андрей, – всхлипнув, смахивает слезы, – обижен на меня?
Не помню, чтоб она пила. Жена определенно лепит поразительную глупость.
– Он счастлив, что смог избежать незавидной участи. Обид нет. Уверен, что Андрюха готов тебя обнять и произнести слова душевной благодарности. У него здоровая семья, Лёлик. Три девочки, конечно, вместе с Таей, у которой в гигантском животе, если ультразвук не врёт, бултыхается крепенький мальчишка. Кстати, Матроскин будет передарен.
– Что-о-о?
Итить, какое изумление подвалило!
– Я так решил. Фрол не получит сильного потомка Пашки. В следующий раз, возможно, повезёт, – в кулак придурочно хихикаю.
– Это непорядочно.
Если честно, совершенно не щекочет. На этикет плевать, когда имеем дело с Сашкой.
– Девчонки просят, – тронув поцелуем женский лоб, замираю на одну минуту. – Оль?
– Господи, что мы писюше скажем? – стрекочет, обдувая теплым воздухом мне шею. – Пообещали и не выполнили. Очень по-товарищески. Хотя…
– Слышишь? – тормошу её за плечи.
– Да.
– А что с разводом? Ты не передумала?
Скажи мне «да» и заживём, как прежде.
– С чего бы, Юрьев? – впиваюсь пальцами в поднятый воротник её пальто. – Без изменений, – ядовитую ухмылку добавляет. – Всё остается в силе…
Глава 36
То же время, непростое послезавтра
«На месте» – негромкий женский голос раздаётся с той стороны широкой металлической двери, в верхней части которой расположена угрюмая решётка с толстыми, почти титановыми прутьями, сейчас наглухо закрытая покосившейся ставней из того же материала, что и полотно просторного прохода. – «Лицом к стене» – направляет конвоируемого спокойное контральто. – «Смотрим прямо, не дёргаемся. Продолжаем движение. Не оборачиваемся!» – как глупую, ленивую скотину подгоняет жёсткий надзиратель в мышиной старомодной юбке, чей нижний, отстроченный, как под линейку, край находится чуть ниже сморщенных колен, оплывших мерзким жиром.
Интересно, это та же женщина? Та, что ювелирно – не иначе! – обыскала меня, а после пропустила через несколько металлорамок и провела сюда?
«Стоп! Лицом к стене» – гавкает заученно инспектор и, видимо, перебирает связку с ключами от замков бесчисленных тюремных помещений.
Дверь с металлическим лязгом хрюкает, затем с визгливым скрипом отворяется, убирая ещё одну преграду перед той, кто, основательно прихрамывая, слегка пошатываясь и жалобно посапывая, заходит внутрь и располагается ко мне спиной.
– Лицом к стене! – отдает уже знакомую команду надзирательница.
Что нужно делать? Я должна финансово отблагодарить её? Наверное, спросить о выделенном времени? Оговорить возможные вопросы? Или…
– У вас есть полтора часа и ни секундой больше, – вступает первой эта женщина. – Если устанете или досрочно захотите прекратить общение, то необходимо вызвать охрану.
– Как это сделать? – забившись в дальний угол и огородив себя тяжёлым стулом, двумя руками обнимаю плечи, растирая, сжимая-разжимая мышцы.
– Просто позовите: крикните или постучите. Я буду находиться за дверью.
Мне слышится, или заключенная что-то произносит, язвит под нос и еле слышно прыскает? Она хихикает? Ей весело, ей радостно? Стефании смешно? Она, похоже, издевается? Ну что ж, пусть стерва радуется, пока я разрешаю.
– В чём дело, Марусова? Закрыла рот и низко опустила голову, – наклонившись назад, надзирательница заглядывает в скрытое пока что от меня лицо. – Не зли меня, кобыла. В карцер захотела?
Боже мой, как грубо, но в то же время доходчиво и авторитетно. По крайней мере, доставленная на свидание моментально замолкает, прикусив язык.
– Обниматься нельзя, держаться за руки – запрещено правилами, – снова обращается ко мне. – Расстояние между вами – этот стол. Вы находитесь вот здесь, а она сидит напротив, слушает внимательно, не поднимая головы. Ясно?
– Да.
– Марусова, что скажешь?
– Да, – бухтит под нос и ниже опускает голову, утыкаясь подбородком в основание шеи, – вопросов нет.
– Заключенная, смотрим прямо, проходим и садимся.
Слежу за тем, как сгорбленная женская фигура поворачивается и направляется к стене, возле которой стоит поскрипывающий стул, расшатанный беспощадным временем и опустившийся от старости.
– Наслаждайтесь встречей, – не скрывая в голосе усмешку, шипит тюремщица, шагая задом наперёд, переступая через выпирающий порог.
«Лучшая подруга» сильно изменилась. Я замечаю всё. Она поправилась, увеличилась со всех сторон, подросла в объёмах, утратив лёгкость. Обабилась, как будто постарела. Переродилась, что ли? Изуродовалась, стала гаже, растеряв симпатию. Приобрела черты колхозной тётки, у которой пятидесятый растоптанный размер стопы и скрюченные артритом суставы на разбитых от тяжёлого труда запястьях. Грудь при движениях раскачивается, а задница виляет, гуляя рыхлым жиром.
– Привет, – откинувшись на спинку стула, произносит глухо и надтреснуто. – Спасибо, что приехала, подруга.
– Ты не будешь прощена, Стефа, – прикрыв глаза, брезгливо отвечаю вместо обязательного вежливого приветствия. – Ничего не произойдет. Досрочного освобождения за примерное поведение и выдающиеся заслуги перед государством не предвидится. Ты осуждена по непростой статье. Вернее, – на одну секунду замолкаю, перевожу дыхание и восстанавливаю сбившийся сердечный ритм, – я не позволю этого. Твоё место здесь, и ты отдашь сполна долг цивилизованному обществу. Я не прощаю и…
«Не прощу! За малыша она передо мной сейчас ответит. Ответит так, как я того хочу» – повторяю про себя всё то, чем год почти живу.
– Это я уже поняла. Не утруждайся что-либо объяснять, но помни, что от сумЫ и тюрьмы нельзя зарекаться. Сегодня я, а завтра ты, детка. А здесь, как ни странно, все равны. Никто не будет чикаться, носиться и прислуживать любимой шлюхе Ромки Юрьева, – хмыкает, не в то горло пропускает слюни, но, чёрт возьми, не замолкает, подавившись языком. – Бля-я-я-я-дь, так и знала, что с такими буржуями ни хрена не выйдет, – катает грубость, по-волчьи разминая шею. – Французские духи и дорогая косметика. Что можно ждать от смазливой фифы? Смотри, не грохнись в обморок, слабачка. Таких, как ты, наша жизнь не любит. Быстро откидываетесь, не отмотав и половины причитающегося. Но чего-то как-то роскошь тебя, Лёлик, не дюже красит. В глотку золотишко не идёт? – она рассматривает меня через ресницы, сканирует, изучает, оценивает, будто обмеряет.
– Не смей мне больше писать! – ломая голос, восклицаю. – Слышишь? Открой глаза, имей смелость смотреть на меня.
Хочу звучать уверенней, да только не выходит.
– Не жужжи, подруга. Здесь недалёких нет. Хотела по-доброму, по-человечески, согласно правилам, да, видимо, ни черта не выйдет. С такой истеричкой каши не сварить. Расслабься, Лёлька, и не визжи. Глухих здесь тоже нет.
– Ты поняла? – жалобно пищу. – Стефа?
– Угу…
«Угу?» – и больше ничего? Ни глубочайших извинений, ни клятв на крови, ни чистосердечного раскаяния, ни робких просьб, ни моральных унижений, ни грубых выражений, ни матерных словечек или пошлых фраз?
Господи, какая же я дура! Упрямая и безнадёжная. Доверчивая и непроходимая, местами взбалмошная, всё чаще истеричная, по обстоятельствам сентиментальная. Полная, набитая… Чего уж там? Я дура абсолютная! Зачем приехала за сотню километров? Зачем сидела здесь и чего от этого свидания ждала?
– Как Юрьев? – внезапно задаёт вопрос.
– Что? – прищурившись, хриплю.
– Как его здоровье?
– Что? – напрягаюсь, настораживаясь.
– Кошмарами святой не мучается?
– Что? – прислушиваюсь, всматриваюсь, пытаюсь с собственным сознанием совладать. – Как ты смеешь?
– Совесть мусор не грызёт? Смею, Лёлька. Всё дозволено, потому что Бога нет. Точно? По-моему, слова, как по канону, привела, – она подводит вверх глаза, пытаясь из прошлой лучшей жизни что-то вспомнить. – Сейчас Фёдора Михайловича процитировать бы, да боюсь переврать подзабытый за ненадобностью мотив. Высокопарный слог классика херово аккомпанирует здешней обстановке. Туточки другая литература в ходу. Знаешь, такие книжечки без корешка, зато в красочных обложках с пышногрудыми красотками и мужиками со стальными яйцами в паху и пустым взглядом, но перцы хоть куда… Блядь, кто бы отъе.ал, как принц из сказки, например? Ты хоть бы вибратор привезла, паскуда. Устала теребить рукой манду. Это, между прочим, больно. Олька, ау!
Боже мой, как всё это мерзко.
«Прекрати, заткнись, заглохни… Удавись!» – мысленно приказываю, скрещивая пальцы на одной руке.
– Нет, не грызёт, – отвечаю только на один вопрос, на остальную ересь просто забиваю вот такущий болт.
– Он бессовестный? – она не унимается.
– Замолчи.
– Значит, так и есть. Очень жаль, – покачивает головой, отвратно искривляя губы. – Что ему сделается, да?
– Прекрати, – шепчу, с трудом проталкивая буквы через зубы.
– Я отбываю наказание за то, чего не делала, Куколка, – она вдруг плавно подаётся на меня, при этом упирается расплывшейся грудью в металлический край квадратного стола, намертво прикрученного к каменному полу, вытягивает шею и двигает языком, облизывая губы, как змея, – а твой муж жирует и наслаждается вольной жизнью. Он убийца! – прикладывает кулаки о поверхность, искореженную временем и непростыми условиями содержания. – Но почему-то осудили исключительно меня.
– Ложь!
– Ложь? – Стефания пытается привстать. – Тебе, наверное, стоит память освежить?
– Сядь на место, – иду на опережение. Не говорю, а лаю, разбрызгивая слюни, скалю зубы и рычу. – Сядь, стерва!
– Он палач, Лёлик, – зависнув над столом, сука нагло ухмыляется.
– Ложь! – рявкаю, будто бы кусаю, но тут же разжимаю челюсти и, как побитая собака, пропускаю между искривленных лапищ хвост, пригибаюсь, сокращаюсь кожей и трусливо отползаю.
– А как же следствие и справедливый суд, а как же материалы резонансного дела, которые по странному стечению обстоятельств забыли подшить и сдать в архив, но перед этим скрупулёзно всё учесть при вынесении непростого приговора?
– Закрой рот! – резким движением убираю с пути самолично выставленное заграждение и подхожу к той, кто виртуозно провоцирует на слишком откровенный разговор.
– Ростов его прикрыл, а тот цыганской внешности делец подтвердил несуществующее алиби. За это вы меня замкнули здесь. Отряхнули прах с голов и стали жизнью наслаждаться. Идеальное преступление – нет слов.
– Заткнись! – склонившись, глядя ей в глаза, рычу. – Твои дружки изнасиловали меня. В твоем присутствии. Полагаю, по твоей же просьбе…
– Ошибочка, девочка. Ты забыла? По моим воспоминаниям, ты сама пришла. Если можно так сказать, лично почтила своим присутствием мою квартиру. Запамятовала, как настаивала на гостях? – хихикнув мерзко, влезает грубо и раздражающе перебивает. – Смешная лярва, пиздец.
– Возможно, но это не значит, что я хотела…
– Забыла, как подмахивала и стонала? Ты подставлялась и просила. Ты ненасытная блядина…
«Дрянь!» – отвешиваю стерве грубую затрещину и сразу же отскакиваю, забиваясь задницей в ближайшей угол.
– Ай! С-с-сука! Ты чего? – болтающая без окорота зэчка, хватается за щёку. – Правда очи колит? – не сдается и мычит. – М-м-м, на шило бы тебя поставить, да разодрать пизду. Здесь бы тебе применение нашлось, богатая красавица. Подставляться ты умеешь.
– Будь ты проклята! – шиплю, рассматривая исподлобья Стефу.
«Ненавижу, мразь. Сдохни, сдохни, сдохни… Отойди!» – повторяю про себя, как долбаную мантру.
– Да как бы уже, – плечами пожимает, яростно растирает ушибленную кожу, но со стула не встает. – Не бойся, глупенькая, сядь и успокойся. Плохо контролируешь себя? Нервишки пошаливают? А ты выпей чего-нибудь. Водку ты хлестала за обе щеки, впрочем, как и член. Смелая – только на словах? Какой была, такой осталась. Кустарная роковая женщина. Стрелять невинными глазками, да вворачивать умные фразочки – не велика премудрость. Умеешь ты пыль в глаза пустить. Знаю я тебя, Куколка…
– Я Юрьева, – несмело обхожу по-над стеной, цепляю стул и волоку его к столу, пропахивая ножками землисто-серый пол.
– Юрьева, Куколка, Оля, Лёля. Какая на хрен разница? Чего тебе ещё? Считаешь, я многого прошу?
– Всё равно не получишь то, что хочешь. Одного желания недостаточно. Твоего желания, Марусова. Только твоего. Услышала?
– Почему?
– Тебе законно выписали срок. Был суд, на котором доказали твою вину и затребовали наказание. Плевать на систему?
– Чего-чего? Законно? Система не работает, Оля, – подмигивает пошло. – А ему? Что там по наказанию для хладнокровного убийцы двух человек?
– Речь не о нём, – невысоко приподнимаю стул и резко опускаю на пол, выбивая при соприкосновении тусклые и небольшие искры из-под некрепких «ног». – Не смешивай зелёное с солёным.
– Мне осталось два с половиной года. Тридцать девять лет и…
– Ты не выйдешь, – сажусь и, обхватив сидение за края, приподнимаю и направляю себя, приближаясь телом к выпуклому краю стола. – Два с половиной года полноценно огребёшь.
– Легко чужой судьбой распоряжаться?
Безусловно! Я люблю играть.
– В письмах ты была куда красноречивее. Признайся, Марусова, кто под руку диктовал? М? – провоцирую, бодая воздух подбородком. – Нашла вторую половину, которая сильно ратует за твоё освобождение?
– А тебе какое дело?
– Хочешь жить? – ладонями упираюсь в бортик.
– Хочу!
Бесится. Похоже, я попала. Вот оно! Женское счастье подвалило? Стефе хочется любить?
– А он в курсе, что ты натворила? Как вы познакомились? – сменяю гнев на милость, немного расслабляюсь, сгибаю локти, подмигиваю, но всё ещё натянуто смеюсь.
– Тебя это не касается.
– Хотела помочь, но раз… – а я присвистываю, беру себя в виртуальные тиски, подбираюсь, группируюсь и хищно щерюсь, заигрывая с тем, кого специально загоняю в угол, чтобы там добить.
Добить! С этой целью я сюда приехала.
– Освободи! – хватается за предложение ни о чём, как за единственную спасительную соломинку.
«Освободи»? Свобода ведь бывает разной: долгожданной, кажущейся, желанной, недостижимой, невозможной априори, нежданной, личной… Окончательной! От жизни в том числе.
– Ты можешь освободиться, но только через…
– Всё! – сует под нос ладонь, искромсанную щедро прерывистыми жизненными линиями, фыркает и, отвернувшись от меня, таращится в зарешеченное окно. – Что с погодой в этом ноябре?
Ветрено, но сухо. Тепло, но голо. Спокойно, но в воздухе уже витает слабое дыхание южной зимы.
– Разве прогулки запрещены?
– Разрешены, – тяжело вздыхает, – но только во дворе, после обязательной дневной работы. Здесь не загуляешь, Лёля.
– Что с зависимостью?
– Я чиста. Денег нет, затариться, соответственно, нечем, да и не у кого. Оль… – на имени странно спотыкается, мотает головой, словно что-то вспоминает, поскуливает, будто напевает, а затем внезапно выдыхает, – я хочу выйти замуж, обрести семью, родить ребёнка и…
– Через два года твоё желание исполнится, – молниеносно отрезаю.
А моё? Намного раньше. Конец июля? Возможно, первая декада августа?
«Тшш, тшш, маленький, молчи» – успокаиваю ментально крошку, вожу ладонью по животу, слежу за Стефой. – «Нет, я не смогу. У меня не выйдет. Я не она, я не такая. Я лучше, я счастливее, несмотря на то, через что по её вине прошла».
Хочу убить… Ведь к этому готовилась? Рассчитывала, что удастся, что всё выдержу. Ей-богу, это нелегко! Не понимаю, как Ромка смог?
– Его зовут Егор, – с улыбкой на губах и в голосе, как будто бы мечтательно, возвышенно, немного романтично произносит.
– Кого? – прислушиваясь, направляя ухо к ней.
– Мужчину, Лёля, мужчину.
– Где ты познакомилась с ним?
– Он адвокат одной красотки. Слишком часто здесь бывает. Симпатичный сокол, но чересчур серьёзный. Ни на кого не смотрит, хотя, – омерзительно облизывает губы, подкатывает глаза, будто ловит плотский грех, – я замечаю его похотливые взгляды, когда он проходит через птичий двор. Колония-то женская, а мальчик стопудово традиционал. У нас тут извращения, если честно, не сильно жалуют. За намёки на такое можно запросто получить перо в живот или петлю на шею. Это в лучшем случае, а так – холщовка, бирка на большой пальчик на ноге и на выход без вещей. Но этой парочке выделяют время в VIP-допросной. У бабы имеются большие связи, вероятно. Короче, – таинственно шепчет, – потом он с ней е. ётся в комнате для, хм-хм, – прикрыв ладонью рот, покашливает, – более тесных свиданий. Догнала?
Вообще не интересует! Больные отношения – определенно нездоровый интерес.
– Лёль, – она протягивает руку, предлагая мне, – я прошу только об одном.
– Прости…
Всё решено и обговорено неоднократно с Ромой. Никаких широких жестов, никаких самаритянских выходок, никаких благодеяний и отпущения грехов.
«Милосердие, Куколка! Слышала о таком или жестокость – заразная болезнь? С кем поведешься, от того и наберёшься? Это он! Обмацал и испортил. Юрьев отравил. Да чтоб вы сдохли оба! Отпустите же. Р-р-р-р! Стоишь красивая, успешная, но жизнью сильно битая и такая же несчастливая, как и я. Наконец-то мы стали вровень. Нечем выделиться, Куколка? Вот ты с ума и сходишь. Так тебе и надо. Ни о чем не жалею. Вот ни о чём! Он забрал мою любовь, за это вас с ним Бог и покарал. Господи, прости!» – её удерживали две здоровые коровы в форменной одежде и с пёстрыми шевронами на грубых рукавах, пока Стефания сыпала проклятиями в мою быстро удаляющуюся спину. – «Не будет тебе счастья с ним… Поверь мне!».
Очередная ложь! Я вылетаю за ворота, перед этим несколько раз неосмотрительно выкрикнув бессмысленную чушь:
«Спасибо. До свидания. До новых встреч. Здесь очень мило!».
«Дурёха, здесь так не принято. Лети отсюда, милая!» – на все тона подлаивали надзирательницы, смеялись и покручивали пальцем у виска.
– Проверьте личные вещи, – доносится в затылок. – Женщина, Вы ничего не забыли? Эй, куда?
Нет, нет и нет! Конечно, всё на месте. Вот мой мобильный телефон, небольшая сумка, в которой валяется блокнот и заточенный остро-остро карандаш. При правильном обращении с последним можно запросто кого-нибудь «освободить». Было бы желание, подходящие обстоятельства, да надёжный человек…
– Юрьев, поехали! – запрыгнув на заднее сидение в машине, недовольно бормочу.
– Всё хорошо? – перегнувшись через кресло, муж пытается заглянуть в моё лицо. – Ты плакала? Лёль, в чём дело?
Она меня обидела, а я не сумела постоять за себя:
«Застрелишь, забьёшь её ногами, раздавишь, зарежешь, подкараулив в грязном переулке, отравишь, повесишь, выдав содеянное за депрессивный суицид?».
– Я хочу домой.
– Как всё прошло? – он трогает мои танцующие на коленях пальцы. – Тихо-тихо. Я слушаю.
– Пожалуйста, – всхлипнув, поднимаю голову, – увези меня отсюда.
– Вы поговорили или…
Я не смогла. Не смогла сделать то, что задумала, поэтому чувствую себя ущербной и абсолютно бесполезной. Я больна, а болячка изменяет личный статус, попадая в состояние «хроническая», «неизлечимая», «без ремиссии и возможных улучшений».
– Что ты чувствовал тогда? – сквозь зубы задаю вопрос, присматриваясь к изменениям, дрожью пробегающим по напряженному, чересчур сосредоточенному лицу.
– О чём ты? – осторожно отстраняется, выпуская мои руки.
– Ты понял, – не отводя глаза, цежу. – Ты боялся?
– Нет, – прикрыв глаза, хрипит.
– Ты этого хотел?
– Нет.
Врёт. Специально говорит неправду. Казаться хочет лучше, чем он есть.
– Это вышло случайно, – внезапно насыпает откровения. – Я вошёл и наткнулся на двух уродов, смакующих подробности того, что сделали с тобой. Я замер у входа, следил за ними, молча слушал, а потом накинулся на того, который находился ближе к двери. Одного удара для холодной оказалось более, чем достаточно. Второй тут же растерял былую храбрость и стал жаться жопой в стыки клетки. Я бил его ногами, а потом, став на колени и обхватив опухшую от моих ударов тыкву, приложил затылком о напольную кафельную плитку…
– Рома, хватит, – пищу, вгрызаясь в собственные кулаки. – У меня ни черта не получилось. Слабачка!
– Я не хотел, солнышко. За одну секунду обезумел и утратил полностью контроль, а видишь, что по факту вышло. Ты…
Похоже, до него наконец-таки доходит смысл того, про что завуалированно с ним говорю уже на протяжении двух-трёх недель…
Сначала я хотела с ней поговорить. Считала, что Марусову посетило внезапное раскаяние, например, или строгий режим смог перевоспитать «непослушную девчонку», устранить засор в мозгах и опустить зазнавшуюся на грешную землю.
Потом я посчитала, что смогу дать ей то, о чем она просила. Два года – жалкая одна шестая от общей причитающейся по закону суммы. В сущности пустяк. Для меня, но не для той, кто, как оказалось, мечтает тайно завести семью и стать полноценным членом общества, обретя мужа и родив детей.
