сообщить о нарушении
Текущая страница: 18 (всего у книги 34 страниц)
После столпотворения на углу 57-й улицы и 5-й авеню толпа начала редеть. У отеля «Плаза» Мэг перешла на восточную часть 5-й авеню и направилась на север по улице, где недвижимость была одной из самых дорогих в мире. Когда Мэг широкими шагами проходила мимо парадных входов с навесами, портье кивали ей; за их спинами в отделанных мрамором вестибюлях сияли массивные люстры. Мэг выглядела так, что вполне могла относиться к кругу людей, живущих в таких домах. С ее хорошим вкусом и доступом к образцам одежды от лучших модельеров, она одевалась в консервативном стиле. Цвета — черный, беж, темно-синий. Кашемир, лен, шелк. Огромное значение имели линии: волшебство идеального разреза, распахивающегося на колене, воротник жакета, лежащий на плечах словно мантия…
Деньги. В холодном ночном воздухе чувствовался их запах. Едва уловимые духи, ничего слишком сильного или запоминающегося, но нечто томительное, ускользающее, как выложенный подушечками интерьер управляемого шофером «мерседеса», который остановился, когда Мэг проходила мимо. Дверь автомобиля открывается, на ручке появляется рука в тонкой перчатке, на тротуар непринужденно опускаются черные каблуки — сначала один, потом другой. Да, деньги. И досуг.
А вот досуга у Мэг как раз и не было. Беззаботность фирменных пакетов от «Бенделс» в коричневую с белым полоску, безукоризненная осанка женщины, никогда в жизни не сталкивавшейся с безысходностью, убежденность, что торопиться некуда — мир вас подождет, а когда вы будете готовы, кто-то просто свистнет и к бордюру тут же подкатит такси или «лимузин». Ничего такого у Мэг просто никогда не было. Чтобы куда-то добраться, она сама садилась за руль. Ей пришлось научиться со всем справляться самой. Даже в ее манере держаться и двигаться чувствовалась компетентность, свойственная только работающему человеку — и работающему много. Именно это навсегда разделило ее и женщину, которая возникла из «мерседеса» и медленно прошла через сияющие двойные двери, отделанные бронзой, не сказав ни слова водителю и не улыбнувшись портье.
«Не становись слишком жесткой», — сказал ей Эйб. И все же, хотя Мэг всегда считала, что человек сам является кузнецом своей судьбы, жизнь иногда норовила ударить исподтишка. Именно таким ударом казалось ей теперь все происшедшее с Этаном — ужасный эпизод, оставивший ее физически и эмоционально разбитой. Мэг, которая никогда и никого не боялась, теперь весьма подозрительно стала относиться к человеку, на которого, как она считала, она всегда могла положиться, — к себе самой. Как она позволила Этану одурачить себя, как она в действительности могла поверить, что он подходит ее сестре? Этого ей, вероятно, уже никогда не понять. Совсем не утешало и то, что она была далеко не одинока в своих заблуждениях относительно истинного характера Этана. Тот факт, что он годами манипулировал бесчисленным количеством женщин, ничего не упрощал для нее именно потому, что Мэг всегда гордилась своим пониманием мужчин. Обычно она могла «раскусить» любого мужчину в первые три минуты после встречи с ним. И при этом редко ошибалась. Как вышло, что ее интуиция была так умело усыплена Этаном? Как она позволила ему проникнуть в свою жизнь? Этот испорченный человек оставил за собой огромное количество разрушений — шлейф подозрений, измен и душевной боли, масштабы которых Мэг только теперь начинала в полной мере осознавать.
Мэг пообещала Люсинде, что поможет ей, хотя и призналась, что пока не знает, с какой стороны к этому подойти. Ред-ривер и все, кто был связан с этим убийством, находились в двух с половиной часах езды к северу от Нью-Йорка. Хотя Мэг и собиралась приехать к Ларк в наступающий уик-энд Дня Благодарения, за все эти дни она смогла найти время всего на один случайный телефонный звонок Люсинде для моральной поддержки. Девушка оставалась в больнице, медленно поправляясь. Ее руки еще были забинтованы, а мысли вертелись вокруг убийства и его последствий.
В последнее время Мэг много думала о Ханне Джадсон. На похоронах она, казалось, очень хотела поговорить с Мэг об Этане — возможно, именно Ханна могла бы пролить какой-то свет на последние недели его жизни. Она позвонила Ханне, и они поболтали по телефону. В конце разговора владелица галереи пригласила Мэг на частную экскурсию по новой выставке в музее «Метрополитен».
— В основном, Буше[14] и Фрагонар[15], — пояснила Ханна со слегка скучающими нотками в голосе. — Французская живопись середины XVIII века. Не самое мое любимое, но моя приятельница является куратором этой экспозиции и она пустит нас посмотреть эту коллекцию после общего посещения. Чтобы получить настоящее удовольствие, такого рода вещи нужно смотреть, когда народ не толпится вокруг.
Они встретились с Ханной, как и договаривались, возле служебного входа со стороны 83-й улицы. С ней была высокая, очень худая женщина лет пятидесяти, с овальным, землистого цвета лицом. Ее длинные черные волосы были заплетены в толстую косу, свисавшую до пояса. Ханна представила ее Мэг — Фредерика Гомес, «очень-очень старая и очень-очень дорогая подруга». Но когда Мэг протянула Фредерике руку, куратор, казалось, не заметила ее жеста и, не говоря ни слова, повела их по длинному, отделанному мрамором коридору. Экспозиция располагалась на третьем этаже, но еще до того, как Фредерика ввела их в роскошные комнаты с высокими потолками, Мэг смогла ощутить головокружительный восторг при виде вздымающихся ввысь полотен великих художников. Преобладающие тона — лазурно-голубой и нежно-розовый… Пирующие нимфы и сатиры, множество круглолицых, вечно улыбающихся крылатых мальчиков…
Мэг услышала, как Фредерика невнятно прошептала Ханне:
— У вас есть минут сорок.
— Спасибо, дорогая, — ответила та, и обе женщины обменялись полувоздушными поцелуями в европейском стиле: каждая дунула другой в щеку.
— Я преклоняюсь перед ней, но… — начала Ханна, когда Фредерика уже не могла ее услышать. Она взяла Мэг под локоть и подвела к огромному полотну, выполнявшему роль центрального экспоната, с которого начиналась экспозиция. — Она такая настойчивая. При этом очень знающая. И обладает огромными связями: она знает буквально всех.
Мэг едва удержалась, чтобы не поинтересоваться, кто входит в число этих «всех» и относится ли она сама к числу избранных, но воздержалась от вопросов, чтобы не наступить на любимую мозоль своей собеседницы — снобизм. В ее планах не было входить в антагонизм с человеком, которого она хотела понять.
Они медленно переходили из зала в зал, рассматривая чарующие ландшафты Буше, эффектные пейзажи Фрагонара, интимные сцены на картинах Шардена. Время от времени Ханна со знанием дела вставляла свой комментарий о холсте или художнике.
— Говорят, что Шарден начал рисовать бытовые сюжеты, — говорила она Мэг, когда они остановились перед портретом двух женщин за шитьем, — потому что у него вызвало раздражение, когда кто-то сказал, что рисовать натюрморты легко. Спасибо, Господи, за того идиота, который сделал такое заявление. Я обожаю интерьеры Шардена.
Мэг все время пыталась найти повод вставить в разговор пару слов об Этане. Но когда они вошли в последний зал галереи и остановились перед большим красочным полотном Фрагонара, Ханна сделала это за нее.
— В последнее время я много думала об Этане, — сказала она, когда они оказались перед картиной. На холсте была изображена сцена в спальне. Откуда-то сверху свешивался красный бархатный полог, его мягкая ткань и насыщенный глубокий цвет занимали почти всю левую часть полотна. Слегка смятые белые простыни и подушки ярко выделялись на темном фоне под свешивающимися складками сочного бархата. В правой части картины были изображены мужчина и женщина в домашних одеждах восемнадцатого века. Мужчина левой рукой обнимал женщину за талию. Она отталкивала его, и ее голова с белокурыми напудренными волосами, казалось, уже отклонилась от его тела, но все же, если присмотреться повнимательнее, под складками ее атласного халата было видно, что ноги ее разведены и ее бедра уже тянутся к его напряженным мускулистым ногам. Эта часть картины была ярко освещена, белый свет разливался полукругом, акцентируя внимание на правой руке мужчины, которая только что дотянулась до кончика засова на двери спальни. Рука женщины под его рукой также тянулась, стараясь нащупать замок, но было трудно сказать, было ли это движение протеста или одобрения. Это было очень страстное полотно, со сложной структурой, исполненное двусмысленности. Как просто неправильно истолковать сигналы других людей, заметила Мэг про себя.
— Я думаю, что всё мы о нем много думали, — ответила она.
— Я вспоминала наш разговор на похоронах, — продолжала Ханна. — Этот ужасный шумный полуподвал… Вы были удивлены, Мэг. Удивлены тем, что Этан рассказал мне о ваших отношениях.
— Нет, я была удивлена тем, что вы могли подумать, что у нас вообще были какие-то отношения, — поправила ее Мэг.
— Это уже позже меня осенило, что вы ничего не знали про меня и Этана, — продолжала Ханна, — что вы не понимали, что мы с ним тоже были любовниками.
Мэг повернулась и пристально посмотрела на эту женщину, которая была на много лет старше нее. Выражение лица Мэг с очевидностью выдавало ее удивление. Мысленно она почему-то ограничивала любовные похождения Этана районом Ред-ривера.
— Пожалуйста, не смотрите так ошеломленно! — Ханна нервно рассмеялась. — Зная, что он был за человек, я бы не поняла, чему именно вы так удивляетесь, если бы не мой возраст. И это, честно говоря, я считаю обидным.
— Извините, — сказала Мэг, стараясь собраться. — Но я действительно не знала. Здесь вы правы: я должна была бы догадаться.
— Так или иначе, мне стало легче оттого, что я это рассказала, — произнесла Ханна. — Хотя где-то в самой глубине души я все-таки надеялась, что Этан говорил вам об этом — что он разговаривал с вами обо мне… о нас.
В ее обычно звучном бесстрастном голосе Мэг теперь ясно слышала боль и печаль.
Они обедали в верхней части Медисон-сквер в североитальянском ресторане, который был таким новым, что у него даже еще не было вывески. Ханна заверила Мэг, что еда здесь изысканная, и что им лучше насладиться ею сейчас, так как на следующей неделе «Таймс» уже запланировала поместить об этом месте отзыв в ярких тонах. За бокалом вина, перед тем как сделать заказ, Ханна рассказала Мэг о том, как они с Этаном впервые встретились.
— Он зашел, чтобы оставить слайды своих работ, — сказала Ханна с тонкой улыбкой. — Обычный визит художника. Он искал возможность выставляться, но я раньше никогда не видела таких, как он, я имею в виду, кого-нибудь с таким абсолютным отсутствием связей. Мой секретарь вышла на ленч, и я сама находилась в приемной. Он притворился, что принял меня за мою секретаршу, и все говорил, что слыхал, какая Ханна Джадсон замечательная, какой у нее острый глаз, как она шестым чувством определяет талант. Разумеется, он знал, что я знаю, чего стоит его лесть… но, Господи, он был таким обворожительным! Я начала смотреть его работы только, чтобы он замолчал. Как же я была удивлена, когда увидела, насколько они хороши.
— И вы смогли сделать такой вывод? Просто глядя на слайды?
— Ну, поначалу, конечно, меня немного сбивал с толку… сам Этан. Из него так и била жизнь… он был таким обезоруживающим. Признаюсь, что сначала так и было: меня больше интересовал он сам, чем его работы. Что было в самый первый месяц? Когда мы обсуждали, как смонтировать его экспозицию, что туда включить, как представить работы? Я заметила, как тесно он связан с искусством. В большой степени он сам является частью своих работ. Это то, что давало ему его ярость, его страсть. И я начала видеть то, что видел в этих работах он, — сконцентрированную энергию, риск, мужское начало.
— А если бы он не был таким… привлекательным? Предоставили бы вы ему возможность устроить персональную выставку?
— О, вероятно, нет. Но вы не считаете, что грань между талантом и личностью всегда размыта? Одно питает другое, одно загорается от другого. Возьмем, к примеру, Пикассо или Хемингуэя. Конечно же, их внешний вид, их сексапильность играли свою роль — и очень важную роль — в поддержании их культового статуса. Сильные, вдумчивые фотографии работ художника способствуют продажам картин не хуже, чем рецензия в радужных красках. Люди хотят видеть и ощущать креативность художника — его боль, его любовь, вы понимаете. Люди, покупатели, хотят иметь это у себя — чем бы ни было то, что управляет процессом, — подчас так же сильно, как и сами произведения искусства. А Этан? Он был воплощением художника. Моя клиентура была готова есть у него из рук.
— Мальчик с очередного плаката в поддержку творческого начала?
— Это немного цинично с вашей стороны. Я просто говорю, что эти два понятия — талант и личность — мне симпатичны.
Еда, как и обещала Ханна, была просто великолепна.
— А Этан знал обо всем этом? — спросила Мэг после того, как они закончили обед. Они обе заказали еще по эспрессо. Мэг подождала, пока перед ними появятся две белые чашечки, после чего добавила: — Я имею в виду, знал ли он, что вы при этом чувствовали?
Ханна издала странный смешок, как бы долетавший издалека.
— А что, собственно, я при этом в действительности чувствовала? Я рассказала вам некоторые вещи, потому что вы просили. Это только грубый набросок, но далеко не вся правда. Я сделала Этана своим любовником, поскольку он казался таким диким — и таким свежим, — только чтобы выяснить, что он также является еще и по-настоящему талантливым человеком. Ну, и что это о нас говорит? Мы взрослые люди. До определенного момента я считала, что мы оба точно знаем, что делаем — и что еще можем сделать друг для друга. Но нет, не думаю, что он когда-нибудь понимал, что для меня это значило нечто большее. Он был таким страстным мужчиной! — Ханна поигрывала своей ложечкой. В выгодном освещении ресторана сейчас она выглядела более молодой и уязвимой.
— А то, что у него были другие женщины, — это вас не беспокоило? — спросила Мэг. — Вы не испытали ревности, когда услыхали о его чувствах ко мне?
— Грустно, наверное, но я с самого начала понимала, что Этан из себя представляет. И почему я должна была подходить к нему с мерками, которые отличаются от тех, что я установила для себя? Я верю в жизнь в ее самом полном проявлении, безо всяких ограничений. Мою жизнь направляет природа — времена года, сменяющиеся циклы покоя и обновления. Я считаю так: вскочи, хватай, что можешь, отдай, что должна, — и получи от всего этого удовольствие. Мне нравится та часть Библии о сотворении мира, когда Господь заканчивает каждую фразу, начинающуюся с «Да будет…», словами «…и увидел он, что это хорошо». Это на самом деле хорошо, Мэг. И этим нужно наслаждаться.
— Так вот как вы интерпретируете то, что делал Этан! Он просто получал от жизни удовольствие?
— Совершенно верно. Он делал то, что в действительности хочет делать каждый мужчина. Просто у него были силы и энергия, чтобы реализовать свои желания. Именно за это я так любила Этана. У него был такой напор! Он был романтиком в истинном смысле этого слова: полностью эмоциональный, невероятный повелитель своего естества.
— Подумайте о людях, которым он причинил боль, — сказала Мэг. — О женщинах, чьи жизни он исковеркал. О семьях, которые он разрушил.
— Ну, и кем же они были — овечками на убой? Так вам это все видится? Толпы невинных, бессловесных девиц без всяких возражений, без всякого сопротивления направляются к Этану под топор? Я вас умоляю! Не будьте так наивны. Эти женщины, — жизни которых, как вы говорите, Этан исковеркал, — насколько я понимаю, именно об этом и просили. И меня не удивит, если окажется, что Этан был единственным и самым волнующим эпизодом в жизни каждой из них.
Официантка принесла счет, его взяла Мэг.
— Должна сказать, что не разделяю вашего энтузиазма в отношении шарма Этана.
— Конечно, не разделяете, — ответила Ханна. — Но вы никогда не знали, что значит по-настоящему любить его, разве не так?
Глава 21
— Когда все это успело произойти? — спросила Мэг у Эйба, когда тот провел ее в конференц-зал, отделанный красивыми деревянными панелями. Одну длинную стену занимали стеллажи с полками, на которых выстроились бесчисленные тома юридической литературы. На дальней стене возле длинного стола из фактурного кленового дерева висела литография в стиле Ротко с яркими цветными прямоугольниками. Источники освещения были утоплены в нишах и не бросались в глаза. За время, прошедшее после последнего визита Мэг, были обновлены и эта комната, и приемная, и целый ряд кабинетов, расположенных вдоль холла углового многокомнатного блока апартаментов Эйба. Хотя она и разговаривала с Эйбом о делах по телефону минимум раз в неделю, прошел уже целый год с того момента, когда она побывала в его офисе в Рокфеллер-центре.
Была среда, канун Дня Благодарения, почти шесть часов вечера. И тем не менее у Мэг создалось впечатление, что большинство служащих Эйба продолжают работать. Звонили телефоны. В холле слышалось попискивание факса и звук периодически включавшегося ксерокса.
