Текст книги "Легенды Освоенного Космоса. Мир-Кольцо"

Автор книги: Ларри Нивен

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 40 страниц) [доступный отрывок для чтения: 15 страниц]

Ларри Нивен
Легенды Освоенного Космоса. Мир-Кольцо

Легенды освоенного космоса (сборник)

Хронология освоенного космоса

1975

«Самое холодное место»

«Штиль в аду»

«Дождусь»

«Глаз осьминога»

События:

Возникновение банков органов.

Начало исследования планет Солнечной системы.

Принятие первых законов о трансплантации органов.

2000

«Как умирают на Марсе» (2040)

«Человек-мозаика» (2099)

События:

Колонизация Пояса Астероидов.

Третья экспедиция на Марс.

Пояс добивается независимости. Начинаются запуски межзвездных автоматических станций.

ООН начинает сотрудничество с Поясом. Начинается запуск первых кораблей с колонистами.

2100

«Мир Птаввов» (2106)

«В безвыходном положении»

«Шутки в сторону»

«Смерть от экстаза»

«Беззащитный мертвец»

«АРМ»

«Взрослые» («Защитник» т. 1)

«Вуаль анархии» (2135)

События

Обнаружен в ходе раскопок и оживлен первый представитель инопланетной расы. Обостряется проблема банков органов. Расцвет черного рынка органов для трансплантации. Введение смертной казни за торговлю органами.

В Солнечную систему прибывает пак – Фсстпок.

Золотой век на Земле.

Увеличивается количество колонизированных планет.

2300

«Вандервекен» («Защитник» т. 2) (2340)

«Воители» (2360)

События:

Полная колонизация Солнечной системы. Война с паками.

Первый контакт с кзинами.

Первая война с кзинами.

2400

«Дар с Земли» (2410)

«Этика безумия» (2425)

События:

Революция на колонизированной планете Лукитзет.

У галактических торговцев приобретен первый гиперпривод.

Окончание первой войны с кзинами.

2500

События:

Последующие войны с кзинами.

Договоры с кукольниками и другими галактическими расами, часть которых входит в состав империи кзинов.

2600

«Нейтронная звезда» (2640)

«Реликт Империи»

«В глубине души»

«Брюхошлеп»

«Калека»

«Грендел»

«На окраине Системы»

«Древнее оружие»

События:

Кукольники разрабатывают гиперпривод «Квантум II».

Выясняются причины взрыва ядра галактики.

Начало исхода кукольников и вызванный этим кризис межзвездной торговли. Первый контакт с грогами.

Рождение Луиса Гридли By.

Начало проведения лотерей на право завести ребенка.

2700

События:

Космическая экспансия.

Объединение.

Широкое использование гиперприводов, постепенно вытесняющих ядерные двигатели.

2800

«Когда наступает прилив» (2830)

«Мир-Кольцо» (2850)

События:

Первый контакт с триноксами.

Первый разведочный полет на Мир-Кольцо. Окончательное исчезновение кукольников.

2900–3000–3100

«Безопасно при любой скорости»

События:

Продолжение галактической экспансии человечества.

Освоенный Космос превращается в Тысячу Миров.

Долгожительство серьезно осложняет жизнь общества.

Введение: моя вселенная – добро пожаловать в нее![1]1
  Introduction: My Universe and Welcome to It! – Перев. с англ. Е. Монаховой.


[Закрыть]

Двенадцать лет назад я начал писать. Одиннадцать лет назад – продавать написанное мною. И одновременно с этим я начал работать над историей будущего – историей Освоенного Космоса.

Временные рамки серии простерлись на тысячу лет вперед, привлекая данные прошлого. Действие большинства рассказов разворачивается либо в Обычном Космосе (колонизированные людьми миры и пространство между ними, шестьдесят световых лет – время Луиса By) или в Освоенном Космосе (гораздо больший пространственный и временной объем – 200 световых лет в направлении галактического севера и 33 000 световых лет к ядру галактики, – исследованный кораблями, построенными людьми, но контролируемый другими расами). Серия включает четыре повести: «Мир Птаввов», «Защитник», «Дар с Земли», «Мир-Кольцо», плюс рассказы, вошедшие в сборник «Нейтронная звезда», плюс книга, которую вы сейчас держите в руках, плюс еще одна, опубликованная в феврале 1976 года под названием «Длинная Рука Джила Хамильтона».

Истории о будущем имеют тенденцию быть хаотичными. Они вырастают на общей базе, из индивидуальных историй с общими допущениями, но каждая история должна – чтобы не обманывать читателей – быть самодостаточной. История будущего, представленная в серии Освоенного Космоса, хаотична, как любая реальная история. Разнообразие стилей, которое нельзя не отметить, обусловлено тем, что мое писательское мастерство развивалось на протяжении одиннадцати лет реального времени.

Рассказы и повести, помещенные здесь, расположены в хронологическом порядке. Я включил между ними вспомогательные записи с намерением объяснить, что происходило между и вокруг отдельных рассказов и повестей, в регионе, маленьком по галактическим масштабам, но громадном по человеческим.

Я размышлял над включением «Самого холодного места» и «Глаза осьминога», объективно оценивая их как не самые совершенные. Более того, первая устарела еще до того, как была опубликована. Но эти два рассказа вплетены в ткань серии, поэтому я их оставил.

Вы можете почувствовать, как меняется Марс на страницах моей книги. И это верное ощущение. «Глаз осьминога» был написан до полета «Маринера». Фотографии кратеров («Маринер-IV») послужили толчком для рассказа «Как умирают на Марсе». А появившаяся позднее статья в «Аналоге» сопровождалась новыми видами планеты, и это способствовало созданию «В безвыходном положении». Если космические зонды продолжат менять наши представления об обликах планет, что остается делать, как не писать новые рассказы? Правда, у меня был большой соблазн переделать некоторые из старых, неудачных рассказов. Но как я мог узнать, где остановиться? Вы бы читали модернизованные истории, а факты все равно продолжали меняться. С моей точки зрения, это не то, что вам надо. Надеюсь, я прав.

Повествование об Освоенном Космосе охватывает пять эпох.

Первая – это эпоха Лукаса Гарнера и Джила «Руки» Гамильтона: 2106–2125. Межпланетная цивилизация ослабила свои связи с Землей, и начинает жить по собственным законам. Изучаются и заселяются другие звездные системы. Проблема банка органов достигла своего апогея в жизни земного общества. Существование нечеловеческих разумов до назойливости ясно, и Человечество должно с этим смириться.

Центр следующей эпохи приходится примерно на 2340 год. В Солнечной системе это период мира и процветания. Существование в колониальных мирах, таких как Плато, более чем изменчиво. На краю Солнечной системы существо, которое было Джеком Бреннаном, ведет одинокую войну. Эпоха мира начинается со скрытого вторжения Бреннана-чудовища («Защитник») и заканчивается контактом с империей Кзинов.

Период, следующий за войнами людей и кзинов, покрывает часть двадцать шестого столетия. Это время беззаботного туризма и межрасовой торговли, в котором человечество не правит и им не правят.

Последний период напоминает предыдущий – мало что изменилось за двести лет, по крайней мере внешне, за исключением двигателей и союза миров, к нему присоединились новые расы. Но есть одна фундаментальная веха – ген Тилы Браун («Мир-Кольцо») активно распространяют среди людей.

Отмеченная выше фундаментальная перемена в человеческой природе делает жизнь не интересной для писателя. Период, следующий за «Миром-Кольцо», может быть и приятен для жизни, но беден событиями. Только одна история выжила из этого периода: «Безопасно при любой скорости». Это что-то вроде рекламы – но подобных ей не будет.

Есть нечто в истории будущего, и Освоенного Космоса в частности, что по-настоящему увлекает читателей. Они разрабатывают подробные карты, хронологические таблицы или программируют свои компьютеры для расчетов близких орбит вокруг точечных масс. Они посылают мне всевозможные карты, динамические анализы Мира-Кольцо и советы по решению проблемы Грог. Спасибо тем, кто хочет подобным образом развлечь меня.

Спасибо и Тиму Кайгеру за его помощь в составлении Библиографии, и Спайку Макфи и Джерри Бойаджайну за их помощь с хронологией. Они оказали мне неоценимую услугу.

Лappu Нивен, Лос-Анджелес, Калифорния, январь 1975

Самое холодное место[2]2
  The Coldest Place © 1964 Galaxy Publishing Corporation. – Перев. с англ. E. Монаховой.


[Закрыть]

«Ну же, вперед, искатель приключений, – сам-то хоть знаешь, зачем ты сюда притащился!» – так я преодолевал желание оставаться ближе к кораблю. Ведь неуклюже-громоздкая груда остывающего металла хранила в себе тепло Земли! Мне так будет не хватать этого тепла здесь, в самом холодном месте Солнечной системы.

– Видишь что-нибудь? – поинтересовался у меня в наушниках голос Эрика.

– Разумеется, нет. Тут слишком жарко – из-за корабля. Помнишь, как они бросились врассыпную от зонда?

– Да. Хочешь, чтобы я тебя за руку держал или уговорами занимался? Ступай!

Я вздохнул и сделал несколько шагов, тяжелый коллектор подпрыгивал у меня за плечами.

Во время приземления вокруг корабля образовался неглубокий кратер из почти мгновенно превратившегося в лед газа, и теперь я карабкался по его скользкому склону. Шипы на ботинках не давали мне упасть.

Наконец подъем закончился, и теперь вокруг вздымались утесы – огромные массы замерзшего газа с гладкими округлыми краями. Они отливали мягкой белизной там, где свет от моего нашлемного прожектора касался их. Все остальное было пугающе-черным, как вечность. Яркие звезды сияли над плавными очертаниями утесов, но этот свет был недосягаем для черной поверхности. Я несколько раз оглядывался, не желая расставаться с привычным силуэтом корабля, но он становился все меньше и темнее, пока не исчез из виду.

Предполагалось, что здесь есть жизнь, но и только. Два года назад зонд «Посланника-6» приземлился где-то поблизости отсюда, и на Землю были переданы кадры с изображением поверхности планеты. Какие-то черные загогулины извивались на снегу, на границе света и тени. Должен сказать, столь четкое изображение получается крайне редко. Естественно, некоторые мудрецы предположили, что это были всего лишь… дефекты съемки!

Мне лучше знать. Это была жизнь. Что-то огромное, ненавидящее свет.

– Эрик, ты здесь?

– А куда ж я денусь? – насмешливо ответил он.

– Послушай, – сказал я, – если я буду следить за каждым словом, которое произношу, то скоро замолчу навсегда.

Все равно я был бестактен. Эрик попал в аварию, очень серьезную. И теперь он никуда не сможет уйти, потому что он – это корабль, или корабль – это Эрик – выберите сами, что вам больше нравится.

– Ладно, проехали, – миролюбиво произнес мой приятель. – Кстати, у тебя большая утечка тепла из скафандра?

– Очень маленькая. – И действительно, замерзший воздух даже не таял под моими подошвами.

– Наверное, для них и этого более чем достаточно… или они, должно быть, боятся света твоего прожектора.

Эрик знал, что я ничего не вижу. Ему было проще, потому что он смотрел через объектив на моем шлеме.

– Ладно. Поднимусь выше, вот на эту гору, и отключу ненадолго свет.

Я повернул голову, чтобы Эрик смог увидеть упомянутый мною холм, и затем запрыгнул на него. Совсем несложное физическое упражнение – можно прыгнуть практически так же высоко, как на Луне, не боясь, что какой-нибудь острый камень повредит скафандр: вокруг был лишь слежавшийся снег.

Достигнув вершины холма, я выключил свет – и мир исчез. Мое воображение снова разыгралось, населяя окружавшую меня темноту чудовищами, которые протягивали ко мне жадные щупальца… Почему-то темнота и этот холод рождают самые отвратительные и страшные образы. Неужели нельзя представить себе более дружелюбных существ?

Я надавил кнопку на своем шлеме, и во рту оказался черенок трубки. Потрясающие теперь делают скафандры! Обновитель воздуха сдувал с моего подбородка выдохнутый воздух и дым. Я курил и ждал, дрожа от осознания холода, пока наконец не понял, что потею. Скафандр был, пожалуй, даже слишком хорошо изолирован.

Над горизонтом взошла наша секция с ионной тягой – блестящая звезда, которая катилась по небу слишком быстро и исчезла, войдя в тень планеты. Шло время; запас табака в трубке выгорел.

– Попробуй свет, – сказал Эрик.

Я включил прожектор – и вокруг мгновенно возникла волшебная зимняя страна. Медленно поворачиваясь кругом, я пристально вглядывался в сказочно-белый, оживший под лучом света пейзаж… и увидел!

Даже на таком близком расстоянии это походило на тень. А еще – на плоскую, чудовищно большую амебу… или на лужицу нефти. Оно текло вверх по склону, пытаясь сбежать от резкого света прожектора.

– Коллектор! – скомандовал Эрик.

Я поднял коллектор над головой и нацелил его, как телескоп, на убегающую загадку, чтобы Эрик мог найти ее объективом. Коллектор прыгнул вверх и в сторону, плюнув огнем в оба конца. Теперь его контролировал Эрик.

Через секунду-другую я спросил:

– Мне возвращаться?

– Конечно же, нет! Оставайся там, где стоишь. Я же не могу принести коллектор на корабль. Тебе придется подождать и забрать его с собой.

Лужица-тень скользнула через край холма. Пламя, вырывавшееся из дюз коллектора, преследовало ее, взлетая все выше. Коллектор, уменьшаясь в размерах, скрылся за гребнем. Через секунду я услышал бормотанье Эрика:

– …Готово!

Яркое пламя снова появилось, его скорость стремительно росла. Изгибаясь, оно направлялось ко мне, и когда коллектор опустился передо мной на две горизонтальные дюзы, я поднял его за «хвост» и понес на корабль.

– Да ты не беспокойся, – по голосу приятеля чувствовалось, что он доволен. – Я только отделю ложечкой кусочек от его бока, если можно так выразиться.

Осторожно неся в руке коллектор, я поднялся по посадочной опоре к воздушному шлюзу. Эрик совсем недолго изображал дотошного привратника. Наконец-то можно стянуть с себя заиндевелый скафандр в благословенном искусственном свете бортового дня!

– Неси в лабораторию и не вздумай трогать его!

Все-таки Эрик иногда сильно действует на нервы.

– У меня мозги есть, – прорычал я. – Пусть даже ты их и не видишь.

Наступила звенящая тишина, пока мы оба пытались придумать извинения. Эрика осенило первым.

– Прости.

– И ты меня.

Едва я оказался в лаборатории, как Эрик принялся руководить:

– Клади контейнер вот сюда. Нет, не закрывай. Поворачивай, пока вот эти линии не совпадут с линиями на коллекторе. Хорошо. Подвинь чуть-чуть. А теперь затвори дверь… Дальше я сам. Иди выпей кофе.

– Лучше проверю твое оборудование.

– Идет. Смажь мои протезы.

– «Протезы»? Здорово. Жаль, что не я сам это придумал.

Я нажал на кнопку «Кофе», чтобы он уже был готов к моему приходу, и открыл дверь в передней стенке кабины. Эрик очень похож на электрическую сеть, за исключением его мозга – серой массы в сосуде в верхней части отсека. Во всех направлениях от позвоночника, также помещенного в сложной формы сосуд из стекла и мягкой пластмассы, нервы Эрика протянулись повсюду и управляют кораблем. Что касается приборов, с помощью которых можно управлять моим приятелем, – правда, к этому делу он относится очень болезненно, – то они размещены по бокам сосуда. Насос ритмически качает кровь, семьдесят ударов в минуту…

– Как я выгляжу? – поинтересовался Эрик.

– Превосходно. Напрашиваешься на комплимент?

– Придурок! Я еще жив?

– Приборы считают, что да. Но я лучше немного понижу температуру твоей жидкости. – С тех пор как мы приземлились, я держал температуру достаточно высокой. – Все остальное в норме… кстати, пищи в резервуаре маловато.

– Ничего, до конца экспедиции я протяну.

– Эрик! Кофе готов.

Единственная вещь, которая меня всегда беспокоила, это его «потроха». Они слишком сложные, поэтому их Очень просто повредить. А если, он умрет, участь приятеля придется разделить и мне, потому что Эрик – это корабль. Если же в ящик сыграю я – Эрику грозит смерть из-за потери рассудка: он не сможет спать, если некому будет проверять его «протезы».

Я почти допил кофе, когда услышал:

– Эй!

– Что случилось? – Я был готов бежать в любом направлении.

– Это всего лишь гелий!

В голосе Эрика явно чувствовалось удивление и возмущение.

– Я его расшифровал, Хоуи. Это гелий-два. Вот каковы наши монстры. Чушь собачья!

Гелий-два – супержидкость, текущая в гору. Дважды чушь!

– Эрик, проверь на примеси.

– На что?

– На примеси. Мое тело – окись водорода плюс куча всяких примесей. Если имеются примеси достаточно сложного состава, то это организм.

– Разумеется, тут уйма других веществ, – ответил Эрик, – но я не могу их проанализировать достаточно точно. Ладно, придется везти эту гадость на Землю, пока наши холодильники смогут хранить ее замороженной.

– Стартуем сейчас?

– Думаю, да. Можно воспользоваться другим образцом, но с таким же успехом ждать здесь, пока испортится этот.

– Ладно, тогда я пристегиваюсь. Эрик!

– Что?

– Отправление через пятнадцать минут – ждем ионно-двигательную секцию. Можешь готовиться.

И все же я не мог не поделиться своими мыслями с приятелем.

– Эрик, надеюсь, что он все-таки не живой. По мне, гелий-два должен вести себя так, как полагается гелию-два – и не более того.

– Почему? Не хочешь стать знаменитым?

– Отчего бы нет? Но меня, скажу честно, пугает сама мысль о том, что здесь есть жизнь. Она слишком чужеродна, слишком холодна. Эта тень, амеба… словом, кто угодно – кочует, перебирается на ночную сторону перед появлением предрассветного полумесяца… Хотя ты прав, тут не может быть холоднее, чем где-либо между звезд.

– К счастью, у меня недостаточно воображения, по сравнению с тобой.

Через пятнадцать минут мы стартовали. Под нами была кромешная темнота, и только Эрик, подключенный к радару, мог видеть, как ледяной купол становится все меньше, пока от него не осталась только большая многослойная ледяная шапка, которая покрывала самое холодное место в Солнечной системе.

Штиль в аду[3]3
  Becalmed In Hell © 1965 Mercury Press. – Перев. с англ. Е. Монаховой.


[Закрыть]

Хотя в кабине было освежающе прохладно, как в каком-нибудь офисе в разгар лета, я всей шкурой ощущал страшный жар, царивший за пределами корабля. Этого жара с лихвой хватило бы, чтобы мгновенно превратить свинец в булькающую жидкость.

– Смотри-ка, вон опять рыба плывет, – заметил я, уставившись на маленький иллюминатор, словно оклеенный снаружи черной бумагой – такая за ним была темнота.

– Какая на этот раз? – заинтересованно отозвался Эрик. – Жареная или копченая?

– Трудно сказать, она проплыла слишком быстро. Может, камбала, может, лосось, но, скорее всего, ставрида. Да, думаю, ставрида… Запеченная под томатным соусом. Представляешь?

– Послушай, тебе обязательно нужно то и дело упражнять свою фантазию?

– Обязательно. Единственный способ не свихнуться, бултыхаясь день за днем в этом… этом… Пюре? Смоге? Кипящем сиропе?

– Испепеляющем черном штиле.

– Точно! Эрик, я и не знал, что ты поэт! Как тебе удалось завернуть такую меткую фразу?

– Услышал ее давным-давно, когда пришло сообщение от зонда «Маринер-II». Я был тогда мальчишкой и глотал известия из космоса так же жадно, как фруктовое мороженое. Кое-что могу процитировать хоть сейчас: «Бесконечный испепеляющий черный штиль, раскаленный, как печь для обжига, – его никогда не нарушит дуновение даже легкого ветерка»…

Я вздрогнул.

– Интересно, какая сейчас снаружи температура?

– Лучше тебе не знать, мистер Почемучка. С твоим богатым воображением…

– Ничего, я постараюсь держать себя в руках, док.

– Шестьсот двадцать градусов.

– Шестьсот два… Док, беру свое обещание назад!

Я всегда обожал горячих красоток, но Венера, любимица стародавних писателей-фантастов, была для меня чересчур горяча! Наш корабль висел над ней на высоте двадцати миль, завязнув в раскаленном воздухе, как муха в кленовом сиропе. Бак с водородным топливом, теперь почти пустой, должен удерживать нас в подвешенном состоянии до тех пор, пока давление внутри него будет уравновешивать внешнее. Эрику полагалось регулировать давление в баке, управляя температурой газообразного водорода; к тому же через каждые десять минут мы брали пробы воздуха и регистрировали его температуру. Данные время от времени менялись, но пока не принесли ничего сенсационного.

Похоже, наш рейс подтвердит с десяток официальных версий о Венере как самой горячей планете в Солнечной системе, но славы нам не принесет.

– Температура только что поднялась до шестисот тридцати, – злорадно возвестил Эрик. – Ты уже пришел в себя?

– Кажется, да.

– Отлично, тогда пристегнись – и отчалим. Позволь поздравить тебя с успешным завершением работы.

– Взаимно. Это были незабываемые дни, наполненные приключениями и героическими свершениями. Будет о чем рассказать лет через пятьдесят внукам! – Я вздохнул, потянулся и начал распутывать паутину ремней над своим креслом.

– Не знаю, как там насчет героических свершений, Крис, но свою программу мы добросовестно выполнили. Может, в другом рейсе по части острых ощущений повезет больше. Что до внуков, если ты когда-нибудь их заведешь, с твоим воображением у тебя не будет недостатка в байках о космических приключениях… Пристегнулся?

– Ага.

Я чувствовал себя виноватым. Мы с Эриком могли болтать о чем угодно, но двух тем: женщины и дети – по молчаливому обоюдному согласию избегали. Тяжело обсуждать то, чего ты навеки лишен. Но сейчас мои мозги чересчур были заняты дьявольской жарой, царящей снаружи, и я невольно брякнул лишнее.

Впрочем, чувствовалось, что Эрику самому не хочется отсюда уходить. Пусть у него никогда не будет внуков, которых он мог бы развлекать байками о космических приключениях, но мы потратили четыре месяца, добираясь до Венеры, потом неделю вращались вокруг нее, а последние два дня запекались в верхних слоях ее атмосферы – и что имеем в итоге? Набор стандартных данных из учебника астрофизики!

– Ладно, старина, поехали, – проворчал я. – Мы и вправду сделали, что могли!

Но он почему-то медлил.

– Эрик, ну? В чем дело?

– Лучше тебе этого не знать.

Он не шутил. Голос его звучал не по-человечески размеренно и монотонно – значит, Эрик не прилагал никакого усилия, чтобы придать интонацию звукам из своего голосового аппарата. Я никогда еще не слышал, чтобы мой напарник так говорил!

– Выкладывай, в чем дело! – потребовал я. – Даже самое худшее.

– Ладно. Я совсем не чувствую турбореактивных двигателей. Мне как будто сделали анестезию позвоночного столба.

Словно большой снежный ком ухнул мне в желудок!

– Проверь, не сможешь ли ты послать двигательные импульсы как-нибудь по-другому, – я старался говорить предельно спокойно, и оттого мой голос прозвучал так же механически-безжизненно, как голос Эрика. – Испытай двигатели наугад!

– Но я же их не…

– Знаю, что ты их не чувствуешь, но ты же помнишь, как ими управлять! Вот и попробуй это сделать!

– Хорошо.

Несколько секунд он молчал, потом заговорил снова:

– Ничего не выходит, Крис. Я пробовал два раза, но ни хрена не получилось!

«Ни хрена» – это было уже лучше. Хотя Эрик все еще говорил пугающе ровно, в его формулировки уже просочились эмоции. Слава Богу, он начал приходить в себя!

Зато мне становилось все паршивее. Съежившись в кресле, я пытался собраться с мыслями, но все мои мысли разбежались, как испуганные овцы. А пастух из меня никудышный.

– Что ж, рад был познакомиться с тобой, Эрик, – в конце концов со вздохом произнес я. – У нас был прекрасный экипаж, ты оказался прекрасным товарищем…

– Оставь свои нежности на потом! Лучше проверь меня… Давай-давай, пошевеливайся!

Я никак не прокомментировал это бесцеремонное требование, потому что голос моего приятеля наконец-то стал прежним. Покорно оставив кресло, я направился по мягко покачивавшемуся полу к дверке в передней стене кабины.

За этой квадратной дверкой четырех футов в поперечнике находился Эрик. Его центральная нервная система, с головным мозгом наверху и спинным, свернутым для компактности в спираль, была помещена в прозрачный контейнер из особого пластика. Сотни проволочек вели изо всех отсеков корабля к его нервам, разбегавшимся от центральной нервной спирали и жировой защитной мембраны.

В космосе нет места калекам. Примите это к сведению и не вздумайте назвать так Эрика – мы оба этого не любим. Нет, мой приятель вовсе не никчемный инвалид, а идеальный космонавт – куда более идеальный, чем, скажем, ваш покорный слуга. Его система жизнеобеспечения весит вдвое меньше моей, к тому же занимает в двенадцать раз меньше места. Зато остальные его «протезы» составляют большую часть корабля. Например, турбодвигатели подсоединяются к той паре нервных стволов, что когда-то управляли движением его ног, и десятки тонких нервов в этих стволах ощущают и регулируют топливное питание, температуру двигателей, дифференциальное ускорение, ширину всасывающего отверстия, ритм вспышек… То есть, ощущали и регулировали раньше, пока что-то там не разладилось.

И все же я не смог найти повреждение в нервных связях, хотя и проверил их четырьмя разными способами.

– Проверь остальные, – попросил Эрик.

Деваться было некуда, и я провернул эту дьявольскую работенку, угробив на нее два с лишним часа. Абсолютно все нервные связи оказались целыми. Насос усердно работал, жидкость, заменяющая моему приятелю кровь, была достаточно обогащена, значит, турбонервы никак не могли «заснуть» от недостатка питания или кислорода. Цепляясь за последнюю надежду, мы с Эриком проанализировали его «кровь», и заключение нашей экспертизы было самым ужасным. С Эриком все было в полном порядке… Во всяком случае, с той его частью, которая находилась внутри кабины.

– Прими мои поздравления, старина! – слегка дрожащим голосом проговорил я. – Ты здоровей меня.

– Согласен, коллега. А что это у вас с голосом? Чем-то обеспокоены, мистер Почемучка?

– Слегка. Боюсь, мне придется выйти наружу.

– Тогда ты должен прыгать от радости, Крис. Вот оно – героическое свершение, о котором столько мечталось!

– Всегда подозревал, что в глубине души ты меня ненавидишь! Успокойся! Я ищу скафандр.

Скафандр отыскался в шкафчике с аварийными инструментами, а мог бы лежать в еще более дальнем закутке, потому что его вовсе не предполагалось использовать. Наши «ангелы-хранители» из НАСА не разрешали посадку, пока не будут досконально исследованы дальние подступы к планете. Еще хорошо, что кто-то настоял, чтобы подобная амуниция все-таки входила в нашу экипировку.

Я однажды видел, как эту громоздкую штуковину испытывали в боксе с высоким давлением и температурой – и знал, что сочленения металлопластового скафандра теряют подвижность через пять часов, обретая ее вновь после остывания материала. Предполагалось, что больше пяти часов человек все равно не выдержит в той плавильной печи, которая называлась венерианской атмосферой.

– Эрик, как ты? – с идиотской надеждой окликнул я. – По-прежнему не чувствуешь двигателей?

– Абсолютно. Говорю тебе, это похоже на местную анестезию.

– Что ж, в этом есть и плюсы – по крайней мере, не испытываешь боли, верно? Сейчас мы на высоте двадцати миль… Надеюсь, мне не придется исполнять на корпусе акробатические трюки в этих средневековых доспехах?

– Конечно, нет! Даже не думай об этом! Ничего не поделаешь – придется спуститься.

– Я боялся, что ты это скажешь.

Предполагалось, что когда настанет время отлета, Эрик подогреет водород в нашем топливном баке, увеличив таким образом давление, а потом откроет клапан, выпустит излишек газа – и корабль, зависший на расстоянии двадцати километров над поверхностью планеты, начнет подниматься. Конечно, моему напарнику пришлось бы очень внимательно следить за давлением в баке, чтобы туда не ворвался венерианский воздух – иначе корабль рухнет на Венеру. Такого трагического финала нельзя было допустить. Пусть мы не сделали в этом рейсе никаких сенсационных открытий, потеря Эрика Донована и Кристиана Ламберта стала бы невосполнимой для всего мыслящего человечества.

Эрик снова подал голос на полпути к поверхности Венеры:

– Знаешь, Крис, тут есть одна загвоздка…

– Всего одна? Ты меня радуешь.

– Понимаешь, наш корабль рассчитан на давление на высоте двадцати миль. Но там, внизу, оно будет в шесть раз выше…

– Да, теперь мы точно привезем на Землю сенсационный материал. Чур, Нобелевку – пополам!

– Договорились.

Дальше мы опускались в молчании; температура снаружи быстро росла, еще быстрее поднималось давление. Время от времени я проводил замеры – главным образом для того, чтобы отвлечься от мыслей о том, когда же наконец треснут иллюминаторы.

Эрик опять заговорил:

– Бак в порядке, и корабль, по-моему, тоже. Интересно, выдержит ли кабина?

– Меня самого это интересует.

– Осталась всего половина пути.

В пятистах милях над нашими головами, недостижимый, словно Луна, висел атомный ионный двигатель, призванный доставить нас домой. Но на одной химической ракете нам до него не добраться. Ракета предназначалась для использования после того, как воздух станет слишком разреженным для турбин.

– Осталось четыре мили, – возвестил Эрик. – Я снова открою клапан…

И почти сразу:

– Вижу землю!

Я пока ничего не видел, и мой напарник предупредил:

– Не надрывайся. Я-то пользуюсь инфракрасным, и то не могу разглядеть деталей. Лучше считай своих рыб…

– Не будь эгоистом, скажи, что там! – потребовал я. – Нет ли внизу испаряющих миазмы болот с жуткими кровожадными чудовищами и растениями-людоедами?

– Должен тебя огорчить, но это похоже на грязную лужу. Пристегнись!

Я так и сделал и вскоре почувствовал толчок. Корабль содрогнулся, ударился о землю… Еще раз, и еще! Мои зубы стучали, ремни впивались в тело, и мне уже не хотелось ни сенсаций, ни приключений, ни славы первого человека, ступившего на поверхность Венеры… Я жаждал лишь одного – выбраться из этой дьявольской свистопляски живым и по возможности невредимым!

– Черт, – пробормотал Эрик.

Сверху донеслось леденящее душу шипение… А затем наступили блаженные тишина и покой. Я осторожно открыл зажмуренные глаза и с удивлением убедился, что на иллюминаторе нет ни единой трещины.

За ним кипела какая-то непонятная муть, словно мы сели на дно озера, подняв тучи ила.

– Поздравляю с первой в истории космонавтики посадкой на поверхность Венеры! – произнес я и, отстегнув ремни, выбрался из кресла.

– Спасибо, – озабоченно отозвался Эрик. – Теперь стоит подумать, как вернуться.

– Ладно, ты пока думай, а я пойду – делать первые исторические шаги по Планете Любви!

– Удачи, дружище, – рассеянно напутствовал он.

Эрик явно уже успел погрузиться в размышления над проблемой возвращения. Этот парень иногда просто бесит меня своим рационализмом! Первая посадка на Венеру – а ему хоть бы хны!

В обиженном молчании я влез в скафандр, и, когда уже подковылял к шлюзу, мой напарник негромко проговорил:

– Смотри, не оставайся снаружи слишком долго!

Я помахал рукой в сторону его кабинки и неуклюже ввалился в шлюз.

И как эти бедняги, средневековые рыцари, умудрялись передвигаться в шестидесятикилограммовых доспехах? Впрочем, на старушке Земле, где несколько веков царила мода на всякие там латы и доспехи, никогда не бывало слишком жарко. А здесь наружная температура приближалась к семистам тридцати, и я уже заранее обливался потом.

Дверь открылась; охлаждающий узел моего скафандра издал жалобный писк. Включив головной фонарь, пробуравивший светлый тоннель в мутном мраке, я шагнул на правое крыло.