Текст книги "Легенды Освоенного Космоса. Мир-Кольцо"

Автор книги: Ларри Нивен

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 40 страниц) [доступный отрывок для чтения: 15 страниц]

Прямо под ним виднелся прозрачный гермошлем Альфа. Голова внутри его раскачивалась то вперед, то назад, перекрывая световой треугольник, образованный фарами.

Картер высоко поднял гаечный ключ и со всей своей силой опустил его вниз.

Пластик гермошлема покрылся звездами трещин. Альф, в изумлении широко открыв рот и глаза, запрокинул голову вверх, и тут же изумление сменилось отчаянием и ужасом. Картер еще раз обрушил на него всю силу своего удара.

На шлеме появились новые трещины, они становились все длиннее. Альф поморщился, задрожал всем телом и наконец поднял излучатель. На какое-то мгновение мышцы Картера свело судорогой, когда он снова увидел перекошенный рот Альфа. Затем ударил еще раз, понимая, что именно этот удар станет последним.

Гаечный ключ свободно прошел через разбитый пластик гермошлема и врезался в череп. Картер на мгновение замер, стоя на коленях на кислородных баллонах и глядя на дело рук своих. Затем приподнял мертвое тело Альфа за плечи, перебросил его через ограждение кабины и влез в нее, чтобы остановить машину.

Ему понадобилось совсем немного времени, чтобы отыскать свой собственный погребенный в песок марсоход. Гораздо больше времени ушло на то, чтобы откопать его. Но времени теперь было хоть отбавляй. Если он пересечет гряду в двенадцать тридцать, то еще сможет достичь базы, используя последние запасы воздуха.

К особым ухищрениям прибегать не придется. Ведь Картер прибудет примерно за час до рассвета, а жители поселка перестанут ожидать их примерно к полудню завтрашнего дня.

Позже он сумеет отремонтировать и снова наполнить воздухом купол. Через месяц на Земле узнают о случившемся: метеорит угодил в купол, но в это время Джека Картера в поселке не было. Его заберут домой, и остаток своей жизни он проведет, пытаясь заглушить воспоминания.

Он знал, какие из его баллонов были пустыми. У каждого жителя поселка – соответственно, и у него тоже – имелся свой способ расположения баллонов в кассете. Схемы расположения баллонов в кассете Альфа он не знал, значит, придется проверять наличие кислорода в каждом по отдельности. Некоторые Альф уже выбросил сам, очевидно, в расчете, что их место займут баллоны Картера. Один за другим Картер поворачивал вентили каждого баллона. Если раздавалось шипение, он перекладывал этот баллон в свою кассету. Если нет – то переходил к следующему.

Шипение обнаружилось только у одного баллона. Итак, пять полных. Ему никак не осуществить тридцатичасовое путешествие, располагая всего пятью баллонами.

Альф где-то припрятал три кислородных баллона, там, где он мог без особого труда отыскать их. Сделал он это на всякий случай – если с ним произойдет что-нибудь непредвиденное и его машина достанется Картеру. Чтобы даже в этом случае Картер не смог вернуться живым.

Баллоны наверняка были где-то поблизости, но Картер располагал всего лишь двумя часами на то, чтобы их отыскать. Скорее всего – он сразу это понял – они должны находиться по ту сторону гряды, ведь на этой стороне Альф нигде не останавливался.

Но он мог оставить их где-нибудь на склоне во время своих попыток достичь вершины…

В каком-то неожиданно охватившем его приступе бешеной спешки Картер запрыгнул в кабину своего марсохода и поднял его вверх. Фары прекрасно освещали путь к вершине и дальше.

Первые лучи солнца застали Ли Казенса и Руфуса Дулитла, когда они уже были снаружи купола. Они копали могилу, Казенс сохранял при этом стоическое молчание. Со смешанным чувством жалости, а также отвращения выдерживал он напряженный поток слов, срывавшихся с языка Руфуса:

– …первый человек, которого предстоит похоронить на другой планете. Неужели вы считаете, что Лью пришлось бы по душе такое? Нет, ни в коем случае. Он бы сказал, что не стоило умирать ради этого. Он ведь так хотел домой. И, скорее всего, возвращался бы на борту следующего корабля…

Сухой песок скользил с лопаты, как тягучая жидкость.

– Я попытался было втолковать Старшему, что Лью по душе было бы погребение в колодце. Но он даже не захотел меня слушать. Он сказал, что марсиане, возможно, совсем не… Эй!

Казенс мгновенно бросил взгляд вверх и сразу же уловил какое-то движение – перемещавшееся по стене кратера пятнышко. Марсианин! Это была самая первая его мысль. Что еще могло передвигаться за пределами купола? Однако спустя несколько секунд он явственно различил марсоход. Для Ли Казенса это было равнозначно восставшему из могилы покойнику. Машина двигалась, словно слепое животное, натыкаясь то и дело на вертикально торчавшие глыбы оплавленного стекла. Затем марсоход поднял огромные клубы мельчайшего песка на дне кратера – все это время Казенс стоял как вкопанный, не в силах пошевелиться, и только краешком глаза заметил, как мелькнула брошенная лопата Дулитла, а сам Дулитл опрометью бросился к поселку.

Марсоход проделал широкую борозду в песке, а затем стал выбираться из кратера. Только тогда Казенсу удалось превозмочь охвативший его паралич, и он двинулся к поселку.

Призрак ехал неторопливо, на скорости вдвое меньшей максимальной. Казенс нагнал его примерно в двух милях от кольца, окаймлявшего кратер. В кабине он увидел Картера, который мертвой хваткой продолжал держаться обеими руками за свой гермошлем.

– Он, должно быть, направил машину по радиомаяку поселка, – докладывал Казенс, – когда почувствовал, что у него кончается воздух.

Наконец удалось поднять первую полную песка лопату из второй могилы, и он добавил:

– Да простим ему его прегрешения. Он сделал все, что мог. Он вернул нам марсоход.

Сразу же после восхода солнца холмик обошло какое-то небольшое двуногое существо. Оно направилось прямо к распростертому телу Альфа Хэрнесса, подойдя к нему, осторожно приподняло его своими хрупкими руками и поволокло труп по песку, напоминая при этом муравья, буксирующего тяжеленный хлебный мякиш. За те двадцать минут, что понадобились этому существу для того, чтобы достичь марсохода Альфа, оно ни разу не остановилось передохнуть.

Опустив свою добычу, марсианин взобрался на груду пустых кислородных баллонов и заглянул в кассету, затем бросил взгляд вниз, на тело Альфа. Но у такого маленького, слабого существа, разумеется, не было ни малейшей возможности поднять высоко столь тяжелый груз.

Марсианин, казалось, что-то вспомнил. Он слез с кислородных баллонов и нырнул под шасси. Через несколько минут он выбрался оттуда, волоча за собою длинный кусок нейлонового каната. Оба его конца он привязал к лодыжкам трупа Альфа, после чего набросил петлю на буксировочный крюк машины.

Какое-то время марсианин стоял неподвижно над расколотым гермошлемом Альфа, видимо, соображая, куда бы его приспособить. Если волочить тело, голова внутри шлема совсем разобьется, однако в качестве образца голова Альфа, пожалуй, все равно была совершенно непригодна. Где бы двуокись азота ни соприкасалась с чем-нибудь влажным, там тотчас же вспенивалась образующаяся при этом азотная кислота. Но оставшаяся часть тела к тому времени, была уже высохшей и жесткой.

Марсианин забрался в кабину. Какое-то время он изучал пульт, и вскоре машина плавно покатилась по песку. Пройдя футов двадцать, она, судорожно дернувшись, остановилась. Марсианин выбрался из машины и, став на колени перед тремя кислородными баллонами, которые были привязаны к шасси нейлоновым канатом, оставшейся частью которого он воспользовался ранее, по очереди пооткрывал запорные вентили баллонов.

Через несколько минут марсоход снова тронулся к югу.

Человек-мозаика[7]7
  The Jigsaw Man © 1967 Harlan Ellison. – Перев. с англ. Е. Монаховой.


[Закрыть]

В 1900 году нашей эры Карл Ландштейнер разделил человеческую кровь по совместимости На четыре группы: А, В, АВ и 0, и с тех пор переливание крови внушало более-менее твердую надежду, что эта процедура не убьет пациента.

Когда в конце двадцатого века достижения медицины сделали реальной трансплантацию органов одного человека другому, движение за отмену смертной казни было обречено.

ВХ83УОАН7 – таков был номер его визофона, его водительских прав, его страховки, а также вербовочной и медицинской карточек. Впрочем, все это уже не имело значения – кроме, разумеется, медицинской карточки. Уоррену Льюису Ноулзу вскоре предстояло умереть.

До суда оставались еще целые сутки, но он не сомневался, что вердикт провозгласит: «Виновен». Обвинение располагало железными доказательствами, и завтра Льюиса приговорят к смерти. Его адвокат Брокстон, конечно, подаст апелляцию, которая, само собой, будет отклонена.

Лью вцепился в прутья решетки и в четвертый раз за сегодняшний день попытался отодрать хотя бы прикрывающий их силиконовый пластик. Попытка удалась ему не больше, чем предыдущие три, и он разрядил свой ужас и гнев в пронзительном вопле:

– Это нечестно!!

Подросток в камере слева – такой же решетчатой клетке – не шевельнулся. Последнее время парнишка, как правило, неподвижно сидел на краю койки; прямые черные волосы падали ему на глаза, длинные волосатые руки бессильно свисали между коленей. Зато старик в камере справа отреагировал на вопль Лью злобным смешком:

– Что, скажешь, тебя подставили, малыш?

– Н-нет. Я…

– Тогда чем же ты недоволен?

– Я не хочу умирать!

– Само собой, никто этого не хочет. Что ты натворил?

Лью ответил, и старик кивнул с насмешливой улыбкой.

– Глупость – она всегда каралась по высшей мере! И ты еще смеешь рыпаться? Запомни: органы глупцов имеют ту же ценность, что и органы настоящих преступников, так что помилование тебе не светит. Видишь того мальчишку? Тебе известно, кто он такой?

– Почем мне знать? – буркнул Лью. – Он не очень-то разговорчив!

– Он – органлеггер.

Ноулз почувствовал, что лицо его заледенело от ужаса, словно по щекам прошлись заснеженной рукавицей. Он заставил себя бросить взгляд на соседнюю клетку – и тут же отвел глаза. Подняв голову, парень глядел на него, и Лью почудилось в его глазах брезгливое выражение мясника, осматривающего говяжью тушу не первой свежести.

Ноулз вплотную придвинулся к прутьям, отделяющим его камеру от камеры старика.

– Сколько человек он убил?

– Ни одного.

– ?!!

– Он – «ловец». Находил в безлюдном месте голодранца и после усыпления доставлял к главарю шайки. Если бы Берни приволок шефу мертвого клиента, док содрал бы шкуру с него самого.

Лью громко сглотнул.

– И… Сколько таких было?

– Трое. На четвертом попался. Он не очень-то смышленый малый, этот Берни.

– А ты здесь за что?

Старик не ответил, погрузившись в созерцание своих костлявых коленей. Лью отвернулся и рухнул на койку.

Было девятнадцать часов, четверг.

В банду, кроме Берни, входило еще трое ловцов. Один из них шагнул через край скоростной пешеходной дорожки, как только почувствовал, что парализующая пуля вошла в его руку. Берни, самому младшему, еще только предстояли суд, приговор и казнь. Третьего в этот момент уже везли на каталке в госпиталь, находившийся рядом с судебным присутствием.

Официально он пока считался живым. Смертный приговор вынесен, апелляция отклонена, приговоренному дан наркоз, – но он оставался живым и тогда, когда его везли в операционную, и тогда, когда интерны ввели ему в рот загубник, и даже тогда, когда его погрузили в охлаждающую жидкость. Как только температура тела достаточно понизилась, ему впрыснули в вены еще одно вещество, предельно замедлившее удары сердца.

Наконец сердце остановилось. Но оно еще могло забиться вновь. Предполагалось (во всяком случае, теоретически), что на этой стадии казни приговор еще можно было отменить.

Но вот температура тела достигла определенной точки, и лента конвейера, на которой оно лежало, двинулась с места. Здесь врача заменял длинный ряд механизмов. Первая машина сделала несколько надрезов на грудной клетке; киберхирург искусно выполнил кардэктомию…. Теперь органлеггер официально причислялся к мертвым, и извлечение из него запчастей продолжалось быстро и слаженно под наблюдением тюремного врача. В первую очередь отправилось на склад сердце; за ним – кожа, затем и все прочие части тела преступника заняли свои места в госпитальном банке органов. Любую из этих частей можно будет упаковать в транспортировочный сосуд и переправить в любую точку света меньше чем за час; таким образом, органлеггер спасет больше жизней, чем отнял.

Лью напрасно пытался сосредоточиться на мелькании мультяшных фигурок на экране телевизора. Ожидание того, что с ним должно случиться меньше, чем через два дня, лишало его сил и воли к жизни; он с трудом сдерживался, чтобы не забиться в истерике.

Его разберут на части кусок за куском! О боже! Нет, он никогда не видел банков-хранилищ органов, но его дядя был хозяином бойни…

Охранник в конце зала читал газету и с аппетитом жевал бутерброд с колбасой.

– Эй! – надрывно выкрикнул Ноулз.

Парень-ловец даже не поднял головы; охранник быстро взглянул на крикуна и вернулся к своему занятию. Лью почувствовал, что его вот-вот стошнит. Страх бился у него в животе, выворачивал внутренности, стискивал горло.

Старик с любопытством глядел на него.

– Как вы можете это выносить? – сдавленно спросил Лью.

– Что именно?

– Разве вы не знаете, что с вами… С нами должны сделать?!

– Потише, малыш. С тобой – может быть, но не со мной. Меня-то им никогда не разделать, словно свинью!

Ноулз и сам не помнил, как оказался у решетки.

– Почему?

Словно передразнивая его дрожащий шепот, старик тоже понизил голос.

– Потому что в моей бедренной кости спрятана бомба. И я собираюсь себя взорвать. А то, что им удастся отскоблить от потолка, вряд ли можно будет использовать для пересадки.

Надежда Ноулза испарилась, как дым. Старик просто спятил! И неудивительно – Лью чувствовал, что сам балансирует на грани безумия.

– Не болтайте ерунды, – устало проговорил он. – Откуда у вас в ноге бомба?

– Я извлек кость, просверлил в ней дыру, поместил туда бомбу и поставил кость на место. Кстати, парень, если тебе не хочется превратиться в замороженное рагу, можешь ко мне присоединиться.

– То есть?

–. Прижмись к решетке – этой штуки хватит, чтобы разнести на куски нас обоих.

Старик говорил так серьезно, что Лью невольно отшатнулся:

– Нет, спасибо! И, знаете ли… Мне сейчас не до шуток.

– Я вовсе не шучу. Кстати, ты спрашивал, за что я здесь? – Старик пригнулся к решетке; в его темных глазах запрыгали дьявольские огоньки. – Так вот – я тоже был в той шайке органлеггеров, в которой состоял Берни. Я – доктор. Сопляк Берни доставлял свою добычу прямиком на мой стол, понял? Джек Потрошитель – жалкий дилетант по сравнению со мной, так что вставить себе в ногу бомбу для меня пара пустяков!

Лью в два прыжка оказался у противоположной решетки.

Органлеггеры! Он находится в окружении профессиональных убийц!

– Я знаю, что это такое, – услышал он бормотание старика. – Со мной им этого не сделать, никогда! Малыш! Эй, малыш! Раз ты уверен, что не хочешь чистой смерти, самое время тебе нырнуть за койку…

Койкой служил пружинный матрас, установленный на бетонном блоке. Лью свернулся за ним в положении зародыша, прикрыв затылок руками. Сейчас он уже не был уверен, что старик – спятивший враль….

Однако время шло, а ничего не происходило. Ноулз приоткрыл глаза, потом отважился выглянуть из-за койки.

Парень-ловец смотрел на него с кривой ухмылкой. Охранник стоял теперь перед решеткой и тоже заинтересованно наблюдал за Ноулзом: еще бы, зрелище наверняка было презабавное! Лью почувствовал, как багровеет.

Старик здорово посмеялся над ним. Ладно, представление окончено, пора срывать аплодисменты! Лью сделал движение, чтобы встать…

И тут словно долбанул чудовищный молоток.

…Охранник лежал на том, что осталось от прутьев камеры по ту сторону коридора. Берни выбирался из-за своей койки, тряся головой, как паралитик. Кто-то стонал, на пол оседала цементная пыль. Лью поднялся, хотя это удалось ему не сразу.

В соседней камере не осталось ни малейших следов старика… Не считая красных пятен повсюду и огромной дыры в стене.

Лью бросился к покрытым силиконом прутьям, отделяющим его камеру от камеры старика, и попытался пролезть между ними. Должно быть, взрыв здорово тряхнул его мозги – раз он решился на эту отчаянную попытку – и заодно порядком расшатал решетку, потому что попытка удалась!

Ноулз протиснулся в разгромленную камеру и вдруг почувствовал нарастающую сонливость: автоматически включились ультразвуковые станнеры, предотвращавшие возможность побега. Но страх и желание жить победили сон.

Лью просунул голову в дыру в стене и посмотрел вниз.

Далеко. Достаточно далеко, чтобы вызвать дикое головокружение.

Здание окружного суда в Топеке занимало восемнадцать этажей, и камера Лью находилась под самой крышей. Взгляд Ноулза скользнул вниз, вдоль гладкой бетонной поверхности, усеянной окнами, все дальше и дальше – до самого тротуара…

– Боже, помоги мне!

Лью никогда не верил в бога, но сейчас этот возглас вырвался у него сам собой.

Станнер высасывал из него волю; наверняка он был бы уже без сознания, если бы его голова находилась внутри камеры. Ноулз вывернул шею, чтобы посмотреть вверх.

Край крыши навис в нескольких футах. Ему не дотянуться туда, если…

Лью начал выползать из дыры.

Как бы там ни было, в банки органов он не попадет. Черта с два им удастся найти в нем хотя бы один целый орган, если он рухнет отсюда!

– Боже, помоги мне, и я больше никогда не стану чертыхаться…

Лью прижался грудью к стене и медленно-медленно, прилипая к ней потными ладонями, протянул руки вверх. Не достать! Черт, черт, черт!!!

Он приподнялся на цыпочки… и успел вцепиться в край крыши. Какое-то время Лью висел, оглохнув от громовых ударов собственного сердца; потом ему показалось, что он спятил. В конце концов ему стало ясно, что в действительности происходит. Крыша здания суда двигалась – она была пешеходной дорожкой!

Лью висел на закостеневших пальцах, медленно раскачиваясь взад-вперед, а дыра в стене уплывала от него все дальше и дальше.

Он не сможет забраться наверх, не имея опоры для ног; ему не хватит на это сил. Единственная надежда, что он сумеет продержаться до того момента, когда его донесет до открытого окна или до окна с бьющимся стеклом.

Пальцы сводило судорогой, пустота за его спиной безжалостно пыталась всосать его в себя. Как это легко – просто взять да разжать руки! Несколько секунд ужаса – и все…

Нет! Он не совершал преступления, за которое заслуживал бы смертной казни. И он не собирается умирать!

Весь двадцатый век движение за запрет смертных приговоров набирало силу. Его участники – слабо организованные, разбросанные по разным странам преследовали единственную цель: добиться замены смертной казни на пожизненное заключение. Они пытались доказать, что казни не удержат людей от преступлений; что смерть невиновного необратима, тогда как из заключения его можно будет освободить, если все-таки удастся доказать невиновность. «Убийство бесполезно, – твердили они. – Какой в нем смысл, кроме возмездия за совершенный грех? А месть просвещенному обществу не к лицу».

Возможно, они были правы. Возможно, нет.

В 1940 году Карл Ландштейнер и Александр С. Винер опубликовали результаты своих исследований – оказывается, на совместимость человеческой крови влияла не только группа, но и резус-фактор. Это сенсационное открытие спасло тысячи человеческих жизней, но, кроме того, дало неожиданный побочный эффект в области юриспруденции.

В ту пору совершившие преднамеренное убийство, как правило, наказывались заключением – пожизненным или на меньший срок. Кое-кто после этого возвращался в общество «перевоспитанным», кое-кто – нет. Только в некоторых штатах оставалась смертная казнь для похитителей, но суд крайне редко приговаривал к высшей мере даже киднепперов. Многие штаты вообще отменили смертную казнь. Но потом… Во всем мире получили широкое распространение банки крови. Мужчины и женщины с неизлечимыми почечными болезнями, имевшие близнецов, могли спастись при помощи трасплантации почек своих братьев или сестер. Потом один врач в Париже начал делать пересадки органов, взятых у близких родственников, разложив несовместимость по ста пунктам и с большой вероятностью оценивая, насколько успешно пройдет трансплантация.

К 1990 году стало реально возможным длительное время сохранять любой человеческий орган годным к пересадке, а прогресс медицины сделал рутинными самые сложные операции. Умирающие регулярно завещали свои останки банкам органов, и похоронные концерны не могли этому воспрепятствовать – но все-таки органов для пересадки хронически не хватало.

В 1993 году Вермонт принял первый закон о банках органов. Смертная казнь в Вермонте никогда не отменялась, и теперь каждый осужденный спасал своей смертью жизни нескольким невиновным людям. Внезапно стало ясно, насколько неверно утверждение о бесполезности смертной казни – по крайней мере, в Вермонте.

А потом – в Калифорнии. И в Вашингтоне, Джорджии… А также в Пакистане, Англии, Швейцарии, Франции, Родезии…

Пешеходная дорожка двигалась со скоростью около десяти миль в час. Под краем крыши, невидимый поздним пешеходам и ранним ночным совам, висел Льюис Ноулз, глядя на карниз, пробегавший под его ногами. Карниз был не шире двух футов, но окно, к которому принесла его дорожка, должно было вот-вот кончиться, и Лью знал, что у него не хватит сил, чтобы продержаться до следующего. Была не была!

Он прыгнул и тут же вцепился в выступ оконного переплета. Несколько мгновений спустя Ноулз восстановил дыхание – и убедился, что в комнате за окном никого нет.

Теперь нужно попытаться разбить стекло. Хорошо, что ему оставили кольцо с алмазом. Лью начертил камнем круг на прозрачной гладкой поверхности.

Это просто обязано быть стекло; если это пластик, он обречен!

Ноулз ударил так сильно, как только мог, рискуя слететь с карниза. Из стекла вылетел почти правильный круг. Пришлось повторить операцию шесть раз, прежде чем отверстие стало для него достаточно широким.

И вот он сидит на полу внутри кабинета, и каждый нерв, каждая мышца ходят в нем ходуном, а зубы клацают, как у эпилептика. Говорят, раньше людей казнили на электрическом стуле – должно быть, в момент казни они чувствовали себя точно так же!

Его молчаливая истерика длилась минуты две, а потом он сумел взять себя в руки. Обидно будет, пройдя через весь этот ужас, теперь попасться! Думай, дружище, думай, как тебе выбраться из здания суда?

О том, что он станет делать, оказавшись снаружи, Лью пока не размышлял, целиком сосредоточившись на проблеме выхода. Конечно, в тюремном комбинезоне ему не сделать по коридору и двух шагов, но вдруг в кабинете найдется какая-нибудь одежда?

Лью заметался, распахивая стенные шкафы, и скоро нашел, что искал. Вся одежда: халаты, брюки, блузы – была светло-зеленого цвета. Теперь Ноулз знал, где он очутился.

Госпиталь!

Угораздило же его проникнуть именно в это окно! Впрочем, разве у него был выбор? У него и сейчас его нет.

Лью с лихорадочной поспешностью сбросил тюремную одежду и облачился в зеленую блузу и брюки, а также в тапочки, обнаруженные в том же шкафу.

Похоже, его преследует какой-то рок. Ведь он и вправду не выбирал это окно, когда решился разжать пальцы именно рядом с ним – а не рядом с предыдущими двумя. Да и принял ли он за всю жизнь хоть одно самостоятельное решение? Вряд ли. Друзья занимали у него деньги – и не отдавали, уводили девушек – он покорно это сносил, его не продвигали по службе – и это он принимал, как должное. Ширли лихо женила его на себе, а вскоре бросила ради Джекета, который, в отличие от Лью, никогда не был размазней. И сейчас, у последнего порога его жизни, ничего не изменилось. Бежать ему помог старый полусумасшедший органлеггер. Да еще инженер, построивший камеры так, что между прогнувшимися прутьями смог протиснуться худощавый человек. Потом услугу оказал тот, кто спроектировал пешеходную дорожку на крыше здания суда. Может, пора самому хоть что-то сделать для собственного спасения?

К сожалению, медицинской маски в шкафу не нашлось, зато Ноулз обнаружил в ящике стола бритву. За сутки, прошедшие после суда, он и не думал бриться, и теперь ему необходимо было срочно избавиться от темной разбойничьей щетины…

А что, если кабинет заперт снаружи?!

Эта мысль швырнула его к двери с бритвенной машинкой в руке – и в тот же миг дверь отворилась, пропуская плотного человека в зеленом больничном халате. При виде жужжащего бритвой незнакомца челюсть интерна отвисла, и Лью вернул ее на место судорожным ударом кулака, все еще сжимавшего бритвенный прибор.

Зубы вошедшего лязгнули, колени подогнулись, а Ноулз, довершив нокаут ударом по темени, перескочил через упавшего и закрыл за собой дверь.

Он быстро шел, почти бежал по безлюдному коридору, пока не увидел лифт. Лью с разбегу влетел в его гостеприимно раскрытые дверцы и нажал на 0. Только когда загорелась цифра 7, до него дошло, что он водит по щекам дьвольски жужжащей машинкой. Судя по звукам, бритва возмущалась тем, как Ноулз поступил с ее хозяином. Интересно, скоро ли этот бедняга очнется и поднимет шум?

Лифт остановился, его двери поехали в стороны, и Лью даже не успел испугаться, как мимо него прошмыгнула тощая лаборантка, уткнувшаяся в книжку, на обложке которой мускулистый брюнет страстно обнимал стройную блондинку. Не отрываясь от покетбука и даже не взглянув на своего попутчика, девушка вскоре покинула лифт. Лью вышел вслед за ней… И двери закрылись прежде, чем он понял: это вовсе не первый этаж! Чертова лаборантка остановила лифт раньше! Лью повернулся и ударил по кнопке вызова, с трудом задавив в себе яростный вопль. Потом обернулся и медленно обвел взглядом то, что успел увидеть лишь мельком.

Огромное помещение с высоким потолком и уходящими ввысь стеллажами было заполнено стеклянными банками – они красовались на полках стройными сверкающими рядами. А в них…

Ноулза прошиб холодный пот, когда он понял: в сосудах находится то, что раньше было людьми – и то, чем, весьма вероятно, в скором времени станет он сам. Если не сумеет выбраться из этого дьявольского здания.

«Почему лифта так долго нет?!»

И тут завыла сирена, и одновременно включились установленные в этой комнате генераторы ультразвука, вливая онемение в мускулы Лью, обволакивая покорной вялостью его душу.

Лифт наконец пришел, и Ноулз из последних сил вставил между его дверками стул: пусть поищут другие лифты, чтобы до него добраться.

Разумеется, он проиграл, и все же… Ложась на каталку в тюремном госпитале, он должен знать, что не зря проделал сумасшедший путь от своей камеры до этого помещения.

Банки были не стеклянными, а пластмассовыми, но, к счастью, бились не хуже стеклянных!

Впоследствии никто не мог понять, как Льюис Ноулз умудрился так долго противостоять ультразвуку. Сам он так не считал – ведь намеченное было выполнено лишь наполовину, когда усыпляющее пение ультразвуковых сирен наконец справилось с ним. Ноулз выронил стул, которым орудовал, и упал там, где стоял – между двумя стеллажами, залитыми питательным раствором, в мешанину из плоти и осколков разбитых сосудов.

– Не понимаю, почему они даже не упомянули о погроме, учиненном мною в банке органов?!

Лью обиженно прошипел это в ухо своему адвокату под монотонный речитатив. Брокстон тонко улыбнулся:

– Зачем лишние хлопоты? Считается, что на вашу долю хватит и так. Только если вы отразите первый удар, вас обвинят в бессмысленном уничтожении ценных медицинских ресурсов. Но все уверены, что это не потребуется.

– А вы?

– Крепитесь. Теперь у меня тоже припрятана в рукаве козырная карта!

– Какая?! О чем вы?!

– Тсс! Подождем, пока прокурор закончит читать обвинение!

– …упомянутый Уоррен Льюис Ноулз на протяжении двух лет преднамеренно проехал в общей сложности шесть раз на красный сигнал светофора. В течение того же периода обвиняемый превысил местные ограничения скорости не менее десяти раз, причем один раз на целых пятнадцать миль в час. Кроме того, имеются свидетельства об его аресте в 2082 году по обвинению в вождении в нетрезвом виде. Он был оправдан только из-за…

– Протестую!

– Протест принимается. Раз его оправдали, господин прокурор, значит, суд признал его невиновным. У вас все?

– Да, ваша честь.

– Ваша честь, я хочу ознакомить суд с некоторыми новыми фактами, касающимися моего подзащитного, – обратился к судье Брокстон.

– Пожалуйста.

– За день до ареста Уоррен Льюис Ноулз сдал кровь на ВИЧ и на болезнь Айсгеммера. Час назад из центральной городской лаборатории был получен ответ: тест на ВИЧ – результат отрицательный, тест на БА… – Брокстон выдержал эффектную паузу, и Лью почувствовал, как его сердце проваливается в желудок. – Тест на БА – результат положительный!

По залу, как ветер, пронесся взволнованный говорок.

Болезнь Айсгеммера, такое же пугало двадцать первого века, как и СПИД! Лью видел, как отовсюду на него устремляются сочувственные, заинтересованные и испуганные взгляды. Официально считалось, что вирус, разрушающий селезенку и красный костный мозг, может передаваться только через кровь, но люди тем не менее испытывали страх, сталкиваясь с инфицированными БА. Правда, у бедняг, заразившихся болезнью Айсгеммера, все же оставалась надежда на спасение, заключавшаяся в пересадке костного мозга и селезенки… Боже, где он мог подцепить эту дрянь? Неужели на той вечеринке у Сэма, где его уговорили впервые в жизни кольнуться «веселой вдовой»? Он был тогда в доску пьян и, конечно, даже не посмотрел, какой ему подсунули шприц…

– Мистер Ноулз! Очнитесь!

Он резко вздрогнул, когда адвокат тряхнул его за плечо, и посмотрел на Брокстона диким взглядом.

– А? Что такое?

– Дело выиграно! Вас оправдали! Вы что, совсем ничего не слышали?

– Оправдали? – Лью огляделся по сторонам, как будто приходя в себя после глубокого наркоза.

– Ну да! Про инцидент с банком органов никто даже не упомянул; судебным властям ни к чему лишние неприятности. Если по городу разнесется весть, что любой хулиган может запросто проникнуть в здешний банк органов и учинить там погром…

– Так значит, я оправдан?

– Ну да. Вы же понимаете, – Брокстон наклонился к нему и понизил голос, – что никто не заинтересован в органах инфицированного вирусом БА. Можно сказать, вам крупно повезло. Поздравляю!

– Повезло… Брокстон, я все еще нуждаюсь в ваших услугах. Скажите, после всего, что я натворил, есть шанс встать в очередь на трансплантацию костного мозга и селезенки?