Текст книги "Всему свое время"
Автор книги: Лариса Уварова
сообщить о нарушении
Текущая страница: 10 (всего у книги 14 страниц)
Теперь пробило Валерку. Он прислонил голову к уютному бюсту тети Стеши и заплакал. Заплакал горько, навзрыд, как десятилетний мальчишка. Тетя Стеша медленно гладила его по густым, темно-русым волосам, тихонько приговаривая:
– Ну-ну, поплачь, поплачь, Валерочка, авось полегчает.
Потом, когда слезы иссякли, он поднял голову и посмотрел в лицо этой ласковой и отзывчивой старушки.
– Ох ты! – ахнула она.
– Что с вами, тетя Стеша? – забеспокоился Валерка, немного отстранившись.
– Ну-ну, ничего, – успокаивающе улыбнулась она. – Просто глаза у тебя, Валерочка, прямо жуть какие синие. Аж мороз по коже пробирает. – Она снова зарделась и лукаво добавила; – Небось от девок-то отбоя нет? Коли даже у меня, карги старой, и то кровь в жилах стынет?
Он легко рассмеялся, запрокинув голову. А тетя Стеша, явно им залюбовавшись, утвердительно проговорила:
– Ну да, конечно. Хорош ты, Валерка… Эх, скинуть бы мне пару десятков лет…
– Тогда, думаю, я на вас с удовольствием женился бы, – откликнулся он, подмигнув. – Пошли бы за меня, тетя Стеша?
– А то как же! – усмехнулась она в ответ.
Проводив вконец растаявшую тетю Стешу и договорившись, что он заберет у нее ключи через пару дней, Валерка еще раз окинул взглядом убогую материну квартиру и, задержавшись на минуту в дверях, мысленно констатировал: «Все. Кончено. Можно продавать».
Валерка сидел на веранде своего дома, стоявшего на склоне горы, и смотрел на пейзаж, расстилавшийся перед ним. Яркое послеобеденное солнце, синее небо, широкая лента спокойной серо-голубой реки, буйные краски осени на ее берегах и затерявшиеся в яркой оранжево-желтой листве крыши домиков.
Из динамиков музыкального центра лилась такая же, как река, тихая, спокойная музыка. Валерка, удобно устроившись в низком кресле, с удовольствием потягивал апельсиновый сок с каплей водки и полностью отдавался гармонии природы и гармонии ненавязчиво-расслабляющих негритянских блюзов. Суббота…
Его вырвал из приятного ничегонеделания резкий, по контрасту с окружающей обстановкой и внутренним расслабленным состоянием, телефонный звонок. Валерка нахмурился, но решил его проигнорировать. Звонок повторился. Ему не хотелось никого ни видеть, ни слышать. Однако телефон продолжал настойчиво призывать. Валерка вздохнул, но не сдвинулся с места. Свой номер он дал только риэлтеру, занимающемуся продажей материнской квартиры, но и того предупредил, что в выходные, особенно в субботу, его лучше не беспокоить. Неужели этот балбес не понял?
Выходные были для него днями неприкосновенности и недоступности, об этом знали все, кто с ним общался. За неделю он успевал так вымотаться на работе, что в выходные ему хотелось просто побыть одному, а если появлялось желание с кем-то пообщаться, то он звонил сам. Мобильный на выходные и вовсе отключался. Никаких деловых звонков. Но кто же так настойчиво трезвонит сейчас, зная наверняка, что он здесь, в своем загородном доме? Может, кто-то из друзей? Валерка нахмурился еще сильнее. Если так, то, должно быть, случилось действительно нечто серьезное, иначе не побеспокоили бы. Делать нечего, он нехотя поднялся из кресла и пошел в дом, а там плюхнулся на мягкий, словно облако, диван, взял трубку, лениво проговорил:
– Слушаю.
– Валера… Валер… Это я… – голос в телефонной трубке дрожал.
– Кто – я? – Его словно током шибануло от звуков этого голоса, но ему почему-то захотелось ее помучить.
– Ты не узнал? – в ее срывающемся голосе появились отчаянно-истеричные нотки. – Это я, Света…
– А-а-а, – протянул он и сам удивился тому, как безразлично отозвался. – Привет, Света.
Повисла пауза. Он молчал намеренно, не желая ей помогать, хотя и догадывался, как, должно быть, трудно ей сейчас. Но ведь сама позвонила, пусть сама теперь и выкручивается, мстительно подумалось ему. Мысль была мелочной, но он упрямо продолжал молчать. Пауза затянулась настолько, что Валерке захотелось просто положить трубку. Он так и сделал бы, но тут она глубоко вздохнула и с явным отчаянием произнесла:
– Ты не хочешь узнать, почему я тебе звоню?
– Я жду, когда ты сама мне расскажешь, – ответил он немного устало, но уже не равнодушно.
– Валера, мне нужно тебя увидеть… – к ее отчаянной решимости примешалась надежда. – Я хочу тебя видеть, – тут же поправилась она и, не давая ему возразить, продолжила: – Давай встретимся, я думаю, это вполне реально…
– Не уверен, – спокойно перебил он.
Она осеклась, но помолчала только мгновение, видимо, решив довести разговор до конца:
– И все-таки, подумай, Валера. Я у Сережки в ресторане. Буду ждать тебя до шести вечера. Ты… Ты подумаешь? – осторожно спросила она.
– Ладно… – равнодушно согласился он. – Подумаю.
– Обещаешь? – не отставала Света.
– Обещаю, – лениво подтвердил Валерка.
– Хорошо, – облегченно выдохнула она. – Если ты по-прежнему ты, я тебе верю. Ты всегда держишь свое слово.
– Ну да… – вяло согласился он, а потом, сам не понимая, зачем, добавил: – В отличие от некоторых.
– Зачем ты так? – с обидой спросила она, но Валерка и сам себя успел выругать за несдержанность. Должно быть, ему действительно хотелось ее помучить.
– Извини, – проговорил он. – Вырвалось. Может быть, я приеду.
– Хорошо, буду ждать, – сказала она и пошила трубку, наверное, с тайной уверенностью, что теперь он точно приедет.
Валерка послушал короткие гудки и тоже положил трубку. Затем посмотрел на часы – половина третьего. Он вздохнул и поплелся обратно на веранду, опустился в кресло и попробовал снова расслабиться, вытянув ноги, устроившись поудобнее, даже закрыл глаза. От разговора остался неприятный осадок и расслабиться не получалось. Валерка снова вздохнул, открыл глаза и сложил на груди руки. «Ну что, Валерий Николаевич, – спросил он себя, – обещали даме подумать? Обещали. Вот теперь и думайте». Он посмотрел на противоположный берег, глотнул сока и – делать нечего – задумался.
Валерка не принадлежал к людям, живущим прошлым, каким бы замечательным оно ни было и каким восхитительным ни представало бы в воспоминаниях. Он не умел с мазохистским удовольствием разбирать то, что прошло, припоминая все деталечки, доставать из тайников памяти свои чувства и разглядывать их на свет, тоскливо вздыхая, увы, мол, ничего из этого уже не вернуть. Валерка вообще не любил вспоминать того, что с ним было, ковыряясь в давно минувших событиях, трясясь над ними, как над драгоценными жемчужинами.
Прожив день, он не без облегчения отпускал его от себя и, может быть, даже старался его забыть. В памяти оставались ощущения, встречи, даты, имена и лица. Но восстановить в подробностях, до часов или минут, прошедшие сутки он частенько не мог. Помнил только важное, нужное, то, что могло ему пригодиться завтра, а то, что считал для себя бессмысленным, забывал сразу, не жалея. Этому Валерка научился, когда ушел от матери. Он будто отрезал все, что было до этого, постаравшись забыть нанесенные ею ему боль и обиду. Так проще и правильнее жить, считал он. Так и жил. Но сейчас ему снова вспомнилось то, что он, казалось бы, надежно похоронил, упрятал, считал окончательно забытым. Сначала толчком к тому послужила смерть матери, а вот теперь очередное появление в его жизни женщины из прошлого. Светки…
Он вспомнил ее такой, какой она была в вечер их знакомства девять лет назад. В какую он влюбился. Милое, нежное лицо с огромными, прозрачно-зелеными глазами под тонкими дугами бровей, четко очерченные небольшие алые губки, россыпь неярких веснушек на шаловливо вздернутом носике, и легкое облако светлых волос.
Компания собралась большая, шумная. Что они тогда отмечали? Повод для веселья бесследно стерся, может быть, была просто очередная вечеринка.
Светка сидела в углу огромного мягкого дивана, и ее хрупкая фигурка казалась беззащитной и трогательной в его темно-синих тисках. Возможно, это ощущение складывалось оттого, что одета она была по контрасту с ним в ярко-желтую вязаную кофточку с круглым вырезом, белую коротенькую джинсовую юбочку. На безупречной формы ногах – тоже белые теплые колготки. Казалось, будто от нее исходит какое-то золотистое сияние, в лучах которого хотелось понежиться. Может быть, и не одному Валерке.
Он обратил на нее внимание сразу, как только вошел. К девятнадцати годам он уже познал немало женщин и считал себя вполне искушенным в плотских утехах, только, как правило, его привлекали иные – более яркие и более чувственные девушки. С ними было приятно проводить время, и ни на чем большем они не настаивали.
Но пройти мимо этого сияющего чуда он не мог, хотя она явно не принадлежала к той категории беззаботных, развеселых и довольно откровенных девушек, с которыми он предпочитал общаться. И с ней – он понял это сразу, – ему придется непросто, и вообще от такой девушки ему лучше бы держаться подальше. Она опасна, потому что способна занять место в сердце и причинить боль. Все это он знал, сразу четко почувствовал, однако ничего не мог с собой поделать – его потянуло к ней словно магнитом. Валерка едва дождался, когда начнутся танцы.
И как только кто-то воодушевленно объявил: «А теперь танцуем!», буквально рванулся к ней, опередив еще пару таких же, соблазнившихся ее мягким светом, парней.
– Потанцуем? – с наигранной уверенностью спросил он.
Светка подняла на него свои большие прозрачные глаза, и Валерка прочитал в них интерес и опасение. Ну, интерес, это понятно, к этому он привык, хотя сейчас это польстило, а вот опасение отчего?
– Потанцуем, – согласилась она, явно предварительно прикинув, стоит ли это делать, и поднялась. Видимо, интерес все-таки победил.
Обнимая ее ладную стройную фигурку, Валерка думал о том, как бы не спугнуть этого золотистого мотылька. Опасение, мелькнувшее в ее глазах, он запомнил. «Тут нужно действовать деликатнее», – сказал он себе, а в большей степени – своему молодому телу.
Музыка кончилась, Света попыталась освободиться из его объятий.
– Подожди, – попросил он, – сейчас будет другая.
Она стрельнула в него глазами, но послушалась. Зазвучала другая, такая же медленная и приятная мелодия.
– Меня зовут Валера, – начал он, решив, что пора провести разведку боем, – ну, если ты вдруг не запомнила.
Она кивнула.
– Света… Если и ты не запомнил.
Они улыбнулись друг другу. Немножко помолчали. Валерка продолжил:
– Учишься, Света?
– Да, – охотно откликнулась она. – Заканчиваю школу. Собираюсь поступать в медицинский. Хочу деток лечить, я люблю маленьких. – Она заглянула ему в глаза и продолжила более твердо: – У меня есть мама, папа, сестра, на два года меня младше, и собака, сенбернар. Я люблю лето, Новый год, хорошие компании, вот, как сегодня, когда все не слишком… – Ее улыбка стала смущенной, Валерка кивнул, дескать, понимаю. – Еще я люблю, – сказал она, явно подбодренная его кивком, – читать, шоколад и апельсины. Не люблю, – тут она чуть заметно нахмурилась, – боевики, предательство, когда ругаются матом и… – опять заглянула ему в глаза, – слишком наглых парней.
– Намек понял, – отозвался Валерка, и не думая отводить взгляда, хотя уже ощутил, что буквально тонет, растворяется в ее бездонных глазах. Это чувство ему понравилось. – Довольно исчерпывающая информация, – проговорил он.
– Теперь твоя очередь, – предложила Светка.
– Хорошо, – согласился он, принимая ее правила. – Год живу один. – И, перехватив ее вопросительный взгляд, пояснил: – Нет, родители живы, слава Богу, просто так получилось. Да и я так решил. У отца другая семья, а с матерью мы как-то не ладим. Нет ни сестер, ни братьев, ни собаки. – Она улыбнулась. – Собираюсь учиться на юриста, заочно. Сейчас в кулинарном, через полгода буду поваром шестого разряда. Не разочаровал? – спросил он, потому что выражение ее глаз неуловимо изменилось.
– Нет, что ты, – откликнулась Светка. – Наоборот даже. Я вот всегда мечтала выйти замуж за повара, – смущенно проговорила она и опустила глаза.
И Валерка понял, что окончательно «запал».
Они встречались месяц, и он сам себе диву давался. Сломя голову бежал к ней на свидания, беспричинно веселился, был готов обнять весь мир и все видел исключительно в радужных, розовых тонах. Еще обнаружил, что, оказывается, может писать стихи. Рифмы, а чаще всего готовые строчки брались буквально откуда-то из воздуха, он лихорадочно, второпях, записывал их на бумагу, но так никогда и не осмелился показать Светке.
Что-то всякий раз его останавливало, ему казалось, что его поэтические опусы никчемны, тусклы, бессмысленны, что все это уже было сказано кем-то задолго до него, но выражено гораздо лучше. Однако тетрадку со стихами хранил, а когда не спалось и грезилось о Светке, даже перечитывал.
Словом, Валерка влюбился. Светка была девушкой его мечты, по крайне мере, он был глубоко убежден, что никто и никогда больше не займет в его душе такого места, как это зеленоглазое чудо. Он так ревностно и трепетно к ней относился, что иногда его это даже пугало. Весь смысл его жизни вдруг стал состоять в том, как бы ее порадовать, как бы побаловать, как бы сделать так, чтобы в ее глазах читалось счастье, и как бы ему ничего не испортить. Этого он боялся, боялся ее потерять, причем настолько, что у него даже руки начинали дрожать, стоило ему только представить, что ее вдруг не окажется вето жизни, что она исчезнет, уйдет к другому… О последнем он вообще старался не думать, но иногда, гуляя с нею по городу и замечая оценивающие откровенные взгляды встречных мужчин, ему стоило большого труда удержаться и не вспылить. Он понимал, что такая девушка никогда одна не останется, и от этого у него буквально «башню сносило». Что и говорить, Валерка потерял голову.
Приближался Новый год. В его преддверии он избегался по друзьям и знакомым, по магазинам, в поисках подарка для Светки. Ему хотелось подарить ей что-то особенное, что походило бы на нее, и готов был заплатить любые деньги, тем более что они у него водились, – тогда они уже вовсю фарцевали. Так что цена не смущала, лишь бы подарок оказался «тем самым».
Наконец, уже тридцатого числа, когда все возможные места, где могло обнаружиться искомое, были пройдены и всем в округе наказано, чтобы если что, то… Под вечер тридцатого декабря Серега принес Валерке аккуратную темно-зеленую бархатную коробочку:
– Ну, давай, открывай, надеюсь, это и есть то, что ты ищешь для своей принцессы, – самодовольно проговорил он.
Валерка без особой надежды на маленькое чудо открыл футляр и замер – вот оно! То, что он так долго и мучительно искал для Светки. На темно-зеленом бархате лежала миниатюрная золотая подвеска в виде искусно выполненного изящного амурчика. Амурчик натягивал тетиву своего маленького лука и целился крохотной стрелой прямо в Валеркино сердце.
Цена оказалась просто нереальной для такой безделушки, но он без слов заплатил и остался вполне доволен совершенной покупкой. Примерно в десять часов он забрал Светку из дома, дав ее родителям «честное пионерское», что с нею все будет в полном порядке и она вернется утром в цельности и сохранности, а в одиннадцать, пока компания суетилась у праздничного стола, отвел Светку в сторонку и протянул ей футлярчик. Восхищение, появившееся в ее глазах после того, как она открыла крышку, не только компенсировало его затраты, но и с лихвой их окупило. Валерка ликовал, подарок действительно оказался «тем самым».
Позже, когда, уже встретив Новый год, они медленно кружились в танце, Валерка, наклонившись к розовому Светкиному ушку и едва касаясь его губами, прошептал:
– Я люблю тебя, котенок…
Она подняла на него бездонные сияющие глаза, и он прочел в них то, что давно хотел знать. Валерка еле удержался от того, чтобы не поцеловать ее прямо здесь, при всех, и, подавив глубокий вздох, схватил Светку за руку, потащил из комнаты.
Дачный дом, где они встречали Новый год, принадлежал Серегиным родителям и был большим, полностью деревянным, довольно старым.
Валерка отыскал самую тихую комнатку и там, как только они оказались в ее спасительной темноте и тишине, привлек Светку к себе.
Поцелуй был долгим. Валерка никогда не мог насладиться ее поцелуями, вкусом ее губ, он всякий раз с сожалением отрывался от ее рта, словно от источника, который не утоляет жажду, а лишь увеличивает ее. И на этот раз отстранился от нее только тогда, когда его желание стало болезненно ощутимым, таким, что если бы еще хотя одно мгновение… и он вряд ли сумел бы уже себя контролировать.
Валерка увлек Светку за собой в глубь комнаты, где темным силуэтом выступала кровать. Сел, посадил ее к себе на колени. Расстегнув ее блузку, губами спустился к ее шее, Светка тихо застонала. Он тут же снял ее блузку, опрокинул Светку на кровать, а сам, стянув свитер, склонился над ней. Она трепетала, он ощутил это каждой клеточкой своего разгоряченного тела, и этот трепет только еще сильнее подхлестнул его желание. Валерка принялся целовать ее тело, все смелее и настойчивее, снял с нее бюстгальтер… Он прямо-таки обезумел и, подняв голову, хрипло проговорил:
– Слушай, если не хочешь, то тормози меня сейчас же, иначе я не вынесу и… Я тебя просто изнасилую!
Светка вздрогнула и, тяжело дыша, сделала попытку приподняться. Валерка откинулся на спину, пытаясь успокоиться.
Она села, нашарила в темноте бюстгалтер, надела его и попыталась найти блузку.
– Конечно, – слегка дрожащим голоском произнесла она, – я не хочу, чтобы ты меня изнасиловал. – Валерка хмыкнул. Попытка найти блузку ей не удалась, и она попросила: – Валера, зажги свет.
– Сейчас, – откликнулся он. – Где-то тут был светильник.
Он пошарил рукой и щелкнул выключателем. Комната залилась неярким светом. Валерка повернулся к ней и осторожно провел пальцем по голой спине. Кожа Светки немедленно покрылась мурашками.
– Мы же решили тормознуть, – напомнила она.
– Решили, – согласился он и снова притянул ее к себе. Глядя в ее широко раскрытые глаза, спросил: – Котенок, ты меня уже больше не боишься?
– Почему уже? – удивилась Светка.
– Потому что я помню, как ты посмотрела на меня, когда я первый раз пригласил тебя танцевать, – пояснил он, поглаживая ее по волосам.
– А, – улыбнулась она, – ты про это… Нет, уже не боюсь. Я в тебе уверена, – легко проговорила Светка. – Только знаешь что… – она провела пальчиком по его щеке, – я хотела тебя кое о чем попросить.
– И о чем же? – поинтересовался он.
– Давай… Давай не будем торопиться… – выговорила она и поглядела просяще.
Валерка смотрел в ее глаза, смотрел на ее раскрасневшееся от смущения и только что пережитых ощущений личико, такое нежное сейчас, и думал: «Господи Боже мой! Да я готов из твоих рук съесть жареную змею, а ты говоришь о какой-то отсрочке! Светка, милая, нежная моя, да я готов ждать тебя вечно! Ты же не отказываешь, а подождать… Конечно, я подожду, ведь чем дольше, тем желаннее будет для меня этот лакомый кусочек! От воздержания, в конце концов, никто не умирал, но ты будешь моей!» Тут же мелькнула мысль, что желание можно удовлетворить и с кем-нибудь еще, но он, нахмурившись, тотчас прогнал ее, как недостойную. Нет, он не будет спать ни с кем, пока эта принцесса не подарит ему себя. Ему даже захотелось помучить себя, прежде чем он получит этот ценный дар, затмевающий сейчас в его глазах все сокровища мира.
– Хорошо, котенок, – улыбнувшись, ответил Валерка. – Не будем торопиться. Пусть все будет так, как хочешь ты. Я обещаю…
– Спасибо, – благодарно улыбнулась Светка и нежно его поцеловала.
Наступил март. На 8 Марта Валерка подарил Светке букет алых роз и огромного розового пушистого зайца, которого доставал с не меньшим трудом, чем золотую подвеску. Зато Светка буквально заверещала от восторга, повиснув у Валерки на шее и крепко обнимая одной рукой игрушку.
– Какой же ты у меня еще ребенок! – не смог удержаться Валерка от того, чтобы ласково ее не пожурить. И чмокнул Светку в носик.
– А его? – дразняще улыбнувшись, Светка подставила ему ярко-красный нос зайца.
– Ну уж нет! – фыркнул Валерка. – С ним ты сама целуйся. А еще лучше, если будешь целоваться со мной.
И она послушно его поцеловала.
Они были у Валерки, в его однокомнатной квартире, настоящей берлоге молодого холостого парня. К этому времени он уже успел полюбить и оценить комфорт. «Нужно все-таки, чтобы все было под рукой, чтобы окружали вещи приятные глазу, чтобы обстановка расслабляла, чтобы я чувствовал себя в ней спокойно, уверенно и чтобы… чтобы не стыдно было привести сюда девчонку», – примерно так рассуждал он, обустраивая по вышеперечисленным принципам свой дом. А теперь он считал, что в его пусть и небольшой квартире все именно так и устроено.
Комната была выдержана в темно– и светло-зеленой гамме. Мягкий раздвижной диван, обитый темно-зеленой тканью, в тон ему – низкие удобные кресла и гардины на окне. Напротив дивана – полка во всю стену, на которой нашлось место не только телевизору и магнитофону, но и книгам. В последнее время он стал довольно много читать. Вкуса, конечно, у него не было – не успел еще выработаться, – читал он все, что под руку попадется. У другой стены – темный платяной шкаф, у окна – невысокий столик с телефонным аппаратом и кресла. Стены были оклеены нежно-зеленоватыми обоями, а на полу лежал серо-зеленый палас. Зеленый цвет ему вообще нравился, кроме того как-то он прочел, что именно этот цвет благотворно влияет на психику, помогает расслабиться, и с тех пор стал тайным его обожателем. Тем более что тот бешеный ритм, в котором он жил последние два года, буквально требовал умения расслабляться, иначе можно было себя загнать. А этого Валерка не хотел, он себя любил.
А работал он, что называется, на износ. В то время они с Сережкой и еще парой знакомых парней собирались открыть торговый павильон. Проблем в связи с этим хватало, а уж про нервотрепку и говорить нечего. Выбить разрешение, место, найти товар, нанять продавцов, охранника, да еще и при такой криминогенной обстановке и быстро меняющейся жизни начала девяностых… Это требовало очень много энергии, расслабиться можно было себе позволить только дома.
Валерка любил не только свою комнату – гостиную-спальню, но и небольшую кухоньку, в которой поместился только скромненький гарнитур из неполированного светлого дерева. Он помнил, как сам выбирал голубенькие шторки на окно и как сам их вешал. А в просторном коридоре, прямо напротив входной двери, висело овальное зеркало во весь рост и стояла вешалка.
Валерка скучал по домашнему уюту, которого лишился так рано, и поэтому, как только появились деньги и возможности, а точнее «блат» в мебельных магазинах, потому что ничего нельзя было без него тогда достать, принялся его создавать. Большинство его друзей в это время либо еще жили с родителями, либо доставали себе машины.
Так вот, они сидели со Светкой в глубоких креслах, пили шампанское и ели шоколад.
– Валера… – с какой-то непонятной ноткой проговорила Светка и отвела глаза.
– Что? – Он приподнял брови.
– Не смотри на меня так, – попросила она.
– Как – так? – притворившись, что не понимает ее, уточнил он.
– Ну так, – немного упрямо проговорила она. – Когда ты так смотришь, я, не поверишь, чувствую себя чуть ли не покойницей.
– Покойницей? – Валерка и действительно удивился.
– Ну да, – смущенно улыбнувшись, принялась она пояснять, – потому что тону в твоих глазах. Тону, тону и вот уже и покойница. Утонула окончательно.
Он рассмеялся, но смех получился натянутым и неискренним, потому что его тело отреагировало на Светкины слова единственным доступным ему способом. За прошедшие после той новогодней ночи два месяца он ни разу не дал выхода своему все нарастающему напряжению. Последнюю неделю его доводила буквально до белого каления любая мелочь, он стал мрачен, несдержан, а когда находился рядом со Светкой, то ему стоило огромного труда не нарушить данного ей обещания. Порой, особенно ночной, даже приходили в голову мелочные мыслишки, что незачем себя так мучить, надо просто найти какую-нибудь подругу и дать наконец выход своему желанию. Но стоило только представить чье-то другое тело, как Валерка упрямо сжимал челюсти и твердил: «Нет, нет, нет. Я дождусь. Дождусь ее».
Он посмотрел на Светку, подавил вздох и встал с кресла.
– Ты куда? – спросила она, но, взглянув на него повнимательнее и заметив, что он явно чем-то недоволен, добавила: – Что с тобой?
– Света, – заговорил он спокойно, но, может быть, чуть досадливо, глядя ей в глаза, – ты ведь уже большая девочка, неужели сама не догадываешься, что со мной? – Она помолчала, потом не слишком, впрочем, уверенно отрицательно покачала головой. Валерка вздохнул и устало сказал: – Если ты, милая моя девочка, опустишь сейчас свои глазки чуть ниже, то я уверен, что все поймешь и мне не придется попусту сотрясать воздух, объясняя… – Он осекся, потому что Светка, залившись краской, сделала так, как он сказал, – опустила глаза чуть ниже. Он никак не ожидал от нее этого, но ощутил ее взгляд, как сильное и чувственное прикосновение. Валерка вздохнул как можно глубже и прохрипел: – Хватит! Ты что, в самом деле не понимаешь, что ты со мной делаешь?
– Понимаю… – прошептала она.
И он понял, не поверив этому даже сначала, что вот, наконец-то можно, она разрешает… Но все-таки переспросил:
– Да?
– Да… – все так же шепотом ответила она.
Тогда он развернулся и пошел к шкафу за постельным бельем.
Следующие десять, месяцев слились для Валерки в одну сияющую полосу. Они с Серегой все-таки открыли небольшой торговый павильончик на бойком месте – в центре города у одной из троллейбусных остановок. Сил это потребовало, конечно, немало, тем более что знакомые парни, с которыми они должны были выступать на паях, в последний момент отчего-то передумали, вложили свои деньги в автомойку. Так что не только сил, но и денег павильончик потребовал достаточно. И тем не менее все удалось – прибыль превзошла их скромные подсчеты, в органах все было схвачено, как и в администрации района, да и крыша – а как же было обойтись без нее? – не наглела. Словом, дела шли удачно. К тому же, окончив кулинарный, Валерка поступил, как и планировал, на заочное отделение юридического факультета. А Светка?
Они оба, можно сказать, переживали медовый месяц. Любовью занимались везде, где только было возможно, – в лесу, на пляже, в лифтах, у нее дома, пока родители смотрели телевизор в соседней комнате, в его машине. Валерка купил-таки подержанный, но все еще в приличном состоянии «Опель». Он учил ее всему, что знал сам, и она оказалась на редкость способной ученицей – очень скоро Валерка стал поражаться тому, какая страстная женщина из нее получилась. Всякий раз, оставаясь с нею наедине, отдаваясь ее губам и рукам, он испытывал такие эмоции, что все, бывшее в его жизни до нее, казалось ему неудачной подделкой. Ни с кем прежде Валерка не испытывал и десятой доли того, чем одаривала его эта девчонка. Он любил ее. Любил за то, что даже когда они были не в постели, она смотрела ему в глаза так, будто все еще занималась с ним любовью. Это сводило его с ума. Для него не существовало других женщин, кроме его Светки. От одного только сознания, что Светка принадлежит ему, у Валерки кружилась голова.
Друзья подтрунивали над тем, как он ее оберегал.
– Смотри, Валерыч, – как-то сказал Серега, – потщательнее сдувай со Светки пылинки, а то, упаси Господи, какая-нибудь из них останется и испортит твоей принцессе настроение!
Валерка фыркнул, в дальнейшем сразу постарался пресекать подобные шуточки, но выражение «потщательнее сдувай пылинки» как-то прижилось, его он потом слышал не единожды и всякий раз в самый неподходящий момент. Сначала оно доводило его чуть ли не до бешенства, что еще сильнее подзадоривало друзей, но потом как-то смирился. Что тут плохого? А вот насчет так же прижившегося словечка «принцесса» никогда не возражал. Ведь Светка действительно была его принцессой, девочкой из сказки, которая по непонятно какой причине снизошла до него и была с ним. Почему – этого он не понимал, но оттого еще сильнее ею дорожил, еще сильнее ее любил. Ему совершенно серьезно казалось, что она во сто крат лучше его самого, красивее, умнее, добрее, прекраснее…
Так было до февраля. А в феврале умерла его бабушка. Эта смерть его подкосила. Бабушку он буквально боготворил, и не было больше для него столь же значимого человека, чьим мнением он настолько дорожил бы, перед кем так же преклонялся бы, кого так же безмерно уважал бы и обожал.
Он не верил в случившееся, не хотел принимать, не мог понять – НЕУЖЕЛИ теперь ее нет на свете? Валерка не мог смириться с этой потерей. Считал ее слишком жестокой и несправедливой. А еще… он очень испугался смерти.
Валерка был настолько поражен своим горем, что у него началась депрессия. Он отошел отдел, перестал посещать лекции, целыми днями лежал на диване в своей квартире, задернув шторы, то тупо глядя в экран телевизора, а то просто уставившись в потолок. Его ничего не интересовало, лень было даже шевельнуться лишний раз, такая нашла апатия. Валерка почти не ел, зарос темной густой щетиной, ему никого не хотелось видеть, и даже Светкино присутствие только раздражало. Даже она не могла его растормошить, у него вдруг пропали и желание и страсть.
Думал ли он тогда о чем-нибудь? Конечно, думал, но все о вещах довольно отвлеченных – в основном о смысле своей, да и вообще человеческой жизни. Он искал для себя этот смысл и не находил его. Все, что Валерка делал до этого, все, к чему он стремился, теперь казалось ему скучным, обыденным, на самом-то деле вовсе не нужным.
Как-то раз, случайно включив телевизор, он услышал, что идет набор воинов-контрактников. Валерка внимательно досмотрел передачу до конца и принял решение. До сих пор служба в армии не казалась ему заманчивой перспективой, хотя, окончив училище, он должен был бы пойти служить. Но не пошел, как и большинство его друзей, а теперь, потеряв интерес к собственной жизни, вдруг решил, что армия это то, что ему сейчас нужно.
Светка плакала чуть ли не навзрыд, когда он сообщил ей, что идет служить и, мало того, заключил контракт на два года.
– Ты меня больше не любишь! – всхлипнула она.
– Люблю, – ответил Валерка. – Боюсь, что даже сильнее, чем раньше. Но пойми, котенок, – он поднял за подбородок ее заплаканное лицо, – для меня сейчас это очень важно.
– Но… – попыталась возразить она.
– Ты дослушай, – попросил Валерка. – Если я сейчас этого не сделаю, то, может быть, всегда буду бояться смерти. А ты ведь не хочешь иметь трусливого, как заяц, мужа, правда? – старался он пошутить. – Мужа, который всякий раз будет хлопаться в обморок при слове «смерть», запираться в спальне и залезать под кровать, узнавая, что кто-то из знакомых умер?
