Текст книги "Всему свое время"
Автор книги: Лариса Уварова
сообщить о нарушении
Текущая страница: 8 (всего у книги 14 страниц)
Сразу после возвращения Вадима Лика с Настей провели у них замечательный вечер. Отлично поужинали, слегка выпили, потом пели песни. Наконец, с горем пополам, собрались домой, несмотря на уговоры хозяев остаться. Было уже два часа ночи, когда подруги не спеша брели домой по ночному городу – от такси они отказались, сославшись на то, что дорога не такая уж дальняя, а им не мешает подышать воздухом. Их обогнали красные «Жигули» и вдруг резко затормозили, сдали назад.
– Началось, – сказала Настя.
Передняя дверца распахнулась, и Лика сначала услышала знакомый голос, а затем и увидела знакомое лицо:
– Привет, землячка! – Андрей пригласил: – Садитесь, подброшу.
– Кто это? – полюбопытствовала Настя.
– Один знакомый, – пояснила Лика. – Поедем, он, по-моему, славный парень.
Они сели в машину на заднее сиденье.
– Ну вот, видите, Лика, – оглянувшись, заметил парень, – Бог действительно троицу любит. Теперь уж вам не отвертеться.
– Да я, если честно, и не собиралась, – пожала она плечами. – Кстати, познакомьтесь, это моя подруга Настя. Андрей.
Он посмотрел на Настю, и от Лики не ускользнул его заинтересованный взгляд.
– Очень приятно, – искренне произнес Андрей и улыбнулся.
Настя мило заулыбалась в ответ.
– А вы, девушки, никак из гостей возвращаетесь? – Андрей снова повернулся к рулю, завел машину. – А как насчет еще одних гостей?
– Уж лучше вы к нам, – предложила Лика.
– А это возможно? В смысле удобно? Он бросил короткий взгляд через плечо.
– Вполне. Правда, Настя? Если ты, конечно, не возражаешь?
Настя не возражала, и довольно скоро компания расположилась на небольшой Ликиной кухоньке.
Андрей действительно оказался славным парнем. Он галантно ухаживал за обеими дамами, но при этом было явно заметно, что Настя приглянулась ему больше. О чем Лика, признаться, ничуть не жалела. Она даже загадала, по-детски, конечно, что, если у Насти все наладится, то, в конце концов, повезет и ей.
Случилось это три недели назад, в течение которых Настя с Андреем встречались, причем из ее разговоров и интересов как-то сразу заметно исчезли все прежние ухажеры и остался только Андрей.
– Знаешь, Анжелка, – призналась как-то Настя, сидя на той же кухоньке, – боюсь, я в него влюбилась. По-взрослому влюбилась, понимаешь?
– Понимаю, – улыбнулась Лика. – И не только понимаю, но и вижу это. Ты ведь даже изменилась, хотя времени прошло всего ничего…
– О, а у меня такое чувство, – доверительно сообщила Настя, – будто я знаю его по меньшей мере десять тысяч лет. Мне с ним очень легко и очень спокойно. И не хочется ничего. Оказывается, Анжелка, – Настя вздохнула и улыбнулась, – в душе я мещанка. Никогда о себе так не подумала бы, а вот появился Андрей, и хочется мне только одного – ждать его с работы дома, с пирогами и детьми. – Она засмеялась.
– Чем же это плохо? – удивилась Лика. – А как он?
– Боюсь, и ему этого хочется… – Настя помолчала, а потом сообщила: – Он сделал мне предложение. Вчера.
– Ну?! А ты?
– А я сказала, что подумаю… – Она снова вздохнула, на сей раз мечтательно. – Но, конечно, я уже все решила. Просто не сразу же ему об этом говорить!
– Не сразу, а когда? – Лика прищурилась.
– Ну… Неделька, другая… Шутка, конечно! – прервала сама себя Настя. – Сегодня и скажу.
И сказала.
Вообще, все действительно устраивалось, только вот с работой для Лики еще не было ясно. Она собралась было заняться серьезными поисками, но Вадим, как только приехал и узнал, в чем проблема, сказал, что у него есть знакомый парень, издатель, и пообещал с ним поговорить. Может быть, в его конторе найдется подходящая должность. Альтернатива, которая открывалась перед Ликой, в противном случае состояла из двух возможных вакансий, – секретаря или продавца. Она решила немного подождать. В данный момент у Вадима что-то там «горело», и ему, скорее всего, было просто не до нее.
Его звонок оказался полной неожиданностью. Быстро, командирским тоном, Вадим:
– Привет, Лика. Собирайся. Я дозвонился до моего приятеля, ну, помнишь, издателя? Я обещал, помнишь? – и, не дожидаясь ответа, продолжил: – Через час он будет тебя ждать в «Садко». Знаешь это где? – И снова не дождался ответа. – Лика, извини, мне очень некогда. Просто я хотел сказать, что парень он занятой, времени у него так же мало, как у меня, нет, даже меньше, – коротко хохотнул Вадим. – Так что время он терять даром не любит. Пожалуйста, не подведи меня, не опаздывай. Я тебя ему описал, так что ты и тут, пожалуйста, меня не подведи. Вопросы есть? Если нет, я отключаюсь.
– Нет вопросов, – так же быстро отрапортовала Лика. – «Садко» я знаю. Спасибо, Вадим.
– Да не за что еще. Желаю удачи. Созвонимся после, ладно? Пока! – И Вадим отключился.
«Садко» – небольшой уютный ресторанчик, находился в центре города, но не на самой шумной улице. Должно быть, здесь действительно было удобно назначать деловые встречи «за ленчем», как это теперь называется. Лика пришла на пятнадцать минут раньше и выбрала столик вру, но почти напротив входа, так, чтобы видеть входящих. Заказала кофе и теперь сидела, нетерпеливо поглядывая на дверь.
Она очень нервничала. Лика не любила торопиться, а сегодня именно так и получилось. Поэтому не была уверена, что не подведет Вадима относительно своего внешнего вида, поскольку сборы прошли по-армейски, но зато теперь точно знала, что не подвела его, поскольку не опоздала. Не опоздать ей показалось важнее. И все же она достала из сумочки зеркальце, погляделась в него. Нет, вроде все в порядке. Макияж наложен по всем правилам, волосы, завитые в крупные локоны, лежат безукоризненно. Она убрала зеркальце и оглядела свою одежду – тонкий бледно-розовый шерстяной свитер с вырезом под горло, прямая бежевая замшевая юбка до колен, такого же оттенка замшевое полупальто, черные замшевые сапоги-чулки, поскольку на улице все явственнее чувствуется осень. Она закончила осмотр. Все в порядке и все же…
Все же Лика давно так не нервничала. А причина, скорее всего, была в снах, которые стали ей сниться в последнее время. В них рядом с ней постоянно присутствовал какой-то неясный мужчина, внешности которого она никак не могла запомнить. Помнила только, что у него синие глаза. И, как казалось Лике, он был странно похож на того человека, которого она однажды увидела тоже во сне давным-давно, лет восемь назад, когда еще девчонкой отважилась на Святках погадать, чтобы узнать своего суженого. На чем она тогда гадала? Ах, да, кажется, на стакане с водой и расческе. И ей действительно кто-то приснился в ту ночь, но запомнила она только синие глаза. Странно. И вот теперь…
Если бы сны были, скажем, неприличные, то она знала бы, как с ними бороться. Почаще ходила бы на исповедь, ведь всем известно, что ночные бесы-блудники больше всего ее боятся. Так нет же, самое большое, что во снах позволял себе этот мужчина – или Ликино сознание, а может, подсознание, – так это взять ее за руку. Но почему-то рядом с ним ей было хорошо. «Скорее всего, – решила она, – это потому, что я часто бываю в гостях у семейной Риты и смотрю много мелодрам».
Что греха таить, замуж ей хотелось. Как и Насте, тоже хотелось домашних пирогов, вечернего ожидания мужа с работы, хотелось нарожать детишек, построить настоящую крепкую семью. Лика подавила вздох. «Человек предполагает, – строго сказала она себе, – а Бог располагает. Не раскисай. Всему свое время. Если Богу угодно»…
Тут она взглянула на дверь и увидела вошедшего в зал мужчину. Лика замерла, глядя в его синие глаза, слушая бешеный стук своего сердца…
ЧАСТЬ ВТОРАЯ
ВАЛЕРКА
Валерка ненавидел похороны, как, между прочим, и подавляющее большинство людей. Запах свежей земли, черные одежды, вокруг многочисленные памятники и кресты наводили на него ужас. От одной мысли, что он находится среди стольких мертвых тел и сейчас еще одно – тело некогда близкого тебе человека – тоже будет зарыто и начнется долгий процесс его разложения, его пробирал озноб. Хотя вообще-то Валерка не считал себя трусом и не был им. Слишком многое пришлось ему повидать, во многих «заварушках» поучаствовать, так что ни вид крови, ни сама смерть его уже давно не пугали. Он смирился с тем, что человек в конце концов неизбежно умирает, – еще никому из простых смертных не удавалось избежать этой участи, но похороны…
Ему по-прежнему казалось, что пережить их – это свыше его сил, а поэтому всячески старался избегать в них участия с тех пор, как умерла его бабушка, которую в детстве он безмерно обожал и чуть ли не боготворил. «Сколько же лет прошло?» – спросил он себя, отводя глаза от гроба и могилы, стараясь больше глядеть в синее сентябрьское небо и на верхушки все еще зеленых деревьев.
Валерка прищурился, напрягая память. Восемь?.. Неужели восемь лет? Он покачал головой: «Как же быстро летит время»…
– Аминь! – голос священника, окончившего читать чин погребения, вывел его из задумчивости.
Валерка вздрогнул, вздохнул, перевел взгляд на покойницу. Ему показалось неестественным, что это распухшее тело, лежащее в гробу, – его родная мать. Неужели это лицо с синяками под глазами и заостренным носом ее?
Содрогаясь внутренне от отвращения, он подошел на негнущихся ногах к гробу и, закрыв глаза, задержав дыхание, едва прикоснулся губами к ее холодному лбу. Он почти ожидал, что она сейчас откроет глаза и посмотрит на него ненавидящим, мутным, всегда пьяным взглядом. Валерка сглотнул и отошел, не без интереса наблюдая, как гроб заколачивают, опускают в могилу. Затем равнодушно бросил на его крышку горсть земли и, не дожидаясь, когда могилу зароют, развернулся, пошел неспешной походкой к машине, оставленной за кладбищенской оградой.
У его матери и в лучшие-то времена друзей было немного, а в последние лет пятнадцать и вовсе никого не осталось. Так, собутыльники. Теперь Валерка со смешанным чувством жалости и отвращения разглядывал разношерстную компанию, собравшуюся на поминки. «Прямо-таки Парижский двор чудес! – подумал он, усмехнувшись. – Хотя… Разве я не мог оказаться в их компании? Быть одним из них? – спросил он себя. И ответил: – Мог». Не одари его Господь тем несгибаемым внутренним стержнем, который он постоянно чувствовал в себе всю свою сознательную жизнь, как знать, и он стал бы таким же. Предпосылки-то к тому имелись…
Видя, что компания никак не желает расходиться, Валерка решил, что пора подключать тяжелую артиллерию и отправлять все это войско восвояси. Он прошел на балкон, вынес оттуда непочатую коробку водки.
– Ну, друзья мои, – торжественно произнес Валерка, не удержавшись от улыбки. Глаза присутствующих радостно и удивленно округлились при виде бутылок. – Думаю, этого вам хватит, чтобы продолжить поминки где-нибудь в более непринужденной обстановке.
В ответ раздались одобряющие возгласы, довольные покрякивания, и «друзей» как корова языком слизнула. Валерка даже поразился тому, как оперативно, без толкучки, даже с вежливыми прощаниями они исчезли. Водку, разумеется, прихватили с собой. Остался только какой-то полупьяненький дедок с живописной бородавкой на носу и крепеньким брюшком, обтянутым хлопчатобумажной рубашкой и игриво выпирающим над чистенькими, однако уже повидавшими виды бежевыми брючками.
– А вы что же, папаша? – равнодушно поинтересовался Валерка. – Никак, дружбу с ними не водите? – он кивнул в направлении входной двери. – Или, может, водочку не уважаете?
– Я-то, сынок? – «папаше» явно польстило Валеркино обращение, и он решил не оставаться в долгу. – Как же водочку не уважаю? Очень даже… Да и всех их, – он стрельнул глазками в том же направлении, – очень даже знаю. Только вот… – он замялся, окидывая нерешительным взглядом внушительную Валеркину фигуру, которая, видимо, наводило на него что-то вроде благоговейного трепета. Однако, видя, что Валерка не собирается поддерживать разговор, набрался духу и выпалил: – Может, вместе помянем?
Валерка посмотрел на него более снисходительно, хотя еще мгновение назад собирался выпроводить, и вдруг передумал, пожалел старикашку, небрежно кивнул:
– Отчего же не помянуть? – Он сел за стол напротив дедка, отодвинул от себя пустые стаканы и тарелки, плеснул водки в две рюмки. – Как говорится, дело святое… Тебя как звать-то, папаша?
– Аркадий, – просияв, ответил дедок. Он смотрел сейчас на Валерку большими голубыми глазами, чистыми и наивными как у ребенка, смотрел едва ли не с восхищением.
Валерку это начало раздражать, Ему снова захотелось, чтобы дед как можно скорее ушел.
– Ну, – нахмурившись, проговорил он, поднимая свою рюмку, – пусть земля ей будет пухом, Аркадий.
Выпили, не чокаясь. Аркадий тут же осмелел, него потянуло на разговоры:
– Хорошая была она женщина, твоя мать, – вздохнул он. – Мы ведь с ней, знаешь ли? Мы ведь с ней последний год жили… – он мечтательно закатил голубенькие глазки к потолку: – Ну прямо душа в душу жили! И все бы у нас было ничего… – Он снова преувеличенно вздохнул. – Все бы ничего, да вот только из-за тебя она больно переживала.
– Да ну? – не удержался Валерка, приподняв бровь. Но тут же себя одернул, вспомнив, что о покойниках не принято плохо говорить. Да и потом, не следует поддерживать болтовню этого дедули, так он скорее уйдет.
– Ну да, – с самым непосредственным видом подтвердил Аркадий. – Ты ведь у нее единственный, сам понимаешь. Материнское сердце и вообще…
Дедок явно испытывал Валеркино терпение, у того даже глаза сузились до щелочек, и тем не менее, кивнув, он ответил:
– Понимаю, конечно.
– Эх! – от души произнес Аркадий. – Все мы смертны, как говорится!.. – Он взглянул на Валерку с надеждой и робко предложил: – Может, еще по одной?
Валерка, равнодушно посмотрев на часы, не отказал и на этот раз. Налил еще водки, и они снова выпили за упокоение души новопреставленной рабы Божьей Тамары. Глазки у дедка заблестели с новой силой, и он начал срывающимся голосом рассказывать Валерке, каким ангелом была его мать. «Еще бы! – мрачно думал про себя Валерка. – Даже представить себе невозможно, каким она была ангелом!»
– Тамара! – как-то подвывая, заголосил Аркадий. – Царица Тамара! – Он даже смахнул со щеки несуществующую слезу. – Ох, сынок, до чего же жизнь-то несправедливая штука. Ведь ей бы жить да жить, а вот поди ж ты… схоронили мы сегодня нашу Тамару.
Валерка закурил, откинулся на спинку стула и задумался о своем, даже не глядел на странного собутыльника. Пусть, если хочет, изобразит неземную скорбь, поиграет в безутешного вдовца, а он пока подумает о том, что делать с этой квартирой.
Продать? Продавать, конечно. Значит, нужно позвонить знакомому риэлтеру. Сколько тут метров? Валерка оглядел комнату, прикидывая на глаз.
– Что, сынок? – тут же отреагировал Аркадий. – Думаешь, что с квартирой делать?
Валерка посмотрел на него в некотором недоумении.
– Ты вот что, папаша, у меня дела, может, как-нибудь в другой раз?
– Дела? – растерянно переспросил дедок. – Ах, ну да, ну да… Ты же парень деловой, – понимающе протянул он. – Тамара мне рассказывала, что у тебя дела… Ох, какие дела! – горделиво добавил он. – Она мне про тебя много чего рассказывала, сынок. Много. И какой ты был замечательный, заботливый сын. Знаю, как ты о ней всегда заботился. Только времени у тебя не хватало, ну так что ж, дела. Деньги-то они, да… Деньги так просто не достаются.
Валерка вздохнул, затушил, сигарету, потом выразительно посмотрел на Аркадия.
– Все-все, сынок, ухожу, – тут же откликнулся он и даже суетливо поднялся из-за стола. – Ты, конечно… Конечно, ты парень солидный, деловой… Эх, сынок! – всхлипнул уже довольно опьяневший Аркадий.
Валерка даже как-то испугался, что не угомонит его, а обижать дедка не хотелось. Славный дедок, забавный. И, похоже, правда, тоскует по Тамаре. Удивительное дело, подумал он про себя, оказывается, кто-то еще мог испытывать к ней какие-то другие чувства, кроме презрения или жалости. Удивительно. Валерка посмотрел на дедулю с новым интересом. Неужели они и правда ладили? Потом кое-что вспомнил из собственной жизни и покачал головой, ну да, ладили… Невесело усмехнувшись, он предложил:
– Давай, папаша, по последней, да и разойдемся. У меня и правда сегодня еще дела, – соврал, конечно, но даже глазом не моргнул.
– По последней? – обрадованно переспросил Аркадий и тут же опустился на прежнее место. – Вот это по-нашему! Вот это по-человечески. Бог троицу любит! Это правильно! – Он продолжал приговаривать одно и то же, пока Валерка наливал водку. Потом спросил:
– Может, теперь за знакомство? За покойницу-то уже пили.
– Выпьем и еще раз, – отрезал Валерка, и они снова, не чокаясь, помянули Тамару. – Ладно, – выдохнув, произнес он затем, – а теперь все. Ты уж извини, но мне пора. Да и тебе, наверное?
– Да-да, – закивал седенькой головкой дедуля. – Всем нам пора. Всем. Она ведь тобой гордилась! – опять начал он. – Гордилась, да еще как! – и сопроводил это утверждение ударом кулака в свою крепенькую грудь.
– Знаю, знаю, – устало откликнулся Валерка, чувствуя, что вот теперь дед точно начинает действовать ему на нервы. Ему хотелось остаться одному. – Ты извини… – хмуро повторил он, приподнимаясь из-за стола.
– Ухожу, ухожу, – тут же согласился дедок и подскочил. – Но мы ведь еще встретимся? Поговорим еще про Тамару? Да? – умоляюще глядя на Валерку полными слез глазами, спросил он. – Ты ведь все, сынок, понимаешь. Материнское сердце и все такое… Мы правда встретимся еще?
– Конечно, папаша, – спокойно ответил Валерка. – Конечно. Не сомневайся. Встретимся и поговорим. И я все понимаю. – Он поднялся из-за стола, прошел на небольшую кухоньку, достал две бутылки водки из почти пустой уже коробки. – На вот, держи, – протянул он их Аркадию, который все не отставал от него с вопросом, встретятся ли они снова и когда. – Да вот, скоро уже, – обнадежил его Валерка. – Как с делами разберусь.
– Ой, спасибо, – обрадованно улыбнулся Аркадий. – А я-то уж было подумал… – он как-то странно и смущенно покраснел.
– Что тебя обделю? – Валерку это даже рассмешило. – Держи, держи. И давай, – он проводил неугомонного дедка к двери, – до встречи. Не скучай. Счастливо тебе, папаша, – добавил он, открывая дверь.
Аркадий на пороге еще раз обернулся, посмотрел на Валерку обожающими глазами и выдал на прощание:
– Вот ведь! Не зря она тобой гордилась, сынок! Тамара-то! Ты ведь вон какой парень, – он окинул пьяно-восхищенным взглядом все Валеркины сто восемьдесят шесть сантиметров роста и икнул. – Вот! Ты просто мировой парень! – дедок довольно хихикнул, глянув на бутылки, подмигнул Валерке и, наконец, стал спускаться по лестнице.
Валерка закрыл за ним хлипкую дверь и облегченно вздохнул. Оставшись один, он прошелся по пустой квартире, оглядел убогую мебель, незанавешенные окна. Потом взял со стола початую бутылку водки, плюхнулся в старенькое кресло, печально скрипнувшее под тяжестью его тела, еще раз окинув взглядом комнату с поминальным столом посередине.
– Ну что ж, – сказал довольно громко, так, как если бы мать могла его сейчас слышать. – Царствие тебе небесное, мама, – и глотнул прямо из горла.
Валеркино сердце разрывалось между бешеной ненавистью к матери и отчаянной жаждой ее любви.
Так было всегда, с тех самых пор, как отец ушел от них, когда Валерке исполнилось семь лет и он пошел в школу. Тогда, конечно, желание быть любимым собственной матерью еще побеждало. А вспышки ненависти к ней были редкими, проходили для самого Валерки почти незаметно.
Чаще он все-таки жалел мать. Она была буквально убита разводом, часто и долго плакала по ночам, он слышал ее сдавленные всхлипы за стенкой. По утрам у нее были красные глаза, и Валеркино сердечко сжималось от желания помочь ей хоть как-то. Но как было ему, семилетнему пацану, облегчить ее страдания? Как он мог, да и мог ли вообще, вернуть отца? Впрочем, Валерка даже тогда не мог его осуждать, в чем-то винить, а тем более ненавидеть – слишком высок был авторитет отца в глазах сына, слишком велико желание, когда вырастет, стать похожим на него. Отец для Валерки был кумиром, идолом, сверхчеловеком. Он обожал и боготворил его безмерно. Отец – это почти Бог, а потому его поступки не обсуждались.
Семилетний мальчишка не мог понять, отчего так случилось, что отец их оставил, что заставило его совершить такой поступок. И он мучился от этого непонимания, от того, что слишком мал еще и отец с матерью не могут ему объяснить причину развода. Ведь, казалось, все было хорошо или он чего-то не замечал? Валерка еще долго не знал, почему они разошлись.
Матери тогда было тридцать пять лет, и она еще выглядела хоть куда – светлые длинные волосы, матовая кожа, голубые глаза, аппетитные формы. Вот с этих самых форм все и началось…
В конце сентября Валерка поехал на выходные к бабуле. Она жила в двадцати километрах от города, в небольшой деревеньке, и Валерку туда подвез сосед по подъезду, дядя Саня, чьи родственники обитали там же. Валерка замечательно провел два дня и, переполненный радостными впечатлениями от того, что бабулин сосед, дед Иван наконец-то взял его с собой на рыбалку на острова, вернулся все с тем же дядей Саней домой. Ему не терпелось поделиться с матерью своим восторгом.
Валерка открыл дверь своим ключом, влетел в комнату и тут же замер как вкопанный. Мать лежала на кушетке, полуприкрыв глаза, а над ней пыхтел какой-то волосатый мужик. Валерка глазам своим не поверил. «Что они делают голые?» – бешеным пульсом забилась в голове мысль.
– Мам… – хрипло протянул он, не в силах выносить отвратительной для его детского сознания сцены.
– А, Валерочка, – как-то пропела она, открыв глаза, – ты вернулся, сынок? – И криво улыбнулась.
Мужик поднял косматую голову, глянул на Валерку пьяным, каким-то звериным взглядом, и с ненавистью прошипел:
– Убирайся, щенок!
У Валерки навернулись слезы от незаслуженной обиды, и он выбежал из квартиры, с силой хлопнув дверью. До темна просидел во дворе, в беседке, задыхаясь от рыданий и пытаясь понять, что же там происходило, почему мать позволила этому чужому дядьке не только лапать себя, но и выгнать его, Валерку? Под конец, когда уже стемнело, совсем обессилев от слез, но так и не найдя ответов на мучившие его вопросы, Валерка, крадучись, вернулся домой. Осторожно открыл дверь, шагнул в квартиру, постоял в полутемной прихожей, прислушиваясь. В доме было тихо. Он заглянул в комнату. Мужик исчез, а мать спала на кушетке, ничуть не стесняясь своей наготы, только слегка прикрывшись простыней.
В полумраке Валерка пробрался в свою комнатку и забился в угол как волчонок. Он просидел там полночи и только потом, когда сон его сморил, перебрался на кровать, уснул как убитый, не раздеваясь, не разбирая постели.
С этого дня ненависть в его душе стала медленно перевешивать любовь.
Так мать начала припивать и водить в дом мужиков.
Валерка, когда было тепло, шатался по улицам, а когда похолодало, пропадал у друзей. Об успеваемости в школе и речи быть не могло. И в конце ноября его учительница, озабоченная Валеркиными отметками, сама пришла к Тамаре – на вызовы в школу и на родительские собрания она никак не реагировала. Валерка пару раз показал ей свой дневник, но мать только пожала плечами. После этого он и вовсе перестал это делать. Она вообще не интересовалась его жизнью, его учебой.
Учительница Зинаида Васильевна ждала ее, ждала и однажды под вечер пришла сама. Мать, слава Богу, еще не выпила. Валерка сидел в своей комнате и настороженно прислушивался к их разговору. Зинаида Васильевна была женщиной мудрой, проницательной. Она поняла Тамарино состояние, чисто по-женски ее пожалела, участливо с ней поговорила. Валерка тогда мало что понял из их беседы, только что учительница маму жалела и уговаривала подумать о сыне. А мама лишь тихо плакала.
Но после этого мать пить перестала, перестали в их доме появляться и чужие дядьки. Мать, казалось, окончательно взялась за ум – интересовалась учебой сына, делала вместе с ним уроки, даже ходила на родительские собрания. А вместо многих мужчин у нее появился один, постоянный, переехавший к ним в дом – невысокий, щуплый и лысоватый дядя Слава.
Валерка с удивлением наблюдал за тем, как он обживался в их квартире, как по-хозяйски расхаживал по комнатам в отцовских тапочках, чуть ли не на четыре размера ему великоватых, как сидел за ужином во главе стола, словом, пытался делать вид, будто так было всегда. Валерка, конечно, сравнивал его с отцом, и сравнение это было явно не в пользу дяди Славы, но мать не пила, и этого ему было достаточно. Он подтянулся в школе, перестал пропадать вечерами у друзей и даже научился стойко сносить снисходительный тон дяди Славы.
Так прошло пять месяцев, Валерка понемногу расслабился и жалел теперь мать только потому, что больно уж даже на его, мальчишеский взгляд, неказист был дядя Слава. А потом приехал отец.
Он ввалился в квартиру как-то под вечер, здоровенный голубоглазый великан, светловолосый и усатый – ни дать ни взять, русский витязь.
– Папка! – задохнулся от радости Валерка и, подлетев, повис у него на шее.
– Здорово, сынок! – подхватив сына на руки, улыбнулся отец. – Как ты тут? – Он неловко чмокнул Валерку в щеку и присмотрелся к нему внимательнее. – Вырос, вырос! – заметил довольно, а потом, отпустив Валерку с рук, спросил: – А мамка где?
– Сейчас придет! – все еще в радостном возбуждении ответил Валерка, не сводя обожающего взгляда с отца. – Она в магазин пошла! – Он обнял его, обхватив руками за пояс, и так, казалось бы, и не отпускал.
– Соскучился? – добродушно поинтересовался отец. – Ну сейчас, подожди, только разденусь.
Из ванны выглянул испуганный дядя Слава.
– Простите, – промямлил он, совершенно потерявшись от внушительных габаритов гостя, – с кем имею честь?
– С хозяином этой квартиры, – громоподобно отозвался отец и, прищурившись, оценивающе оглядел дядю Славу. – Назаров Николай Васильевич, – и протянул руку.
– Очень приятно, – как-то просипел дядя Слава, пожимая большую отцовскую ладонь. – Вячеслав Геннадьевич.
И тут пришла мама. Она остановилась в дверях, и ее голубые глаза как-то сразу заблестели. «Это слезы», – подумал Валерка, переводя взгляд с отца на мать и обратно.
– Здравствуй, Тамара, – проговорил отец. Она только сдержанно кивнула, но Валерка видел, как задрожали ее руки. – Ты, сынок, – обратился отец к Валерке, – пойди пока в свою комнату. Поговорить нам надо с твоей мамой, Потом я к тебе зайду, – он подмигнул ему. Валерка послушно кивнул и поплелся к себе, услышав еще, как отец добавил: – Пойдем на кухню, что ли? И ты, Вячеслав Геннадьевич, тоже.
О чем они там говорили, для него так и осталось тайной. Только спустя два часа отец вышел из кухни и, позвав Валерку, усадил его к себе на колени, сказал:
– Что ж, сынок… – Он вздохнул и погладил сына по голове. – Понимаешь, какие дела… Теперь у меня другая женщина.
– Вместо мамы? – спросил Валерка, глядя ярко-синими глазами в голубые отцовские.
– Да, получается, что так… – кивнул отец. – И живу я теперь другой жизнью. Ты потом, когда вырастешь, может быть, меня поймешь. Не хотелось бы, – он отвел глаза, – чтобы ты держал на меня зло.
– Держал зло? – повторил Валерка, наморщив лоб. – Ты хочешь, чтобы я на тебя не злился? – сама мысль о том, что он может злиться на отца, казалась ему до того абсурдной, что он даже улыбнулся.
– Что? – спросил отец.
– Я не злюсь на тебя, папа, – серьезно, очень серьезно ответил сын. – Только теперь мы совсем не будем видеться?
– Нет, что ты, – облегченно проговорил отец. – Наоборот. Тебя это не должно огорчать, потому что ты теперь сможешь все каникулы проводить у меня. Если, конечно, захочешь. Что скажешь на это?
– Каникулы у тебя? – Валеркины глаза загорелись. – Конечно! – и он прижался к отцовской груди.
– Маленький ты у меня еще, – снисходительно, но нежно сказал отец и погладил сына по волосам. – Что ж, лады. Летом я тебя жду. Договорились?
Валерка радостно кивнул.
Отец уехал. После его визита мать выгнала дядю Славу. В тот же вечер выгнала, со скандалом. Валерка ретировался из дома к соседу Вальке, как только понял, что предстоит ссора. А когда вернулся уже в десятом часу, дяди Славы и след простыл, а мать сидела на кухне, у окна и молчала.
– Мам… – протянул Валерка, не решаясь войти на кухню.
– Чего тебе? – спросила она равнодушно, даже не повернув головы.
– Да так… – ответил он. – Я спать пошел.
– Иди, – пожала она плечами.
Валерка еще немного постоял, но так и не осмелился подойти к ней, обнять. А ему хотелось этого. Хотелось приласкаться к ней, но вот странное дело – обнять отца он мог, а ее, мать, нет. Не мог даже к ней подойти. Да и ее ласки, если и были когда-то, уже им забылись. Он вздохнул и отправился спать. Но уснуть не мог долго, все ворочался в постели, прислушивался к звукам. Мать что-то делала на кухне, а потом снова наступила тишина, и Валерка, отчего-то смертельно перепугавшись, не выдержал, соскочил с постели, прокрался к кухонной двери. Мать сидела за столом, а перед ней стоял стакан и бутылка уксуса. Она так внимательно смотрела на эту бутылку, словно ждала от нее какого-то ответа на долго мучивший ее вопрос. Потом, решившись, налила уксус в стакан. Руки ее при этом дрожали. Она взяла стакан, но снова поставила его перед собой. Встала, подошла к окну и долго вглядывалась куда-то далеко, в темную улицу. Наконец резко развернулась, снова подняла стакан, но, зажмурившись от запаха, закрыв нос рукой, вылила его содержимое в раковину.
– Не могу… Не могу… Не могу… – услышал Валерка. Мать вряд ли понимала, что говорит это вслух.
Его увиденное потрясло, пожалуй, еще сильнее, чем тогдашняя история с волосатым мужиком. Скорее почувствовав, нежели сообразив, что не стоит обнаруживать свое присутствие и попадаться сейчас матери на глаза, Валерка тихонечко вернулся в постель и, с бешено колотящимся сердцем, стал прислушиваться к тому, как мать разбирает постель. Успокоился и уснул он только тогда, когда понял, что и она легла. Легла и всхлипнула. «Плачет, снова плачет», – подумал он, и ему самому захотелось плакать, но вместо этого он уснул.
И начался многомесячный кошмар. Мать опять запила, в доме стали появляться разнообразные мужчины, и снова Валерка был вынужден просиживать долгие вечера у своих друзей, чьи родители, зная, что происходит в его доме, надо сказать, принимали его ласково. После визита отца все стало гораздо хуже, Тамара начала скандалить – бить посуду, орать совершенно невообразимые вещи, во всем обвиняя отца, а заодно и его, Валерку. Он не мог понять, в чем именно на этот раз провинился отец, ведь он оставил им квартиру и вообще…
