Текст книги "Волшебница на грани (СИ)"

Автор книги: Лариса Петровичева

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 12 страниц)

А я и так потратила слишком много времени, чтобы собрать себя по частям.

«Он не Игорь», – напомнил мне мой внутренний голос.

«Да, – подумала я. – Он намного сильнее, благороднее и лучше».

Но вряд ли это что-то меняло.

Генрих шевельнулся за моей спиной и мягко погладил меня по плечу.

– Неразлучники, – негромко сказал он. – Красиво поют, правда?

Я обернулась к нему. Улыбнулась. Надо было вести себя так, как ведет женщина после ночи любви с любимым мужчиной. И постараться не расплакаться от того, что все это не навсегда.

– Правда, – ответила я. – Уже несколько минут их слушаю.

Генрих все с той же трогательной осторожностью привлек меня к себе. Узкая кровать оказалась не такой уж и узкой… или это тоже была магия? Я поудобнее устроилась в его объятиях и сказала:

– У нас есть несколько дней…

Я сама не знала точно, что имею в виду. Несколько дней до возвращения доктора Кравена с зернами Геккеля? Или несколько дней тех отношений, которые до боли в сердце похожи на медовый месяц?

«В жизни бывает больше, чем одна любовь, – так сказала бы я-волшебница любой из своих клиенток. – Живите здесь и сейчас и не бойтесь будущего. То, что Игорь оказался мерзавцем, еще не означает, что все остальные мерзавцы. Возможно, именно сейчас вы встретили по-настоящему хорошего человека. И не делайте глупостей, не теряйте его».

– У нас намного больше времени, – сказал Генрих. Негромко, словно боялся спугнуть что-то, намного важнее птиц за окном. – Знаешь, что означает пара неразлучников рядом с мужчиной и женщиной?

– Что же? – спросила я. Генрих улыбнулся – я не увидела его улыбку, но почувствовала ее.

– Что эти мужчина и женщина будут любить друг друга, – ответил Генрих. – И проживут долгую жизнь в любви и согласии. Милли, я хотел бы жить дальше с тобой. Не разлучаться. Никогда тебя не терять.

Кажется, я тоже улыбнулась. Уткнулась лбом в его грудь, стараясь сделать так, чтобы он не увидел моего лица и всего, что на нем написано.

Я понимала, что в нем сейчас говорит только привязанность и благодарность, которые Генрих принимает за любовь.

Ничего кроме. Только это.

Мне захотелось заплакать – и рассмеяться от счастья.

– Милли? – окликнул он меня. – Милли, что-то не так?

– Нет, – прошептала я. – Нет, Генрих, все хорошо. Неразлучники никогда не расстаются, правда?

– Правда, – ответил он. – И мы с тобой будем такими же.

Вход в дом в самом деле зарос буйной зеленью. Когда голем сервировал нам завтрак, то я поинтересовалась:

– А как отсюда выйти? Хочется подышать свежим воздухом.

Голем повел каменюкой головы и проскрипел:

– Есть выход. Покажу.

На тарелках перед нами лежали корзиночки из теста с начинкой: я увидела креветки, курицу и ветчину в сопровождении сырных шариков и ломтиков жареной картошки.

– Традиционный южный завтрак, – сообщил Генрих. – Эти корзиночки называются саугадо.

Голем медленно двинулся в сторону выхода, и я спросила:

– А вы поели?

Голем остановился так, словно наткнулся на невидимое препятствие. Кажется, никто не задумывался о том, сыт ли он. И никто не обращался к нему на «вы».

– Нам не нужна еда людей, – проскрежетал он. – Но спасибо.

Кажется, глупо себя чувствовать стало входить у меня в привычку. Однако я удивленно заметила, что Генрих смотрит на меня с искренним уважением.

– Что-то не так? – спросила я, погружая вилку в начинку саугадо.

– Ты очень добрая, Милли, – улыбнулся Генрих. – И я, честно говоря, не перестаю этому удивляться.

– Почему? – кажется, теперь удивляться была моя очередь.

– Потому что благородные леди никогда не обращают внимания на прислугу, – ответил Генрих. – И уж конечно, им все равно, как она себя чувствует, и что ей нужно.

– У меня никогда не было прислуги, – сказала я. – Родителей я не помню, они умерли, когда я была маленькой. Меня воспитывала бабушка, и у нас было очень много забот.

Вспомнилась наша маленькая квартирка в доме на окраине и листовки, которые я раздавала на улице еще со школы, чтобы хоть что-то заработать. Потом листовки сменила ближайшая забегаловка, где я была раздатчицей, потом были ночные смены в круглосуточном магазине.

Когда бабушка умирала, то повторяла мне: не бросай учебу. Только учебу не бросай. Я и не бросила – просто бросилась на Игоря, первого, кто обратил на меня хоть какое-то внимание. Мне хотелось любви и душевного тепла, и я поверила, что Игорь способен дать их мне.

Но бывают люди, которые способны только забирать, а не делиться.

– Ты любила ее, – сказал Генрих. Я кивнула.

– Очень любила. Иногда бабушка делала похожие корзиночки, – я указала на саугадо. – Но, конечно, не с такой начинкой.

Генрих снова улыбнулся, и мне стало теплее на душе. И я сказала себе: неважно, сколько это продлится. Пусть однажды мы расстанемся – но пока у меня есть это утро и эта улыбка.

Вот что важно. Никто не отберет у меня моих хороших воспоминаний.

– Моя бабушка никогда не готовила, сама понимаешь, – сказал он, придвигая ко мне блюдо с разноцветными ломтиками фруктов, среди которых я заметила что-то очень похожее на самый обычный арбуз. – Однажды отец в шутку попросил у нее теплое питье, молоко с медом. Якобы приготовленное материнскими руками, оно имеет особую целительную силу. Мать так кричала на него, что люстра чуть не лопнула. Говорила, что она не служанка, а королева, и как такая глупость вообще могла вползти в его пустую голову.

– Я бы приготовила, – вздохнула я. Генрих взял меня за руку и произнес:

– Ты совсем другая, Милли. Знаю, это прозвучит банально, но ты очень много для меня значишь. И с каждым днем это все сильнее.

Мне сделалось неловко. Я давно заметила, что люди робеют перед по-настоящему важными вещами – и стремятся засмеяться и свести все в шутку, потому что боятся, что это может принести им боль. Может, из-за этого страха и любовь, и дружба уже потеряли свою ценность.

Зачем ценить то, что однажды можешь потерять? Проще притвориться, что это не имеет значения.

Тогда не будет больно.

Но я решила не притворяться.

– Генрих…

– Подожди, – сказал он уже серьезнее. – Ты можешь думать, что ты для меня просто привязанность. Или интрижка. Но Милли, я… – он вздохнул и признался: – Я любил. И не один раз. Но никогда и ни к кому я не относился так, как к тебе.

– Как же? – спросила я.

– Я боюсь тебя потерять, – признался Генрих. – И я хочу никогда тебя не терять. Ты выйдешь за меня замуж, когда все это закончится?

Кажется, несколько минут я сидела молча, открывая и закрывая рот, словно рыбка на берегу.

Одна моя часть прыгала, плясала и кричала «Да! Да-да-да!»

Вторая рассудительно говорила, что это предложение сделано под влиянием привязанности и порыва. Люди часто принимают решение под влиянием момента. Адреналин бьет в голову и заставляет терять рассудок.

Потом наступает протрезвление, и человек удивляется тому, что сделал. Пытается опомниться и взять свои слова назад.

– Генрих, ты уверен? – спросила я. – То есть… ты действительно готов видеть меня рядом всегда?

Я понимала, что говорю чушь. Все умения и знания, весь мой хорошо подвешенный язык, который позволял убедить кого угодно в чем угодно – все исчезло.

– Всегда, – кивнул Генрих. – Я не из тех, кто сегодня говорит одно, а завтра другое. Если я сказал, что люблю тебя, то завтра это не изменится.

Что-то сжалось в груди – было одновременно сладко и больно. Может, это и в самом деле то, чего я искала так долго? И мне не придется склеивать душу по кусочкам, потому что ее больше никто и никогда не разобьет.

– Разве я пара королю? Что скажут сплетники и законы? – улыбнулась я. Генрих улыбнулся в ответ и сжал мои пальцы.

– Моя воля и есть закон. И наплевать на сплетников. Ты выйдешь за меня замуж, Милли?

– Выйду, – ответила я, понимая, что вот-вот расплачусь. – Да, Генрих. Я согласна.

Выход из дома располагался в коридоре, причем замаскирован настолько хитро, что я никогда бы не догадалась, что нужно нажать именно на этот завиток на старых обоях, чтобы дверь скользнула в сторону и открыла перед нами стену из буйной зелени и розовых цветов. Голем со скрежетом и грохотом прошел мимо нас, и пышные ветви заструились в стороны, давая ему дорогу.

Доктор создал для себя и своего хранилища настоящую крепость. Стойкий защитник, два разных выхода и наверняка есть и еще сюрпризы.

– Вот, – сказал голем и медленно повел рукой, показывая на заросли. – Сад доктора. Можно гулять.

– Я бы сказал, что это лес, – поежившись, произнес Генрих и, протянув руку, сорвал с одной из ветвей крупный розовый плод, похожий на персик. Голем недовольно заскрипел.

– Бросьте. Яд.

Генрих бросил свою добычу так, словно голем ударил его по руке. Провел ладонями по штанам.

– Доктор отравил? – поинтересовалась я. Дом настолько зарос высокой травой и кустарником, что и догадаться было нельзя, что он тут есть. Но доктор Кравен все же не мог обойтись без системы безопасности, зная повадки своих друзей-наркоторговцев, и отравленные фрукты наверняка были еще цветочками.

– Да.

– И что, захаживают любопытные? – поинтересовался Генрих.

– Нет, – мне почему-то показалось, что наши вопросы забавляют голема. И что ему приятно с кем-то поговорить. Вряд ли доктор Кравен появлялся здесь часто и вел с ним беседы. – Но могут зайти. Не нужно.

Я погладила голема по плечу и спросила:

– Хотите с нами погулять?

Мной сейчас двигала не только вежливость, но и понимание, что в случае опасности голем защитит нас намного лучше, чем наши безоружные руки.

– Хочу. Но есть работа, – ответил голем и вдруг проскрежетал с теми интонациями, которые, кажется, были веселыми: – Бояться нечего. Вы гости. Гуляйте.

Он совершенно бесшумно развернулся и скрылся в доме. Я представила, как эта громадина беззвучно возникает за спинами незваных гостей, и невольно поежилась: голем умел произвести впечатление. Я хотела было сказать ему, чтобы он не закрывал дверь, но голем это сделал и без моей просьбы.

– Он хороший, – сказала я. – Мне его даже жалко.

– Почему? – удивленно улыбнулся Генрих.

– Не знаю, – ответила я. – Давай посмотрим, что там?

Среди зарослей оказалась старая беседка, увитая плющом и цветами. Я вдруг вспомнила, что у нас с Игорем была выездная свадьба за городом, и на церемонии была белоснежная арка, украшенная розами. Я так и не смогла выбросить свадебные фотографии – они лежали у меня в шкафу в пакете под ворохом старья. Там я стояла рядом с Игорем среди цветов и была так счастлива, что становилось больно вспоминать.

Постепенно задолженность по ипотеке вырастет, в квартиру придут посторонние и вышвырнут все мое прошлое в мусорный бак под окнами. Может, туда ему и дорога? Может, пора попробовать стать счастливой здесь и сейчас?

Скамейки оказались на удивление чистыми. Возможно, доктор Крамер сидел здесь, делал какие-нибудь пометки в блокноте, пил кофе и вспоминал прошлое, в которое уже никогда бы не смог вернуться. Мы с Генрихом сели рядом, и он вдруг сказал:

– Хорошо здесь, правда? Спокойно.

– Да, – согласилась я. – У нас в последние дни была только беготня. Хочется посидеть просто так.

Парочка неразлучников попрыгала по провалу в крыше, рассыпая переливчатые трели, и я готова была поклясться, что это те же самые птицы, которых мы видели утром. Генрих улыбнулся.

– Так и летают за нами, – заметил он. – Слушай, а мне ведь даже нечего тебе сейчас подарить.

Я удивленно посмотрела на него.

– О чем ты?

– А ты не любишь подарки? – удивился Генрих, ответив вопросом на вопрос. – У нас ведь помолвка, ты сказала мне «да». Значит, нужно обменяться чем-нибудь.

А, вот он о чем. Помнится, Игорь после моего согласия подарил мне большое ничего и секс.

– У меня есть кое-что, – ответила я и, запустив руку под воротник платья, вынула золотую цепочку с медальоном. Кажется, святая Людмила улыбнулась мне: ты все делаешь правильно, продолжай.

– Это моя святая покровительница, – объяснила я и, расстегнув замок и сняв цепочку, протянула ее Генриху. – Она заботится, оберегает… пусть теперь хранит тебя. И пусть у нас все будет хорошо, и сегодня, и всегда.

Генрих осторожно принял медальон, поднес к губам и надел на шею. Его лицо сделалось торжественным и строгим – было ясно, что и помолвка, и обмен подарками для него не просто забавная дань старой традиции. Потом он снял с себя темный шнурок с камешком и передал мне.

– Конечно, это не такой важный предмет, – чуть ли не извиняясь, произнес он. – Просто камешек, мы его однажды нашли с матерью, когда гуляли у моря. Я его хранил все это время.

Камешек оказался прозрачным, с легким зеленоватым оттенком. Когда я взяла его в руки, по коже побежало тепло. В таинственной глубине вспыхнула и погасла бледно-голубая звездочка, и мне показалось, что я слышу шелест волн и далекое пение. Передо мной будто бы легло утреннее море, которое стирало все, что было в нашем прошлом.

– Красивый, – зачарованно промолвила я.

– Его называют звездой Магриба, – произнес Генрих. – Видишь звездочку? Чем сильнее тьма, тем ярче он светит.

Я вдруг поняла, что улыбаюсь, как ребенок, который неожиданно получил не просто подарок, а настоящее чудо.

– Ну вот, – сказала я, стараясь не терять это ощущение прикосновения к чему-то очень хорошему. – Теперь у нас настоящая помолвка.

Генрих обнял меня за плечи, и я подумала, что могла бы сидеть вот так вечно. Мне уже давно не было настолько легко и спокойно, и я бы никогда не поверила, что в такой момент рядом со мной будет мужчина.

Хороший мужчина.

Настоящий.

Глава 6

Доктор Кравен появился из камина на следующий день, под вечер, когда мы с Генрихом вернулись из сада.

Среди зелени мы заметили робкое существо, похожее на косулю. Генрих сказал, что это вин-вен, он очень любит соль, и я решила его угостить. Голем принес щедро насоленную краюху хлеба, и вин-вен, осторожно переступая тонкими ножками, подошел к нам.

Темно-карие бархатные глаза смотрели с испуганной надеждой, словно спрашивали: вы ведь не обидите меня? Не ударите, не поймаете?

– Не бойся, маленький, – сказала я самым успокаивающим тоном. – Никто тебя не обидит. Подходи, угощайся.

Вин-вен осторожно ел хлеб с солью, а я держала Генриха за руку и понимала, что вот оно, еще одно чудо. Тихое и хрупкое, просто пришло к нам.

– Хороший, правда? – спросила я и протянула руку к голове вин-вена с крошечными белыми рожками. Он не отпрянул, я погладила его, и в красивых глазах животного появилась не тревога, а спокойная радость.

– Очень хороший, – ответил Генрих. – Будешь смеяться, но это добрая примета. Увидеть вин-вена – к удаче.

– Удача нам понадобится, – согласилась я. Вин-вен доел хлеб, бойко припрыгнул на месте и, развернувшись, рыжей молнией бросился в кусты. Там он бросил на нас прощальный взгляд и был таков.

– Надо будет сказать голему, чтобы он его подкармливал, – сказала я, когда мы входили в дом. Голем, который стоял в коридоре, важно повел тяжелой головой.

– Кормлю. Давно, – ответил он и добавил, поймав мой удивленный взгляд: – Скучно одному. С ним легче.

Я погладила голема по холодному плечу, и из гостиной донесся шум.

Доктор Кравен поднимался с пола, держа в руке мешочек из белой ткани. Судя по одежде доктора, он отправился в путешествие прямо из кровати, решив не снимать пижаму. Увидев нас, он улыбнулся и произнес:

– Бринн поставил весь Лакмер с ног на голову. Вас ищут. Он рвет и мечет, полиция тоже в ярости. У нас давно не появлялась настолько сильная волшебница.

Я невольно улыбнулась, представив, как Бринн грозит кулаками и требует капли от нервов.

– Да, нам говорили, что здесь не любят волшебников, – ответила я. Кравен пожал плечами.

– Не то что бы не любят, просто относятся настороженно, – сказал он. – Волшебников считают ходячими бомбами и хотят, чтобы они были под учетом и контролем.

Он протянул нам мешочек и сказал:

– Ваши зерна Геккеля.

Генрих взял мешочек, растянул тесемки и высыпал на ладонь несколько мелких ярко-синих зернышек. Я удивленно увидела, что они недовольно припрыгивают, словно сердятся на тех, кто нарушил их покой.

– Четыре зерна для изменения внешности, – объяснил доктор Кравен. – Потом каждый вечер по два зерна для ее сохранения. Того, что в мешке, вам хватит на полгода. Думаю, за это время вы сможете найти Ланге.

Я кивнула. На островах святого Брутуса мы будем искать мерзавца с мирной внешностью сельского почтальона. Это не мой мир – казалось бы, какое мне дело до здешних военных преступников, чтобы испытывать к ним такую сильную злость?

Но я даже не злилась. Это была спокойная ледяная ярость.

Зло не должно ходить по земле, какой бы ни была эта земля.

– Запивать надо? – осведомился Генрих, отсчитывая мне четыре зерна. Три вели себя спокойно, четвертое все время крутилось и прыгало.

– Нет, глотайте так, – ответил доктор Кравен, и я послушно отправила зерна в рот и проглотила.

Желудок скрутило такой болью, что я рухнула на затоптанный ковер, скуля и поджимая ноги к животу. Все тело покрылось ледяным потом, суставы наполнило огнем, выворачивая и сминая – я корчилась на ковре, каким-то чудом не теряя сознания, и мир медленно плыл вокруг меня, мягкий, как глина.

Первым, что я увидела, когда боль ушла, была моя рука – вроде бы моя, но… я смотрела и понимала, что она мужская. Аккуратная рука с длинными пальцами и коротко подстриженными ногтями, которая могла бы принадлежать хирургу.

Доктор Кравен помог мне подняться, и я поняла, что у меня другой нос и аккуратная бородка.

– Господи… – только и смогла сказать я. – Что вы сделали?

Я запустила руки в волосы, выдернула один волосок – темный, короткий. Я ощупала лицо – оно совершенно точно было мужским. Я стала мужчиной после зерен?

Я с ужасом поняла, что и внизу у меня теперь тоже мужская анатомия.

– Господи… – повторила я и опомнилась только тогда, когда Генрих захохотал. Даже нет, он заржал на весь дом.

Обернувшись, я увидела, что с пола поднимается… Ну и зерна, ну и магия! Генрих обрел внешность Льва Толстого в молодости! Без бороды веником, в обуви, но это совершенно точно был Толстой.

Мне захотелось перекреститься. Я не знала, смеяться мне или плакать. Доктор Кравен смотрел на нас с искренним удивлением, словно не понимал, почему я настолько поражена.

– Зерна сделали меня мужчиной? – уточнила я, пытаясь понять, на кого я стала похожа, если Генрих превратился в копию Толстого.

– Ну разумеется, – чуть ли не с обидой ответил Кравен. – Бринн разослал ваши ориентировки по всему Фаринту. Его сподручные в полиции ищут молодого мужчину в компании юной волшебницы. Все понимают, что вы попробуете изменить внешность, но не пол. На двух достойных джентльменов никто не обратит внимания.

– Разумно, – согласился Генрих. – Милли, но мы же не обязаны так ходить вечно! Доберемся до островов и просто перестанем принимать зерна. Там-то нас никто не станет искать.

Я кивнула, еще раз дотронулась до лица и вытянула вперед нижнюю челюсть, пытаясь рассмотреть аккуратную бородку.

Похоже, Толстой поедет на острова святого Брутуса в компании Чехова.

На то, чтобы освоиться в мужском теле, у меня ушло еще полтора дня. Если сначала Альма учила меня ходить так, как ходят здешние леди, то теперь Генрих показывал, как нужно передвигаться джентльмену.

В общем, махать руками было можно.

С прочей анатомией я тоже справилась, хотя было непривычно и даже чуть ли не дико. Но я справилась. В итоге, когда я вошла в гостиную, Генрих одобрительно сказал:

– Джентльмен из тебя хоть куда, Милли. Провинциальный, правда, но все же джентльмен.

– Я в столицы и не лезу, – ответила я. – Надо было попросить доктора, чтобы он не меня делал мужчиной, а тебя девушкой.

Генрих только расхохотался во весь голос. Удивительное это было зрелище: классик русской литературы в другом мире. Возможно, зерна выцепили какие-то образы из моего сознания и надели их на нас.

Я лишь радовалась тому, что не примерила облик Игоря. Это было бы совсем иронично.

Доктор Кравен принес нам несколько комплектов одежды и бумажник: когда Генрих открыл его, я увидела два паспорта в темно-синих обложках и солидную стопку наличных и чеков.

– Удивительно! – воскликнул Генрих. – Я даже не думал, что у вас это получится!

– Вы смогли найти лазейку в его тайники? – спросила я. Кравен кивнул.

– Все заблокировали буквально через четверть часа после того, как я ее опустошил, – с достоинством сообщил он. – Так что голодать вам не придется. Те документы, которые там были, я не взял. Сделал новые.

– Вот и замечательно, – ответил Генрих и совершенно серьезно спросил: – Вы очень много сделали для нас, доктор Кравен. Что я теперь могу сделать для вас?

Кравен задумчиво помолчал, а потом ответил:

– Найдите Ланге. И постарайтесь выжить. И вот еще что, – он снова сделал паузу и со вздохом добавил: – Если у вас получится убить его, то убейте. Подозреваю, что вам его заказали не для суда и казни.

У меня тоже создалось такое впечатление. Мерзавцы вроде Ланге прекрасно находят себе новых хозяев и так же прекрасно им служат – иногда обмолвятся, назовут президента фюрером, и работают дальше.

– Я тоже начинаю к этому склоняться, – хмуро сказал Генрих. – Они ведь не уточнили, что он нужен прямо живым и невредимым. Привезем голову в банке. Ну, вот так получилось, ничего не исправишь уже.

Я была с ним полностью согласна.

Мы распрощались с големом, и я видела, что ему тоскливо. За эти дни он успел к нам привыкнуть, и я с грустью представила, как он будет тут жить в одиночестве. Редкие визиты доктора Кравена это все же немного не то.

– К вам будет приходить вин-вен, – ободряюще сказала я. – Вы тут не один.

Голем заскрипел, и я вдруг подумала, что он так плачет.

– Человек редко понимает, – произнес он. – Спасибо.

Голем ушел на место своей стоянки в коридоре, доктор Кравен вывел нас с Генрихом в центр гостиной и спросил:

– Ну что, Людмила? Сможете сами открыть проход?

Я только руками развела.

– А что для этого нужно сделать? С зеркалами надо было представить место, но я не знаю, куда мы должны попасть.

– Морской вокзал, – ответил Кравен. – Можно было бы попробовать перебросить вас прямо на острова, но я боюсь, что вы рухнете в океан.

Я кивнула, соглашаясь. Морской вокзал был мне знаком.

– Хорошо. Надо просто представить место?

Доктор Кравен кивнул.

– У вас получится, Людмила.

Закрыв глаза, я взяла Генриха за руку, представила стройные колонны возле входа на вокзал и вдруг почувствовала, что мы падаем. Ветер свистел в ушах, воздух пах чем-то горелым, и я опомнилась только тогда, когда меня похлопали по плечу и сказали:

– Идемте, дорогой Джек! Нас ждут морские приключения!

– Получилось? – негромко спросила я, боясь открывать глаза. Генрих вложил в мою мокрую ладонь ручку саквояжа с вещами и ответил:

– Лучше не бывает! Но нам бы не торчать тут, а идти.

Я открыла глаза и увидела, что мы действительно стоим возле входа на Морской вокзал. Здесь было полно народу, носильщики бегали с чемоданами, орудовали мастера карманной тяги, кричали газетчики и лоточники с товаром, толпились экипажи, пытаясь разъехаться, и я внезапно поняла, что нас с Генрихом пока не видят.

Мы были словно в непроницаемом пузыре, который готовился лопнуть.

Я покрепче ухватила саквояж и стала подниматься за Генрихом по ступеням. Глядя по сторонам, я заметила полицейских, которые пристально всматривались в идущих, сверяя их с ориентировками. В толпе сновали подозрительного вида люди, которые могли быть только подручными Бринна.

Нас действительно искали. Мысленно я поблагодарила доктора Кравена за отличную идею – два джентльмена совершенно не привлекали внимания.

Мы без проблем купили билеты до островов святого Брутуса – паспорта, которые принес доктор Кравен, не вызвали ни малейшего подозрения у кассира – и сели на скамью в зале ожидания. Генрих едва заметно толкнул меня в бок и сказал:

– Там, у газетного киоска.

Я бросила взгляд туда, куда было сказано, и увидела Эбернати. Тот листал газету, выглядел так, словно получил пресловутую и легендарную клизму с патефонными иголками, и пристально смотрел на людей в зале ожидания. Вот его взгляд прилип к молодоженам, юноше и девушке, которые щебетали и целовались, вот скользнул к матери с тремя детьми, которые никак не хотели усаживаться на скамейке, вот безразлично пробежал мимо нас, и я вздохнула с облегчением.

– Вот видите, дружище Джек, – улыбнулся Генрих. – Наш друг все сделал правильно.

Я кивнула. В это время Эбернати махнул рукой полицейским в высоких шлемах и решительно двинулся в нашу сторону.

Я старательно делала вид, что ничего не происходит. Жаль, что мы не успели купить газету – можно было бы притвориться, что внимательно читаешь какую-нибудь статью. Я почувствовала напряжение Генриха – оно так и искрило в воздухе.

– Успокойся, – сквозь зубы посоветовала я и толкнула его носком ботинка. – Засыплемся.

– Что, прости? – Генрих вопросительно поднял бровь: такого слова явно не было в его словаре. Зато удивление сделало его лицо немного мягче, а не как у школьника, который съел конфеты, а мама нашла фантики. У меня от страха и напряжения даже живот заболел, но я постаралась сказать как можно непринужденнее:

– Говорил я тебе, что от красных пиклиз будет изжога, но ты же не верил. Сядем на корабль, дам тебе суспензию.

– Господа! – подошедшие полицейские прикоснулись к шлемам, и один из стражей порядка, самый мордастый, приказал: – Откройте саквояжи.

Эбернати смотрел на нас так, словно пытался понять, о чем мы думаем. Его физиономия сделалась еще неприятнее, чем в день вечеринки у Бринна. Мысленно скорчив ему рожу, я вспомнила об упражнении со стеной, которое, бывало, советовала своим клиенткам. Представь, что между тобой и людьми находится стена, они тебя не видят и при всем желании не сумеют причинить тебе вред.

Нет. Стена это не то. Надо было думать раньше, тогда бы они к нам не подошли.

Платок, вот что нам нужно. Набросить на нас платок, который вроде бы даст рассмотреть, что происходит, но мягко скроет детали.

– А что, собственно, произошло? – нахмурился Генрих. Должно быть, именно с таким видом зеркало русской революции распекал незадачливых критиков. Вид был впечатляющий, кстати.

– Немедленно. Откройте. Саквояжи, – вразбивку произнес Эбернати.

Я миролюбиво улыбнулась и щелкнула замочком. Саквояж разинул пасть, показав всем желающим аккуратно сложенную одежду, суспензию от боли в животе и мешочек с зернами.

Мешочек с зернами! Господи, только не это!

У меня душа ушла в пятки – теперь-то я поняла, что это означает. В животе стало холодно, а голову окутало волной жара.

Эбернати сунул руку в саквояж и принялся ворошить мои вещи. «Ты ничего не видишь», – приказала я, понимая, что это вряд ли сработает. Но Эбернати ощупал мешочек, положил его на место, выпрямился и сказал своим спутникам:

– Все в порядке. Это не они.

Бринн был явно не дураком. Он прекрасно знал о зернах Геккеля, и его подручные теперь искали не просто мужчину и женщину, а проверяли всех, кто едет вдвоем.

Но у меня получилось! Эбернати ничего не заметил, и вид у него сейчас был слегка удивленный, словно он неожиданно сел на мокрое.

«Ты ничего не видишь, – спокойно повторила я и, покосившись в сторону полицейских, добавила: – И вы тоже. Здесь безопасно. Здесь все хорошо».

Мама с детьми смотрела в нашу сторону с искренним испугом. Дети даже прекратили возню. Возможно, представляли, как полицейские вынут наручники, а мы станем отстреливаться от них, как в детективном романе, а потом исчезнем с треском и блеском. Я улыбнулась им и сказала про себя: «Все в порядке, волноваться не о чем».

Дети снова завозились, пытаясь залезть на головы друг другу.

– А что, собственно, произошло? – спросил Генрих, застегивая свой саквояж, в котором полицейские предсказуемо не нашли ничего интересного. Эбернати сунул руку в карман и вынул листок с полицейскими ориентировками. Надо сказать, нас с Генрихом нарисовали довольно прилично. Только у меня, конечно, не настолько пухлые губы и не такой развратный взгляд.

Кажется, рисовал как раз Эбернати. Изображал женщину из своих фантазий.

– Взгляните, – предложил он. – Вы видели этих людей?

Генрих посмотрел на ориентировки и неопределенно пожал плечами.

– Вряд ли. Я переводчик, так что чаще смотрю в книгу, чем по сторонам. А ты, Джек?

Я пристально посмотрела на наши портреты и ответила:

– Совершенно определенно нет. А что они сделали, эти люди? Красотка сбежала с любовником от надоевшего мужа?

Женщина с детьми услышала мои слова и поджала губы.

– Это рецидивисты, – ответил Эбернати. – Особо опасные. Наркотрафик из Саалинского и Арруйского халифатов, три наемных убийства.

Я постаралась придать лицу как можно больше строгости.

– Мерзавцы, а ведь выглядят порядочными людьми, – сказала я и еще раз отдала команду: «Здесь безопасно, здесь все в порядке». Скоро Эбернати с подручными вообще не вспомнит, что разговаривал с нами. – Найдите их, офицеры, обязательно найдите.

– Благодарим за содействие, – сказал один из полицейских, они снова прикоснулись к краям шлемов и отправились в сторону парочки. Когда вся троица отошла достаточно далеко, то Генрих едва слышно произнес:

– Но как?

– Неужели ты забыл, с кем путешествуешь? – невозмутимо ответила я и только потом почувствовала, как сильно у меня дрожат колени. Ведь мешочек с зернами был в руках Эбернати! Он держал его, рассматривал и ничего не понял! Ничего!

Я и в самом деле волшебница. Пора к этому привыкать. Я несколько лет работала с волшебством, не веря в него и считая просто психологией и даром убеждения.

А волшебство взяло и пришло в мою жизнь. И, кажется, собиралось остаться здесь навсегда.

Ну что ж, раз оно помогает спасти наши жизни, то я не против.

– Интересно, здесь есть варвалинская груша? – с тоской спросила я, глядя, как берег Фаринта удаляется от нас.

В желудке поднимался ком сухой тошноты. Понимая, что мне будет плохо во время путешествия, я не стала есть в доме доктора Кравена, но сейчас от этого было не легче. Мы с Генрихом стояли на палубе, ветерок весело поглаживал меня по лицу, а внизу в воде играли крупные золотистые рыбины, но мир все равно был для меня выцветшей старой фотографией.

– Я уже сказал, чтобы принесли, – ответил Генрих. Вскоре на палубе действительно появился человек с подносом фруктов, протянул мне картонную мисочку с нарезанными ломтями груши и поспешил к даме, которая выбралась из каюты. Лицо дамы было приятного зеленоватого оттенка, и я невольно обрадовалась тому, что страдаю не одна. Проглотив кусочек груши, я вздохнула с облегчением.

– Красивые рыбы, – заметила я. Одна из них высоко выпрыгнула из воды, и я увидела, что прозрачные плавники раскрыты веером, усеянным брызгами.

– Привычные корабельные спутники в этих краях, – ответил Генрих и, взяв один из ломтиков груши, бросил вниз. Он даже не долетел до воды: очередная выпрыгнувшая рыбина подхватила его и с довольным видом скрылась в волнах. – Плавают за кораблями, клянчат угощение. Все с удовольствием их кормят.