Текст книги "Волшебница на грани (СИ)"

Автор книги: Лариса Петровичева

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 12 страниц)

Меня подняли, посадили на диван, и один из людей Рено проворно поднес стакан ледяной воды. Я выпила, и тошнота вроде бы улеглась, но вместо нее нахлынула такая слабость, что я едва не потеряла сознание. Рено похлопал Генриха по плечам и с искренней улыбкой произнес:

– Дружище! Это действительно ты!

– Я, – кивнул Генрих, и Рено серьезно заверил:

– Я рад, что ты жив. Сахлевинская династия тебя поддержит и флотом, и драконами. Все будет хорошо, Генрих! Ты все вернешь, дружище, даже не сомневайся!

В его голосе звенели твердые официальные нотки, и лицо Генриха наконец-то утратило постоянную напряженность от этой поддержки. Я даже улыбнуться сумела. И авиация, и флот – дядя Олаф не усидит на троне, это точно. И марвинцы не будут плести интриги, а низко поклонятся, поблагодарят за доктора Ланге и пообещают во всем помогать и дальше.

С королями предпочитают не ссориться.

– Доктор Эрик Ланге, – сказала я. Мы победили, мы поймали чудовище, но я сейчас была настолько вымотана, что даже обрадоваться не могла.

Да и чему радоваться? Через несколько дней Генрих вернет себе корону, и мы расстанемся. Король Аланберга никогда не женится на попаданке, даже если обещал, а быть его любовницей и встречаться втихомолку, прячась от любопытных взглядов и шороха сплетен… нет, это слишком низко для нас обоих.

Но пока мы спаслись. Мы были у друга и защитника. Если бы только не эта слабость…

– Что? – воскликнул Ланге. – Что вы несете? Моя фамилия Эрикссон! Э-рикс-сон! За кого вы меня принимаете?

Все правильно, сейчас он и должен все отрицать. Подкопаться к нему никто не сможет, Ланге в этом не сомневается.

– Мы принимаем вас за Эрика Ланге, сбежавшего военного преступника, – отчеканил Рено. Здесь и сейчас он был главным. – Вы находитесь в международном розыске, вас обвиняют в массовых убийствах мирных жителей Хелевинской империи и медицинских экспериментах над детьми.

Ланге побледнел. Его лицо обрело скульптурную четкость, словно невидимые руки туго натянули кожу на череп.

– Вы бредите, – выдохнул он. – Я никогда не был в Хелевинской империи. Немедленно отпустите меня, иначе…

– Иначе что? – поинтересовался Рено. – Вы находитесь на территории Сахлевинского посольства, и я арестовал вас как военного преступника.

– Докажите! – выплюнул Ланге. – А когда не докажете, я вас засужу!

– Докажем, – прошептала я. Откуда только взялась эта проклятая слабость, и почему она никак не уходит? Руки казались чужими, ватными, словно у игрушки, но я все же смогла дотянуться до выреза платья и вынула из потайного кармашка два сложенных дагерротипических снимка с пометками доктора Кравена.

Ланге перед операцией. Ланге после операции.

– Доктор Кравен готов свидетельствовать, если вы заберете его с Фаринта и обеспечите неприкосновенность и защиту, – прошептала я, чувствуя, как воздух комкается в горле, не давая дышать. – Он в подробностях расскажет о сделанной… пластической операции и предоставит счета… на ее оплату…

Комната мягко поплыла в сторону, размазываясь цветными пятнами. Последним, что я услышала, был испуганный возглас Генриха:

– Милли? Милли, что с тобой?

Я очнулась в незнакомой комнате. В приоткрытое окно дул свежий морской ветер, от цветов на прикроватном столике веяло тонко и сладко. Я шевельнулась, пытаясь улечься поудобнее, и голос доктора Кравена тотчас же окликнул:

– Тихо, тихо! Без геройств!

– Вы здесь, – сказал чей-то голос, я услышала в нем искреннюю радость, а потом поняла, что это я и говорю. Надо мной действительно склонился доктор Кравен: он выглядел таким довольным, словно вся его жизнь за несколько секунд изменилась к лучшему.

– Здесь, с вами, – ответил он. – Предупреждая ваш следующий вопрос: мы в Илензене, столице Сахлевина. Господин Рено перевез туда всех на корабле посольства. А потом Генрих вытащил меня с Фаринта. Я здесь уже три дня.

Я все-таки попробовала сесть, и Кравен со вздохом усадил меня на кровати и подложил подушки под спину.

– Непослушная девчонка! – ворчливо сообщил он. – Вам надо лежать.

– Что случилось? – спросила я, понимая, что Кравен прав. При малейшем движении меня снова захлестывала такая слабость, что все начинало скользить куда-то за серый занавес обморока.

– Подвал господина Мориса надежно изолирован от всякой магии, – с некоторой гордостью произнес Кравен. – Но вы мало того, что сумели вырваться оттуда, так еще и прихватили с собой двоих пассажиров. И это вас, к сожалению, надорвало.

Он сделал паузу, устало вздохнул и сказал:

– Я бы поостерегся делать далеко идущие прогнозы, Милли. Но вы, возможно, умираете. И я не знаю, как вас восстановить.

Ощущение было таким, словно к моему лицу приложили тяжелую пыльную подушку. Некоторое время я сидела молча, слушая нарастающий гул в ушах, а потом спросила:

– А сколько времени я спала?

Раз уж мы успели покинуть острова святого Брутуса, а доктор Кравен приехал сюда три дня назад, то, возможно, я проспала целую неделю.

Как же так?

– Восемь дней, – ответил Кравен. – Иногда вы просыпались, конечно. У нас даже получалось напоить вас и дать пилюли.

– А где Генрих? – с надеждой спросила я. Раз уж у меня все плохо, так пусть бы у него все было хорошо.

– Я отправил его спать, – сказал Кравен. – Он не отходил от вас все это время. Господин Рено, кстати, сразу же подтвердил его личность перед отцом. Сахлевин уже официально сообщил о том, что принц Генрих Аланбергский жив.

Вот как! Во мне шевельнулось что-то похожее на досаду. Я тут лежу, не в силах открыть глаза, как следует, а кругом творятся великие дела, и я их даже не увидела. Теперь Генрих получил серьезную поддержку и вернет себе корону. Теперь у него все будет так, как надо.

А я… А со мной, кажется, уже все кончено.

Я не знала, почему думаю об этом настолько отстраненно и спокойно.

– Столько хочу спросить… – призналась я. – Что Морис? Пустился за нами в погоню? Ох, вы же его не знаете…

Кравен улыбнулся и поднес к моим губам стакан с металлической трубочкой. Я послушно сделала несколько глотков. Жидкость воняла гнилым болотом, но удивительно, меня даже не затошнило. Наоборот, голова немного прояснилась, а слабость отступила на несколько шагов. Уже кое-что.

– Будете принимать лекарства, – сказал Кравен. – И хотя бы несколько ложек каши. А я буду рассказывать.

Каша обнаружилась на соседнем столике: теплая, пахнущая клубникой. Через силу я проглотила несколько ложек и почти без сил обмякла на подушке. Кравен довольно кивнул и произнес:

– Как мне говорили, Морис был потрясен. Он понимал, где именно вас искать, потому что корабль сахлевинского посольства отплыл с островов через час после вашей пропажи. Но решил заняться другими делами. Говорят, схлестнулся с вице-губернатором. Приказал подорвать его экипаж. Что было дальше, я не знаю.

Я даже улыбнуться смогла. Морис был крайне прагматичным человеком. Он всегда понимал, что я получу свое – и я это получила. А связываться с сахлевинцами – для этого у него руки коротки. Что ж, вполне в духе Мориса решать насущные задачи, например, сражаться с несостоявшимся тестем.

Кажется, нам очень повезло, что мы вовремя успели удрать с островов.

– А доктор Ланге? Где он?

– В тюрьме, разумеется, – презрительно усмехнулся Кравен, и его взгляд потемнел. – Конечно, он все отрицал. Те снимки, которые были у вас – подделка, и все кругом мерзавцы, которые просто хотят опорочить порядочного человека. Но я привез все медицинские карты, все свои записи… и знаете, что еще? В Сахлевине нашелся свидетель! Медсестра, которая работала с Ланге в госпитале еще до войны, и она узнала его голос.

Я закрыла глаза и улыбнулась.

Мы с Генрихом все-таки сумели поймать чудовище, и сейчас я могла только радоваться – эта радость была настолько сильной, что мне даже показалось, будто бы моя болезнь отступает.

Да, этот мир не был моим. Но зло одинаково во всех мирах – и я была счастлива, что смогла приложить руку к гибели этого зла. Звучит пафосно, но это так.

– А Генрих? – спросила я. – Что он…

И осеклась. В душе вдруг стало пусто и звонко. Все слова, которые я могла бы сказать, вдруг разлетелись осенним ветром.

Кравен смотрел на меня понимающе и грустно.

– Он очень надеется, что вы поправитесь. И знаете, что самое интересное? Помните ту визитку с гербом левенинского королевского дома, которую я видел у Ланге в кошельке?

Я кивнула.

– Ланге сейчас старается выкупить свою жизнь, – произнес Кравен. – Он заговорил, и рассказал уже очень много. Понятное дело, на виселицу ему не хочется… В общем, из его слов следует, что уже много лет ученые Левенина, Саатона и Хелевинской империи втайне работают над проникновением в другие миры. Это новейшие технологии, смесь магии и науки, и они способны перевернуть всю здешнюю историю. Их спонсируют не правительства, а самые обеспеченные люди трех стран. Так сюда выдернули вас, потому что вы понадобились Андерсу. Так был создан тот аппарат, который пробил защиту аланбергского королевского дома. Ланге несколько лет работал в этом проекте, изучал в своем центре тех, кого удалось выхватить.

В комнате было тепло, в окна доносился шум моря, но меня окутало холодом, и я услышала, как издалека доносится грозное гру-м-м! гру-м-м! – словно по брусчатке стучали сапоги. Я вдруг как наяву увидела растрепанную девушку в форменной красно-зеленой одежде сетевого магазина, рыдающую от ужаса – ее волокли к сверкающему металлу операционного стола, и Ланге, глядя на нее, говорил: о, вот эта, кажется, годный материал. Проверим!

Сколько людей пропадает без вести? Сколько из них в итоге оказались в руках Ланге и умерли с зашитыми веками?

От страха, смешанного с яростью и омерзением, я какое-то время не могла ни говорить, ни слушать.

– Люда, – позвал Кравен по-русски, и я опомнилась и посмотрела на него.

– Ланге знает, что вы больны, – произнес Кравен. – Он говорит, что вас еще можно спасти.

Мысли, которые до этого едва ползли в голове, теперь заметались встревоженными муравьями. Я с надеждой взглянула на Кравена, и он ответил:

– Он считает, что для этого вас просто нужно отправить домой.

В коридоре послышались быстрые шаги, и в комнату почти вбежал Генрих. Сейчас в нем, вымотанном и бледном до синевы, я заметила то, чего в нем не было раньше.

Осознание собственной власти. Прежде это был человек, который провел четыре года в клетке и стал изгнанником. Сейчас на меня смотрел государь. Я почти видела корону на его голове.

Теперь-то все и кончилось по-настоящему. Генрих вернет себе трон Аланберга. А я вернусь домой и выздоровею.

Каждый получит то, что заслуживает.

– Мне показалось, что я слышу голос Милли… – начал было Генрих и, увидев, что я уже не лежу, а сижу, воскликнул: – Слава всем святым!

Он бросился к кровати, обнял меня, и, уткнувшись лицом в ворот его рубашки, ловя его запах, который успел стать для меня родным, я подумала: хоть бы остановить этот миг, пока мы оба еще живы. Удержать его в ладонях. Пока мы еще можем позволить такую роскошь – любить друг друга в одном мире.

– Как ты? – спросил Генрих, и в его голосе я услышала дрожь. Короли не плачут, конечно, но сейчас он с трудом сдерживал слезы облегчения.

Кажется, он уже попрощался со мной. И сейчас радовался, что прощание отменилось. Сейчас в нем появилась надежда.

– Лучше, чем было, – попробовала улыбнуться я, и это даже получилось. Я отстранилась от Генриха, погладила его по щеке и сказала:

– Все хорошо. Как ты? Все в порядке?

– Амиль здесь, – произнес Генрих. Похоже, он только что столкнулся с агентом марвинской секретной службы в коридоре, и эта встреча не порадовала их обоих. Неудивительно, после всех наших приключений.

– Доктор Кравен рассказал мне, что Ланге заговорил, – я с удивлением заметила, что рядом с Генрихом мне становится легче. Может быть, мне и не понадобится уезжать. Я просто буду вместе с человеком, которого люблю. Фавориткой, подругой – уже неважно.

Генрих кивнул.

– Марвинцы искали его не затем, чтобы судить, – с презрением выдохнул он. – Им нужна была информация о разработках оружия и машины для проникновения в другие миры.

Я даже не удивилась. Все, как мы и думали раньше. Такого, как Ланге, никто не отправит на виселицу. Он просто станет работать на новых хозяев.

Предсказуемо.

– Что теперь? – спросила я. – Сахлевин тебя поддержал, а что с Олафом?

Что-то мне подсказывало, что добрый дядюшка Генриха, который убил брата и племянника, не отдаст власть просто так. Он вцепится в трон с такой силой, что его оторвут только вместе с руками.

– Милли… – с невыносимой горечью ответил Генрих. – Какое все это имеет значение, если ты…

Он не договорил. Ему больно было говорить. Я покосилась на Кравена – тот отошел к окну и молчал. Интересно, хотелось ли ему вернуться домой? Или он уже привык к новому миру, нашел в нем выгоды и больше не вспоминал о том, что осталось в прошлом?

– Да, я надорвалась, – если кто-то должен это сказать, то пусть уж это буду я. Самое время продемонстрировать спокойное равнодушие к смерти. – Здесь не лечат волшебников, как я понимаю.

– Да нет, почему же. Просто когда такое случалось, то уже некого было лечить, – подал голос Кравен. Я кивнула.

– Ланге в курсе моей болезни, – я взяла Генриха за руку и подумала, что должна навсегда запомнить это ощущение. Рука любимого в моей руке. Любимого по-настоящему. – Это правда, что меня можно вылечить, вернув в мой мир?

Генрих неопределенно пожал плечами. Его лицо дрогнуло, выпуская то, что он держал в себе все эти дни.

Король должен быть сильным. Король не может позволить себе тревогу, тоску, горечь. И Генрих старательно держался, но сейчас я видела, насколько ему больно и тоскливо.

Он ведь тоже не хотел со мной расставаться. Отпустить меня в мой мир, отпустить за порог жизни – все это было одно и то же, и Генрих был на это не согласен.

– Он говорит, что да. Машина, которую изобрели его коллеги, делает прокол в пространстве и вытягивает сюда человека. Андерс использовал ее, чтобы вытащить тебя, тогда машина работала недостаточно мощно, чтобы пробить аланбергский щит, – ответил Генрих. – Милли, но нам с тобой никто не даст гарантий.

Меня снова стало накрывать слабостью. Я откинулась на подушку, чувствуя, как комната медленно начинает уплывать куда-то в сторону. Доктор Кравен сразу же дал мне очередной стакан с трубочкой и сказал:

– Они знают, как вытащить сюда человека. Но они не знают, что будет, если отправить его отсюда. Не пробовали. Я несколько дней провел в здешней библиотеке… видели бы вы, сколько там книг по истории магии и магическим болезням! Но пока я ничего не нашел, – он сделал паузу и добавил: – И боюсь, что так и не найду.

Я не сдержала улыбки. Что ж, мне предстоит умереть в любом случае. Как это лучше сделать: возвращаясь в родной мир, где меня ждет просрочка по ипотеке и аренде офиса, или держа за руку любимого человека?

Нет, тут обязательно должен быть третий способ! Как же без него?

Я вдруг ощутила себя маленькой и слабой – заболевшим ребенком, которого мама кутает в одеяло и уверяет, что все будет хорошо, но сама в это не верит.

– А если отправить меня в мой мир, а потом выцепить обратно? – предположила я, с надеждой глядя на Генриха. Он нахмурился, в его глазах была ясно видна боль, которую он сдерживал с огромным трудом.

– Милли, – ответил Генрих. – Мы ведь даже не знаем, сможем ли просто отправить тебя отсюда. Не то, что выцепить.

– Я все равно ничего не теряю, – ответила я с каким-то бесконечным презрением к смерти. Сама не знаю, почему я за несколько минут смирилась с мыслью о том, что умираю.

Может быть, потому, что подсознательно все это время уже считала себя мертвой? Ведь не бывает на самом деле попаданцев в другие миры. Мне, возможно, все это мерещится, а на самом деле я лежу в коме после инсульта, и пережитые приключения – просто картинки, которые тасует мозг.

– Я ведь все равно умру, Генрих, – негромко сказала я. – Что так, что этак.

Его лицо снова дрогнуло, и доктор Кравен подошел к столу и, выбрав из коробочки с пилюлями золотистый шарик, протянул Генриху. Я взяла его за руку и твердо произнесла:

– Надо попробовать. Не бойся за меня и… все-таки подумай о другом.

Генрих нахмурился.

– О чем?

– А зачем еще мы проделали весь этот путь? – я попробовала улыбнуться, но улыбки не получилось. – Верни себе корону, Генрих. Стань государем по праву.

Генрих посмотрел на меня так, словно я его ударила. Все сказанное и несказанное поднялось между нами непробиваемой стеной. Я могла бы выложить все, что так мучило меня все это время, но в этом уже не было смысла.

Мы не сможем быть вместе и никогда не будем. Неважно, что встанет между нами, корона или смерть.

– Зачем мне быть государем, если тебя нет? – едва слышно произнес Генрих. – Зачем мне тогда вообще быть?

Мы расстались – на правах лечащего врача доктор Кравен приказал Генриху пока оставить меня одну и дать отдохнуть. Слишком много информации на меня вывалилось – ее надо было разложить по полочкам и как-то к ней привыкнуть.

Генрих осторожно, словно боясь разбить или ранить, поцеловал меня в лоб и послушно вышел. Кравен дал мне несколько пилюль и, проглотив их, я спросила:

– Что это за лекарства?

– Общеукрепляющие и обезболивающие, – со вздохом ответил Кравен. – Я, честно говоря, не знаю, что еще вам можно дать. Помните ту пилюлю, которую я вам дал, чтобы вы сбежали от Бринна? Она не сработала.

Он сделал паузу и добавил:

– Вы спите, Люда. Пойду покопаюсь в здешней библиотеке, может, что-то найдется.

Я кивнула. Усталый вид доктора не давал особенных надежд. Он вышел, закрыл дверь, и я, поудобнее устроившись на кровати, стала смотреть, как легкий ветерок играет с шелком и кружевом занавески.

Итак, я умираю. Самое время для того, чтобы заорать от ужаса и бегать кругами, но у меня не было ни сил, ни желания ни для того, ни для другого. Мы все однажды умрем – я особенно остро поняла это после выкидыша и расставания с мужем. Тогда смерть словно бы прикоснулась пальцем к моему плечу и сказала: я здесь. Я всегда была здесь.

Таков порядок вещей. Такова история.

В конце концов, я смогла поймать одного из самых страшных преступников здешнего мира. Не так уж и плохо для психолога, которая работала ведьмой и советовала клиенткам чаще мыть голову, чтобы снимать дурной взгляд.

Что ж, это обыватели могут позволить себе роскошь жить чувствами. А короли – а Генрих обязательно будет королем – должны принимать взвешенные решения.

Машина, которую разрабатывал Ланге сотоварищи, могла вернуть меня в мой мир – это, конечно, не факт, но все же могла. Можно было попробовать. На Земле нет магии, там я могу исцелиться и жить дальше. Потом, если все пойдет так, как нужно, и я поправлюсь, Генрих просто выдернет меня обратно. Это у создателей машины уже было отработанной процедурой.

И я буду его фавориткой, допустим.

Да, я помнила о том, как Генрих говорил, что готов отказаться от трона ради народного счастья. Жители Аланберга любили нового короля, им было хорошо, и он не хотел все портить.

Но он все же разрешил союзникам официально объявить о своем спасении. И Генрих прекрасно понимал, к чему все идет – скоро он выдвинется в Аланберг вместе с драконами и флотом, пообещает народу горы золотые и потребует правосудия для убийцы своего отца и брата.

Я всегда понимала, что будет именно так. И Генрих понимал.

Едва слышно скрипнула дверь. Генрих заглянул в комнату и негромко спросил:

– Милли, ты не спишь?

– Нет, – улыбнулась я. Сейчас, когда он снова был рядом, мне сделалось легче. Не так темно было на душе, не такая вязкая слабость обнимала тело. – Как ты?

Генрих скользнул в комнату и сел на край моей кровати.

– Я хочу отправиться с тобой в твой мир, Милли, – он взял меня за руку и признался: – Ты знаешь, в какой-то момент я действительно захотел вернуться в Аланберг в чести и славе. Сесть на трон моих предков, отрубить голову доброму дядюшке Олафу и править долго и справедливо. А сейчас я думаю, что хочу только одного – чтобы ты была жива. И чтобы я был рядом. И я готов рискнуть.

Мы оба прекрасно знали, что так не будет. Уже закрутились колеса истории – известно, что принц Генрих Аланбергский жив, его сподвижники и друзья готовят флот и драконов, а узурпатор Олаф трясется от страха и мобилизует войска, называя Генриха самозванцем и негодяем.

Все это не остановится просто так, по капризу и порыву души. И Генрих понимал это лучше меня. Просто говорил так, чтобы мне было спокойнее.

– Сделаем так, – сказала я. – Рискнем. Пусть Ланге вернет меня. Одну, без тебя. Если я выживу и вылечусь, то ты потом просто выдернешь меня обратно. Ты нужен здесь, Генрих. Ты нужен своей стране и народу. Потому что когда власть начинается с убийств и лжи, то ничем хорошим это не кончится. Одного преступника мы остановили. Давай ты теперь разберешься с убийцей своего отца.

Генрих нахмурился. Кивнул.

Да, я права. Я часто бываю права, особенно в сложных и болезненных ситуациях.

– Хорошо, – глухо откликнулся Генрих. – Милли, я… Я не хочу тебя хоронить.

Я рассмеялась.

– А я не хочу умирать. Генрих, ну что ты! Это просто еще одна часть нашего путешествия, просто мы поплывем в разные стороны.

– И потом обязательно встретимся, – Генрих снова улыбнулся, и я в очередной раз подумала о том, как ему идет улыбка. Смотрела бы и смотрела. – И дальше пойдем уже вместе. Ты обещала выйти за меня замуж, помнишь?

Я помнила. Как бы я могла об этом забыть?

Почему-то мне казалось, что сейчас мы прощаемся навсегда. Что я закрою глаза, и все кончится, и мир улетит от меня, поплывет далеко внизу…

Мне сделалось тоскливо и горько.

– Верни себе корону, – твердо сказала я и с нервной усмешкой подумала, что это похоже на мое завещание. – Ты любишь Аланберг. Ты любишь свой народ. Так сильно, что готов отказаться от власти, лишь бы им было хорошо. Вот и не отказывайся от нее.

Генрих нахмурился. Я в очередной раз заметила, насколько сильно он устал за эти дни, и как выросла его внутренняя мощь. Теперь он был владыкой, а не человеком, которого жизнь гоняет по планете в поисках негодяя. В нем была сила и власть, и я невольно этому обрадовалась.

– Им хорошо, – негромко сказал Генрих. – Народ волнуют налоги и безопасность, а не то, какая именно задница шлифует трон.

– Это задница, которая сотрудничала с Ланге. И мало ли, что пишут в газетах? Хвалят нового короля, им так по долгу службы положено, – ответила я. Генрих кивнул.

– Да, ты права. Я должен все увидеть своими глазами. Посмотреть на дядю Олафа и задать ему несколько вопросов. А он ответит охотнее и правдивее, когда за моей спиной будет армия и драконы.

Я улыбнулась, хотя мне хотелось плакать.

– И ты отвезешь меня к той установке, – сказала я так твердо, что Генрих не стал спорить. – Ланге сказал, где именно она находится?

– В Хелевинской империи. Император наложил на нее лапу несколько дней назад, – ответил Генрих. – Тебя встретят как национальную героиню.

– Когда все начнется? – спросила я.

– Все уже началось, – произнес Генрих. – Завтра сахлевинский флот и драконы выходят в сторону Аланберга. Я буду с ними.

– А я с тобой, – я ободряюще улыбнулась и добавила: – Должна же я все это увидеть.

Я очнулась от того, что меня куда-то понесли. Делали это осторожно, но я сама себе казалась лодкой, угодившей в шторм, так меня качало и бросало то вверх, то вниз. В голове дрожала боль, словно птенец, бьющий клювом скорлупу своего яйца. Что со мной будет, когда он вылупится?

– Генрих… – только и смогла позвать я, и до моей руки сразу же дотронулись. Прикосновение ободрило, помогло вздохнуть глубже, и безумная качка унялась. Я поняла, что меня несут по ярко освещенному коридору, воздух пахнет мятой, и кругом царит тот едва уловимый холод, которое бывает только там, где людям причинили много боли.

Это было то самое место, в котором работали над проникновением в другие миры. Должно быть, именно отсюда тогда ударили по щиту, закрывавшему Аланберг и королевскую семью.

Знал ли хелевинский император о том, что творилось у него под боком? Интересно, что стало с учеными, которые здесь работали? Наверняка их пригрели и сохранили марвинцы, которые всегда и во всем найдут свою выгоду и способ устроиться. И Ланге они тоже пригреют и сберегут. Возможно, даже инсценируют его смерть, чтобы император не волновался и не искал.

Мысли путались. Какое это имеет значение теперь, когда я умираю, и мы с Генрихом расстаемся. Марвинцы, хелевинский император, дядюшка Олаф, который убил племянника и брата – кто они все? Просто фигурки на шахматной доске, не больше. И скоро у меня не будет ни доски, ни фигурок.

– Милли, я здесь.

Генрих со мной. Уже хорошо. Мы пока еще вместе.

От слабости я чувствовала себя выжатой простыней, которую бросили в корзину. Холодно. Душно. Я все же сумела открыть глаза, и высоко-высоко надо мной проплыло лицо Генриха – серое, встревоженное. Лицо человека, который потерял слишком много и никак не мог смириться со своей потерей.

– Где мы? – прошептала я.

– Хелевинская империя, – откликнулся Генрих. – Хотс. Здесь работал Ланге.

Хелевинская империя? Сколько же времени прошло? Вроде бы только что я закрыла глаза в той комнате – и мы уже в империи?

Дела мои плохи. Очень плохи.

– Четыре дня, – отозвался голос доктора Кравена откуда-то издалека. – Мы не думали, что довезем вас сюда живой.

Я даже волноваться не могла – не было сил. Над головой мелькали белые круглые люстры, и где-то вдали слышались встревоженные голоса, в одном из которых я, кажется, опознала Амиля. Конечно, марвинцы всегда будут там, где проблемы. Только бы Генрих выстоял! Только бы друзья не предали его!

Ему предстоит война. Хорошо, что он будет на ней не один. Хорошо, что он все-таки заберет себе свою корону.

И жаль, что я так и не увижу этого. Жаль, что не встану с ним рядом.

– И Амиль… здесь? – выдохнула я. Каждое слово давалось с невыразимым трудом. Генрих кивнул, и я вдруг увидела, как по его щеке сбежала слеза. Он старался сдерживать свою боль, не показывать ее, но она се-таки прорывалась сквозь него.

Почему любить настолько больно? Почему наши потери так жестоки?

– Здесь. Марвинцы давно крутились возле установки… теперь император разрешил им работу. И мы с тобой были правы: Ланге вряд ли казнят, хотя император требует его голову.

Он говорил просто ради того, чтобы скрыть волнение. Чтобы не заорать во всю глотку.

– Генрих… – просипела я, уже не в силах ничего сказать. Да и что я могла бы сейчас говорить? Что люблю его? Что не хочу с ним расставаться?

Все это просто слова, которые унесет ветром. Меня тоже унесет. Магия вытекла из меня вместе с жизнью, да и жизни-то осталось на несколько минут.

Хлопнули высокие белые двери, и носилки со мной аккуратно разместили на чем-то металлическом – я услышала звон и почувствовала холод. Что-то теплое и густое прикоснулось к вискам: меня готовили к перемещению. Скоро я вернусь на родину. Скоро все исправится. Скоро все станет так, как было раньше.

Людмила Захарова будет работать волшебницей и привораживать дураков к таким же дурам. А Генрих Аланбергский победит в своей войне и станет королем.

Так и должно быть.

Не знаю, каким чудом я смогла улыбнуться. Не знаю, как я сумела скрыть, что мне страшно – невыносимо страшно, как никогда в жизни. По щеке Генриха снова пробежала слеза, и он машинально дотронулся до груди, где под одеждой был золотой образок святой Людмилы.

Мы смогли встретиться. Мы смогли найти любимых даже в разных мирах.

В жизни ведь должно быть чудо – и уже неважно, что жизнь однажды оборвется.

«Мы еще встретимся, – хотела сказать я. – Однажды мы все встретимся, и все будет хорошо».

Сверкающее жало над моей головой поплыло в сторону, уши заполнило слоем ваты, и сквозь нее я едва различила слова доктора Кравена: не успели..? Кто-то откликнулся: нет, нормально!

– Пошел переход! – проревели где-то в недостижимой вышине, за небом, за звездами.

Лицо Генриха мелькнуло надо мной и растаяло.

Кажется, потом пришла тьма. Я падала сквозь нее, видя перед собой только кончик жала. Рука чувствовала тепло от пальцев Генриха – оно таяло, и я не могла его удержать.

Потом под ладонью появилось что-то металлическое – я схватилась за него и внезапно поняла, что уже не падаю, а стою.

В коридоре торгового центра. Держась за ручку двери собственного офиса.

Я машинально нажала на нее, вошла в кабинет, закрыла дверь – и только потом поняла, что чувствую себя намного лучше. Меня еще тошнило, но я стояла на ногах и не падала. Мир не плыл передо мной. Вот мой рабочий стол с разложенными картами Таро, вот метелочки трав, вот знакомый череп из эпоксидной смолы улыбается во все зубы. Вот моя сумка на спинке стула – собираясь перекусить, я вынула из нее несколько купюр и даже не застегнула. Вот моя ветровка на вешалке…

Ничего не изменилось. Все было, как всегда.

Я прошла к столу, уже не чувствуя ни слабости, ни головной боли, сунула руку в сумку и вынула смартфон. Двенадцатое сентября.

Тот же день, в который я попала в Аланберг.

Я рухнула на стул, уткнулась лицом в ладони и заплакала.