Текст книги "Волшебница на грани (СИ)"
Автор книги: Лариса Петровичева
сообщить о нарушении
Текущая страница: 6 (всего у книги 12 страниц)
Глава 5
Сознание возвращалось постепенно.
Сперва я услышала какие-то далекие тени голосов. Потом из белого марева, в котором я плавала, стали проступать серые пятна. Потом я услышала голос доктора Кравена:
– Сейчас придет в себя.
Я выскользнула из обморока и сразу же закрыла глаза. Надо было сориентироваться и для начала понять, где я, и что происходит. Подвела нас с Генрихом та бутылка вина, ох, как подвела…
Меня похлопали по щекам, и доктор Кравен сказал:
– Милена, я вижу, что вы очнулись.
Пришлось открыть глаза. Я увидела, что лежу на грязном полу, поняла, что онемевшие руки связаны за спиной, и заерзала, пытаясь подняться. Доктор Кравен помог мне сесть, привалил спиной к стене, словно куль. Я увидела, что нахожусь в просторном помещении без окон. Свет разгоняла маленькая лампа, в которой кружились золотые светлячки.
Я видела в кино, как герои оказываются в подвале у злодея, но и представить не могла, что сама сюда попаду.
– Что случилось? – шепотом спросила я и сразу же услышала тяжелые удары откуда-то из-за стены и сдавленный стон Генриха.
Генрих!
– У нас мало времени, – едва слышно произнес Кравен и молниеносным движением провел по моим губам, вложив в рот пилюлю, которая сразу же растаяла. – Сейчас вас начнут допрашивать. Рассказывайте только правду, все, как есть. Иначе я ничем не смогу вам помочь.
– Правду? – переспросила я. – Дядюшка Гвен хочет услышать о том, что я попаданка?
Кравен кивнул.
– И это тоже. Нам нужно выгадать время. И обязательно попросите у него воды!
Я больше не успела ни о чем подумать: из-за стены вышел добрый дядюшка Гвен в компании Эбернати. Сейчас милашка Гектор не выглядел убогим и жалким неудачником: это был хищник. Пусть мелкий, но все же.
– Ну как она? – спросил Бринн. Кравен выпрямился, выдернул из кармана белоснежный носовой платок и принялся вытирать руки.
– Пришла в себя, как видите. Я еще раз осмотрел ее, шрама там и в самом деле нет.
Бринн нагнулся ко мне и, уткнув горячую мокрую ладонь в затылок, пригнул мою голову чуть ли не к полу.
– У Милли был шрам на шее, – угрюмо произнес он. – Вы правы, доктор.
– Что вы делаете? – прошептала я, чувствуя, как на глаза наворачиваются вполне искренние слезы. – Что происходит?
Бринн выпрямился и некоторое время рассматривал меня с цепким интересом людоеда. Потом он поинтересовался:
– Хочешь выйти отсюда живой?
– Хочу, – с готовностью кивнула я. Еще бы я не хотела!
– А тогда рассказывай! – чуть ли не весело предложил Бринн. – Кто ты такая, кто он такой, что вам нужно на Фаринте, и кто вас сюда, таких ловких, отправил?
– Хорошо, – согласилась я. – Я все расскажу, только попить дайте.
– Дайте ей воды, – тотчас же поддержал меня Кравен. – Эфаол вызывает быстрое обезвоживание, она может умереть, ничего не рассказав.
Бринн кивнул, и Эбернати присел на корточки и поднес к моим губам флягу. Вода оказалась свежей и ледяной до ломоты в зубах. Я сделала несколько глотков и поклялась себе, что выберусь отсюда живой.
И Генриха вытащу. Нам оно не в первый раз.
– Я тебя внимательно слушаю, – чуть ли не дружелюбно произнес Бринн. Я села поудобнее, насколько это, конечно, было возможно, и ответила:
– Меня зовут Людмила Захарова, а не Милена Готти. Принц Генрих использовал магию, чтобы выдернуть меня из моего мира для того, чтобы я убила его отца, – в горле сделалось горячо и сухо, и на мгновение мне показалось, что я куда-то падаю.
Я качнулась и завалилась набок. Руки стало жечь.
Бринн посмотрел на меня так, словно я бредила.
– Что? – выплюнул он. – Из твоего мира?
– Да, – ответила я. – Я родилась не здесь. Не на этой планете. Генриху нужна была иномирная волшебница, чтобы пробить магическую защиту его отца. Ну вот она я…
Тяжелое лицо Бринна налилось красным. Некоторое время он стоял неподвижно, а потом принялся ходить по подвалу, словно не мог понять, говорю ли я правду, брежу или просто смеюсь ему в лицо. Наконец, он подошел ко мне и с размаху ударил ногой в живот.
Я заорала от боли. На мгновение перед глазами схлопнулся серый занавес обморока, но Бринн выбил меня из него еще одним ударом.
– Ах, ты, сука, врать мне решила? Сказки рассказывать? За дурака держать? – он побагровел от ярости так, что я подумала, что его вот-вот хватит удар. – Кто вас сюда послал? Малетти? Марвинская секретная служба?
– Я не знаю никакого Малетти! – прокричала я, обливаясь слезами. – Я не знаю никаких секретных служб! Меня выдернули из моего мира, и я просто… – жжение в горле сделалось невыносимым, но я все-таки смогла прохрипеть: – Я просто хочу вернуться домой!
Мне казалось, что еще немного, и я задохнусь. В горле словно поселился дракон, готовый выплевывать пламя.
– Господин Гвен! – испуганно прокричали из-за стены. – Смотрите! Что это с ним?
Бринн дернулся было в сторону выхода, но Эбернати придержал его за руку и, раскрыв от удивления рот, показал в мою сторону. Бринн замер, уставившись на меня, и я увидела, как мои ноги делаются прозрачными.
– Что за… – оторопело выдохнул Эбернати. Ощущение падения теперь было не призрачным, а настоящим – я уже летела куда-то во мрак.
Последним, что я увидела, было потрясенное лицо Бринна.
– Господин Бринн! – с ужасом прокричали из-за стены. – Он пропал!
И все померкло.
Я прокатилась по упавшему Генриху, пролетела вперед и очень больно ударилась плечом обо что-то твердое. Боль окончательно прояснила сознание, и я увидела, что мы с Генрихом, оказывается, вылетели из камина и теперь лежим на страшно затоптанном ковре в маленькой гостиной.
Кажется, здесь несколько лет не появлялся человек с тряпкой и чистящим средством. Окна заросли грязью, углы были богато украшены пылью и паутиной, и в высокой вазе красовались сухие стебли давно истлевших забытых цветов. В лунном свете, который заглядывал сквозь стекла, все было призрачным, словно нарисованным.
– Милли, – едва слышно выдохнул Генрих. – Милли, ты жива?
Я беспомощно обмякла на ковре, понимая, что могу сейчас только лежать. Кажется, даже моргать было больно.
– Жива, – просипела я. – Как ты? Тебя били?
Сил не было даже на то, чтобы обернуться в его сторону. Сейчас я самой себе казалась вареной медузой.
– Били, конечно, – рассмеялся Генрих. – Кравен сказал, что я должен молчать. Только так он сможет нас спасти.
– Пилюля? – спросила я. – Он тебе тоже дал пилюлю?
Генрих со вздохом завозился на ковре, и я почувствовала, как он взял меня за руку. Мне сразу же стало легче. Мы были вместе, мы были живы, мы были достаточно далеко от Бринна и его подручных, чтобы не беспокоиться.
– Нет. Никакой пилюли.
Желудок скрутило тошнотой, и я испугалась, что меня сейчас вырвет. Но обошлось, только все тело покрылось потом – зато я почувствовала, что теперь смогу сесть.
Получается, если Генрих не принял пилюлю, то Кравен дал ее мне для того, чтобы я смогла куда-то перебросить нас обоих? Пилюля, которая активирует магию?
В голове зазвенела боль.
Я села на ковре. Генрих поддержал меня; я увидела, что всю правую сторону его лица покрывает свежий синяк. Рубашка была разорвана, на груди и животе тоже были следы ударов.
– Живы, – прошептала я и рассмеялась. Почему-то мне вдруг стало очень-очень легко, словно я в любую минуту могла взлететь. В кончиках пальцев сгустился огонь, и, кажется, волосы стали подниматься дыбом.
Я прикоснулась к щеке Генриха и подумала, что ту боль, которая сейчас наполняет его, надо убрать, а следы, оставленные ею – стереть. Генрих вздрогнул и, взяв меня за запястье, закрыл глаза. Я рассмеялась от того чувства, которое сейчас переполняло меня, и увидела, как пятно синяка расплывается, светлеет и исчезает.
И чем легче становилось Генриху, тем большая легкость и спокойствие наполняли меня.
Потом все вдруг исчезло, словно лопнул воздушный шарик. Какое-то время мы сидели в тишине, глядя друг на друга, и постепенно вокруг меня начинал просыпаться мир. Я почувствовала запах пыли, услышала легкое цоканье дождя по подоконнику, поняла, что за окном почти наступила ночь, и подумала, что страшно проголодалась.
– Интересно, где мы? – негромко спросила я, почему-то не убирая руки от щеки Генриха. Мне нравилось к нему прикасаться. Мне нравилось на него смотреть.
– Не знаю, – так же тихо ответил он. – Пойдем посмотрим?
Поднявшись на ноги, мы вышли из гостиной, стараясь двигаться как можно тише. Дом выглядел заброшенным, но это не значило, что в нем не может быть засады или ловушек.
Но пока было тихо. Снаружи едва слышно цокал дождь, луна уходила за тучи, и дом погружался в непроницаемый мрак. Я подумала, что неплохо было бы раздобыть свечу, и на моей правой руке тотчас же вспыхнул огонек.
От неожиданности я ахнула. Огонек горел и светил, но не обжигал, и это было еще одно чудо. Генрих удивленно улыбнулся, а потом рассмеялся и произнес:
– Ну, теперь-то Ланге точно никуда от нас не денется.
Я в этом даже не сомневалась.
– Не жжется? – озадаченно спросил Генрих. Я отрицательно качнула головой и указала туда, где, кажется, когда-то была столовая.
– Нет, но ты лучше не трогай его. Что там?
Генрих пожал плечами.
– Не знаю. Посмотрим?
Это действительно была столовая, и, в отличие от остального дома, заросшего грязью и пылью, здесь было очень чисто. Хрустящая чистота, я бы сказала. Кран и мойка так и сверкали. Ножи, половники и щипцы едва заметно покачивались на крючках и выглядели, как новые.
– Не нравится мне все это, – произнес Генрих.
– Мне тоже, – сказала я. – Лучше бы уйти отсюда. Но я думаю, нас все же будет искать доктор Кравен.
– Не верю я ему, – проронил Генрих. – Кого, интересно, он принесет на хвосте?
Он прошел к стене, на которой висели ножи, и выбрал для себя такой тесак, которым можно было бы снести голову быку с одного удара. Стоило Генриху взять новое оружие в руки, как все залило светом, и под ногами дрогнул пол.
Огонь на моей руке погас.
Что-то тяжко бахнуло, отдавшись эхом по всему дому. Еще один удар в пол. Еще.
К нам шло что-то огромное. Тяжелое. Я бросилась к окну, пытаясь открыть раму, но ничего не вышло. Щеколда не поддавалась, и мне почему-то показалось, что окно нарисовано на стене.
Удар! Еще один!
Я обернулась и увидела, что в столовую вошла каменная глыба и, увидев нас, замерла на пороге.
Первым порывом было спрятаться за Генриха, зажмуриться и никогда не открывать глаз. Я бы так и сделала, если бы не застыла на месте от страха. Постепенно я различила в каменной громадине грубо вылепленное лицо, руки, почти достававшие до пола, и красный иероглиф, который был намалеван на лбу.
– Голем? – прошептала я. – Генрих, у вас что, есть големы?
Только сейчас я поняла, что Генрих, как говорится, вздохнул с облегчением и даже положил нож на стол.
– Есть, конечно, – ответил он. – А у вас разве нет?
– Нет, – сдержанно сказала я. Ноги все еще были ватными. Генрих заметил, как я испугала, и мягко обнял меня за плечи.
– Не бойся! Видишь, он увидел нас и теперь спокойно ждет приказаний, – он откашлялся и четко произнес: – Кто твой хозяин?
В каменной физиономии бесшумно открылась щель рта, и голем проскрипел:
– Доктор Мадс Кравен.
Теперь уже и я вздохнула с облегчением.
– Где твой хозяин? – спросил Генрих.
– Ушел, – голос голема был похож на стук камней. – Велел ждать гостей. Велел принять их.
– Мы гости, – со спокойным достоинством произнес Генрих. – Принимай нас.
Голем медленно поднял руки и с грохотом соединил ладони. По кухне прошел ледяной ветер, дом снова содрогнулся, и я увидела, как становится еще светлее.
Вездесущий запах пыли и грязи рассеялся, будто его и не было. В воздухе повеяло легким ароматом пионов, в печи затрещал огонь, и на столе словно сами собой возникли тарелки. При взгляде на их содержимое мой голод усилился в несколько раз.
– Прошу, – проскрипел голем и с медлительной осторожностью вышел из столовой. Генрих сделал несколько шагов, провожая его, потом вернулся и сообщил:
– Надо же, он стоит в углу в коридоре. И как мы его не заметили, когда шли мимо?
Я тоже выглянула в коридор и увидела, что теперь дом абсолютно чист, ярко освещен, и в нем нет ни следа грязной запущенности. Голем действительно встал в угол, и я решила, что доктор Кравен там устроил для него место для подзарядки.
– Мне кажется, это маскировка, – предположила я. – Со стороны дом выглядит заброшенным. Если кто-то сюда заберется, то увидит лишь грязь и хлам.
– Да, красть тут нечего, – согласился Генрих. – А голем встретит и приветит званых гостей. Ну что, Милли, пойдем все-таки поужинаем?
Меня не надо было приглашать дважды.
Когда мы сели за стол, и я придвинула к себе тарелку со стейком в брусничном соусе, то у меня невольно мелькнула мысль о том, что доктор Кравен мог подмешать в еду что-то вроде той пилюли, которую дал мне. Ну и черт с ней. Разберемся.
Генрих подложил мне картофельного салата, снял с огня кофейник и сказал:
– Интересно, долго ли нам ждать доктора Кравена?
– Пока вся компания бегает и ищет нас, – я невольно рассмеялась, представив, какими выразительными были лица Бринна и Эбернати. – Но теперь нам придется быть в десять раз осторожнее, Генрих. Если за нами начнет охоту наркокартель, то нам мало не покажется.
Генрих кивнул, соглашаясь.
– Теперь я еще больше убедился в том, что марвинцы хотели нас убрать чужими руками. Проверили твои силы, когда ящерица напала на тебя на дирижабле. Убедились, что ты сильная волшебница. И сунули нас Бринну, который сразу же усомнился в появлении племянников.
– Может, он просто осторожен? – сказала я, отрезая очередной кусок от стейка. – Доверяй, да проверяй. Особенно тех, кого ты видел много лет назад.
Генрих вздохнул.
– Хотел бы я знать, что им нужно на самом деле.
Некоторое время мы ели молча. Я вслушивалась в звуки, которые доносились из коридора, и мне казалось, что голем негромко поскрипывает и вздыхает. Да, доктор Кравен не ищет простых путей.
Стоило вспомнить о докторе Кравене, как из гостиной раздался шум, словно кто-то прокатился по полу. Я представила, как Кравен вылетает из камина, улыбнулась и потянулась к висящим на доске ножам – на тот случай, если это не хозяин дома, а какие-то новые незваные гости. Генрих тоже взялся за свой тесак.
Однако это был именно Кравен. Он вошел в столовую, посмотрел на нас, чумазых и вооруженных, и рассмеялся:
– Все в порядке, господа! Отложите ваши сабли.
– Что там? – спросила я. Генрих неохотно положил тесак рядом с тарелкой. Кравен вынул из ящичка чашку, налил себе кофе и ответил:
– Бринн рвет и мечет. Мало того, что ему хочется узнать, на кого именно вы работаете, теперь ему понадобилась такая сильная волшебница, как вы. Такая, которая способна раствориться в тумане и забрать с собой приятеля.
– Что это была за пилюля? – поинтересовалась я. Кравен улыбнулся с гордостью первооткрывателя.
– Это моя личная разработка. Она, скажем так, усиливает личную магию.
Я подумала о том, что совсем недавно во мне не было ни капли магии. Я была всего лишь психологом, который дорого продавал иллюзии и хорошее настроение.
– Потрясающе, – с искренним уважением произнес Генрих. – Я когда-то читал о том, что фармакология может усилить магию, но не думал, что исследования зашли так далеко.
– Они не зашли, – беспечно ответил Кравен. – Правители всех стран запретили их единогласно. Одно дело иметь личного сильного мага и совсем другое – мага, у которого постоянно увеличиваются силы. Ходячая бомба.
Я в чем-то была с этим согласна. Такую мощь и в самом деле надо ограничивать – иначе однажды она может очень сильно рвануть.
– А как мы оказались здесь?
Кравен улыбнулся. Отпил кофе.
– Когда я осматривал вас, то прикрепил к волосам маячок, который вас и утянул. Пилюля подействовала, пробудила и увеличила ваши силы, и вас с Генрихом затянуло.
Генрих машинально провел ладонью по голове, словно пытался найти тот маячок, о котором сказал Кравен. Доктор лишь улыбнулся.
– Он уже растаял. Я не маг, но умею использовать эту магию.
Генрих вдруг стал очень серьезным и какое-то время всматривался в Кравена так, словно пытался прочесть его мысли. Доктор тоже смотрел на принца, но не испытующе, а спокойно.
– Почему вы нам помогаете? – спросил Генрих. – Это ведь помощь.
Кравен улыбнулся.
– На память о том времени, когда я был Андреем Кравцовым, – ответил он. – А Милена Готти была Людмилой Захаровой. Знаете, иногда мне казалось, что я сошел с ума. Что мой прежний мир мне приснился. А потом я начинал думать, что мне мерещится то, что я вижу сейчас. И, когда появилась она, – доктор улыбнулся мне, – я поверил, что жив, что не сплю, не брежу и не живу в аду.
У меня защипало в носу. Кравен сейчас говорил о том, о чем я сама думала перед тем, как заснуть. Он сделал паузу и добавил:
– Ну и знаете, мы, русские, помогаем друг другу. Это правильно.
Генрих вздохнул.
– Спасибо, – с той же искренностью произнес он. – Вы расскажете нам о Ланге?
– Расскажу, – кивнул Кравен. – У меня есть все бумаги по новой личности доктора Эрика.
После ужина, чашки кофе и вполне себе светской беседы о пустяках, которую я забыла сразу же после того, как вышла из столовой, мы отправились в небольшой кабинет доктора, заставленный книжными шкафами так плотно, что казалось, будто все эти книги, папки и коробки сейчас рухнут нам на голову и похоронят под собой. Окна здесь не было, и через несколько секунд мне стало казаться, что я задыхаюсь. Мы с Генрихом сумели уместиться на крошечном диванчике, а Кравен принялся рыться в одной из коробок.
Голем тоскливо поскрипывал в коридоре. Стараясь отвлечься, я задумалась о том, чем он питается. Может быть, сует остатки еды в каменный рот, или там, в углу, существует источник магии, который его наполняет.
Големы. Надо же.
– У меня есть информация по всем моим пациентам, – сообщил Кравен. – Сами понимаете, я храню это в полной тайне. Если хоть один из них узнает, что у меня есть снимки его нового лица, то мне не жить.
Я понимающе кивнула. Такие, как доктор Ланге, не будут церемониться.
– Мы будем молчать, – подал голос Генрих. – Мы никому ничего не скажем.
Кравен понимающе кивнул.
– Несколько лет назад ко мне обратился человек, который назвался Эриком Эрикссоном, – продолжал Кравен. – Он хотел, чтобы я сделал ему такую пластическую операцию, которая полностью изменила бы его внешность. Его желание подкрепилось хорошей суммой, которую мне перевели из Саатона мелкими партиями. А потом приехал и сам Эрикссон. Вот он.
Он вынул тонкую папку и протянул Генриху. С портрета на нас смотрел ничем не примечательный мужчина средних лет. Светлые волосы были зачесаны назад, брови настолько редкие и белесые, что их почти не видно. Глаза бледно-голубые, взгляд спокойный и равнодушный. Тонкие губы поджаты.
Если бы я не знала о том, какие опыты Ланге ставил над пленными, то ни за что бы не поверила, что с портрета на меня смотрит чудовище. Самый обычный человек с тихой и мирной внешностью сельского почтальона. Вряд ли он смог бы отрезать голову, чтобы проверить, сколько она проживет вне тела. Генрих оценивающе посмотрел на него и поинтересовался:
– Как же вы сделали снимок?
– В моем кабинете в стене есть особая камера на артефакте, – сообщил Кравен. – Я даю команду, она делает свою работу. Еще никто этого не заметил.
– Надо же, – сказала я, всматриваясь в лицо Ланге. Мне казалось, что стоит убрать снимок, и я сразу же забуду, как выглядит этот человек. – Вы действительно замечательный врач, доктор Кравен.
Мой соотечественник улыбнулся.
– Честно говоря, я и подумать не мог, что в этом мире такой спрос на пластическую хирургию, – признался он. – И такие хорошие инструменты на артефактах. Вот, работаю по специальности.
– А фотография Эбернати здесь тоже есть? – поинтересовалась я. Кравен кивнул.
– Разумеется. Он остался вполне доволен моей работой, как и доктор Ланге. По документам он по-прежнему Эрик Эрикссон. Насколько я знаю, уехал на острова святого Брутуса. Точного адреса вам дать не могу, уж извините, он не оставил его, но полагаю, что вам надо будет искать хирурга. Вряд ли он бросил практику.
– Мы так и подумали, – сказал Генрих. Кравен улыбнулся.
– Решили, что я и есть Ланге?
– Да, были такие мысли, – ответила я и сразу же добавила: – Только не обижайтесь, пожалуйста! Мы с самого начала понимали, что надо искать врача. Деньги с неба не падают, а хирург их всегда заработает.
Кравен рассмеялся.
– Логично! – он быстро постучал пальцами по краю стола и, нахмурившись, произнес: – Кстати, не знаю, полезно ли это для вас, но вдруг. Когда он расплачивался, то я увидел среди карт в его бумажнике какую-то карточку с гербом Левенинского королевского дома. Откуда бы ей взяться, если Левенин и Саатон находились в состоянии войны? Я, разумеется, не стал задавать лишних вопросов, но запомнил.
– Левенинская принцесса! – воскликнула я и обернулась к Генриху. – Король Виттан хотел поженить тебя и Элизу…
Я тотчас же прикусила язык и посмотрела на Генриха, мысленно давая себе оплеухи, да покрепче. Лицо Генриха закаменело, словно он думал, что со мной сделать: выбросить в окно или задушить.
Дура! Какая же я дура!
– Можете так на нее не смотреть, я сразу понял, что вы Генрих Аланбергский, – миролюбиво произнес Кравен. – Ваша маскировка обманет кого угодно, но не профессионального пластического хирурга.
Несколько минут мы сидели молча. Генрих рассматривал свои руки и, должно быть, думал о том, что сбритая борода и слегка тонированные волосы и в самом деле оказались не тем, что может скрыть его от внимательного взгляда.
– Если у вас есть время, – спокойно сказал Кравен, – то я предложил бы вам свою помощь в этом вопросе.
– Пластическая операция? – уточнил Генрих. – Нет. Я еще собираюсь вернуть себе корону.
– А я и не о ней говорю, – ободряюще улыбнулся Кравен. – Зерна Геккеля. Это вам о чем-нибудь говорит?
Генрих неопределенно пожал плечами.
– Они позволяют изменить внешность, не прибегая к операции. Вы принимаете несколько зерен и меняетесь, – объяснил Кравен. – Чтобы сохранять новый облик, нужно снова глотать зерна… как думаете, почему они под строжайшим запретом во всех странах?
– Чтобы преступники не меняли физиономии налегке, – улыбнулся Генрих и, обернувшись ко мне, сказал: – Милли, ты очень вовремя обмолвилась!
Теперь я наконец-то вздохнула с облегчением. Что ни делается, все к лучшему!
– Через пару дней я смогу их раздобыть, – сказал Кравен. – А пока вам придется погостить у меня. Спальня тут есть, голем будет делать все, что вам понадобится.
– А вы? – спросила я. Кравен убрал коробку на полку и ответил:
– А я пойду обратно. Бринн ничего не должен заподозрить.
Спальня была совсем крошечной. Каким невероятным чудом Кравен смог втиснуть в нее кровать и шкаф, так и осталось для меня загадкой. Уловив мой взгляд, он рассмеялся и сказал:
– Мы жили в коммуналке, когда я был маленький. Там было так тесно, что я пошел только в два года, негде было ходить. Но зато есть плюс, теперь могу уместить что угодно и где угодно.
– Спасибо вам, – с искренним теплом сказала я. Если бы не доктор Кравен, мы с Генрихом, возможно, уже погибли бы. Бринн не стал бы с нами церемониться. Кого бы он ни видел в нас – засланных казачков от конкурентов по наркоторговле, агентов фаринтской полиции или людей марвинской секретной службы – он не отпустил бы нас живыми.
Море всегда молчит и хранит свои тайны. Мертвецы тоже не слишком болтливы.
– Всегда пожалуйста, – ответил Кравен. – Как не помочь тому, кто тоже видел кораблик Адмиралтейства. Ваше высочество, – добавил он уже официальнее. – Я постараюсь собрать информацию о том, что сейчас происходит в Аланберге, и как ищут тех, кто произвел удар.
Генрих только махнул рукой.
– Если его заказал дядюшка Олаф, то никого не ищут, – вздохнул он. – Повозмущались для вида, а потом все списали на какое-нибудь природное явление. На них и не такое списывали.
Я понимающе кивнула, вспомнив анекдот о том, что элитный лес извели бобры. Природа дело такое, иногда безответное.
– Скажите, доктор, – поинтересовалась я напоследок, – а почему весь дом вы маскируете в грязи, а кухню оставляете чистой?
– Голем так просит, – ответил Кравен, и я удивленно заметила, что в его голосе прозвучало что-то очень похожее не любовь. – Ему тяжело, если кухня в грязи, он чуть ли не заболевает от этого. Я решил с ним не спорить и сделать так, как он просит. Все равно те, кто доберется до кухни без разрешения и моего приглашения, пойдут мимо голема… – доктор усмехнулся и припечатал: – И уже никуда не выйдут.
Я вспомнила расхожую фразу о том, что среда сильнее силы воли. И если ты заштопываешь раненых наркоторговцев, то невольно нахватаешься от них всякого.
Хотелось надеяться, что стейки, которые мы ели, не были сделаны из непрошеных гостей.
Кравен подошел к камину, и его тотчас же окутало зеленоватым пламенем. Обернувшись, он помахал нам и рассыпался облаком сверкающих искр. Генрих смотрел на это с тем восторгом, с каким ребенок смотрит на деда Мороза.
– Каминный переход, – зачарованно произнес он. – Я такое только в детстве видел. Потом каналы связи закрылись по всему материку, и через камины уже никто не отваживался переходить.
– Почему? – спросила я.
– Потому что закрытый канал не работает правильно, – объяснил Генрих. – Руки вылетят в Саатоне, ноги в халифатах, а голова еще где-нибудь. А этот надо же, работает.
Я подумала, что магия этого мира очень непредсказуемая вещь. Генрих посмотрел по сторонам, оценил обстановку и сказал:
– Ну что ж, давай готовиться ко сну. Я буду здесь, на диване. Если что, зови.
Я посмотрела на диван: он был размером как раз для пятилетнего ребенка. Высокий крепкий мужчина вроде Генриха поместился бы на нем только если сложить его пополам.
Мужчину, разумеется, не диван.
– Пойдем лучше в спальню, – предложила я. – Разместимся как-нибудь. Тебе надо отдохнуть, а не набить новых синяков.
Генрих улыбнулся, осторожно взял мою руку и поднес к губам. Мне показалось, что по моей спине побежали язычки огня. Ноги сделались ватными – я вспомнила, чем закончился наш вечер в пещерном ресторанчике перед тем, как подействовал яд.
Хочу ли я продолжения? Чего я вообще хочу?
– Ты прекрасно справилась с моими синяками, – признался Генрих и ребячески добавил: – Совсем не болит. Ты сильная волшебница, Милли… сколько раз я это утверждал?
– Много, – я невольно улыбнулась в ответ. – А у себя дома я была просто психологом, который знает, что надо сказать, кому и как. Вот и вся моя магия.
Вспомнился мой кабинет в торговом центре – хрустальные шары, карты, кости и веточки, даже череп, отлитый из эпоксидной смолы с сухоцветами. Череп всегда производил нужное впечатление… Но вот я пропала без вести, скоро закончится арендный платеж, и все мое пыльное барахло вынесут на свалку, чтобы освободить место для новых арендаторов.
Почему-то мне стало грустно. Пусть моя работа во многом была просто актерской игрой, но я делала ее хорошо и никому не навредила.
Я хотела не зашибать деньги на дурачках. Я хотела помогать тем, кому нужна была помощь. Сейчас я поняла это особенно остро и почувствовала, что все мое прошлое уже не имеет значения.
Оно было просто пестрым рисунком на карте из колоды, которую я всегда доставала вовремя.
– Милли, вся твоя магия в том, что ты хороший человек, – произнес Генрих. – А это по нынешним временам огромная редкость. Может, как раз поэтому ты оживляешь зеркала и дружишь с големами.
– Я с ними не дружу! – снова рассмеялась я. – Мне просто… ну как-то жалко его, что ли. Стоит совсем один, и вся его радость – чистая кухня.
– Это и есть дружба, – ответил Генрих. – Понимание того, что нужно другому. Это и есть твоя магия, Милли. Остальное пустяки.
Когда он снова поцеловал меня, я уже ни о чем не думала. Не вспоминала о прошлом. Не думала о настоящем и будущем.
Просто откликнулась на его поцелуй и позволила себе быть счастливой.
Хотя бы на эту ночь.
Утром я проснулась от пения птицы за окном.
Кровать, которая выглядела такой маленькой, оказалась вполне удобной. Мы с Генрихом заснули почти на рассвете, когда наконец-то смогли оторваться друг от друга.
Птичка, золотистая, с красным дерзким хохолком и черными бусинками глазок, прыгала по подоконнику. Дождь кончился, и теперь в утреннем свете я видела, что дом стоит среди непролазных зарослей. Возможно, мы даже не сможем выйти на прогулку, настолько заросла его дверь.
Кажется, птичка поняла, что я ее вижу, потому что прыгнула, повернулась сначала одним боком, потом вторым и, поклонившись, стала петь. Мне даже показалось, что я разбираю слова в ее щебетании. Или это тоже была магия?
Я прекрасно понимала, что между мной и Генрихом не может быть ни любви, ни каких-либо долгих отношений. Он четыре года просидел в каменном мешке – разумеется, первая женщина, которую он увидел, произвела на него самое глубокое впечатление.
Не прилагая к этому никаких усилий, между прочим.
Не стараясь понравиться.
Потом эта женщина его накормила, а потом спасла. Все дело в инстинктах. Тебя кормят – значит, это хороший человек. Тебя выводят на свободу – значит, этот человек еще лучше, чем ты думал сначала. После того, как просидишь в заточении, не видя человеческих лиц и не слыша голосов, ты будешь ведом именно инстинктами.
Это не любовь, хотя ночью, обнимая меня, Генрих сбивчиво говорил как раз о ней.
Это просто привязанность. Душевное тепло. Нежность.
Вот и все.
Он вернет себе корону, поблагодарит меня за помощь и, возможно, некоторое время я буду его фавориткой. Но он никогда не женится на той, которая пришла из-за грани миров. Постепенно мы станем отдаляться друг от друга, а советники будут рекомендовать молодому королю как можно скорее заключить законный брак с какой-нибудь достойной девушкой.
Мир велик. Принцесс в нем много. Есть из кого выбрать.
Генрих принц, и однажды он обязательно станет королем. А я просто девушка из другого мира. Вот и все.
Между нами пропасть, которую не перепрыгнуть.
Птичка в очередной раз подпрыгнула на подоконнике, поклонилась, и я услышала вторую трель. Такая же золотистая птица, только поменьше и не с таким ярким хохолком выпорхнула из темно-зеленой листвы и села рядом с первой. Несколько секунд они кланялись друг другу, а потом запели вместе.
Я никогда не думала, что выйти замуж – это венец и вершина всего, что может добиться женщина. Я никогда не мечтала стать женой принца. «Лови момент, – сказала бы любая из моих клиенток. – Хоть сколько-то, но поживешь с любимым, а там и забеременеешь, и никуда он уже не денется».
Денется. Еще как.
И дело даже не в этом. Я слишком хорошо видела, чем все кончится, и не хотела испытывать напрасные надежды. Чем быстрее теряешь голову, тем больнее разбивается сердце.
