Текст книги "Няня для волшебника (СИ)"
Автор книги: Лариса Петровичева
сообщить о нарушении
Текущая страница: 9 (всего у книги 13 страниц)
– Инга, да? – догадался Огюст, и Дора тотчас же прошептала:
– Инга?!
Я кивнул и, взяв конверт, сломал маленькую золотую печать и вынул карточку с видами Южного Аверна, на которой все тем же почерком было написано:
«Мартин!
Я узнала, что твой сон закончен, и ты здоров. Ты, конечно, возненавидел меня, но знай: я всегда буду рада нашей встрече. Я живу в собственном доме на проспекте Покорителей, и ты можешь не предупреждать о своем визите.
Инга Цетше»
Я протянул открытку Огюсту и смог сказать только:
– Хватило же наглости подписаться моей фамилией.
Огюст прочел послание и передал открытку Доре – та взглянула на ровные аккуратные буковки, ахнула и воскликнула:
– И она еще смеет тебе писать! Ждет в гости, словно ничего и не случилось! Вот же дрянь!
– Редкостная дрянь, да, – согласился я. Гнев бил в виски тяжелыми молотками, я старался держать себя в руках и не показывать вида, но не мог успокоиться. Инга прислала мне письмо, Инга использовала фамилию Цетше и делала вид, словно ничего особенного и не случилось.
Вспомнилось мое желание встретить ее и дать ей пощечину – детское желание ребенка, который хочет обидеть наказавшую его мать. Его продиктовали мое горе и слабость, но теперь я опомнился.
– Что будешь делать, братка? – глухо поинтересовался Огюст, словно хотел хватать меня за руки и в прямом смысле слова удерживать от неосмотрительных поступков. Я убрал послание в конверт и протянул его к огню свечи, украшавшей стол. Когда пламя жадно принялось лизать бумагу, я бросил конверт на пустую тарелку и равнодушно ответил:
– Ничего.
И это показалось мне правильным.
Глава 6
(Мартин)
Портной и куафер прибыли рано утром: проснувшись, я услышал восторженное аханье, которое долетало из гостиной, и память снова унесла меня в прошлое. Семья Цетше всегда ходила на балы, и утро перед праздником начиналось одинаково – сестры и матушка суетились вокруг своих платьев, портниха возилась с тканью, то что-то подрезая, то пришивая, то подкалывая, а сестры то заливались смехом, то принимались плакать от того, что Анетт заявляла о своем намерении стать королевой бала, а все остальные рядом с ней – просто ощипанные курицы.
Отец как-то сказал, что это часть праздника. Без этих писков, смеха и слез, без запаха духов и пудры, без всей суеты с примеркой бал можно считать неудачным.
Спустившись в гостиную, я обнаружил Огюста, который сегодня ночевал у меня, куафера с огромным растрепанным альбомом причесок и Дору – ее уже успели одеть в белое платье с пояском под грудью, по античной моде, и портной возился с лифом, прикрепляя к нему крошечные бриллиантовые звездочки. Огюст пил кофе и с видом бывалого знатока и женского пола, и балов говорил:
– Дебютантка должна быть только в белом, и даже не пытайтесь меня переубедить, господин Каруш. Персиковый? Она не какая-нибудь непромытая деревенщина!
Из огромного чемодана действительно выглядывал краешек персикового шелка. Портной закрепил очередную звездочку, пославшую Огюсту кокетливый сиреневый луч, и запустил пальцы в раскрытую шкатулку. Дора, кажется, не дышала – с таким трепетом она смотрела на платье.
Я понимал, что она чувствует в этот момент. Обитательница скучного мира, лишенного и волшебства, и воображения – для нее, конечно, все было чудом.
– Но, мирорд, – произнес портной с режущим восточным акцентом. – Сейчас искрючитерьно модно добавлат сиреневий дымка. Рёгкий паутинка поверх пратья, очень красиво. Ее веричество и их высочества добавряют.
Огюст только рукой махнул.
– Это их дело. Они могут хоть жабу на голову надеть, а наша гостья должна следовать правилам.
Дора вопросительно посмотрела на Огюста, а потом вдруг обнаружила, что я вошел в гостиную и пристально смотрю на нее – она сразу же смутилась, опустила глаза, снова став невероятно хорошенькой и трогательной, и сказала:
– Доброе утро. А я тут… с платьем.
– Доброе утро, – ободряюще улыбнулся я, сел на диван и спросил: – Помнишь, братка, как наши сестры собирались на балы?
– О да! – воскликнул Огюст и рассмеялся. – Еще бы я не помнил, Оливия однажды прижгла мне ухо щипцами для завивки!
Дора ахнула.
– Почему? Что ты сделал?
– Он сказал, что Оливия похожа на цаплю в юбке, – ответил я. – Весело у нас было, ничего не скажешь.
Портной прикрепил еще одну звездочку и сказал:
– Все, миреди может снимать пратье. Я приготоврю остарьное уже посре обеда, – он обернулся ко мне, прекрасно понимая, кто в доме хозяин и кому следует задавать вопросы, и поинтересовался: – Мирорд Мартин, но все-таки, может, стоит добаврат сиреневий дымка?
Дора умоляюще посмотрела на меня. Сейчас она была настолько хорошей, что и у меня на душе сделалось хорошо.
– Давай хотя бы посмотрим! – попросила она. – Ведь ее можно будет и снять, если что.
Мне оставалось только кивнуть. Все это было таким трогательным и забавным, что я не хотел портить все веселье. Огюст лишь завел глаза к потолку и махнул рукой.
– Доставайте вашу дымку, – улыбнулся я, и портной нырнул в чемодан и вынул круглую бляху артефакта.
– Удивительно, – заметил я. – Швейных дел мастера теперь работают с артефактами?
Портной кивнул и ответил:
– Недавный изобретение. Очен удобный.
Артефакт с легким жужжанием начал работу, и над Дорой заискрились мелкие сиреневые звездочки. В воздухе запахло грозой и морем. Звезды становились крупнее, липли друг к другу, выбрасывая длинные тонкие лучики, и опускались на белую ткань платья. Спустя несколько мгновений бальный наряд Доры был накрыт невесомой сиреневой паутинкой, нити которой переплетались, создавая причудливые цветы и диковинные узоры. Портной опустил артефакт, Дора обернулась к зеркалу и восторженно ахнула, прижав ладони к губам.
Она действительно была красива – какой-то далекой, почти недостижимой красотой. Я вдруг поймал себя на том, что улыбаюсь так же, как когда-то давным-давно, в юности, так светло и беспечно, словно наша жизнь могла бы быть только хорошей. Портной правильно оценил мою улыбку, потому что сразу же уверенно произнес:
– Очен красивый. Очен. Все будут смотрет торько на миреди.
Я покосился на Огюста и кивнул.
– Тогда оставляем. Наша дебютантка будет в сиреневом.
Это было какое-то очень доброе и домашнее чувство. Отец всегда выносил вердикт по поводу платьев дочерей и жены, и сейчас я вдруг ощутил, что мое прошлое было не просто картинками в памяти – оно было настоящим и живым. Оно было хорошим.
Дора улыбнулась, и в ее глазах появился сиреневый отблеск.
– Спасибо, – негромко ответила она и повторила: – Спасибо.
* * *
Артефакты неторопливо вращались высоко под потолком, и на всех, входящих в бальный зал, сыпались золотые снежинки, напоминая: наступила зима, а с ней придут Новый год, санки, глинтвейн с яблоками и дольками апельсинов, снежные горы и колядки на Рождество. Про морозы, от которых трескаются стекла в окнах, сейчас никто не думал – всем было весело, на лицах девушек цвел румянец, и музыка была легкой-легкой, словно хотела подхватить и унести на волнах.
Дора, которая сейчас держала меня под руку, смотрела по сторонам с детским восторгом. Я видел, что ей нравится все – и гирлянды из белых роз, украшавшие стены и колонны бального зала, и тропические бабочки в прическах дам, и оркестр, который сейчас играл на балконе, и винные фонтанчики, окруженные горами сладостей. Огюст предложил:
Назад
123…9
Вперед
– Думаю, самое время для первого бокала шипучего.
И мы неторопливо направились к янтарному фонтану, по игристой поверхности которого прыгали золотые рыбки. Все, как в старые времена: король Георг всегда следовал традициям и не менял их, если они работали так, как надо. Нас провожали любопытные взгляды гостей – всех интересовал и я, которого считали мертвым при жизни, и моя спутница, о которой уже знали, что Дора иномирянка, невинная дева, которой удалось пробудить волшебника. Вдобавок, сиреневая дымка на белом платье сразу же выделила Дору из всех девушек, впервые выходящих в свет, и я краем уха услышал разговор возле соседнего фонтана:
– Думаешь, Цетше отпустит ее танцевать?
– Держи карман, братец. Эти Цетше, как драконы. Своего не отпустят.
«Конечно, не отпустим», – мрачно подумал я и, подставив бокал под одну из струй, покосился в сторону говоривших. Два молодых человека были явно из семьи герцогов Карносса, если судить по рыжим волосам, ранним залысинам и длинным носам, которые они мочили в бокалах с красным вином. Один из них, повыше ростом, поймал мой взгляд и с достоинством поклонился. Я улыбнулся и негромко сказал Доре:
– Братья Карносса уже хотят с тобой танцевать.
Дора бросила быстрый взгляд в сторону молодых герцогов, отвернулась и негромко рассмеялась.
– Эти рыжие? Ну нет, – и она посмотрела на меня с теплом и надеждой, словно хотела сказать что-то еще, но не решалась. Зато сказал я:
– Конечно, нет. Тебе ведь есть, с кем танцевать. А я соскучился по танцам, скажу честно.
Лицо Доры озарило счастливой улыбкой, и в этот момент оркестр заиграл торжественное «Славься!» – в бальный зал вошел государь с супругой. Все согнулись в поклонах, мужчины опустились на одно колено, приветствуя его величество. Король отдал всем общий поклон, и музыка сменилась на более легкую и плавную – начинался первый танец.
По традиции бал открывала правящая фамилия – потом Георг отправлялся за карточный стол, и я помнил о его приглашении. Сейчас, когда пары выходили в центр зала, меня вдруг охватило давно забытое чувство, похожее на пузырьки в бокале, которые бьют в нос и заставляют смеяться и чувствовать себя молодым, веселым и открытым всему, что приготовила жизнь. Я протянул Доре руку и произнес:
– Миледи Дора, позвольте пригласить вас на танец.
Дора улыбнулась, взяла меня за руку, и вдруг на ее лице появился самый настоящий страх. «Она ведь не умеет танцевать», – подумал я. Да и когда ей было учиться? В своем мире она ухаживала за лежачей больной, в нашем тоже было не до танцев. А теперь все будут смотреть на нее и подмечать каждую ошибку.
Но ведь рядом с ней Мартин Цетше. Этого нельзя упускать.
– Я не умею танцевать, – с ужасом прошептала Дора. Я тряхнул свободной рукой, освобождая заклинание легкого парения, и ответил:
– Я научу. Не бойся.
Мы вышли к остальным парам, и я опустил руку на талию Доры и произнес:
– Не дрожи так. Левую руку – мне на плечо. И не сопротивляйся.
Я помнил по старым временам, что с дебютантками такое случается: взволнованные, испуганные, не уверенные в себе, они начинают сопротивляться ведению партнера, и в итоге от танца остается какое-то смазанное, непонятное впечатление и, разумеется, никакого удовольствия. Рука Доры невесомо легла на мое плечо, и только сейчас я понял, насколько хрупка моя спутница. Ее можно было ранить неосторожным движением.
А в следующий миг мы уже кружились по залу, словно снежинки, подхваченные ветром. Дора закрыла глаза, отдавшись танцу, и мне казалось, что мы стали осенней листвой в листопаде, снежинками в метели. Заклинание легкого парения освобождало разум и подчиняло человеческое тело тому первобытному ритму, который заставляет двигаться все миры. Что и говорить, танец в таких обстоятельствах всегда был идеальным.
Какое-то время я не слышал музыку – потом она пробилась ко мне, бальный зал снова наполнился цветами, запахами и звуками, я чувствовал тепло, идущее от Доры, и читал ее простые мысли: хорошо, как же это все хорошо… Она была несчастной девчонкой, потерявшей свой дом, но теперь наконец-то и к ней пришло простое, почти невесомое счастье.
Музыка стихла, и мы остановились. Дора растерянно смотрела на меня, ее глаза сверкали радостно и возбужденно, а рука в моей руке была просто обжигающей. Я смотрел на девушку и ни о чем не думал – после этого танца уже не надо было ни о чем думать, я и так все понял.
– Это было удивительно, – прошептала Дора. Я слегка обнял ее за талию, как и принято танцевальным этикетом, и повел в сторону столов с напитками: после заклинания легкого парения обязательно нужно выпить воды, чтоб прояснить отуманенную голову.
– Да, – кивнул я и добавил: – И правда удивительно. Спасибо тебе.
Дора удивленно посмотрела на меня, словно не могла понять, почему я сейчас поблагодарил ее. Потом она улыбнулась и ничего не сказала. Просто взяла стакан воды и сделала глоток.
* * *
(Дора)
После первого танца король отдал короткий поклон всем гостям и направился в отдельный зал – там уже все приготовили для игры в карты, и я увидела, как помощники принесли большую чашу для вина, наполненную бриллиантами, и выложили на карточный стол маленькие серебряные черпаки.
– Тот, кто выиграет, может зачерпнуть бриллианты из чаши, – объяснил Мартин и мягко пожал мою руку, добавив чуть ли не извиняющимся тоном: – Я должен идти, Георг приглашал меня лично. Приятного вечера, Дора.
Я улыбнулась. Конечно, королю никто не отказывает, но мне так хотелось, чтоб Мартин остался в бальном зале!
– Да, конечно, – ответила я и снова улыбнулась, надеясь, что не похожа на дурочку. – Надеюсь, ты выиграешь.
Мартин выпустил мою руку и спокойным ровным шагом двинулся в сторону зала с карточным столом – король и другие игроки уже занимали места, обмениваясь рукопожатиями. Я поискала взглядом Огюста и увидела, что он по старой привычке решает вопросы своего дела в неформальной обстановке: Огюст сидел на мягкой скамеечке с каким-то очень важным господином и что-то подсчитывал на золотой дощечке, передвигая по ней янтарные шарики.
– Миледи, – негромко окликнули меня. Я обернулась и увидела одного из герцогов Карносса. Молодой человек был таким рыжим, что жгло глаза.
– Меня зовут Лотар Карносса, – с поклоном представился герцог. – Позвольте пригласить вас на танец, миледи.
Я всеми силами старалась скрыть свою растерянность: заклинание легкого парения утратило власть, что я теперь натанцую? Потом обязательно пойдут разговоры, что дебютантка и спутница Мартина Цетше может похвалиться коровьей грацией. Но Карносса оценил мое молчание по-своему, вновь поклонился и отошел в сторону, туда, где возле фонтанчика с игристым вином стояло трое молодых людей, которые оценивающе смотрели в сторону девушек. Должно быть, он собирался рассказывать о том, что я угрюмая бука, которая не умеет разговаривать с приличными людьми. Ну и пусть.
– Еще ни одна девушка не отказывала в танце братьям Карносса, – одобрительно сказали откуда-то справа. Я обернулась и увидела высокую темноволосую леди в наряде цвета морской волны. Пряди в прическе дамы были перевиты жемчужинами, а над бокалом, который она держала в руке, порхала бабочка.
– Я и не отказывала, – призналась я. Дама выглядела так, что казалось, будто с ней можно быть вполне откровенной. – Просто растерялась, это мой первый выход в свет.
– Для дебютантки вы выглядите очень смело, – одобрительно сказала дама и протянула мне руку со словами: – Конечно, жест мужской, но я себе его позволяю. Адеола Росса, маг первой ступени, к вашим услугам.
Я осторожно пожала руку Адеолы и ответила:
– А меня зовут Дора. Я иномирянка и помощница милорда Мартина Цетше.
Адеола ободряюще улыбнулась.
– Ваше имя тут всем известно, – сказала она и, взяв меня под руку, повлекла в сторону огромного стола с десертами. – Когда узнали, что Цетше будет на балу, это произвело настоящий взрыв. Все говорили и говорят только о вас.
Каких только сладостей тут не было! И нежно-розовые меренги, украшенные спелой малиной, и крошечные шоколадные кексы с кокетливыми завитками разноцветного крема, и массивные пирожные с какими-то странными бело-розовыми фруктами, и прозрачные звезды мармелада… Адеола легко подхватила большую креманку с желе и ягодами, и над десертом тотчас же принялась порхать фиолетовая бабочка.
– Не робейте, Дора, возьмите этот пирог, – волшебница указала на пышные куски пирога с кремом и фруктами, – его тут замечательно готовят. Девушкам полезно сладкое.
Слуга протянул мне тарелочку с ложкой, и вскоре я убедилась, что моя новая знакомая права: пирог так и таял во рту, заставляя замирать от удовольствия.
– Действительно очень вкусно, – согласилась я, и Адеола сказала:
– Вы ведь знакомы с Бруно, не так ли?
Я кивнула, надеясь, что волшебница не станет спрашивать о деталях нашего знакомства.
– Он просил меня присмотреть за вами на балу, – сообщила Адеола. – Мартин Цетше стал ректором академии чародейства и волшебства, но это не всем по нраву. Так что я на всякий случай прослежу, чтоб ни с ним, ни с вами не случилось ничего дурного.
– Спасибо, – с искренней признательностью ответила я. Адеола мне нравилась, в ней чувствовалась та внутренняя свобода, которая делает человека настоящим. – А вы работаете в академии?
Волшебница протянула слуге пустую креманку и, взяв со стола нечто похожее на розовое зефирное облако в шоколадных стружках, ответила:
– Уже пятнадцать лет. Приходится, конечно, терпеть старых дураков в ректорате, но теперь, полагаю, нам всем будет полегче.
– Мартин не хотел работать в академии, – призналась я. – Но король его убедил.
Адеола понимающе кивнула.
– Да, такая работа не по нему, он человек другого склада. Но кто знает? Я тоже не хотела работать в академии в свое время, но теперь… О, взгляните-ка! Младшая дочь семьи Лаветт идет по вашим стопам.
Я взглянула туда, куда смотрела Адеола, и увидела, что тоненькая блондинка в белом платье разговаривает с Лотаром Карносса, и ясно, что и тут он потерпит фиаско. Адеола довольно улыбнулась.
– Ну вот вы положительно влияете на дебютанток! Эти Карносса невыносимы, их давно пора проучить.
– А что с ними не так? – спросила я.
– Как правило они продолжают общение с дебютантками уже в постели, – ответила Адеола. – Не знаю, как в вашем мире, а в нашем господам такого ранга никто не отказывает.
– Я просто не умею танцевать, – призналась я, чувствуя, как к щекам снова подступает румянец. Адеола оценивающе посмотрела на меня и сказала:
– Заклинание легкого парения, ну конечно. Не стоит переживать, Дора, еще научитесь. А вот смотрите-ка, сейчас начнут выборы Королевы Бон-Бон!
Закончился очередной танец, и слуги внесли в зал большой ларец с прорезью в крышке, рядом с которым лежала стопка золотой бумаги и порхал мотылек с карандашом. Один из гостей, немолодой джентльмен с сияющей лысиной, подошел к ларцу и сказал:
– Что ж, по старой традиции буду первым. Присоединяйтесь, господа!
Поймав мотылька, он что-то написал на листке бумаги и, сложив его вчетверо, опустил в прорезь. Гости зааплодировали, и к ларцу направилась дама в пышном сиреневом платье.
– Давайте и мы проголосуем, – улыбнулась Адеола и хлопнула в ладоши. Бабочка, которая теперь парила над ее запястьем, полетела к ларцу и, сбросив в него четыре крылышка, окуталась золотой пыльцой и вернулась к хозяйке уже с новыми.
– За кого вы голосовали? – поинтересовалась я, глядя, как Огюст пишет чье-то имя.
– За вас, конечно же, – ответила волшебница. – Потом возьму у вас пару конфет, если вы не против.
* * *
Королеву Бон-Бон выбрали через три часа. За это время все дебютантки успели отказать герцогам Карносса, Огюст продал трех драконов председателю Южного банка, Мартин успел дважды зачерпнуть из чаши с бриллиантами, а мы с Адеолой подружились. Несмотря на возраст – я с удивлением узнала, что волшебнице давно за пятьдесят – она была какой-то очень легкой и непринужденной, и я не видела в ней ни солидности, ни властности, которые, по идее, должны бы жить в душе мага такого высокого уровня. Когда слуги выкатили в центр бального зала огромные весы, а король отложил карты и вышел к ларцу, наполненному листками с именами, мы уже чувствовали себя старыми приятельницами, и мне очень нравилось это чувство.
Все-таки я была в другом мире – а в новом мире нужно находить знакомства и связи.
…Мы поговорили о моем попаданчестве за ужином, между маринованными креветками с дыней, наполнявшими рот удивительно тонкими сладкими нотками, и картофельным пирогом и стейком из говядины – нарочито грубым, почти крестьянским блюдом.
– Что Мартин думает о вашем возвращении? – поинтересовалась Адеола. Я невольно любовалась тем, как она работает ножом и вилкой: движения были легкими и плавными, как у музыканта.
– У него есть теория, – ответила я, вспомнив наш разговор и почувствовав, как что-то давит на сердце. – В другие миры попадают только те люди, которые не нужны в своем. Или те, кому в своем мире грозит неминуемая гибель, как тем, кого спасал святой Аскольд-работорговец. И знаете, мне кажется, что он прав. В моем мире у меня не было ни какого-то особенного места, ни важности. Наверняка никто и не заметил, что меня не стало.
Это было горько, и это было правдой: после таких слов мне сделалось не по себе. Да, я не была кем-то значимым. Просто девчонка, которая потеряла родителей, не доучилась в институте, несколько лет ухаживала за обезумевшей бабкой и зарабатывала тем, что звонила незнакомым людям, предлагая кредиты и иногда плача в туалете от их ругани. Однако Адеола посмотрела на меня с подлинным уважением, и я поняла, что уважение этой женщины дорогого стоит.
– Знаете, Дора, вы действительно очень умны, – призналась волшебница. – Но рядом с вашим умом живет еще и хорошая, сильная душа. Я не сомневаюсь, однажды вы будете счастливы…
Музыканты на балконе заиграли неторопливую мелодию, похожую на вальс, и король подошел к весам и произнес:
– Ну что ж, дорогие друзья, давайте выбирать нашу Королеву Бон-Бон. Сладости готовы, жемчужины привязаны к оберткам, так что медлить незачем. Я открываю сундук.
Мартин, стоявший рядом со мной, улыбнулся и негромко сказал:
– Мне кажется, я знаю, кто сегодня увезет домой пять лунов конфет.
Должно быть, лун – это здешняя мера веса, мне еще не приходилось с ней сталкиваться. Девицы и дамы заахали, кокетливо глядя на своих кавалеров, а я негромко спросила:
– И кто же?
– Ты, – с улыбкой ответил Мартин. – Все, кто играл в карты, голосовали за тебя.
Мне захотелось стукнуть его, да посильнее, чтоб не смел надо мной смеяться. Адеола согласно кивнула, и бабочка, которая устроилась на отдых в ее прическе, несколько раз взмахнула крылышками.
– Ты прав, друг мой, – сказала Адеола. – Кто-то хочет тебя поддержать, кому-то понравилась сиреневая дымка дебютантки, а кому-то пришлось по душе то, что Дора отказала герцогу Карносса.
– Я не отказывала, – промолвила я, глядя, как король берет с пышной подушечки ключ от ларца. – Я просто растерялась и не знала, что сказать, а он принял мое молчание за отказ!
Адеола и Мартин рассмеялись.
– О, разумеется! Братьям сразу же дают согласие, и с заминкой они еще не сталкивались! – Адеола сняла с прически бабочку и, легонько подув, отправила ее к ларцу. Король поднял крышку, и бабочка, пролетев над золотыми листками, рассыпала пыльцу и оживила их.
Исписанные листки медленно всплыли из ларца и закружились по залу, подхваченные невидимым ветром. Кто-то из девушек ахнул, кто-то восторженно захлопал в ладоши. Листки взмыли под потолок и, с треском рассыпавшись в пыль, неторопливо сложились в изящную золотую корону с маленькими зубцами и обручем, увитым розами.
– Какое чудо! – мечтательно выдохнула Адеола. – Никогда не перестану им любоваться.
Корона неторопливо принялась опускаться вниз, и девушки замерли, ожидая, на чью голову она ляжет. И я, зачарованная, смотрела, как корона неспешно плывет по воздуху, окруженная золотистой пыльцой, похожая на комету.
Я не сразу поняла, что корона опустилась на мои волосы. Но бальный зал взорвался аплодисментами, все смотрели на меня, и я испуганно подняла руку к голове и дотронулась до теплого золотого зубца. Мартин с улыбкой посмотрел на меня и, взяв за руку, вывел из толпы и повел к весам.
– Моя королева, – негромко сказал он, – поздравляю вас с заслуженной победой.
Только теперь я окончательно поняла, что победила в конкурсе, совсем не желая победы. Меня накрыло шипучей волной радости, бьющей в нос, как глоток игристого вина, и я рассмеялась, смущенно закрыв лицо ладонями. Король Георг указал на весы и произнес, обращаясь к гостям:
– Новая Королева Бон-Бон выбрана! Несите сладости!
Гости зааплодировали, с потолка посыпались серебряные звездочки, и двое слуг усадили меня на весы, а еще четверо, пыхтя и кряхтя, внесли в зал гигантскую коробку, в которой громоздились золотые шары конфет, и принялись высыпать конфеты на весы. На всякий случай я схватилась за цепочки, державшие чашу, и почувствовала, как медленно поднимаюсь вверх.
Мартин смотрел на меня с таким теплом, словно я была не просто иномирянкой, которая пробудила его от сна. Не просто помощницей и спутницей, а чем-то намного больше и важнее. Гости хлопали в ладоши, скандируя:
– Ко-ро-ле-ва! Ко-ро-ле-ва! – а я поднималась на весах все выше, смотрела на Мартина и не могла оторвать от него глаз.
Из коробки достали последнюю конфету, и чаши уравновесились.
В воздухе прокатился едва слышный звон, цепи, державшие чашу лопнули, я я сорвалась с весов и упала на паркет. Чаша с конфетами тоже рассыпалась, люди в зале испуганно и удивленно закричали, и первым, что я увидела, когда подняла голову, была Адеола, которая стояла, закрывая меня и выбросив вперед руку с зажатой в ней палочкой для волос. Темные локоны волшебницы рассыпались по плечам, и на конце палочки загорелся сиреневый огонек.
Мартин стоял рядом с ней, и в его левой руке крутился маленький огненный шар.
Люди расступились, и в самом конце зала я увидела молодую женщину в красном – она пронзила мир, словно молния. Инга стояла, спокойно опустив руки, и смотрела на Мартина сожалеющим и чуть насмешливым взглядом.
– Так вот, что тебе нужно на самом деле, Мартин. Королева среди фантиков на полу.
А в следующий миг ее уже не было. Алая вспышка – и Инга исчезла.
* * *
Браслет из ниток на моем запястье почернел и обуглился. Сердоликовая бусина была по-прежнему светлой и прозрачной, но теперь в оранжевой глубине появились какие-то темные растрепанные волокна. Мартин оценивающе посмотрел на браслет и сказал:
– Теперь можно выбросить. Но он сделал все, что от него зависело.
Мы сидели в гостиной дома Мартина. Некоторое время назад я слышала бой часов. То ли полночь, то ли час ночи… Успокоиться я смогла совсем недавно – до этого я плакала и хотела сгореть со стыда. А еще лучше – умереть.
– Самое главное, что ты жива, – Адеола убрала волшебную палочку в прическу, и бабочка снова развернула над ней сиреневые крылышки и осыпала волосы пыльцой. – Судя по тому, что появилось в сердолике, эта дрянь хотела наслать на тебя хзаленскую порчу.
Огюст, сидевший рядом с чашкой кофе, невольно поежился и сказал:
– У моих драконов была такая. Думал, не выведем. Тьфу, мерзость!
– Хзаленская порча? Что это? – поинтересовалась я, в последний раз шмыгнув носом. Ну вот и все, довольно слез – жертвой колдовства и интриг может стать любой. А корона осталась у меня, и конфеты тоже, и его величество Георг, после того, как Инга исчезла, приказал принести мне маленькую подвеску с изумрудом в утешение.
– Ты бы покрылась парой сотен гнойных фурункулов, – ответил Мартин. – Приятного мало. Потом они проходят и оставляют мелкие шрамы.
– Что-то вроде ветрянки или оспы, – поняла я и добавила: – У нас есть такие болезни.
– У нас тоже, – заметила Адеола. Волшебница выглядела энергичной и довольной, словно все, что случилось на балу, как-то развеяло ее скуку. – Пару раз работорговцы ловили больных рабов.
– Так им и надо, – вздохнула я и провела по лицу ладонями. – Господи, как же мне стыдно!
Мартин погладил меня по плечам. Сейчас он сидел рядом со мной на диванчике, и я чувствовала себя спокойнее. Теперь это наконец-то был тот человек, которого я увидела в подземелье во сне – жаль только, что он видел, как я грохнулась с весов. Все это видели.
– Ты ни в чем не виновата, – твердо сказал Мартин. – В том, что случилось, нет твоей вины. Зато теперь у тебя есть шоколад, сотня прекрасных жемчужин, корона и подвеска с изумрудом. Я бы сказал, неплохое начало. Положишь в банк и через пару лет получишь состояние.
– Ну шоколад-то я лучше съем, – я улыбнулась, и, к моему удивлению, улыбка вышла вполне живой. Адеола одобрительно посмотрела на меня и сказала:
– Все очень довольны тем, что ты разделила шоколад между дебютантками. Такого раньше не было, и это плюс и тебе, и Мартину. Не только прекрасна, но и щедра, и даже в неприятные минуты думаешь о других.
– Ну а как же, – вздохнула я, вспомнив, как дебютантки окружили меня и с каким теплом и любовью принялись утешать. – Я только так могла ответить добром на добро.
Мартин кивнул и взял меня за руку.
– Это правильно, – сказал он. – На добро надо отвечать добром. А на зло – справедливостью. Я уже подал заявление в полицию. Магическое нападение в присутствии короля – что-что, а это Инге с рук не сойдет.
Адеола и Огюст одновременно усмехнулись.
– И ясно, что она ответит следователям, – презрительно сказала волшебница, устало махнув рукой. – Что была где-нибудь в театре или в гостях, ее алиби подтвердит множество свидетелей, а кто-то просто решил использовать облик порядочной женщины в своих гнусных целях. Это была не Инга, а мираж – ну а мираж может наслать кто угодно. Назначение Мартина Цетше ректором вряд ли прибавило ему друзей.
– Что, если это действительно так? – предположил Огюст. Мартин посмотрел на него так, словно младший брат сморозил несусветную глупость.
– Даже если и так, – сухо сказал он, – то все равно следует найти злоумышленника. Хотя знаешь, братка, я уверен, что это именно Инга. Только ей пришло бы в голову выставить соперницу в неприглядном свете.
Я хотела было сказать, что нет никакого соперничества, и я не претендую на руку и сердце Мартина, но вовремя решила прикусить язык и помолчать. Великий Цетше явился на королевский бал в сопровождении девушки, которая не является ему родственницей – значит, тут наверняка любовь и будущий брак. Никто не выводит в высший свет страны обычных приятельниц или служанок.
На мгновение мне стало холодно, и холод почти сразу же сменился жаром. Я – невеста Мартина Цетше? Невозможно! Но все наверняка именно так и думают – и Инга тоже. Поэтому она и пришла опозорить меня перед всеми. Неужели ты, Мартин, хочешь взять в жены именно это? Ввести в дом Цетше девицу без семьи, манер и приличий?
Гнев ударил в нос, как пузырьки от шампанского. Да, по меркам этого мира я никто и звать меня никак. У меня нет ни богатства, ни родовитой семьи, ни идеальной внешности. Зато я нигде не потеряла свою совесть, вот что важно.
– И что будем делать дальше? – поинтересовалась Адеола. – Мартин, хочу напомнить, что скоро ты начинаешь работу. Академия тебя ждет.
Мартин усмехнулся и снова мягко сжал мою руку.
