Текст книги "Няня для волшебника (СИ)"

Автор книги: Лариса Петровичева

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 13 страниц)

И этой дерзкой иномирянке не стоило говорить об этом. Мои семейные отношения – не ее умишка дело.

– Мой развод тебя не касается, – сказал я так жестко, чтоб не оставлять возможности для превратных толкований. – Больше не упоминай о нем. Это понятно?

Дора снова посмотрела на меня с сочувствием. Она воспринимала меня как ребенка, который не мог ни ходить, ни есть самостоятельно, но при этом бунтует против того, кто кладет еду ему в рот.

Я не любил злиться. Злость всегда была для меня разрушительным чувством. Но сейчас она снова начинала кипеть во мне, и я не знал, что с этим делать.

Я признавал, что меня бросила любимая женщина. Ушла сразу же, как только я превратился в кусок мяса. И эта история моего крушения и слабости стала всеобщим достоянием. Весь Мир был в курсе, кто-то жалел меня, кто-то злорадствовал, и я прекрасно бы обошелся и без сочувствия, и без злобы.

Семейные дела Цетше всегда были семейными делами Цетше. А теперь в них сунула нос девчонка из другого мира.

– Я все поняла, милорд Мартин, – миролюбиво сказала Дора. – А сейчас вам пора вернуться в комнату.

Мне оставалось лишь подчиниться.

Глава 2

(Дора)

Да уж, похоже, мои неприятности только начинались.

Мартин из моего сна и Мартин, который сейчас угрюмо сидел в своей комнате, были двумя разными людьми, совершенно непохожими друг на друга. Мне приснился добрый, сильный и смелый человек – а наяву он оказался упрямым и капризным, и в нем не было ни следа ни доброты, ни силы.

Дикий помещик, который собирался выпороть меня на конюшне, вот и весь Мартин Цетше.

Я смотрела на него и не могла не вспоминать бабушку. Она очень любила меня до болезни, она заменила мне погибших родителей – и возненавидела какой-то страшной, запредельной ненавистью, когда слегла и лишилась рассудка. И мне хотелось закричать в лицо Мартину то же самое, что я когда-то все же закричала бабушке, измотанная ее злобой и непрерывной матерной бранью:

– Я сделаю для тебя все, что смогу! Но я не виновата в том, что жива и здорова, а ты нет! Я! Не! Виновата!

Мартин Цетше был неприятным типом – пусть и исключительно хорош собой, но и неприятен на редкость. Возможно, с другими людьми, особенно с теми, кого не подвело благородное происхождение, он вел себя более приветливо и сердечно, а я была всего лишь служанкой из другого мира, няней, которая должна была терпеливо кормить его с ложечки ради призрачного шанса все-таки попасть домой.

Когда я начинала думать о том, что, возможно, так и не сумею вернуться, по спине начинал бегать противный холодок, а в животе тянуло. Пусть Мартин пообещал, что он все-таки попробует отправить меня назад, это обещание могло остаться только словами. Если судить по моему опыту, то люди вроде господина Цетше как правило считали так: я своему слову хозяин – сам дал, сам назад возьму. Декан моего факультета, который прекрасно знал, почему я ушла, так и не восстановил меня, хотя прежде клялся, что восстановит. Когда дошло до дела, он предпочел забыть свои обещания и сделать вид, что ничего и не было…

И теперь мне придется с этим жить. Быть заботливой няней и терпеть чужие капризы и выходки, старательно скрывая слезы. Я не дома, я в чужом мире, я совершенно одна, и вряд ли сопротивление пойдет мне на пользу. Лучше быть милой и улыбчивой, чем нарываться на плети.

Краем уха я подслушала разговор двух служанок, натиравших перила воском. Они говорили о том, как в замке, что располагался за горами, взбунтовался раб-иномирянин – свежекупленный, только привезенный с рынка.

– И главное, такие дурные вещи кричал, – говорила одна из девушек. – Дескать, я глава… странное слово такое, кор-пора-тио, что ли.

– Это что еще за ужас? – поинтересовалась вторая, дотронувшись до сердца. Этот жест в Хаалии должен был отгонять нечистых духов.

– А то и значит, Марьянка, что сортиры чистить ему не по чину. Какие ему сортиры, когда у него пять тысяч душ в подчинении. Смекаешь?

Я невольно закусила губу от страха.

– Смекаю, – ответила Марьянка и предположила: – Плетей, небось, получил?

– Не. Повесили на стене.

Я едва не закричала. Тут со строптивцами разговор короткий, и мне не хотелось, чтоб в моем случае все закончилось петлей на замковой стене.

Да, пока ты никто по имени никак, тебе нет смысла как-то восставать или возмущаться. Я решила быть спокойной и милой – оставалось надеяться, что это поможет мне вернуться домой. Кто знает? Может, характер Мартина смягчится после того, как он пойдет на поправку…

Он ведь был очень гордым, этот милорд Мартин Цетше. Я читала эту гордость и в повороте головы, и во взгляде, и в манере вести разговор. И наверняка ему было не по себе от собственной слабости – вот он и скрывал свою горечь за придирками.

И, когда на следующее утро господин Энцо сказал, что к вечеру в замок приедет Огюст Цетше, младший брат Мартина, я невольно обрадовалась. Если рядом с тобой родные люди, то любые невзгоды переносятся намного легче, чем в одиночку.

Огюст приехал гораздо раньше, к обеду. Сперва в небе появились огромные сторожевые драконы – такие изящные и тонкие на фоне синевы и такие громадные и неуклюжие на посадочной площадке. Мартин, который вместе со мной смотрел на драконов из окна спальни, вдруг признался с легкой грустью:

– Огюст всегда боялся летать. Его невозможно было заманить на дракона. А теперь он крупнейший заводчик, кто бы мог подумать…

– Вы вместе росли… – сказала я. – А у меня никого нет. Ни сестер, ни братьев.

Мартин усмехнулся.

– Знаешь, сколько у нас сестер? Семь!

– Ничего себе! – воскликнула я. – Девять детей в семье!

Мартин скептически посмотрел на меня.

– Хочешь сказать, у вас такого не бывает?

– Бывает. Но редко. Очень редко.

Со спины одного из драконов соскользнула гибкая человеческая фигурка, и дракон фыркнул, выбросив из ноздрей струйки пара, и улегся на площадку: весь его вид говорил о том, что он крайне устал и съест любого, кто помешает ему отдыхать. Я зачарованно смотрела на острые лоснящиеся гребни, блестящие пластинки панциря и острый кончик хвоста, украшенный золотой насадкой. Чувство восторга и любопытства, что нахлынуло на меня, было очень ярким и детским.

– Однажды я все-таки заманил Огюста на дракона, – произнес Мартин так, словно воспоминание не делало ему чести. – Он не хотел идти, но все-таки пошел и сел в седло – потому что я его просил. А дракон его сбросил.

Я не знала, что можно на это ответить.

– Во всяком случае, теперь он поладил с драконами, – сказала я. Мартин кивнул и произнес:

– Я должен стоять. Не хочу встречать его такой развалиной.

Я помогла ему подняться с кресла и, поддерживая за руку, промолвила:

– Он будет очень рад просто увидеть вас проснувшимся. Живым. Сидите вы или стоите, это неважно.

Мартин посмотрел на меня так, что я сразу же пожалела о сказанном.

– Ты ничего не понимаешь, – сказал он и повторил: – Ничего.

Я не отважилась с ним спорить.

* * *

Я имела все основания полагать, что Огюст Цетше такой же капризный и заносчивый, как и его брат. Но молодой мужчина, который вошел в спальню, оказался совсем другим. Высокий, с белыми волосами, выжженными солнцем, и смуглым обветренным лицом, на котором словно вырезали веселую улыбку, он был лихим путешественником и авантюристом, готовым на все ради новых приключений.

– Март, – произнес он с такой глубокой радостью, что у меня замерло сердце. Братья обнялись, и Огюст добавил с непоколебимой уверенностью:

– Если ты сейчас не сядешь, то я уеду.

И он сразу же мне понравился. Младший брат, который всегда был в тени старшего, вырос очень хорошим человеком. Возможно, мне и показалось, но по лицу Мартина скользнула тень облегчения, и он двинулся к своему креслу – с таким видом, словно на самом деле он уже достаточно окреп для того, чтоб стоять, и теперь просто подчиняется просьбе любимого брата, потому что не хочет обижать его отказом. Огюст бросил лукавый взгляд в мою сторону и вдруг подмигнул.

Я сделала вид, что не заметила. Не такое мое положение, чтоб обращать внимание на подмигивания господ.

– Как только узнал о твоем пробуждении, то сразу же прыгнул на дракона, – с губ Огюста не сходила счастливая улыбка. – И вот я здесь. Как я рад, братка, ты не представляешь!

Он действительно был счастлив, этого не подделать. Мартин смотрел на брата с какой-то мягкой грустью.

– Раньше я заботился о тебе, – промолвил он, и его голос дрогнул. – А теперь ты собираешься меня нянчить.

Огюст бросил быстрый взгляд в мою сторону и сказал:

– По-моему, у тебя все в порядке с няней. Это и есть та прекрасная невинная дева, что прервала твой сон?

Мартин скептически посмотрел на меня и презрительно фыркнул.

– Она меня не будила, разумеется, – сказал он, давая понять, что с ним лучше не спорить. По крайней мере, по этому вопросу. – Просто мне пришла пора проснуться. Должно быть, заклинание иссякло, я пока не проверял остаточные магические следы.

– И это совершенно случайно совпало с появлением юной леди, – Огюст улыбнулся и жестом предложил мне сесть. Когда я послушно опустилась в одно из кресел, то Мартин равнодушно заметил:

– Она не леди, Огюст. Она иномирянка. Бывшая рабыня, теперь прислуга.

Это было сказано так, что я ощутила себя оплеванной и жалкой. Щеки вспыхнули румянцем, словно Мартин от души надавал мне пощечин. Он ведь не солгал, не обозвал меня – но я давно не чувствовала такой обиды.

Мартин Цетше был умельцем втоптать человека в грязь, не сказав при этом ни единого дурного слова и не солгав.

– Будет тебе наводить сословный туман, братка, – махнул рукой Огюст. – Пройдет меньше ста лет, и все это перестанет иметь значение. Все будут равны со всеми.

Мартин посмотрел на него так, словно имел все основания подозревать, что любимый младший брат тронулся умом.

– Так говорят твои друзья в клубе? – спросил он.

– И они тоже, – кивнул Огюст. – Но, в основном, такие разговоры ведут мои поставщики. Впрочем, не будем пока о делах, лучше расскажи, как ты сейчас.

Мартин вздохнул.

– Тебе нужна правда, братка? – спросил он.

Огюст кивнул.

– И ничего, кроме правды. Ты ведь меня знаешь.

– Я уснул человеком, а проснулся развалиной, – с какой-то обжигающей откровенностью признался Мартин. – Мне нужна чужая помощь даже для самых простейших вещей, и я еще долго не приду в себя. Вот и вся правда, Огюст. А, еще меня бросила Инга, но ты наверняка в курсе того, как закончился мой брак.

Огюст выслушал брата с искренним теплом, сочувствием и любовью.

– Да, я слышал об Инге, – сказал он и, поднявшись, подошел к креслу Мартина и присел рядом с ним на корточки. – Братка, это уже случилось и прошло. И ты сам знаешь, насколько все было предсказуемо. Ты просто сейчас потрясен всеми новостями, и знаешь, что… Помнишь, как я упал с дракона?

Мартин горько усмехнулся, словно до сих пор сожалел о том, что заставил брата забраться на чудовище.

– Помню, – ответил он. – И не перестаю просить у тебя прощения за это.

– Я к тому, что слабость тела ничего не значит, если силен твой дух, – продолжал Огюст. – Я ведь потом залез на дракона еще в повязках. И он не сбросил меня, не укусил, а сделал круг над замком. И потом мы с ним подружились.

Мартин удивленно вскинул брови – похоже, это откровение было для него новостью.

– Вот как! – изумленно воскликнул он. Я вдруг подумала, что именно сейчас, в эту минуту капризный гордец Мартин Цетше начинает оживать. Может быть, когда он окончательно оправится, вернется и тот человек, которого я видела во сне.

Вернется настоящий Мартин.

– Да, – Огюст снова расплылся в широкой белозубой улыбке. – И сейчас тебе в первую очередь нужно воспрянуть духом, потому что ты подавлен, и я знаю, что это не доведет тебя до добра. Тебя надо встряхнуть и пробудить к жизни. Понимаешь, о чем я?

– Нет, – устало ответил Мартин. – Ничего я не хочу. И ничего не могу. Это правда, братка, с ней можно только смириться.

Огюст закатил глаза. Мне он нравился все больше и больше. Я любила таких людей – энергичных, сильных и добрых. Если бы они правили миром, мир бы стал намного лучше.

– Но сидеть-то ты можешь, – сказал Огюст. – Вот и сиди, а я все устрою. Через три дня наступит день Тыквенника, и не говори, что ты забыл, как весело мы его отмечали.

Бледное лицо Мартина обрело какое-то теплое мечтательное выражение, словно он заглянул в прошлое и увидел там только хорошее – семью, друзей, любовь… Все это у него было, и все еще вернется. Никогда не надо отчаиваться.

Я же не отчаивалась, хотя моя ситуация была намного хуже. Я просто прекрасно понимала, что если сдамся, то все закончится. Пусть не сразу, но закончится.

– День Тыквенника, – с мягкой задумчивостью повторил Мартин. – Нам ведь и правда было весело, братка, ты же помнишь.

– Конечно! – воскликнул Огюст. – И в этот раз тоже будет не скучно. Тыквы по-прежнему растут за Белыми камнями?

* * *

Жизнь у больных всегда идет по расписанию. Беседа братьев завершилась тем, что пришла Минь И. В ее корзинке было множество баночек и каких-то деревяшек для массажа, и Мартин, увидев ее, вздохнул с облегчением.

– Завтра сюда приедут маги из академии чародейства и волшебства, – сообщила Минь И после обмена приветствиями. – Полагаю, милорд Мартин, они привезут что-то, что поставит вас на ноги намного быстрее моего искусства.

– Хотелось бы верить, – устало вздохнул Мартин, и мы с Огюстом вышли из комнаты.

В коридоре я хотела было поскорее удрать на кухню и перекусить: у меня было два часа свободного времени – но Огюст плавным цепким движением подхватил меня под руку и спросил:

– Куда так проворно, селянка младая?

– Обедать, куда же еще, – ответила я ему в тон. Рядом с Огюстом было как-то спокойно, что ли. Я знала его меньше часа, но чувствовала себя в полной безопасности рядом с ним. Такие добрые и светлые люди никому не сделают ничего дурного.

– А успеется, – сказал он. – Пойдем тыкву сорвем?

– Пойдем, – согласилась я. К чему спорить там, где не надо? Тем более, брат хозяина замка лучше в друзьях, чем во врагах. – Но только потом обязательно пообедаем, я завтракала очень рано.

– Я тоже, – признался Огюст. Мы неторопливо спускались по ступеням, и я невольно замечала, что замок изменился с пробуждением Мартина. Все здесь сразу же стряхнуло с себя уныние и тоску – лампы горели ярче, на рамах картин не было ни пылинки, даже охрана на этажах выглядела более подтянутой и молодцеватой. Какая-то из деловито спешивших служанок кокетливо улыбнулась гостю, и Огюст проводил ее таким восхищенным цоканьем, что девица зарделась и махнула рукой с томным:

– Нахал!

Огюст послал ей воздушный поцелуй.

– А на драконе страшно летать? – поинтересовалась я. Было в этом что-то детское и сказочное: под тобой огромный зверь, над тобой небо, и вы с ним летите куда-то, завороженные полетом, и вам не хочется, чтоб это прекращалось.

Огюст неопределенно пожал плечами.

– Смотря какой дракон, – сказал он. – Если контакт еще не установлен, то страшно, конечно. Поди знай, что он выкинет! Все-таки животное с высоким уровнем разума. Ну а если дракон свой, которого ты из яйца нянчил, то ничего такого пугающего. В твоем мире есть драконы?

– Нет, – ответила я и вдруг поняла, что ничуть об этом не жалею. Иногда реальность ничем не уступает сказке. – Слоны есть, а драконов нет.

– Что такое слон? – деловито поинтересовался Огюст. Мне показалось, что он оценивает новую информацию исключительно как делец. Какая польза может быть от слона, кому и как его продать, как обустроить слонятню.

– Похож на мышь, – ответила я. – Ростом с твоего дракона, уши, как паруса, а вместо носа растет второй хвост, но толще.

Огюст невольно прижал руку к сердцу.

– Слава Господу, у нас такого нет, – ответил он.

Мы вышли из замка и побрели по тропинке, которая обегала белые стены и уходила в горы. Идти постепенно становилось все труднее, и, если бы не Огюст, поддержавший меня за руку, я бы обязательно упала, споткнувшись на очередном камне. А камни здесь были коварные, они так и норовили подвернуться под ногу – или наоборот, выскользнуть, когда нужна опора.

– Насколько я знаю, артефактов в твоем мире тоже нет? – спросил Огюст, когда тропинка стала более-менее ровной. – И магии?

– Нет, – ответила я. – Как-то обходимся без них. Ученые изобретают новые вещи, и мы ими пользуемся.

– Даже странно, – усмехнулся Огюст. – Мир, лишенный волшебства… Тебе, наверно, тут не по себе. У нас волшебство повсюду.

– Мне не по себе, потому что твой брат считает меня человеком второго сорта, – призналась я и вдруг обнаружила, что с самого начала мы обращались друг к другу на «ты». Интересно, что мне теперь за это будет? Порка на конюшне?

– Видишь ли, в чем дело, – Огюст забрался на очередной выступ и протянул мне руку. – Мартин всегда был очень сильным, а ты увидела его в минуты слабости. Он сейчас стыдится самого себя, ну а поскольку ты рядом, то тебе невольно приходится быть громоотводом. Понимаешь, что такое громоотвод?

– Да, – кивнула я. – Мы не отсталые.

– Ну и хорошо. Так что просто потерпи и дай ему время. Он оклемается и станет джентльменом, это с гарантией. Все больные капризничают, не бить же их из-за этого черпаком по голове.

Я представила, как размахиваю черпаком, гоняя Мартина по замку, и не сдержала смеха.

Тропинка перевалила через очередной валун, и я увидела большой огород, устроенный во впадине. Почти все овощи уже были убраны, лишь крупноголовые тыквы по-прежнему лежали на грядках. Из расщелинки высунулся человек в теплой одежде, посмотрел на нас и приветливо вскинул руку:

– Милорд Огюст!

– Здравствуй, Ивеш! – весело крикнул Огюст. Похоже, он был не так щепетилен со слугами, как его брат – Ивеш заговорил с ним первый, и его никто не обещал отправить на конюшню. – Как тыквы?

– Уродились, милорд! – с гордостью ответил Ивеш. Коренастый и лохматый, он напоминал лесовика, которому пришла в голову блажь покинуть родные чащобы и пойти в огородники. – На славу уродились! Помните, какую кашу из них делала старая Нэн?

– Помню, – улыбнулся Огюст. – Мы с братом всегда ею объедались.

Ивеш вернулся в свою расщелину, а мы с Огюстом прошли к тыквам. Они лежали на земле в завитках засыхающей зелени – большие и маленькие, яркие и окрашенные приглушенным цветом, но все одинаково солидные и красивые. Огюст выбрал одну, размером с человеческую голову, и, вынув из кармана складной нож, срезал хвостик и поднял тыкву на руки.

– Мы всегда любили праздник Тыквенника, – сказал он. – Родители запрещали нам сюда забираться, но мы с Мартином все равно первыми срезали тыквы. А потом приносили их в замок и вырезали из них фонари… – он задумчиво улыбнулся. – Было весело.

– У нас тоже есть похожий праздник, – улыбнулась я в ответ. – Мы вырезаем рожицы на тыквах, чтоб отпугивать злых духов.

Огюст оценивающе посмотрел на меня, и я вдруг пожалела, что у Мартина нет такого же хорошего характера и легкого нрава.

– Думаю, мы в этот раз славно повеселимся, – сказал Огюст. – Это точно.

* * *

– Нас девять детей в семье, – сказал Огюст. Выбрав тыквы, мы спускались по тропинке обратно в замок. Глядя на белую стену, я прикинула, что два больших окна с приоткрытыми створками как раз принадлежали спальне Мартина. Интересно, что он сейчас делает? Должно быть, спит – и во сне он по-прежнему силен и здоров. – Но магические способности есть только у братки. А магия, чтоб ты понимала, это огромная сила и такая же огромная ответственность. И великая честь, особенно если могущество почти не знает границ. Так что не удивляйся, что Мартина иногда заносит на вороных.

Я не удивлялась.

– Меня выдернули из моего мира в чужой, – промолвила я. – Больше удивляться нечему.

– Ха! – воскликнул Огюст. – Это ты еще нашего папеньку не знала. Вот однажды вышел почти анекдот. По традиции короля положено приветствовать поклоном, а отец не стал! Потому что четыре века назад предки его величества еще не были дворянами, а наши уже были.

Да, семейство Цетше было весьма и весьма заносчивым и спесивым. Интересно, что сделал король? Собственноручно выпорол гордеца на конюшне или проглотил обиду?

– А что было потом? – поинтересовалась я. Мы обошли замок, вошли в ворота и оказались во внутреннем дворе. Навстречу нам торопливо прошли слуги – на огромных деревянных подносах они несли горы свежей зелени и аккуратно нарубленные ломти мяса. Должно быть, собирались кормить драконов.

Огюст придирчиво осмотрел драконий обед и, одобрительно кивнув, сказал:

– Его величество сделал вид, что ничего не заметил. Потом сказал, что не захотел превращать встречу благородных мужчин в петушиные бои. Но отца на два года сослали в замок с запретом появляться в столице. Это в какой-то степени научило его уму-разуму, во всяком случае, потом он всегда кланялся первым.

В столовой для нас уже накрыли обед: фарфоровые тарелки с ароматным куриным супом, копченая красная рыба и золотистые клубни картофеля, обжаренные с травами – только сейчас, сев за стол, я поняла, насколько проголодалась. Огюст мигом опустошил тарелку с супом и довольно заявил, глядя на меня:

– Если мерить старинными мерками, то ты отличная работница, Дора. В былые времена работников усаживали за обед, и если они хорошо кушали, то считалось, что и работать будут хорошо. Братке повезло, что добрый Энцо нашел именно тебя.

Я вздохнула. Жаль только, что этого не понимал Мартин. Я была для него раздражающей помехой и свидетелем его немощи, вот и все.

– Надеюсь, Мартин однажды это поймет, – через силу улыбнулась я. – Я очень стараюсь, правда, мне хочется, чтоб он скорее поправился… но иногда у меня просто опускаются руки.

Огюст понимающе кивнул и придвинул ко мне тарелку с овощным салатом.

– Ты ведь хочешь вернуться домой? Вот и не сдавайся. Братка иногда бывает невыносим, это правда, но он всегда держит слово. К тому же, прежде ни один иномирянин не отправился обратно, так что для Мартина это в определенной степени вызов.

– Хотелось бы верить, – вздохнула я. Мне стало очень-очень грустно. Вспомнился родной город, длинные светлые улицы и зеленые парки, люди – добрые и злые, веселые и раздраженные, сейчас все они казались мне родными.

– Верь, – улыбнулся Огюст. – Молись святому Аскольду-работорговцу, он поможет.

– Святому? – искренне удивилась я. – Как работорговец может быть святым?

– О, это невероятная история! – Огюст проглотил очередной кусок картошки и провел по губам салфеткой. – Аскольд был самым обычным работорговцем. Вроде тех, которые привезли тебя на невольничий рынок. Но однажды он закинул наживку и выдернул к нам женщину с ребенком. Он ожидал всего, чего угодно, иномиряне ведут себя очень и очень по-разному… но эта женщина, когда поняла, что ее вырвали из родного мира, упала на колени и стала целовать Аскольду руки. Она рассказала, что в их мире идет страшная война, их город в блокаде врагов, и люди в нем умирают от голода, но не сдаются.

Мне вдруг стало очень холодно, словно в тепло столовой ворвался ледяной ветер блокадной ленинградской зимы. Я поежилась, опустила руки на скатерть.

– Да, – сказала я едва слышно. – Да, так у нас и было. А что потом?

– В тот же день Аскольд освободил всех своих рабов и принялся забрасывать приманки в тот город, – продолжал Огюст. – Каждый день, хотя это и очень опасно, но он был словно одержим идеей спасти как можно больше людей. Многие называли его безумцем, но нашлись его товарищи по ремеслу, которые тоже стали забрасывать наживку в тот город. Какая-то наживка сработала, какая-то нет, в общем, Аскольд с товарищами спас полторы сотни человек.

Некоторое время мы сидели молча – должно быть, выражение моего растерянного лица было очень живописным. Потом я сказала:

– Да, это наша история. У нас и правда была война… и знаешь, я сейчас благодарна Аскольду. Просто за то, что он сделал, что смог.

– Не ты одна, – улыбнулся Огюст. – Бабушка и мать нашего доброго Энцо как раз и были теми, кого Аскольд вытащил в первый раз.

Я открыла рот от удивления и некоторое время так и сидела, как рыбка, выброшенная на берег. Это ведь и была рыбалка – люди забрасывали удочки в другой мир и выхватывали добычу.

– Невероятно, – только и смогла вымолвить я. Огюст ободряюще улыбнулся.

– Так что молись святому Аскольду. Он поможет.

Дверь в столовую открылась, и вошел господин Энцо – сейчас я смотрела на него совсем другими глазами. Он вдруг стал тоненькой ниточкой, что связывала меня с моим миром.

– Милорд Мартин пока отдыхает, – сообщил он и, сев за стол, придвинул к себе кофейник и чашку, – так что я тоже отдохну. Как же хорошо, что вы приехали, милорд Огюст! Я невероятно счастлив вас видеть. И милорд Мартин очень рад.

– Я тоже рад, дорогой Энцо, ты не представляешь себе, насколько, – на лице Огюста вновь расцвела добрая улыбка. Глядя на него, мне тоже хотелось улыбаться. Ну почему Мартин не хочет быть таким!

– А у вас, Дора, еще четверть часа, – сообщил господин Энцо. – Потом у милорда Мартина вечерние процедуры, отдых и ужин.

Я почувствовала, что щеки снова багровеют от румянца.

* * *

Слуги уже подготовили свежее белье, чистую белую рубашку и легкие домашние штаны – я придвинула к кровати столик со всем необходимым для умывания и сказала:

– Милорд, время вечернего туалета.

Сразу же поймала себя на мысли о том, что снова заговорила с Мартином первой. Мартин отложил в сторону книгу о совах и посмотрел на меня с какой-то угрюмой тоской, будто ему предстояли не водные процедуры, а пытки.

– Неужели ты думаешь, что я позволю тебе до меня дотрагиваться? – мрачно поинтересовался он. В его тоне мне послышалась брезгливость. Я взяла баночку с очищающим порошком, щедро сыпанула его на губку и ответила:

– Если сможете привести себя в порядок самостоятельно, то я буду только рада. Видите ли, – продолжала я, не позволяя Мартину меня перебивать, – мы все очень переживаем за вас. И если к вам вернулись силы, то я буду только рада.

И улыбнувшись самой очаровательной улыбкой из всех возможных, я протянула Мартину губку. Он посмотрел на меня с искренним презрением и принялся расстегивать рубашку. Первые две пуговицы дались ему хорошо, а потом пальцы стали дрожать. Я не подавала вида, внимательно рассматривая узоры на светлых обоях. Золотые листья, птицы и невиданные звери – это ведь очень интересно.

Мартин стянул рубашку с плеч, и она упала на кровать смятой белой тряпкой. Похоже, он был настроен более, чем решительно, и не собирался показывать мне своей слабости. Глупо, конечно, но гордецам из семьи Цетше полагалось вести себя именно так. Не кланяться королям и упираться с теми, кто готов помочь.

– Ну что ты так смотришь, Дора, – устало сказал Мартин и, протянув руку, взял губку.

– А что не так?

Я вдруг поняла, что очень внимательно рассматриваю Мартина, и мой взгляд вполне можно было назвать жадным. Мартин не обладал той фигурой, которой хвалятся культуристы после сушки, но во всем его теле чувствовалась внутренняя сила: и в развороте плеч, и в груди, и в плоском твердом животе…

– Как будто впервые видишь мужчину, – фыркнул Мартин. – Ах, да. Забыл. Ты же невинная дева, которая чуть меня не оскопила.

Он сжал губку и медленно-медленно повел ею по плечу. У меня во рту сделалось сухо, как в пустыне. Я смотрела, как мелкие песчинки скользят по коже и тают, как едва заметно дрожат пальцы Мартина, и мне хотелось прикоснуться к нему. Просто дотронуться, провести пальцами по руке от плеча до локтя и убедиться, что этот человек живой, и в самой глубине его души все-таки существует тот Мартин, которого я видела во сне.

– Ничего я такого не сделала, – только и смогла ответить я на язвительную реплику. Мартин презрительно усмехнулся. Если во всем остальном он был пока еще слаб, как дитя, то на презрение у него вполне хватало сил.

– Ну конечно. Слава богу, что не оторвала. Спасибо, Дора.

Я завела глаза к потолку. Надо же, кто бы мог подумать. Какая-то иномирянка, в тот момент еще бесправная рабыня, дотронулась до самой главной части в организме великого Мартина Цетше, да еще, небось, и немытыми лапами! Мне стало обидно. Очень обидно. Что бы ни говорил Мартин, я знала, что его пробудило именно мое появление в замке.

Мартин передал мне губку – он все-таки смог обтереть ею руки и торс – и произнес:

– Спину я не достану.

Вот ведь гонор у человека: вроде бы и помощи попросил, и стойкость показал. Я послушно взяла губку и принялась медленно и осторожно водить ею по спине Мартина.

– Еще можете сидеть, милорд? Или все-таки перестанете валять дурака?

Мартин фыркнул.

– Конюшня, девчонка. Мои предки всегда учили слуг тому, как надо себя вести, именно там.

– Не будете вы меня пороть, – сказала я и легонько дотронулась до плеча Мартина. Он сразу же послушно опустился на кровать с невероятным облегчением на лице. – Если бы хотели – давно бы сделали.

По губам Мартина скользнула улыбка, на мгновение сделав его теплым и сердечным. Но миг душевного тепла погас, и Мартин вновь посмотрел на меня со знакомым насмешливым презрением. Я ожидала очередную колкость, но он сказал только:

– Ты можешь идти. Я отдышусь и дальше справлюсь сам.

Вот как. Боится допускать меня до нежных мест. Я и сама не горела особенным желанием прикасаться к Мартину ниже пояса, но ладони до сих пор верно хранили воспоминание о том, как чужая плоть налилась в них силой и жизнью.

Я обманывала саму себя. Мне хотелось прикоснуться снова. Наверняка по моему лицу все было понятно, потому что Мартин пристально посмотрел на меня и добавил:

– Иди уже, невинная дева.

– Можно подумать, я горю желанием с вами работать, – фыркнула я. Губы Мартина дрогнули в той веселой улыбке, которая никогда и никому не сулит ничего хорошего.

– Что ж, считай, что ты уволена, – он протянул руку и взял из стопки белья свежую рубашку. Я с любопытством посмотрела на Мартина – вряд ли у него получится сесть и одеться самостоятельно.

Получилось. Он все-таки умудрился снова сесть и натянуть рубашку – на чистом упрямстве. Потом Мартин снова лег, и я принялась застегивать пуговицы. Он одарил меня обжигающим взглядом, но ничего не сказал.

– Не вы меня нанимали, – сказала я. – И не вам меня увольнять. И если бы не я, вы бы до сих пор спали мертвым сном. Даже не отрицайте.

Мартин устало вздохнул.

– В чем-то ты права, – сказал он. – Мне нужно больше двигаться и преодолевать трудности. Присыпь губку и отвернись, окажи любезность.

Я послушно насыпала на губку очищающего порошка и спросила:

– Вам точно хватит сил?

– Использую магию, – буркнул Мартин. – На это у меня хватит сил.

Я послушно отвернулась, стараясь не думать о том, как мягкие штаны и белье Мартина сейчас сползают с его тела, повинуясь магическому приказу, как губка неторопливо плывет по коже… Мне почему-то стало не по себе – я не знала, куда себя деть от стыда.