Текст книги "Лесная невеста (СИ)"

Автор книги: Лариса Петровичева

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 13 страниц)

– Вы читали сказку о Лесных невестах? – спросил Виланд.

– Это не совсем сказка, – ответила я. – Доктор Хаунд вчера упомянула, что Кире снятся сны о волках.

Виланд вздохнул с облегчением.

– Что вы об этом думаете?

Я неопределенно пожала плечами. Мне все больше и больше хотелось поработать с Кирой – попробовать не снять, но приподнять свою печать, и заглянуть туда, где прошлое девушки еще не скрыто.

– Подсознание таким образом говорит с ней о том, что произошло, – ответила я. – Если бы вы сегодня лицензировали снятие печати, то я смогла бы заглянуть туда.

Виланд обернулся и посмотрел на меня так яростно и обжигающе, что я отшатнулась. Казалось, он с трудом сдерживает желание закатить мне пощечину, да такую, которая выбросила бы наглую ведьму из его дома.

Предлагать инквизитору снять печать – да, это с его точки зрения высшая наглость и дерзость. До такого еще надо додуматься.

– Я могу сделать это сама, – добавила я, не дожидаясь его ответа. – Уровень Каппа это может. Но я прошу об этом вас, чтобы вы окончательно поверили в мою искренность.

Кажется, Виланд прикидывал, что сейчас со мной сделать. Пальцы на правой руке сжались и разжались, словно он собирался набросить на мою шею тот ошейник, который надевал ведьмам вместо печати. На мгновение я почувствовала, как в нем запульсировала ненависть.

Я была ведьмой. Из-за меня он влип в серьезные неприятности – да, Арн Виланд хотел спасти свою несчастную сестру и был готов на все ради нее. Но его ненависть и презрение никуда не делись: вот, выступили потом на побледневшем лбу.

Ведьма предлагала инквизитору снять ее печать. Неслыханно.

– Вы понимаете, о чем просите?

Холода в голосе Виланда было достаточно, чтобы весь регион погрузился в вечную мерзлоту. Я кивнула, стараясь выглядеть невозмутимой.

В конце концов, я повидала всяких пациентов. И умела добиться от них того, что нужно.

– Арн, вы видели шабаш ведьм по долгу службы? – невозмутимо поинтересовалась я. Чего мне стоила эта невозмутимость! Виланд подавлял меня, как всякий инквизитор подавляет ведьму – и голова кружилась, а в груди зарождался огонь.

Беги! Спасайся!

– Видел, – нахмурился Виланд. – Но какое это имеет отношение…

– Самое что ни на есть прямое, – ответила я. – Во время шабаша ведьмы соединяют свои разумы и умножают силы. В каком-то смысле это полное проникновение в душу другого человека. В такие моменты мы полностью открыты друг другу. Вы называете это черной волшбой, а мы – величайшим доверием.

В потемневших глазах Виланда заплясали огоньки, ноздри дрогнули. Как же он ненавидел меня в эту минуту! Ведьмы были пятном на идеальной ткани его мира. Он посвятил всю жизнь устранению этого пятна, и все в нем сейчас дрожало и звенело.

– Вы недаром искали психотерапевта-ведьму, Арн, – сказала я с искренним сочувствием и пониманием. – Все остальные просто не справились. Вы ведь и сами думали о шабашах, не правда ли? И эти мысли причиняли вам мучительную боль. Настолько мучительную, что вы позвали меня.

Виланд вдруг горько рассмеялся. Провел ладонями по лицу, словно пытался стряхнуть наваждение. Я заметила, что в гостиной стало холоднее.

– Знаете, как меня называют ваши товарки? – осведомился Виланд. – Выродок Арн. Если вы решили отомстить мне за мою работу, то у вас не будет лучшего случая и повода.

Он был прав. Если ведьме выдается настолько редкий шанс, то она его не упустит. Наша ненависть взаимна.

– Я врач, – спокойно сказала я. – Ваша сестра мой пациент, да и вы в какой-то мере тоже. А врачи клянутся лечить, но не вредить и не убивать. Даже если эти врачи – ведьмы. Можете мне поверить. Я не желаю зла ни вам, ни Кире.

Когда Виланд пригласил меня в Тихие холмы, он понимал, что ему придется довериться ведьме. Вложить ей в руки свою семью, свои страхи и надежды, перешагнуть через все, что до этого наполняло его жизнь.

Он понимал. Теперь оставалось принять, а понимание и принятие – немного разные вещи.

И их не бывает без боли.

– Я уничтожу вас, доктор Рихтер, если вы что-то сделаете после снятия печати, – сухо проронил Виланд, и я почувствовала, как в голове просветлело. В крови словно заплясали пузырьки игристого вина, давая мне возможность почувствовать то, что ощущал Виланд, когда уезжал со мной от погони.

– Я это понимаю, – кивнула я. Инквизитор не мог бы сказать ничего другого. – Но вам не придется, Арн. Можете мне поверить.

Виланд устало прикрыл глаза и вздохнул:

– Что ж… давайте руку.

Я послушно поднялась ему навстречу.

Какое-то время Виланд молча смотрел на мою протянутую ладонь, а затем руку пронзила такая боль, что на несколько мгновений я перестала дышать.

Да, ставить печать больно. Но снимать – еще больнее.

Но это было не все. Гостиная, Виланд, я – все вдруг скользнуло куда-то в сторону, размазалось туманными полосами. Я увидела детскую спальню: маленькая кровать, лампа, которая бросала на стены звездочки света, груда игрушек, плакат с мультяшным чудовищем на стене.

Мальчик на кровати не спал – он старательно делал вид, что спит.

Женщина – высокая, с красивыми темными локонами, небрежно рассыпанными по спине, одетая в спортивный костюм – сидела рядом и осторожно гладила мальчика по телу. В ее взгляде влажно мерцали слезы. Я чувствовала, что ее наполняют любовь, тепло и нежность. Те самые, которые бывают, когда прощаешься навсегда.

И еще тоска. Какая же в ней была тоска!

Меня дернуло, поволокло в сторону, и я уткнулась лицом в грудь Виланда. Его сердце гулко колотилось под мягким свитером, инквизитор почти дрожал от боли и злости. Казалось, еще немного – и он набросит мне на шею петлю из зеленого огня.

Должно быть, ему никогда не приходилось снимать печать. И сейчас он сломал и перемолол самого себя.

Корсет издал протестующий писк. Бок и грудь снова наполнились болью.

– Живы? – услышала я издалека.

– Жива, – откликнулась я и вдруг против воли спросила: – Та женщина и ребенок… кто они?

Виланд отстранился. Я чувствовала, как он каменеет, как из него уходит все живое, оставляя уже не человека, а давние, но не умершие чувства.

Ненависть и боль. Ничего больше.

– Моя мать, – ответил Виланд. Он старался говорить спокойно, но за этим спокойствием поднималась буря, готовая уничтожить нас обоих. – Моя мать и я.

* * *

– Она ушла, когда мне было десять.

Я не настаивала на подробном рассказе. После снятия печати мне больше всего хотелось лечь и провести в тишине хотя бы четверть часа. Тело наполняла пульсирующая энергия бодрости, ноги так и рвались вперед – двигаться, плясать, лететь, а руки дрожали, словно я переборщила со спиртным.

Но Виланд уже не мог молчать. Я заглянула в то место, которое он считал своим, личным, важным. Я сунулась в запертое и опечатанное хранилище его тайн.

И это вышибло его из жизни. Это сделало его слабым. Исчезла защитная скорлупа, которая окружала его много лет. Виланд стоял передо мной – открытый, беззащитный, несчастный. Одно неосторожное прикосновение – и будет взрыв.

Никто и никогда не видел его таким.

– Я не засыпал. Хотел побыть с ней еще минутку, – по лицу Виланда прошла судорога, он прижал ладонь ко лбу, словно пытался справиться с головной болью. – Но она все равно ушла. Утром ее уже не было. Оставила меня и Киру. Кире было полтора месяца. Она, конечно, не помнит мать. Даже снов с ней никогда не видела.

Я подошла к нему так, как подходят к огромному дикому зверю, которого охотники загнали в угол. Осторожно взяла за руку – Виланд вздрогнул, но не оттолкнул, просто послушно прошел вместе со мной к дивану.

Здесь не было магии. Я искренне сочувствовала ему. Сумела отстраниться от того, что Виланд был яростным карателем, и увидела в нем давно и глубоко страдающего человека.

И он никогда не говорил об этом. Носил свою боль в себе, и она гнила в его душе, отравляя его ядом.

– Я все время думал, что это моя вина, – глухо сказал Виланд, рассматривая свои пальцы, нервно стиснутые в замок. – Что я что-то сделал не так. Сказал что-то неправильное, плохо поступил, и поэтому она ушла, – он усмехнулся и с язвительной горечью добавил: – Мне даже плакать было нельзя, потому что Кира пугалась. Отцу это не нравилось. Он ничего не говорил, но я чувствовал.

Я снова взяла его за руку и принялась осторожно водить по ладони кончиком указательного пальца. Это всегда помогало моим пациентам расслабиться и успокоиться. Виланд, конечно, не был одним из них, но нуждался в помощи не меньше.

– А ваш отец? – спросила я. – Как он все объяснил?

Лицо Виланда исказилось в кривой ухмылке. Он будто бы снова с головой нырнул в свое детство и увидел огромную темную фигуру отца, заслонявшую весь мир.

– Он сказал, что ведьмы и шлюхи всегда уходят, – ответил Виланд. – А когда ведьма еще и шлюха, то ее ничто не удержит. Говорил, что она променяла семью на большой хрен, – он сделал паузу, потом произнес: – Знаете, потом я стал искать ее. Видел в каждой высокой черноволосой женщине, бежал за ними, догонял… И так и не нашел.

Все правильно. Поиск того, что потеряно – одна из стадий проживания горя. И как же гадко и страшно, что мальчик в это время был совсем один! Он хотел вырваться из тьмы своего страдания, но все равно оставался там в одиночестве. Никто не протянул ему руки.

Мне хотелось найти Виланда-старшего и посильнее стукнуть его по лбу. Пусть жена ушла из дома, это не причина для того, чтоб бросать сына наедине с болью потери – он ведь не мог с ней справиться в одиночку! Или папаше было наплевать на то, что творилось в сердце мальчика, и он упивался только собственным горем?

Как вообще можно говорить своему сыну про то, что мать променяла семью на любовника, тем более, настолько грубо? Вроде бы я повидала всякое за время работы – и все равно не переставала удивляться.

– А потом пришли отчаяние и гнев, – сказала я и осеклась. Только сейчас до меня окончательно дошло то, о чем говорил Виланд-старший. Арн понимающе кивнул. Видно, я изменилась в лице, потому что он угрюмо произнес:

– Да, доктор Рихтер, моя мать ведьма. Сюрприз, сюрприз. И да, вы правы. Потом были отчаяние и гнев. Однажды отец привел меня на вечер в школе… и все дети были с мамами. Помню, я так разозлился на нее, что у меня в глазах было темно.

Рука Виланда по-прежнему была тяжелой и горячей, но я чувствовала, как охватившее его напряжение постепенно разжимает острые когти. Ему становилось легче – пусть это были жалкие крупицы, но он знал, что они появились.

– Вы видели, как ваш отец переживает горе? – спросила я. Сейчас, когда на ладони не было печати, мне работалось намного легче и проще, чем с ней.

Это было похоже на игру на музыкальном инструменте – я знала, как расположить пальцы и как ими работать, чтобы получить красивую музыку. Я одновременно была и инструментом, и музыкантом.

Это было странное, почти забытое ощущение.

– Нет, – коротко ответил Виланд. – Он вел себя так же, как и всегда. К нам приехала бабушка, его мать, чтобы вести хозяйство и помогать с Кирой. Я вообще ей не нравился, она со мной почти не говорила.

Некоторое время он молчал. Потом вдруг встрепенулся, словно его внезапно разбудил далекий звук, и спросил:

– Как вы это сделали?

Я выпустила его руку и ответила вопросом на вопрос:

– Что именно?

– Я ни с кем не говорил об этом, – признался Виланд, и его глаза потемнели. Он будто заглядывал в самого себя. – Я никому не говорил так много.

– Вам от этого плохо?

Он пожал плечами.

– Не знаю. Непривычно. Это потому, что я снял печать?

– Нет. Это потому, что я хороший психотерапевт, – улыбнувшись, ответила я. Виланд тоже улыбнулся правой стороной рта.

– Я понимаю, что сейчас поступлю непрофессионально, – сказала я. – Но, Арн. Послушайте меня очень внимательно. Ни одна ведьма не бросит своего ребенка. Такова наша природа. Если ваша мать оставила вас и Киру, значит, дело было не в большом хрене. Ведьма никогда не променяет своих детей на любовника. Можете мне поверить, это так.

Виланд недоверчиво покосился на меня.

– В чем же тогда дело?

– Возможно, она спасала вашу с Кирой жизнь, – сказала я. – Знаете, мы, ведьмы, довольно эгоистичны. Это во многом залог нашего выживания. Если ваша мать переступила через себя, то у нее были на это веские причины. Например, жизнь ее детей.

Виланд нахмурился. Его лицо сделалось осунувшимся и бледным – настоящая маска горя.

– А вы, Инга? – негромко спросил он. – Что случилось с вашим ребенком? Откровенность за откровенность.

Я усмехнулась. Вспомнились бледно-зеленые стены больничной палаты, открытое окно, осеннее золото берез в нестерпимо синем небе. Вспомнилось то, что я прошла одна, то, с чем я привыкла жить.

То, что всегда будет со мной. Как и потеря Виланда.

– Я была беременна, – ответила я. – Мой муж изменил мне, я об этом узнала, и у меня случился выкидыш. Вот и все.

Меньше всего я хотела говорить об этом. Меньше всего я хотела говорить об этом с таким, как Виланд. Это было место моей тьмы, и я не ждала там посторонних.

– Что было потом? – спросил Виланд. Для него это не было простым любопытством. Он увидел в ведьме человека.

– Я развелась. Стала работать в клинике, – ответила я. – Вот и все.

Возможно, он ждал, что я заплачу. Но я давно уже выплакала все слезы по поводу своей несбывшейся жизни.

Все кончилось.

– Вы действительно сможете помочь Кире, – признал Виланд. – Давайте начнем.

Через четверть часа Кира спустилась в гостиную в сопровождении доктора Хаунд. Выглядела она точно так же, как и вчера – полнейшее умиротворение и равнодушие ко всему, что происходит. Когда сестра пришла, то я обратила внимание на то, как изменилось лицо Виланда. Растерянность после нашего нечаянного сеанса вытеснило тепло и любовь.

Виланд смотрел на Киру так, словно видел не девушку, которая лишилась рассудка, а свою сестру – ту, какой она была до похищения.

– Вы ее зарегистрировали? – спросила я. Виланд отрицательно мотнул головой.

Даже так! Инквизитор, страх и ужас всех ведьм, не стал регистрировать свою сестру. Возможно, так Виланд убегал от самого себя. Ведьм следовало мучить, но он не мог причинить боль Кире.

– Лучше после родов, – торопливо сказала доктор Хаунд, и Виланд посмотрел на нее с благодарностью. Да, она в каком-то смысле приняла удар на себя, и ему не пришлось оправдываться. – Сейчас это может повредить ребенку, и Кира так и так находится под постоянным надзором инквизиции.

Я понимающе кивнула. Подошла к Кире, которая села на диван – просто повиновалась доктору Хаунд – и сказала:

– Привет, Кира. Помнишь меня?

Девушка ласково посмотрела на меня. Во взгляде не было даже тени мыслей и понимания. Ходячая кукла.

– Да, – едва слышно прошелестела она. – Вы приезжали вчера. Странный костюм.

Я понимающе кивнула и осторожно взяла Киру за руку. Изящные длинные пальцы, мягкая чистая кожа – и тень зеленой печати, которая когда-нибудь расцветет на этой розовой ладони.

– Это регенерирующий корсет, – ответила я, скользя пальцем по ладони. – Он меня лечит.

Кира нахмурилась. Расслабленная безвольная рука на мгновение налилась твердостью и силой.

– Меня тоже постоянно лечат, – процедила она, и от доброты во взгляде не осталось и следа. – Лечат и лечат. Всегда уколы.

Я покосилась на Виланда. Он выглядел растерянным, но это было уже привычным чувством. «Никогда такого не было, и вот опять» – так называл это ощущение один из моих коллег. Я прекрасно понимала Виланда: к безумию родного человека трудно привыкнуть. Оно еще долго будет удивлять и пугать своей новизной.

– Я не буду тебя лечить, – пообещала я. Взгляд Киры смягчился. Глубокая складка на переносице разгладилась. – Я хочу с тобой поиграть. Ты любишь игры?

Кира кивнула.

– Люблю. Люблю бросать мяч.

– Обязательно побросаем, – улыбнулась я. – Чуть попозже, хорошо?

Виланд нахмурился, и доктор Хаунд тотчас же встрепенулась:

– Может, не стоит? В ее положении подвижные игры…

Я посмотрела на нее так, что Эмма тотчас же умолкла. Сейчас работу вела я, и я терпеть не могла, когда мне мешали. Она опустила глаза к полу, и я продолжала:

– А сейчас просто дай мне вторую руку, Кира. Будет весело, обещаю.

Впрочем, в шабаше не было ничего веселого. Народная молва считает шабаш безумной оргией, и меня это не удивляло. Люди любят приписывать другим свои низменные наклонности. Но для ведьм шабаш прежде всего был работой. Тяжелой и трудной работой, после которой несколько дней будешь лежать пластом.

Хотелось надеяться, что мой корсет ее выдержит и поможет восстановиться.

Кира послушно дала мне вторую руку. Я закрыла глаза и сделала несколько глубоких вдохов и выдохов. Надо было сосредоточиться и сделать то, о чем я только читала.

Инквизиция настолько яростно и жестоко сражалась с шабашами, что большинство ведьм только слышали о них, но не участвовали.

Пальцы накрыло нестерпимым зудом – там концентрировалась энергия. Еще мгновение – и она рванулась вперед зеленоватыми змеями, сотканными из тумана. Руки Киры дрогнули в моих ладонях, но она не пыталась освободиться.

Умница. Ты просто умница, девочка.

А теперь потерпи немного.

В следующий миг меня накрыло тьмой – настолько густой и непроницаемой, что можно было забыть о том, что есть свет. Я рванулась вперед: не зная дороги, по наитию. Тьма окутывала меня тяжелым сминающим покрывалом, в ней не было ничего, в ней все угасало.

Таким теперь был разум Киры. Тьма и ничего, кроме тьмы.

На какой-то миг мне показалось, что я могу потерять здесь себя. Просто не найду выхода и навеки останусь блуждать во мраке, понятия не имея, куда иду.

Это было настолько жутко, что я снова рванулась вперед и наконец-то увидела свет. Еще один рывок – и тьма осталась позади, рассеялась, утекла туманом.

Это был лес: еловый, мрачный, давящий. В прохладном воздухе висела дождевая взвесь, и девушка в красном плаще все ниже надвигала капюшон, пытаясь закрыться от мелких ледяных капель. Я чувствовала ее страх – такой, от которого подгибаются ноги, а тело покрывается потом. Там, впереди, за деревьями ее ждали. Девушка не знала, кто встретит ее в конце тоненькой тропинки, но от них не стоило ждать ничего хорошего.

– Пойдем вместе? – предложила я. Девушка обернулась, и я увидела Киру.

Сейчас в ее лице не было ни капли безумия. Просто испуг, который сменился облегчением и надеждой при моем появлении.

– Кто вы? – спросила она, чуть не плача. – Я заблудилась, я…

– Я доктор Инга Рихтер, – ответила я и протянула Кире руку. – Я здесь, чтобы помочь тебе.

Инга не взяла ее. Взгляд девушки потемнел.

– Вас послал Арн? Я здесь из-за него. Мама ушла из-за него. Это он во всем виноват!

Интересно, кто ей все это внушил? Жизнь с отцом, бабушкой и старшим братом с памятью о матери, которая окутывала их семью, словно прогнивший затхлый саван? Или те, кто похитил Киру и не хотел, чтобы я докопалась до правды?

В одном Кира была права: это действительно был темный лес.

– Я пришла сюда, чтобы тебе помочь, – миролюбиво промолвила я. – И я не боюсь волков. А ты?

Кира взвизгнула от страха и наконец-то схватила меня за руку. Из-за деревьев медленно выступили гибкие белые тени и сгустились в волчьи фигуры. Огромные белые звери пока не нападали. Делая осторожные шаги, они окружили нас с Кирой, и я почувствовала, как у меня от страха заболел живот.

Нельзя им показывать, что ты их боишься. Кем бы ни были эти волки – настоящими животными-проводниками, мыслями Киры или злыми духами – они не должны учуять нашего страха.

Я впервые видела волков настолько близко. Золотистые глаза смотрели на нас без злобы – настороженно и властно.

– Куда они хотят нас привести? – спросила я. По щекам Киры катились слезы.

– Не знаю, – ответила она. – Тут везде лес.

А в следующий миг над нами снова сгустилась тьма и выбросила меня на диван в гостиной.

Глава 3

– Болит, – капризно жаловалась Кира, показывая на голову. После того, как первый сеанс закончился, доктор Хаунд сделала ей укол успокоительного и торопливо увела из гостиной. Если я сначала понравилась к Эмме, то теперь она начинала испытывать ко мне некую неприязнь.

Так бабушка, обожающая внука, недолюбливает строгую учительницу.

Я по-прежнему сидела на диване, с болезненной гримасой терла виски и вспоминала: лес, волки, тропинка.

Подсознание зашифровывало информацию в особых символах. Лес – это жизнь, в которой заблудилась Кира. Волки – это могут быть одновременно похитители и близкие люди. В том числе, брат. Тропинка – дорога на свободу или в тюрьму.

– Вы что-то увидели? – спросил Виланд. Он присел было на край дивана, но потом поднялся и принялся мерить гостиную нарочито резкими широкими шагами. Ему сделалось не по себе от того, что он забылся и сел рядом со мной.

Я была ведьмой. Виланд уже начал видеть во мне человека, но ему предстояло пройти очень долгий путь. Почти такой же тяжелый, как тропа в лесу с волками.

– Да, – кивнула я. – Мне удалось проникнуть в ее разум. Там как раз то, что снится Кире: лес и волки. Тропа, которая ведет через этот лес. Страх. В следующий раз я попробую пройти вместе с ней.

Виланд нахмурился.

– Когда это будет?

Я пожала плечами. Мой корсет сначала казался мне довольно легким, пусть и не слишком удобным. Но сейчас он лежал на моем теле, словно рыцарские латы.

И это было тяжело.

– Послезавтра, – ответила я. – Мне нужно окончательно оправиться и посмотреть, как наш первый опыт повлиял на Киру.

Виланд кивнул. Снова заходил по гостиной. Ему было странно. Непривычно, неловко, неправильно. Он всю жизнь сражался с ведьмами – и теперь в его доме их было целых две. И обе без печатей. И провели шабаш. А он, инквизитор, не только не помешал всему этому – он организовал шабаш своими руками.

Будет тут непривычно.

– Она сказала вам, что это все из-за меня? – поинтересовался Виланд. Я вопросительно подняла бровь и ответила вопросом на вопрос:

– Почему вы думаете, что она должна была так сказать?

Виланд усмехнулся.

– Это было первым, что она мне сказала, когда вернулась, – он дотронулся до виска, словно пытался справиться с головной болью. – Там было полно полиции, репортеры друг на дружку лезли… Я еле к ней пробился. Помню, не сразу узнал ее, так она похудела.

Виланд наконец-то перестал ходить и почти рухнул в кресло. Я молчала. Я слушала. Это было моим главным навыком: уметь молчать и слушать так, чтобы человек продолжал говорить.

– Кричу ей: «Кира! Кира, это я!» – продолжал он. Если бы кто-то увидел нервную и жалкую улыбку, которая на мгновение скользнула по губам Виланда, то не поверил бы, что он вообще способен так улыбаться. – Она посмотрела на меня и сказала: «Все из-за тебя, Арн. Это все из-за тебя».

Я понимающе кивнула. Наверняка в тот момент Кира не понимала, о чем говорит. Но она могла подозревать, что ее могли похитить ради того, чтобы Арн Виланд после скандала утратил свое положение и больше не имел никакого веса ни в каких раскладах.

Но он мог вернуться туда, откуда упал. Видимо, поэтому Ульрих и потребовал, чтобы я следила и все докладывала.

– Да, она упомянула об этом, – сказала я. – Но, Арн, поверьте: это не то, о чем вам сейчас стоит задумываться. Потому что…

Пол вдруг сделался совсем рядом – в следующий миг я уже уткнулась лицом в пушистый ворс светлого ковра, свалившись с дивана. Голову наполнил шум и гул, в горле запульсировал ком тошноты, глаза заполнило обморочным туманом. Откуда-то справа послышался сдавленный стон, и уже мутнеющим взглядом я увидела…

…как Виланд, рухнувший на пол, беспомощно скребет пальцами по ковру. Из его носа сочилась тонкая струйка крови, и это было по-настоящему жутко: инквизитор с окровавленным лицом…

…как в гостиную входят люди – камуфляжная форма без знаков отличия, темные балаклавы, закрывающие лица, автоматы в руках…

Потом стало совсем темно.

Я не могу объяснить, как получилось так, что я одновременно валялась без сознания на полу и отчетливо видела то, что происходит в гостиной. Доктор Хаунд осторожно вывела Киру – судя по отсутствующему взгляду и покрасневшим щекам девушки, ей вкололи просто лошадиную дозу апитума. Теперь она будет тихой и послушной, не станет сопротивляться и позволит сделать с собой все, что угодно.

Один из людей в форме стянул балаклаву. Тяжелое лицо с грубо вылепленными чертами не было лишено определенного обаяния – мне казалось, что я уже где-то видела этого молодого мужчину с коротко подстриженными рыжими волосами и глазами разного цвета: один карий, второй бледно-голубой.

– С нее сняли печать, – сказала доктор Хаунд и кивнула в мою сторону. – Уровень Каппа. Керн, она смогла пробиться к воспоминаниям Киры.

Губы Керна дрогнули, лицо сделалось похожим на трагическую маску. Я почувствовала легкий пинок в бок – он толкнул меня носком ботинка. Возможно, пытался проверить, действительно ли я в обмороке или притворяюсь. Удовлетворенно кивнул.

– Плохо, Эмма, очень плохо. Она ставит под провал весь проект «Имаго», – вздохнул Керн. Доктор Хаунд нахмурилась. Кира по-прежнему стояла рядом с ней – кукла, безвольно опустившая руки.

– Ты ее устранишь? – спросила доктор Хаунд со странной смесью надежды и страха. Керн покосился в сторону своих людей, и, повинуясь его неслышному приказу, один из мужчин приблизился к Кире и, взяв ее под локоть, быстро повел к выходу.

В глазах Эммы заискрился ужас. Она поняла, что будет дальше, и это понимание заставило ее трястись от страха. Я видела, как задрожали ее кончики пальцев, как губы сжались в тонкую нить, пытаясь удержать крик.

– Эмма, прости, – вздохнул Керн и добавил: – Все очень плохо. Очень. Я могу забрать с собой только одного.

Потом я услышала короткую очередь, и рядом со мной что-то тяжело рухнуло на пол. Вскоре я почувствовала, как пальцы намокают в чем-то теплом.

Крови было много. Хорошо, что в этом состоянии я не испытывала чувств – иначе уже орала бы во весь голос от ужаса и осознания той точки невозврата, за которой уже ничего нельзя исправить.

Издалека донесся звук ревущих моторов – нападавшие покидали Тихие холмы.

Вокруг меня снова сомкнулась тьма.

* * *

– Берт, забирай ее. Увози в Харрент и жди моего звонка.

– Да, господин Виланд. Машина уже готова.

Виланд запрокинул голову к потолку, и я почти увидела, как он устало закрыл лицо ладонью, словно пытался заслониться от боли, которая сейчас раздирала его душу.

«Почти» – потому что зрение до сих пор отказывало. Перед глазами плавали цветные пятна. Они то складывались в бесформенный белый сугроб с кровавым росчерком на полу, то сливались в черный силуэт Виланда на фоне окна.

В горле было сухо и горячо. Ноги подкашивались.

– Керн, – прохрипела я. – Одного из них звали Керн. Вам что-нибудь говорит это имя?

Цветные пятна снова проплыли передо мной, и я почувствовала, как живот и глотку скрутило тошнотворным спазмом.

– Керн? – переспросил Виланд. – Керн Хаммон, ведьмак в международном розыске. Террорист-наемник. Два года о нем ничего не слышно.

Надо же, какие люди навестили Тихие холмы. Надо же, с кем работала милая и добрая доктор Хаунд.

– У него разные глаза? – уточнила я. – Карий и голубой?

Зрение окончательно прояснилось. Помощник Виланда осторожно поддерживал меня под руку, косился с опаской. Да, от ведьмы уровня Каппа со снятой печатью не стоит ждать чего-то приятного, парень это понимал и с трудом сдерживал дрожь.

– Откуда вы знаете? – ответил Виланд вопросом на вопрос. Несколько мгновений я не чувствовала ничего, кроме его горя. Киру снова похитили, и он снова ничего не смог сделать.

А тут еще я. Ведьма, из-за которой вокруг него роятся неприятности, словно осы. Ведьма, которую он сам позвал в свой дом и открыл душу – тоже сам.

И надо снова терпеть мое присутствие и отвечать на мои вопросы – когда душа рвется на клочья от уже знакомого горя.

Оно не должно было вернуться – но вернулось.

Во рту появился отвратительный вкус крови, но я должна была рассказать обо всем, что увидела.

– Хаммон похитил вашу сестру, Арн. Доктор Хаунд работала на него, она рассказала… – я кашлянула и, давясь от боли в горле, продолжала: – что я смогла пробиться к воспоминаниям Киры. Поэтому ее и забрали…

Виланд подошел ко мне вплотную. Выглядел он, прямо скажем, отвратительно, словно на него рухнул какой-то неизлечимый недуг. В Тихие холмы, должно быть, уже ехала полиция – или тут принято все делать в тайне от остального мира?

– Откуда вы знаете? – повторил Виланд, глядя мне в глаза. Должно быть, раньше у меня ноги бы подкосились от этого взгляда, который проникал в самую темную глубину и крючьями выцарапывал то, что ему было нужно.

Но сейчас я держалась. Сама удивлялась этому – но мне было спокойно.

– Думаю, это из-за того, что вы сняли печать, – призналась я. – Когда всех нас вырубило, я все равно смогла видеть то, что происходит. Керн еще упомянул некий проект «Имаго». То, что я пробилась к памяти Киры, ставит его под угрозу.

Ноздри Виланда гневно дрогнули. Почему-то мне показалось, что в эту минуту он меня не слышит. Виланд был сильным человеком, это глупо отрицать, но сейчас, когда его сестру снова похитили, он словно бы вываливался из жизни.

Не знаю, как описать это точнее, но он будто одновременно был в гостиной рядом с трупом доктора Хаунд, и очень далеко, в далеких закоулках души. Там, где прятался маленький мальчик Арн, который потерял маму и пытался сжиться с горем своей утраты, не имея возможности даже оплакать его.

– Проект, – повторил Виланд и смог-таки взять себя в руки. Минута слабости оказалась именно минутой, не больше. – Уезжайте с Бертом, доктор Рихтер. Я позвоню.

В ту же минуту я услышала далекий визг и вой полицейских сирен – стражи порядка въезжали в Тихие холмы. Время было дорого, но я все-таки освободила руку из пальцев помощника и крепко взяла Виланда за предплечья, словно собиралась встряхнуть, как следует.

Он вздрогнул, но не отстранился, и я отметила это – Арн Виланд сделал еще один крошечный шажок от Выродка к человеку в самом себе. Думал ли он два дня назад, что позволит ведьме прикоснуться к нему? Что сам снимет печать с этой ведьмы?

На самом деле Виланд был потрясен. Очень глубоко потрясен, и этот шок еще себя проявит.

– Арн, – твердо сказала я. Сейчас, в эту минуту, у него не было власти: здесь распоряжалась я, и я давала все нужные установки. – Мы найдем ее. Очень скоро. Вы это знаете.

Виланд снова вздрогнул – и опомнился, отстранился от меня.

– Господи Боже… – прошептал он. – Берт, увези ее.

Я понимающе кивнула, и Берт практически поволок меня в сторону неприметной двери из гостиной.

Спустя несколько минут мы вышли в маленький боковой дворик с открытыми воротами, выходившими в рощу – он почти полностью был занят серым внедорожником. Колеса и дорожный просвет были такими, что под машиной можно было сидеть на корточках. Кваканье сирен нахлынуло и оглушило – полицейские машины въезжали в ворота. Берт помог мне занять кресло рядом с водителем, сел на руль, и внедорожник бесшумно выехал со двора.