Текст книги "Лесная невеста (СИ)"
Автор книги: Лариса Петровичева
сообщить о нарушении
Текущая страница: 13 (всего у книги 13 страниц)
– Я тебя люблю, – проговорил Арн, и над моей головой поплыли золотые огоньки – установка генерации пси-волны начала работу. Через несколько минут я стану единым целым с двумя машинами, и во всем мире не останется ни ведьмы, ни инквизитора.
Только зауряды. И этот процесс будет необратим.
– Я тоже тебя люблю, – прошептала я и хотела пообещать, что вернусь, но не успела.
Все исчезло – растворилось в зеленоватом тумане. Я плыла в нем, повинуясь невидимой силе, которая мягко, но настойчиво влекла меня вперед. Я всматривалась в малахитовые завитки тумана – и видела дымные лица, искаженные болью.
Ведьмы. Все это были ведьмы, и я видела каждую: униженную, затравленную, казненную – с самого начала времен.
Это было наполнено такой пронизывающей могильной жутью, что я почти перестала дышать. Не почувствовала – просто вдруг осознала, что печатей, которые сковывали меня, больше нет.
Теперь та сила, что управляла зеленым туманом, пульсировала во мне – вся сила всех ведьм мира. Это было… я не знала, каким словом можно назвать то глубокое, одновременно сладкое и горькое чувство, которое сейчас овладело мною.
Должно быть, это было любовью. Тем единственным, что имеет смысл.
Или смертью – тем, что стирает любые смыслы.
Постепенно я снова стала ощущать свое тело – и обнаружила, что в солнечном сплетении пульсирует горячая живая точка. Тепло становилось гуще, росло, трепетало: зеленое марево тумана отступало перед ним, и я чувствовала, что тени ведьм улыбаются мне.
Сделай это, прошептал ветер – прохладный, пахнущий жасмином на рассвете. Сделай это ради нас всех: преданных, униженных, никому не нужных, не знавших любви. Пусть все мы жили и умерли не напрасно.
– Я сделаю, – отозвалась я. – Я все сделаю.
Точка взорвалась, рассыпав меня в тумане золотыми искрами, и все закончилось.
Глава 11
– Я рад, что с тобой все хорошо. Правда рад.
За окнами клиники царила осень. Маленький парк пламенел всеми оттенками красного и желтого, и это было удивительно красиво и тревожно. Белые часы на стене едва слышно шептали: цок, цок. Стрелка двигалась, но ощущение было таким, словно время остановилось и больше никуда не пойдет.
Мне нравилось это чувство. Я сделала глоток чая из чашки и ответила:
– Не совсем, Йохан. Но я не жалуюсь, как видишь.
Йохан, мой бывший однокурсник и директор частной клиники, смотрел на меня с искренним сочувствием. Мы с ним никогда не были друзьями, но всегда отлично ладили.
Когда такси высадило меня возле «Санаториума Ахельн», я вдруг поняла, что мне некуда идти – и я не хочу идти куда-то еще.
– Как ты себя чувствуешь?
Я улыбнулась.
– Неплохо. Можно сказать, заурядно.
Йохан улыбнулся в ответ. Шутка удалась.
– Расскажи, как это было? Я видел только, как все с ума сходят из-за этого. Какую газету ни возьми – все говорят только о конце эры ведьм.
Я откинулась на спинку кресла. Чем хороша наша профессия – в кабинете всегда будут мягкие и удобные кресла. Расслабился и рассказывай.
– Я очнулась уже в столице, – ответила я. – В реанимации. Почти сразу пришли военные, ну и началось…
Две недели меня допрашивали. Делали перерывы для процедур – и допрос продолжался. Я рассказала все, что успела узнать о проекте «Имаго». В подробностях описала все, что мы сделали. В какой-то момент офицер, который меня допрашивал, не выдержал: вынул пистолет и приставил мне ко лбу.
– Что же ты сделала, сука… – прошипел он. – Ты даже не понимаешь, что ты сделала.
Сейчас я не могла вспомнить его имени. Только бледно-голубые глаза, наполненные ненавистью.
Ничего другого я, в общем-то, не ожидала. Благодарности и медали на грудь мне не полагалось. Хотелось лишь, чтобы меня отпустили.
Все бывшие ведьмы и инквизиторы, которые в один прекрасный день проснулись заурядами, провели этот месяц в больницах. Записи в их картах были одинаковыми. Никакого кефамина. Никакого метарола.
Никакой магии в мире.
Официально все свалили на доктора Готтлиба. Образ безумного ученого, который запустил свою не менее безумную установку, не сходил с первых полос газет и экранов. Исследователь магии, основоположник гормональной терапии ведьм смог одним ударом завершить все, с чем столько лет сражалась инквизиция. Кто-то проклинал Готтлиба, кто-то считал его великим мучеником. Это мне нравилось: пусть ненавидят мертвого Готтлиба, чем живую меня.
А Готтлиба действительно ненавидели. Были те, кто благословлял его и молился за него – ведьмы, конечно, которые получили возможность начать жизнь заново, без преследований и ненависти. Но инквизиторы, которые потеряли работу, и те, кто тайно использовал способности ведьм, тонули в бессмысленной неутолимой злобе.
Меня давно убили бы, если бы узнали, кто именно лишил мир магии.
Потом в прессу просочились документы о спонсорах «Имаго», и международные скандалы вышли на новый уровень. Несколько крупных чиновников вплоть до министров лишились своих кресел. Несколько банкиров бежали за границу. Один из генералов застрелился.
Это явно была работа Ульриха. Чья же еще. Но я в какой-то момент сказала себе, что не хочу ничего узнавать. С меня достаточно, я и так увидела больше, чем нужно.
Потом допросы закончились, и меня выписали из клиники – подозреваю, что без вмешательства генерала Хайнса здесь все-таки не обошлось. Он помнил добро, и это не могло не радовать. Почти бегом спустившись по ступеням клиники, я взяла такси и поехала к Йохану. За окнами машины багровела осень, и мне хотелось уснуть до весны. Проснуться в апреле и увидеть, что мир окончательно изменился, и в нем все-таки есть место для меня.
Пусть и без любви – но есть.
– Ты не жалеешь? – спросил Йохан. Я улыбнулась.
Мне было не о чем жалеть. Все кончилось. Я своими руками создала новую жизнь, в которой никто и никогда не будет охотиться на ведьм, преследовать их и убивать. Я сама наконец-то стала такой же, как все. Возможно, именно поэтому Йохан сейчас держался так доброжелательно и мягко.
Он был одним из немногих, кто знал правду – а я знала, что Йохан будет молчать.
– Нет, – совершенно искренне ответила я. – Мне кажется, что все это правильно. Сейчас все успокоятся, и жизнь пойдет своим чередом.
На клен под окном опустилась ворона: упитанная, с растрепанным брюхом и блестящим клювом. Глядя на нее, я вспомнила тот давний сон, который приснился мне еще в реанимации.
Лабораторию Готтлиба озаряли солнечные лучи – наступало первое утро в мире без ведьм и инквизиторов. Все системы выполнили свою работу, отсоединились, и Ульрих запустил режим самоуничтожения. Когда сюда приедут военные и полиция, то они обнаружат лишь стерильно чистые компьютеры без малейшей возможности восстановить файлы.
Проект «Имаго» умер.
Я видела себя со стороны – сломанная кукла с беспомощно раскинутыми руками и белым лицом, похожим на старинную трагическую маску. Осторожно, словно боясь причинить мне боль, Арн обнял меня, уткнулся лбом в лоб. От него веяло таким одиночеством и настолько пронзительной болью потери, что мне хотелось закричать.
Вот и все. Больше мы не виделись.
Иногда я начинала думать, чем теперь занимается Арн – и обрывала эти мысли. Глупые, горькие, ненужные мысли, которые причиняли только боль. Я знала, что он вернулся домой, в Тихие холмы, вместе с матерью и сестрой. Теперь у него наконец-то была семья, которую он потерял много лет назад и наконец-то смог обрести.
«А как же ты?» – однажды спросил внутренний голос.
«А я никогда не была частью этой семьи, – подумала я. – Так что все справедливо».
«Он обещал, что не оставит тебя».
«Любые обещания – это только слова, – подумала я. – А слова это всего лишь листья на ветру, так, кажется, говорили в древности».
Клен ронял листья на темный блестящий асфальт во дворе. Я вдруг поняла, что мы с Йоханом молчим уже несколько минут.
– Так как ты себя чувствуешь, Инга? – повторил Йохан.
«Понятно, почему ты так мил, – подумала я. – Потому что доктор Инга Рихтер – специалист мирового уровня. А теперь это еще и специалист без проблем с инквизицией. Сможешь подружиться с ней, помочь, потом привлечь к работе – и она принесет тебе деньги. Много денег».
– Плохо, – призналась я, понимая, что вот-вот разрыдаюсь – так, как много раз до этого рыдали пациенты в этом кресле. – Мне очень плохо, Йохан. Мне нужна помощь.
Йохан ободряюще улыбнулся. По окнам зацокали капли дождя – мелкого, холодного, долгого. Интересно, что стало с волками в вольере Готтлиба? Их застрелили или выпустили? Или забрали в какой-нибудь зоопарк, спрятали за решетками…
– Тогда ты в правильном месте, Инга, – сказал Йохан. – И на правильном пути. Я тебе помогу.
* * *
Первые два дня в клинике я плакала.
Просто лежала на койке в своей палате и плакала. Подушка под моей щекой промокла насквозь, холодила кожу – а я словно бы наконец-то осознала все, что со мной случилось.
И оплакивала себя, свою прошлую жизнь, все, что потеряно и так и не будет обретено.
Там в душе, где раньше была магия, скованная печатями, теперь царила пустота. Это было похоже на ампутацию – лежа на койке в палате, я знала, что все ведьмы по всему миру сейчас испытывают схожие ощущения. Всем нам стало намного легче жить – и все-таки мы потеряли самих себя. С этим надо было смириться, привыкнуть, понять выгоды новой жизни не умом, а сердцем.
Я знала, что это пройдет.
Но пока мы могли только плакать.
Лекарства, которые мне приносили три раза в день, все-таки делали свою работу. На третий день в клинике я смогла встать, одеться в те вещи, которые были в шкафу, и выйти на прогулку.
Дождь кончился, и деревья, растерявшие большую часть листьев, казались угрюмыми и сонными. Черные стволы на красном фоне опавшей листвы смотрелись торжественно и тревожно. Ежась в тяжелой парке на четыре размера больше, я брела по мокрой асфальтированной дорожке и думала о том, что сейчас может твориться в моей квартире. Когда я там была в последний раз? Даже вспомнить страшно.
Кире скоро рожать – сама не знаю, почему я вдруг вспомнила об этом. Наверняка Арн сейчас с ней и матерью. Всем им надо наверстать упущенное за все эти долгие тяжелые годы.
Я знала, что они счастливы. Что они наконец-то могут быть самими собой.
Навстречу мне шел мужчина средних лет в такой же парке и серых джинсах, как у меня. Оценивающе всмотрелся в мое лицо, но ничего не сказал. Я почувствовала знобящее неудобство.
– Здравствуйте, – сказала я. Его лицо дрогнуло так, словно мой голос причинял ему боль.
– Здравствуйте, – ответил он. – Ведьма, да? Бывшая ведьма?
От этих слов у меня заныла голова.
– Откуда вы знаете? – спросила я. Мужчина усмехнулся и машинально дотронулся до виска.
– Вид у вас такой. Словно что-то потеряли и не можете найти.
Я вдруг поняла, кто он.
– А вы – инквизитор, да? – спросила я ему в тон. – Бывший?
Мужчина кивнул.
– Верно. Тоже потерял и не могу найти.
Я вдруг словно посмотрела на себя со стороны и поняла, что выгляжу так же – растерянно и горько. Знобящее чувство утраты заставило поежиться.
– А ваши друзья? – спросила я. Мы неторопливо побрели по дорожке, и я поймала себя на мысли о том, что не хочу спрашивать имени своего спутника и не хочу называть свое.
Мужчина усмехнулся.
– Одни в полиции, другие в армии. Нас расформировали и перевели на диво быстро. В пятницу ушли с одной работы, в понедельник уже вышли на другую.
– Логично, – заметила я. – Сильные мужчины с боевым опытом. Карьеристы, наглецы и дерзкие смельчаки. Их нельзя оставлять просто так, тут весь мир взвоет.
– Разумеется! – рассмеялся мой спутник. – Мне предложили работу в окружной полиции, но я решил сделать паузу. Скажем так, освоиться и поставить голову на место.
Мне очень понравился такой подход.
– Вижу, у вас это получается, – ободряюще улыбнулась я. Бывший инквизитор кивнул.
– Я, скажем так, прилагаю все усилия, – сказал он. – До пенсии еще пятнадцать лет, их надо провести с толком.
Я подумала, что он оправится от своей потери уже через несколько дней. Такой прагматичный подход не мог не принести результатов.
– Думаю, у вас все будет хорошо, – заметила я. – Вас не бросят. Помогут, поддержат. Наверняка уже есть службы психологической помощи.
Мой спутник кивнул, и несколько минут мы молча шли по тропинке. Каждый думал о своем.
– Да вот ведь еще пример! Вы наверняка слышали об этом человеке, – сказал бывший инквизитор после того, как мы некоторое время рассматривали белку, которая что-то усердно закапывала в опавшей листве. – Арн Виланд. И вы, и мы его называли Выродком.
На мгновение ноги сделались ватными, а к лицу прилил румянец. Я постаралась как можно скорее взять себя в руки, чтобы мой спутник не заметил, насколько я взволнована одним упоминанием этого имени.
Господи, если он скажет, что Арн мертв, то я умру прямо здесь. Просто остановится сердце.
– Да, я слышала о нем, – невозмутимо ответила я.
– Назначен личным советником президента по связям с общественностью и делам бывших ведьм и инквизиторов, – сообщил мужчина, и я невольно вздохнула с облегчением. Жив, здоров, рухнул в пучину новых дел.
Все было хорошо.
– Так что всех нас устроили, – сказал бывший инквизитор. – Кого-то даже очень высоко. Собственно, вот так сложилась жизнь у моих друзей.
Я не стала у него спрашивать, как устроились бывшие ведьмы. Его заботило не это.
Мне показалось, что он оценил то, что я не стала говорить о ведьмах.
Мы дошли до ограды, свернули назад, и я сказала:
– Никогда бы не подумала, что буду просто так гулять с инквизитором. По землям санаториума.
Бывший инквизитор рассмеялся. Я невольно заметила, что у него приятное, располагающее лицо. Наверняка он был хорошим инквизитором, и ведьмы не плакали от страха у него на приеме.
– Вот уж точно! Иногда я думаю, что таким, как мы с вами, самое место в санаториуме. И история пошла бы иначе, если бы наши с вами особенности однажды признали бы просто безумием. Когда-то на заре человечества.
– Мы поправимся, – уверенно сказала я. – И все у нас с вами будет хорошо.
Мы расстались возле входа в здание: я пошла в свою палату, а мой безымянный знакомый продолжил моцион. Надо же, какая внезапная встреча – спасибо ей, теперь я знаю, что с Арном все в порядке.
Он работает. Проводит время с семьей.
Он выбросил меня из головы.
Когда-то Ульрих прямо сказал об этом. Что Арн променяет меня на семью – помнится, тогда я ответила, что это правильно.
Я ведь не была его семьей. Просто наемный работник. Те чувства, которые овладели нами в страшные и долгие дни, были лишь наваждением, которое не позволяло сойти с ума. А теперь оно рассеялось.
В клинике был зал отдыха – там пациенты могли посмотреть телевизор или выйти в сеть с планшета. После обеда у меня было немного времени до беседы с лечащим врачом, и я отправилась в зал отдыха: завладела свободным планшетом и открыла поисковик.
Когда я вводила имя и фамилию Арна, то мои пальцы дрожали.
Арн Виланд действительно стал личным советником президента. Его наградили, и очень щедро. Пока одни люди, облеченные властью, использовали ведьм в своих интересах, другие ненавидели их и желали истребить.
И Арн довел дело до конца.
Некоторое время я смотрела на его фотографию на одном из новостных сайтов. Ничуть не изменился – хотя как бы ему меняться? Вырастить рога на лбу и крылья за спиной? Арн, одетый в деловой костюм, обменивался рукопожатием с президентом: оба выглядели довольными. Я смотрела на властного могущественного чиновника и поверить не могла, что когда-то он сказал, что мы поедем на море. Что когда-то он любил меня.
Все кончилось.
Я вернулась к строке поиска и набрала: Ульрих Ванд. Первым же делом мне выбросило ссылку на его страничку в социальной сети – ага, заходил четверть часа назад.
Значит, жив и здоров, если у него есть время на соцсети.
Я несколько минут гуляла по страничке Ульриха. В разделе «Карьера» появилось обновление: господин Ванд закончил деятельность в инквизиции и стал, надо же, переводчиком в Хьюнте, южном приморском городке. Далеко же его унесло. Интересно, чем он занимается на самом деле? Я прекрасно понимала, что переводчик – это просто прикрытие.
Впрочем, бог с ним. Мои дела с господином Вандом были закончены.
– Доктор Рихтер? – окликнули меня. Я подняла голову и увидела женщину в белом халате.
– Доктор Йохан ждет вас для беседы.
Я понимающе кивнула и поднялась с кресла.
Жизнь продолжалась. Сегодня я пусть немного, но убедилась в этом.
* * *
– Меня не ищут. Я прекрасно понимаю, почему. Но тем не менее…
Я не закончила фразу. Йохан понимающе кивнул. Я вспомнила, что когда-то он был одним из лучших на нашем курсе. Так что мне с ним повезло. Очень повезло.
– Ты хотела бы, чтобы искали, – сказал он. Я пожала плечами.
– Чтобы искал Ульрих – нет. Мне его хватило за время кураторства. Дружить с ним или спать с ним – нет, ни за что. Мне кажется, его влекло лишь к ведьме во мне. К ведьме, которая от него зависит. Теперь ведьмы не стало, и я ему не нужна. Вот и хорошо.
Мой бывший куратор зашел на мою страницу в соцсети – я отследила его в списке гостей – но ничего не написал. Просто убедился в том, что я жива: возможно, этого было достаточно. Может быть, он тоже устал от меня за время кураторства и теперь хотел жить новой жизнью, без бывших ведьм под боком.
– Иногда я думаю, – Йохан пощелкал пальцами в воздухе. – Оставили тебя в живых – и слава богу. Забыли – и слава богу. Иногда это очень правильно, просто взять и исчезнуть.
– Да, – согласилась я. – Но Арн…
Я снова не договорила. Обнаженный клен за окном медленно уронил последний кровавый лист. Снова зашелестел дождь, значит, о прогулках можно будет забыть – невелико удовольствие бродить под зонтом в компании сырости и угрюмых мыслей. Остается одно: взять планшет, лечь на кровать и запустить какую-нибудь простенькую старую комедию.
В старых комедиях все всегда заканчивается хорошо.
Йохан молчал. Ждал, когда я заговорю.
– Я понимаю, что меня вырвали у него из рук, – продолжала я. Надо же, я могу говорить об этом и не чувствовать боли. Все как будто отодвинулось в сторону и потеряло часть красок и звуков – и так было намного легче. – Увезли в реанимацию, ему, конечно, не сказали, куда. Потом меня допрашивали две недели, пускали только лечащего врача. Потом… потом я приехала сюда. Я понимаю, что его тоже допрашивали. Что Кира, возможно, уже родила, я ведь больше не видела ни ее, ни Эвгу. Что его потом назначили крупным чиновником. Поэтому вполне естественно, что он меня не ищет.
Говоря об этом, я думала о совсем других вещах. О том, что если ты любишь человека, то бросишься за ним – с учетом того, что у Арна были ресурсы для поисков. Ульрих меня не искал потому, что никогда не любил. Так, влекло к ведьме, это часто бывает. Но Арн дал понять, что я для него не просто инструмент. Он все-таки смог увидеть во мне не вещь, а человека, которого можно полюбить.
– Знаешь, мне кажется, что я ошибалась, – выдохнула я. – Просто принимала желаемое за действительное. Это не было любовью. Влечение в экстремальных обстоятельствах, чтобы на что-то переключиться, и чтобы крыша не поехала – да. Но не любовь. Но ведь можно хотя бы сказать мне спасибо за все?
Брови Йохана дрогнули. Он смотрел так, словно искренне сочувствовал мне – не как врач, а как родственник или близкий друг. Йохан был хорошим врачом: я вдруг поняла, что мне сейчас действительно нужно сочувствие.
Его пациентам везет.
– Ты слишком долго была сильной, – произнес Йохан. Я кивнула.
– И это тоже. А сейчас я понимаю, как это называется. Обида, вот как.
Потом, уже в своей палате, я легла на кровать и, включив планшет, вспомнила детскую поговорку о том, что на обиженных воду возят. Да, отвергнутая, забытая и недооцененная. Да, бывшая ведьма, которая просто делала свою работу. Надо будет, кстати, проверить свой счет – пришла ли мне оплата от Арна за мои труды?
Я вышла в сеть, выбрала комедию. Два попаданца из нашего времени в эпоху короля Герхарда, урка и профессор. Лучше следить за их похождениями, чем думать о том, что мне больно.
Я смотрела фильм ровно четыре минуты: в дверь постучали, и в палату заглянула медсестра. Вид у нее был одновременно удивленный и встревоженный.
– Доктор Рихтер, к вам посетитель.
Я выронила планшет из рук. Выбежала в коридор, бросилась в комнату для посетителей так, словно вдруг стала школьницей, которая неслась к своей первой любви. Лицо вспыхнуло румянцем, сердце колотилось так, что было больно дышать.
Арн? Он пришел? Он все-таки нашел меня? Или это кто-то из бывших пациентов, или генерал Хайнс, или, Господи помилуй, господин Майнцманн пришел приглашать обратно на работу? А я-то несусь, как дура, сердце чуть не выпрыгивает…
Я остановилась. Провела ладонью по волосам, несколько минут стояла и выравнивала дыхание. Надо было выглядеть спокойной и уверенной. Надо было делать вид, что у меня все хорошо – конечно, насколько это может быть хорошо в санаториуме.
Я толкнула дверь. Вошла.
И меня сразу же смяло и смело – я и понятия не имела, что обнимать могут настолько крепко. Какое-то время я не чувствовала ничего, кроме знакомых рук и незнакомого запаха: Арн сменил свой прежний терпкий и чуть горьковатый одеколон на мягкий, почти неуловимый аромат.
Или он так пах потому, что перестал быть инквизитором?
– Инга… Боже мой, Инга, ты жива… – выдохнул он куда-то в мои волосы. Я не сразу поняла, что плачу – реву, как школьница, и эти слезы вымывают из меня обиду, боль и тоску.
Арн отстранил меня, провел ладонями по щекам, стирая мои слезы. Господи, я бы все отдала за то, чтобы просто стоять с ним вот так, чувствуя мокрыми щеками его ладони. Он смотрел с такой горечью и любовью, что на мгновение мне стало страшно – не знаю, почему.
– Арн, – только и смогла выдохнуть я. Он снова обнял меня и едва слышно произнес:
– Я думал, что они тебя убили.
Потом я, конечно, перестала плакать – мы сели на диванчик, и Арн взял меня за руки так, словно никак не мог поверить в то, что я жива, и не собирался отпускать.
– Ты не представляешь, что творилось, – сказал он. Его голос постепенно обретал прежнюю уверенную твердость. Я смотрела на Арна и не могла отвести взгляд. – Множество бывших ведьм в больницах – низкие уровни легко справились с переходом, а те, кто повыше, нет. Я искал тебя и не находил.
Он запрокинул голову и закрыл глаза ладонью: я чувствовала, какая тяжесть сейчас наполняет его, и не могла вымолвить ни слова.
Мы нашли друг друга. Теперь все будет иначе. Теперь все будет правильно.
– Потом Хаммон вывел меня на твоего генерала Хайнса, – продолжал Арн. – И он сказал, что тебя, возможно, устранили физически. Потом Кира родила.
– Мальчик? – улыбнулась я. Арн тоже улыбнулся, словно вспомнил лицо ребенка, его ласковый, пока еще неосмысленный взгляд, крошечные пальцы.
– Мальчик, – ответил Арн. – Ингольф Виланд. Кира так захотела, в память о тебе. Мне сегодня позвонил бывший коллега, Курт Вейнер. Он сейчас тут лечится. Сказал, что видел в санаториуме женщину, похожую на тебя. Я ведь ориентировки выкладывал, он увидел одну, прежде чем сюда поехал…
Значит, моего безымянного знакомого звали Куртом. Я в очередной раз подумала о том, что случайные встречи никогда не бывают действительно случайными. Все происходит с нами не просто так.
– Мы живы, Арн, – сказала я. Тепло, которое сейчас выжигало всю боль в моей душе, становилось все сильнее, расплывалось по телу.
Наконец-то мы вернулись друг к другу. Я никак не могла до конца поверить в это. Но Арн держал меня за руку, и я невероятно отчетливо понимала: у нас обоих начинается по-настоящему новая жизнь. Именно сейчас, в эту минуту.
– Да, – кивнул он. – Мы живы. Помнишь, я говорил тебе в «Имаго», что когда все это кончится, мы поедем на море?
Я помнила. Конечно, я об этом помнила.
– Я повторяю свое предложение, – сказал Арн. Он решительно вздохнул, поднялся с дивана и вдруг встал на одно колено и снова завладел моими руками. – Инга, давай поедем на море в свадебное путешествие. Ты выйдешь за меня замуж?
А затем, конечно, случилась небольшая буря – такая, что я снова расплакалась, Арн снова обнял меня, и я, уткнувшись лбом в его плечо, могла лишь несколько раз повторить «Да».
В ту минуту я точно знала, что будет потом.
Будет наша долгая жизнь. Будут дети – теперь я не сомневалась, что они все-таки будут – и дом на солнечном южном побережье. Будет мир без вражды и боли – тот самый мир, который создали мы сами. Тот, который мы заслужили.
Ведь счастливый конец должен быть не только в сказках.
