Текст книги "Трофей мажора (СИ)"

Автор книги: Лана Ирис

сообщить о нарушении

Текущая страница: 22 (всего у книги 25 страниц)

Я все контролирую.

Двигаю прихрамывая, ногу тащу, как чертов ходячий мертвец.

И внутри ощущения такие-же, поломанные.

– Варь, подожди…

Оборачивается, вытаскивает что-то из кармана. Отшвыривает в сторону.

Я поворачиваюсь. Там Люба. Мля, а она тут откуда? Нафига за мной поперлась?

Краем зрения подмечаю, как та наклоняется, поднимает что-то блестящее.

Вообще ничего не понял.

– Варь! Варя! Я же… люблю тебя!

А она молча уходит.

Глава 59

Уходит и Люба.

Я мельком вижу, как она садится за руль своей тачки, и кинув на меня озлобленный взгляд, захлопывает дверцу.

И во взгляде этом обещание расправы. Только я не воспринимаю эту угрозу, не испытываю никакого страха. Однако внутренне ясно ощущаю – зря.

А воздух вокруг словно сгущается.

Интуиция шепчет мне… сверлит изнутри. А я не обращаю внимания. Отвергаю себя, отвергаю лихорадочно соображающий мозг.

Просто мне точно не до нее. Волочу ногу, иду к своим ребятам. Один из них выбегает ко мне навстречу:

– Тох, я вызывал скорую.

– Нафига?

– Ты… твоя нога… – ошарашенно палит на меня. – Ты весь в крови, Антон…

– Это не моя кровь, – отмахиваюсь, тяжело дыша. – Нога срастется.

– Да брось, – не своим голосом. – А если у тебя сотрясение? Ты весь шатаешься.

Меня реально шатает. Но не от боли физической, от боли моральной скорее. Я вообще не понимаю, что сейчас произошло. В мои планы все это не входило.

Душу разрывает, стоит только припомнить ее слова:

Мы расстаемся.

Придумала же. Глупая. Глупая маленькая девочка.

Моя девочка.

И перед глазами ее личико, взбешенное до сих пор стоит. Ее испепеляющее выражение лица.

Я должен ее догнать. Должен…

Или оставить ее, пока что, в покое?

Ничего не понимаю.

Скорая приезжает незамедлительно и меня забирают в травматологию. Рентген, обезболивающее и прочая лабуда. Зачем мне вообще все это нужно?

Я и без того бодрячком.

Лежу в палате с надоедливыми белыми стенами, пялюсь в потолок, который, с*ка, тоже чересчур белый. Меня это отчего-то дико раздражает.

Сто раз набирал ей, а она не але. А сколько я ей сообщений отправил. Заблокировала тут же. Наверняка у папиной кровати сидит, и рыдает. Жаль, мы в разных больницах.

– Оклемался уже? – в палату Макс входит.

Нагло ухмыляется.

– А местная пижамка тебе идет… белый цвет тебе к лицу. Гипс будут накладывать?

– Что надо? – не церемонюсь. – На*рена пришел?

– Извиниться.

– Извинился? Теперь вали, – головой киваю на дверь. – Уматывай давай!

– И объясниться.

– Не нуждаюсь.

Откидываюсь на подушку. Глаза прикрываю и силюсь себя успокоить. Мое обычное состояние тотального контроля сегодня дало сбой. Еще и этот дебил стоит оправдывается, заводя меня в еще больший разнос.

Я на грани. И он это понимает.

– Пойми, она сказала, ты разрешил ей продать мой байк. Я это тяжело воспринял.

– Макс, свали, а? Мне щас не до тебя и твоего долбанного байка, ясно?!

– Этот спор… – продолжает нагнетать. – Зря мы с ней поехали, конечно… Извини, Тох. Это я из-за байка так разозлился, а на трек уже не претендую.

Ждет, что скажу. А я мечтаю, чтобы он ушел.

– Тох, ну прости, не подумал, что ты ее настолько… эээ… так она тебе реально дорога? Я так и знал… догадывался… просто…

Вздыхаю. Я на грани еще раз набить ему морду.

– Слушай, это она завелась походу. Приревновала. Сказала, ты теперь с другой. А я повелся на ее эмоции, точнее сам взбесился, когда про …

– Ты дебил, Макс... Я байк тебе не возвращал, потому что проучить тебя хотел.

– Проучить?

Подходит ближе. Руки на груди складывает и ждет.

Я не должен оправдываться. Но мне нужно, чтобы он понял, что я желал ему лучшего. Всегда.

– Не стоит ставить любимые вещи на кон. Сегодня байк, завтра что? Наш трек? Жизнь любимого человека? Собственная жизнь? Ты не соображаешь, когда тебя захватывает азарт. Я хотел, чтобы ты понял, что проиграв – можно потерять самое ценное навсегда. Я жаждал, чтобы ты усвоил урок, – ухмыляюсь. – Но ты, Макс, ни*рена не понимаешь. Теперь и мою дружбу потерял.

– Тох, – рвано вздыхает. – Перестань.

– Я готовил документы на переоформление трека. Все как ты и мечтал – полная переделка. Это должен был быть шаг вперед. Нечто новое для нас. Покорение следующей вершины. Я работал несколько месяцев, забив на все. Тебя планировал поставить ответственным.

– Тох…

Его голос садится.

– Свали, Макс, прошу тебя. Поговорим потом.

Смиренно шагает на выход, хоть и лицо перекосило от эмоций.

– Подожди, – сморщившись, приподнимаюсь на кровати. – Подай телефон, а потом иди, – на куртку киваю.

Макс подходит к вешалке, залезает в карман, достает телефон и маленькую коробочку. Бесцеремонно открывает ее. Долго пялится. Неверяще хлопает ресницами. Удивленно вздернув брови, разворачивается ко мне.

– Серьёзно? Ты настолько влип? Я не думал… ты… она… она…

– На место положи и дай сюда сотовый.

Подчиняется. Кладет назад в карман и отдает мне телефон. Выходит из палаты молча, хоть и ощетинившись всем телом.

Я снова и снова набираю ей. Стучусь в закрытые двери – звонок не проходит.

Все время на иголках. Ни есть не спать не могу. Медперсонал проводит какие-то манипуляции, которых я не замечаю. Сообщает, что моим родителям позвонили, и на утро у них назначен рейс домой. Будут к полудню. А мне все равно, я в окно неотрывно гляжу. Пора отсюда выбираться и отыскать мою маленькую неМалявку. И все ей объяснить.

Переодеваю пижаму на свои футболку и штаны. Благо все вещи из дома привезла сестра. Ночью должны наложить гипс, а пока нога просто перебинтована. Уверен – нормально срастется и без гипса. Сажусь на кровать и думаю, что делать дальше. Устало кладу голову на ледяные руки.

Еще через десять минут звонок. Беру телефон в надежде, но все рушится.

Раскалывается на части.

– Антон Дмитриевич, здравствуйте, – раздается в трубке.

У меня тут же сердце сжимается, так что кричать охота. Это Андрей, мой безопасник. Я поставил его следить за Варей, возможно, поэтому не побоялся отпустить ее одну. Но просил звонить в крайнем случае. А точнее – если ей будет грозить опасность. После того, что вытворяла Люба, я не могу поступить по-другому.

Мне также известны остальные перемещения и действия малявки, но доклад приходит письменно раз в неделю. А тут звонок.

Значит, дело крайне важное.

У меня холодок бежит по спине. Странное предчувствие.

– Говори.

– После гонки Варвара направилась на ближайшую автобусную остановку. Я поехал следом. Но вместо автобуса она села в машину к Любе.

– Чего???

От потрясения больше ничего вымолвить не могу.

– Они уехали, а я отправился за ними.

– И куда? Говори быстрее…

– Мы повернули на дорогу, ведущую в коттеджный поселок, я следил за ними не отрываясь, но позже… потерял их из виду. Там была абсолютно идентичная машина, с такими же номерами… Думаю, меня намеренно сбили со следа.

– Что? Почему сразу мне не позвонил?! – бормочу, делая шаг.

– Извините, Антон Дмитриевич…

Еще шаг. Шаг. И еще. Расплывчато. Сжимая кулаки до боли.

Ближе к двери, выталкивая непослушное тело. Выталкивая воспалённые мысли, крутящиеся по кругу.

Спасу. Спасу. Спасу.

Я спасу тебя, моя девочка.

Спасу…

***

Варя

Разлепляю глаза, а темнота не исчезает. Я на стуле сижу, в помещении стоит легкий сумрак, мои руки связаны.

– Люб, давай поговорим… – облизываю пересохшие губы. В голове гудит. По вискам долбит. – Пожалуйста.

– Не наговорилась еще? – со смешком бормочет. – В тачке только и трындели.

Ну, это сложно назвать адекватным разговором. Люба гнала, как ненормальная, машину кидало из стороны в сторону, а на мои жалобы она лишь отшучивалась:

– Ой, прости, подруга, я только недавно научилась водить. Да все в порядке. В порядке… мы выживем. Я – точно. Насчет тебя, еще, подумаю…

Мне было больно на нее смотреть, она тоже под сильнейшими эмоциями совершенно не соображала. Заманила меня обещанием, что все объяснит насчет своей сережки в его постели, что все это просто до смешного недоразумение. И в попытке все выяснить, я села в машину. Ни единой секунды не возникло ни малейшего подозрения, что что-то пойдет не так. Я должна была понимать … должна была… после всего, что она мне сделала… но я не понимала. Я отключила разумные доводы.

Глупая. Какая же я глупая.

Когда дело касается Антона я совершенно перестаю думать. Я теряю себя. Теряю свою душу. Теряю свой разум.

Мне натерпелось найти всему оправдание.

Я желала услышать, что он только со мной.

Только мой.

Он никогда не был с ней.

А все увиденное на мосту – мираж.

Но говорила она о другом. О том, что никогда не сдается, о том, что все, чего она хочет, принадлежит ей. Так было всегда с самого детства. Всего, чего пожелает…

И что она не прощает.

Никогда.

До больницы она меня не довезла. А я не сразу сообразила, сама находясь в состоянии аффекта от случившегося ранее, просто наблюдала, как пейзаж ночного города постепенно сменяется незнакомыми улицами.

Я осознаю, что и не сядь к ней машину, она бы нашла способ забрать меня. С самого начала было понятно, что она не остановится.

Я всегда ей мешала. Была помехой под ногами.

Я все равно оказалась бы здесь.

Это конечная точка.

Последняя остановка для нас с ней.

Что бы не произошло дальше, как бы не развернулись события – больше мы с ней не увидимся.

– Люб, пожалуйста… отпусти меня, – делаю еще одну попытку. – Что ты собираешься делать? Держать меня тут вечно? Какие твои планы? Ты же не можешь убить? Меня хватятся, ты это понимаешь? Меня будут искать!

А в ответ слышится только ее злобный отрывистый смех. Он отражается в стенах эхом, звучит, как заклинание.

– Ты же не хочешь моей смерти… нет, конечно, нет… ты не хочешь…

Волосы взлохмачены, а глаза пустые, холодные. Она кажется сумасшедшей. Чокнутой. Ведьмой. Она выкрикивает проклятия.

Я не могу умереть. Я не могу оставить папу.

– Рот ей заклей, – приказывает она мужчине, который до одури меня пугает. – Слышать ее голос больше не могу. До трясучки ненавижу эту мразь.

Весь в шрамах, и с жуткой сальной ухмылкой на лице, когда он касается меня – перед глазами жизнь проносится.

Последние ее мгновения.

Да и второй не лучше, еще более мрачный, хоть и не смотрит на меня, вызывает отвращение. Выглядит опасным. Хищным.

– Не трогайте меня, – сиплю еле слышно, но мужчина лишь ухмыляется, блеснув глазами. – Мне хол-л-лодно…

Отрывает кусок изоленты и клеит мне на губы, убив последнюю надежду уболтать Любу дать мне свободу.

– Какая же ты зануда, деточка… поверь мне, я и убить могу, подруга. Думала, ты уже давно это поняла, а ты тупая, как пробка. Я же сказала, в третий раз ты не выберешься.

Я шмыгаю носом. Мне становится все страшнее.

– Съезжу домой ненадолго, – говорит она им. – Приму душ и посплю немного. Не выпускать ее ни при каких обстоятельствах. Понятно?

И им все понятно. Сальный кивает и повернув ко мне голову, растягивается в противном оскале, не предвещающем ничего хорошего.

– Можете делать с ней все, что вздумается, – бросает она уходя. – Мне все равно…

Легкий кивок. Он доволен. Липкими блестящими глазами проходит по мне. Губы кривит, превращая лицо в ужасающую беспощадную маску.

Нет, нет, нет.

Я хочу закричать, чтобы она не оставляла меня наедине с ними, неизвестно, что придет им в голову, но издаю лишь пустое мычание. Запястья уже зудят от бесконечных попыток выбраться из оков туго стягивающих веревок.

И все, что мне остается, когда она равнодушно уходит, пялиться в черную стену из камня, лишь бы не смотреть на него.

Он же не тронет меня, не тронет. Это она просто напугать хотела, правда же, правда…

Он делает шаг ко мне.

Резкий хрипящий выдох.

Я веду оголенными плечами, и онемение расползается по коже. Когда меня сюда волокли, я отбивалась. И моя джинсовка слетела, а кофта порвалась. Люба повязала мне ее поверх груди узлом, но я чувствую себя полностью раздетой.

Тело прихватывает сильнейший озноб. И я будто снова ныряю в ледяную прорубь. С головой.

Мне не выбраться.

Ухожу под лед.

В подвале пахнет сыростью, плесенью, и затхлостью. Не знаю, сколько мы уже здесь. Вечность. Во рту собирается железистый привкус, когда я до боли прикусываю губу и зажмуриваю глаза.

Холодно… жарко… холодно… жарко….

Представляю море. Соленоватый ветерок, щекочущий лицо. И пальчики на ногах зарываются в мелкие горячие песчинки. Мне хорошо, мамочка. Все хорошо.

Вдох. Выдох.

А он делает еще щаг…

Хрипло кашляет и смеется.

Шаг.

Он пугает меня.

Тошнота накатывает.

Он только пугает меня.

Слезы по щекам – это просто капельки морской воды. Это океан, разбушевавшиеся от сильного ветра. И как же он прекрасен.

Я слышу пение чаек.

И этот шум… это волны бьются о берег.

Пшшшш…. Шшшшшш…. Шшшшшшшш…..

Вдох. Выдох.

Еще шаг…

Пожалуйста, не приближайся…

Шшшшш…..

Бум!

Шшшш….

Бум, бум, бум!

Я дергаюсь, но глаз не открываю. И когда крики становятся громче, и когда до меня долетают обрывки фраз.

– Варь, Варя… посмотри на меня… маленькая…

Родной вкусный запах. И любимое лицо перед глазами, когда я приподнимаю отяжелевшие веки. А может, это все видение.

– Смотри на меня, смотри, – Антон сдергивает с губ изоленту, пальцами нежно проводит по щеке, рвано дыша. – Смотри на меня. Ты в порядке? Маленькая моя…

А глаза у него застывшие льдом. Испуганные. И только искры в них мерцают. Искры надежды, облегчения, благодарности.

Ты нашел меня, нашел. Ты пришел. Спас меня…

И я люблю тебя.

– Ааааа…

Мой крик тонет в темноте, когда один из амбалов поднимается, со всей силы выбивает о его спину стул, который разлетается на мелкие щепки.

Антон падает на пол. Он лежит около моих ног и не подает признаков жизни.

Тишина.

Полная тяжелой тягучей надежды.

– Что вы наделали? Что вы наделалии?! – хриплю сквозь слезы. – Не трогайте меня, не трогайте! Антон! Антооон! Очнись, Антон!

Тишина давит.

Она болезненна.

– Ааааа! Антон!

И его глухие стоны.

Удар, удар, удар.

Бум!

– Не прикасайся к ней! – я не знаю, как Антон вновь поднимается, как он находит силы чтобы отбиться. – Не смейте… – хрипит он. – Не прикасайтесь… хоть пальцем тронете – убью!

Будто во сне вижу, как вырубает одного из них, как ударяет второго.

Удар, удар, удар.

И снова крики, и все проносится перед глазами. В помещение вбегают люди, я вижу Макса, и еще каких-то мужчин.

И полицейских.

Они засвечивают фонарями. Звучат мои судорожные всхлипы и слезы, слезы, слезы текут. Я ощущаю их на языке. Они теплые и соленые, как и море…

Море.

Все будет хорошо.

Антон отвязывает меня, и я выбегаю на подгибающихся коленях, втягивая кислород через раз. Нужно просто бежать. Перебирать ногами в нужную сторону. Спотыкаясь, падая, поднимаясь.

Ступенька, ступенька, ступенька… Я выбираюсь из подвала в дом, затем, на улицу. Сердце стучит отчаяннее.

Запах свободы.

Все кружится.

– Что это, снег? – шепчу, глядя на падающие огромные хлопья. – Так красиво…

– Это дождь, просто дождь, маленькая… стой… – он обнимает меня со спины. Сам весь трясется, дрожит и держит. – Стой… пожалуйста… остановись…

– Это снег… – разлепляя губы, подставляю дрожащие ладошки, вокруг все светится и кружится.

Скоро рассвет.

Ловлю снежинки.

Холодно. Чудовищно холодно.

Зима пришла… а вокруг все будто бы раскалено.

– Зима.

– Это просто дождь…

Фары машин ослепляют, вопли людей оглушают, все проносится, мельтешит.

И снег падает, падает и падает.

– Зима…

Антон снимает свою куртку и накидывает на меня.

Прижимает. Обвивает руками. Вжимает. Втягивает. Целует в макушку…

Не отпускает.

Все будет хорошо.

Целует, целует, целует… и обнимает…

Глава 60

Конец августа.

Предзакатное небо отражает уходящие лучи солнца. Если долго вглядываться, можно представить, что перед тобой океан, переливающийся буйством красок.

Пережить ночь, и начнется новый день.

Новый я.

Совсем скоро мне улетать в Лондон. Осталось несколько часов. Всего несколько часов.

Я стою на мосту, и это последний вечер, когда мы можем увидеться, но она не пришла.

Неужели, так и не явится?

Гипнотизирую часы на запястье. Проходит еще полчаса, задергиваю ворот куртки. Вечер особенно холодный, северный ветер не щадит. Завывает и гулко бьёт по ушам.

Темнеет быстро, однако оранжевый свет все еще прорезает округу. Да и деревья уже сменяют окраску. Кончики листьев пожелтели и пахнет свежо, в какой-то мере немного сладковато. Сентябрь уже на носу.

А фонарь то починили. Голову поднимаю, и пялюсь на блеклую одинокую лампочку посередине черного конуса. Покачиваюсь, переступая с носка на носок.

Вспоминаю события после той ужасной ночи. Решающей ночи.

Как я лежал в темноте комнаты, и пялился в немую пустоту. И боль в груди жгучая сдавливала, хоть вой волком. Хоть на стену лезь.

Мы разговаривали потом. Увы, она не отказалась от своих дурацких слов. Заладила:

Расстаемся.

«С тобой – я потеряла себя».

Эта фраза, как выстрел.

Пуля в висок.

И мне ее не убедить было в обратном. Словно в ней щелкнуло что-то. Точка поставлена. Точка невозврата.

Помню, как Вероника постучала в дверь, тихонько вошла и сквозь тонкие всхлипы сообщила, что подбросила мне в кровать сережку своей ненаглядной подруги, по ее «скромной просьбе». А потом, наговорив чего-то там попутно, отправила Варю в комнату, чтобы она увидела, и чтобы обязательно все поняла в нужном им русле. Говорила, что совершила ошибку и очень жалеет. Жалостливо простить просила. А я ответил, что прощу, обязательно прощу, но позже. А пока что… не хочу ее видеть. И запах чужих неприятных духов в моей комнате по-прежнему щипал в глазах.

Да… и это «пока что» затянулось. До сих пор коробит. Мы все еще не общаемся с сестрой.

Временами, я ее люто ненавижу. Но конечно же… прощу… она же сестра.

А то, что сделано, уже не воротишь.

И сколько времени я старался вернуть расположение Вари, сколько вечеров стоял у ее дома, глядя на занавешенные окна, звонил, писал, следил за ней – не сосчитать.

На выпускном – бесконечно пытался поймать ее взгляд, оставаясь на расстоянии, просил мысленно, находясь на грани – посмотри же на меня, посмотри. А она не смотрела.

По крайней мере, так, как раньше, с бесконечной любовью в глазах – не смотрела.

И тогда я полностью потерял контроль. И по сей день не могу этот контроль вернуть. Это разрушает меня.

Я будто потерял управление.

Чтобы вы понимали, потерять управление для гонщика – это конец.

Моргаю, все еще вглядываясь в фонарь. Возвращаюсь в настоящее.

Она обещала прийти.

Поворачиваю голову, и вижу ее. Поднимается неспешно, на посередине моста неуверенно останавливается.

Еще несколько неспешных шагов.

Не подходит близко, застывает на расстоянии вытянутой руки. Тоже медленно поднимает голову и обращает все свое внимание на фонарь.

– Напомни, во сколько у тебя рейс? – первой нарушает молчание.

– Без пятнадцати девять.

– Осталось немного, – зачем-то пожимает плечами и потерянно вздыхает. Направляется к левой стороне моста, несмело облокачивается о перила. – Завтра еще сильнее похолодает, – игриво выпускает из приоткрытых губ маленькие шарики пара. – Лето было странным. Жарких деньков по пальцам пересчитать.

Делаю несмелый шаг к ней. Большие пальцы рук кладу в карманы. Легкий кивок головы и пустой голос.

– Да.

И это все.

Черт, я разучился общаться. Несколько месяцев провел дома, слегка одичал. Пока нога и спина зажила, провел в одиночестве. Травма спины после удара будет напоминать о себе легкой ломотой еще очень долго. Скорее всего, я уже не смогу заниматься баскетболом. По крайней мере профессионально. Плечо совершенно не слушается. Впрочем, я парень крепкий, будет цель – без сомнений достигну.

Но после своей изоляции, не представляю, как буду общаться с сокурсниками. Хотя…я быстро приспосабливаюсь.

– Красиво.

– Да.

У меня нет ни одной мысли, как поддержать разговор. Сам ее позвал сюда, и сам не могу вымолвить ни слова.

Попрощаться хотел.

– Как твоя спина? – спрашивает тихо, отрешенно глядит вдаль.

– Хорошо, – делаю еще шаг, неподалеку стопорюсь. Губы изламывает глупая и слегка самоуверенная ухмылка. – Я быстро восстанавливаюсь, ты же знаешь.

– Знаю, – трет ладошки, сгибает пальчики и потирает. – Но… сможешь ли ты после всего случившегося вернуться в спорт…

Ее бровки смешно изгибаются, она чувственно проводит языком по верхней губе, а затем прикусывает нижнюю и приподнимает вверх заостренный подбородок. Затем, порывисто вздыхает.

Я залипаю. Теряюсь.

– Замерзла? Пойдем в кофейню?

– Нет, – отвечает резко. – Я провожу там слишком много времени, устала. Свежего воздуха мне явно не хватает.

– Понял.

И тишина. Еще один тяжелый вдох – ее. Или мой. Неважно. Нам совершенно не о чем говорить.

– Как у отца дела?

– Ты же знаешь… все нормально. Реабилитация прошла успешно. Его уже шутливо прогоняют из центра, но дома ему одиноко и скучно, так что он не торопится, – грустно улыбается. – В любом случае, работы над здоровьем еще много.

Я понимающе киваю. Перегнувшись через перила, обвожу лес невидящим взглядом.

– Мигель говорит, что моему папе нравится медсестра Катя, она очень добрая и постоянно приносит ему печенье и компот, – ее губы дергаются чуть сильнее. – Его любимый – яблочный.

– Михаил… то есть Мигель… в курсе всего, – бросаю вяло.

– Но иногда он думает, что ему пришлась по душе новая пациентка Надя из двадцатой палаты, она связала папе две пары теплых носков и громко смеется, когда он рядом, – продолжает рассказывать, как ни в чем не бывало. – Эти носки такого странного бурого цвета, мне не нравятся, но папа доволен. Они и правда очень мягкие, и пушистые… зимой тепло будет.

Неловкое молчание повисает.

– Да? А ты тоже думаешь, что она ему по душе?

Поворачивает голову и наконец-то смотрит мне прямо в глаза.

Погружаюсь.

Ныряю.

Тону.

– Я думаю… думаю, что нам с Мигелем пора завязывать бесконечно смотреть мелодраматичные сериалы. За несколько месяцев мы мысленно поженили папу уже раз десять, а он на это только отшучивается и глаза закатывает. Он явно планирует остаться завидным холостяком. Ему льстит внимание всех этих прекрасных женщин.

Не могу сдержать улыбку.

– Вы с Мигелем очень сдружились. А еще к тебе Илья приезжал на днях, – и тут мой голос немного ломается.

Черт, черт, черт.

Зачем?

Я не должен был этого говорить. Сейчас она поймет, что я снова следил за ней, наблюдал из окна, шел следом… по пятам…

Долбанный сталкер.

Псих.

Отвожу глаза от ее прицеленного взгляда.

Откашливаю воду, бурлящую в легких.

Втягиваю кислород.

Дышать, дышать, дышать.

– Мм, он приезжал не ко мне, а по делам. Но мы с ним увиделись, да. Мы… друзья…

– Да.

Я все испортил.

– Да…

– Чем занимались? – сам ощущаю в голосе бушующую ярость.

Нарывом бьет. Это и злость, и ревность. И отчаяние.

– Ничем, – продолжает удивленно, вновь восстановив наш зрительный контакт. – Прогулялись. К Мигелю в кофейню заходили чаю выпить, а еще Аринка забегала, мы немного поболтали, о папе моем, о том, кто куда поступил… да ни о чем в общем… Макса еще видели… он тоже выпил с нами, – добавляет испуганно. – Так случайно вышло.

– Весь день, – добавляю мрачно. – Вы были там весь день. Развлекались всей компанией.

И пофиг, что она внезапно понимает о моей слежке, что глаза ее расширяются, а дыхание мгновенно сбивается.

Да, я безумный. Да, я псих. Да, я сталкер.

Она знает.

– Время незаметно пролетело… за разговорами.

– У вас типа клуб какой-то? – ярость набирает обороты. – Клуб, в который мне вступить нельзя?

И надеюсь, что она развеет все мои сомнения. Разрушит возникшее напряжение. Разобьет этот чертов барьер.

– Эээ… – ворочает головой. Глаза быстро бегают, губы слегка приоткрываются. – Я чувствую себя виноватой. Не знаю, что мне сказать. Что я должна ответить? Мы не хотели тебя обидеть. Мы не знали… что ты рядом. Я не знала.

Она реально задумалась. Вот только этого мне не хватало. Чувство вины у нее.

Горло сковывает. Делаю рваный вдох. Отворачиваюсь.

– Ничего.

– Мы этого не планировали…

– Да, ты обещала увидеться со мной. Но в итоге перенесла все на последний день. За несколько часов до вылета.

– Так вышло случайно, – выдыхает протяжно. – Я же сказала. Почему ты не веришь?

Издаю невеселый смешок.

– Ты тоже никогда мне не верила…

– Я понимаю, что это трудно принять. Но так будет лучше всем, – произносит тихо, и маленькие слезинки скатываются по щекам. Хочется убрать их, стереть пальцами, но я просто смотрю. – Я пойду, ладно? – несмело. – Пойду… мне пора.

– Это жестоко, – шиплю вяло.

Она уже не слышит.

Убегает.

А я не останавливаю.

Отпустить.

Это же так просто. Нужно всего лишь разжать руку и отпустить.

Это то, что невозможно контролировать.

Я больше ничего не могу контролировать. И мне пришлось принять новую реальность. Переживать эту реальность снова и снова.

Жить в этой темной реальности.

Она так решила. Она хочет жить без меня. Больше я ничего не решаю.

Качаюсь холодного лба ледяными пальцами, сжимаю веки, потираю виски. Наверное, поеду сразу в аэропорт. Не буду возвращаться домой. Позвоню, скажу, чтобы привезли мои вещи.

Ветер становится все сильнее, все мощнее. Мне кажется, он уносит меня. Поглощает, забирая остатки разума.

Внутри возникает сильное жжение. Я уже давно чувствую это. С каждым днем все больше. Я сам дал этому разрастись. Этот ядовитый цветок, который я старательно поливал, он распустился.

Так легче.

«Так всем будет лучше».

Приезжаю в аэропорт, впервые в жизни посетив автобус. В зале ожидания тупо пялюсь на мигающее табло посадки.

А знаете, в аэропорту всегда особая атмосфера. Здесь всегда очень многолюдно, но в то же время – до боли одиноко. Или это чувство только для меня? Воздух пропитан чем-то особенным. Путешествием, поездкой, предвкушением счастья. А для меня – расставанием.

Я силюсь насытиться букетом эмоций и чувств, пытаюсь проживать жизнь, контролировать свои мысли, но внутри лишь пустота.

Вот приятный голос диктора, объявляющий о посадке на рейс. Слышится шум толпы, сборы, со стороны окна – звуки садящихся самолетов.

Несколько часов ожидания пронеслись мигом.

Последний раз оглядываюсь на выход, перед тем, как пройти в зону посадки.

Прощай, неМалявка. Буду скучать…